ржавый гвоздь

Холодно.Иду.Куда? В каком окне загорится свет и в каком веке будет моё время?
А улица? Она же почти дышит мне в спину. Иду неспеша, важно, деловито, то и дело стряхивая пепел с дешевой сигареты.
Почему так холодно?Хотя я и не уверен. Незнаю где я замёрз больше: внутри или снаружи?
Ответов сотни, ровно столько же, сколько и вопросов, а я иду, а в голове всего лишь картина
яркая и красочная, как пару часов назад я сидел на берегу и размеренно кидал камни в буйствующее море.
А может не море?Океан?Как бы то ни было, давай кричать, при этом молча проходя мимо друг друга, слегка задевая плечом или
окидывая презрительным взглядом. Не люблю когда так смотрят, вымазывая тебя собственными неудачами и похотью.
А ведь главное сказано, кем-то когда-то, и ничего мы уже не откроем - будем переиначивать старых повторял.
Это как раз и догоняет меня, наполняет чем-то немыслимо стойким, благодаря чему  я иду.
Куда?Зачем?
Может она знает? Моя маленькая Джейн, ты- моё всё, ты- моё ничего.
Она была настолько прекрасна, что в одночасье потеряв её я был выгрызен изнутри, и выброшен на обочину.
И с тех пор мы могли быть в одном городе, спать в соседних комнатах, но между нами всегда будет стена.
Стена непреодолимая, с колючей проволокой и пущеным по ней током.
Вот я и пришёл.
Куда?
Домой.
Я не могу, не могу
я не смог
Комната нежно обняла меня, после улицы это было спасением.Но чёрт подери, отчего мне так холодно?
Может от того что больше не зазвонит телефон, я не услышу радостного "Генри!Салют, мой мальчик!как погода у вас в Нью-Йорке?"
Может от того что больше не буду заваривать чай в две чашки, прикуривать сразу две сигареты, не буду ставить будильник.
Я полностью отдаюсь на произвол судьбы, ну или того, кто решает за нас. Пусть это хоть директор фабрики печенья, я бы всё равно
плюнул ему в лицо, как он плюнул мне в душу.
Стена.
Как же слаб человек, он готов жалеть себя столько, сколько будет ждать пока невидимая рука соберет за него паззл.
И я такой же, такой же.
Я забьюсь под флисовый плед, налью чай на три года вперед и буду умирать от жалости к себе.
И пускай мне далеко за тридцать, я всё равно хочу быть тем юным сорванцом, создавать свои доподлиные идеалы и чтить их,
пронести что-то святое сквозь время моего бегства.
Я- беглец, Я- обманщик
А Джейн, она не такая. Она смелая и чудаковатая, она наполняла меня чем-то жизненно важным, как тёплый воздух наполняет шар,
и тот летит. И я лечу
Лечу.
Но куда?Если раньше я мог воспарить над суетой и слабостью просто прижавшись к её плечу, вдохнув до кашля её густых и сухих волос,
То теперь я разбит, убит и продан.
И снова стена, снова эта хренова стена.
И я бегу
От неё.
На кухне нервно засвистел чайник, и я невольно прервал своё унижение и слабость.
Надо спать.
Чтоб встать утром, чтоб пойти туда, куда не хочу, и видеть людей, и показывать им себя.
Их взгляд облепит меня как туман,заберется во все складки одежды, и будет преследовать меня пока я не избавлюсь от неё вечером.
Стена
Всего лишь?
Мне нужно перебраться на ту сторону, расставить точки, разложить карты.
Я готов.Я готов лезть  и иссекать руки о проволоку, я готов терпеть удары в слабые места.
Но зачем?Для чего?
Мне легче лечь и умереть, молить бога о смерти во сне, чтобы утром просыпаться с чувством того, что меня обманули.
Я обещаю, что преодолею все , но не сегодня.
Сегодня надо просто умереть, чтобы другим проснуться утром.

Это - мой дневник памяти, моя беда и сила.
Новый день, новый утренний чай и старая боль.
Я выхожу на улицу и уже чувствую как город пытается поиграть со мной. За спиной пустая квартира, впереди город, а в груди ржавый гвоздь.
и страшно неловко двигаться, потомучто он по-настоящему царапает меня изнутри.
Работа - хорошее занятие, ведь только там я могу улыбаться людям, пускай и не тем, кому хочется улыбаться.
Но хорошее всегда кончается быстро. И вот я в парадной иду к выходу.
Город.С тобой мы снова один на один. Ты будешь дразнить меня цветными афишами и вывесками всевозможных развлечений, будешь показывать мне ту жизнь,
которой я лишился. Да и будь по-твоему, я ведь всё равно бессилен.
С такими мыслями я и захожу домой.
А дальше что?
Дальше писать.
В юношестве у меня была мечта: жить на окраине, сидеть в пустой комнате возле мольберта и изливать на него всё содержимое своей хромой сущности. Чтобы
Джейн приносила мне кофе и уверяла меня в бездарности. К сожалению, рисовать я не умею, да и она уже ушла, остаётся делать то, что я ещё могу.
Я буду смешивать свою душу с болью.Долго. Методично.
А потом, не разбирая по порядку, по категориям, буду прикладывать к этой смеси бумагу, сумбурно выплёскивая себя в текст.
Я слаб.
Слаб.
Унижен и подвален.
Но что есть прекрасней этих мучений?
Я много раз пытался изобразить это унижение в виде величайшей радости, бессилие облекая в наряды великого романтического образа.
Образ.
Я ему поклоняюсь.
Я его заложник.






Помню, однажды мы сидели на каком-то безлюдном сером пляже. Горячий песок обжигал наши задницы, и мы корчили рожи от мелкого раздражения.
- Как горячо, может уйдём?
- А может в воду?
- Вперед, мой капитан, поднять якоря.

Тут к ржавому гвоздю присоединяется маленькая игла, которая колет меня от каждого воспоминания, сравнения прошлого и настоящего.
И я вновь корю себя за то, что предаюсь этому сравнению, что вот уже начинаю привыкать нести боль, как образуется контраст между мной с ней и мной без неё.
Разница. Она огромна.
Она накидывает мне петлю на шею, душит меня, и я усыпаю.


И снова, по накатанной, утро, чай работа.
И боль. И я.
А что  если взять и изменить всё?
Сменить город, работу , друзей, перестать писать.
Я буду вынужден привыкать. К новой работе, к новым друзьям, поселить их в себе и заселить часть себя в них, запоминать их дни рождения и думать над подарками.
Найти новую, и говорить то, что говорил старой.
Но возможно ли найти того человека, которому осмелишься сказать нечто тайное.
При этом я вспоминаю очередной приятный момент, игла начинает нервно покалывать.
Тогда я был в отъезде. Но почта работала исправно и было хоть какое-то ощущение единения.
Как приятно после трудной недели получить мятый конверт с сотней марок и печатей, он шёл ко мне через пол страны чтобы я прочитал эти строки
" Салют, мой мальчик, ты пропал и мне одиноко. Я скучаю, хочу тебя здесь. Хочу угостить тебя чем-то, зажать твою голову меж колен. Или тебе там невкусно и ты нашёл другую?"
Я улыбаюсь, это пошло и по-ребячески, но это моё.
"И я скучаю, других тут много, но я заочно уверен, что вкусней чем у тебя я вряд ли где найду"

Тогда мне это нравилось, я жил этой псевдоподдельной романтикой.
А теперь?
Целый калейдоскоп в голове, обрыки воспоминаний, фотографии, наши дурацкие выходки.
и гвоздь. Ржавый гвоздь который не вытащить.


Да даже если и вытащу, то останется дыра.В любом случае я проигрываю.
И не имеет смысла проиграю ли я в бездействиии или в попытках что-либо поменять.
Целый день я буду ходить кругами и сладостно страдать, обманывая себя тем, что эта боль не что иное как подлиное счастье.
Это то ради чего наркоман вводит иглу в вену, а парашютист делает шаг из самолёта.
А потом напишу сюда пару строк.
Бумага стерпит всё.Всё.
Всё, что не стерпит человек.

И всё из-за женщин.
Они нынче очень странные.Ради таких не хочется не то чтобы писать стихи и зажигать свечи, а даже лифт придержать, чтобы не созерцать перед собой высшую
степень рекламы. Ведь именно этим они и занимаются - рекламируют себя, чтобы кто-то купил.
И чем сильнее женщина хочет "пропиарить" себя, тем бессмысленней со стороны это выглядит.

Но иногда попадаются и стоящие, и чем умнее мужчина, тем "круче" его женщина.
Прошло то время когда мы искали хранительниц очага и матерей детей.
Долой! Чушь!
Сейчас мы ищем подельников, братьев по оружию в женском лице, а таких немного.
Сложно. Сложно за ширмой напыщеного безумия или явного безрассудства заметить то, что мы таим.
Ну а кто не бросает дел на пол пути, кто готов проходить испытания, тот получает всё.
И я получил, но не надолго. Это было такое чувство, такая ответственность. Даже к себе я стал относиться строже.
Об обмане или измене не стоило и думать, не будет никого лучше неё.
В каком-то порыве дикого романтизма я собрал все порно-журналы и сжёг их в тазу возле дома,
Это было моё маленькое доказательство верности.
Я был готов подойти и упасть и её ног, лечь на спину и всем видом показать :" вот она - моя шея, можешь её перерезать, я отдаюсь в твои руки".

Приближаются выходные, а это означает только одно. Два дня я буду видеть только одну наскучившую мне морду -свою.
Я читаю книги транзитом, пробегая глазами по буквам но не вдаваясь в суть.
я смотрю фильмы частыми перебежками покурить и сделать чай.
Я не вижу.и не хочу видеть.
Молчать одному и молчать с ней это разные вещи.
Мы могли и поливать друг друга грязью, прекрасно понимая , что это лишь укрепляет нас, даёт то самое разбавление банальных отношений, построеных на
люблю-немогу-скучаю-люблю-большежизни.
Сейчас я способен лишь в зеркало бросить скудно "идиот" и ещё больше расстроиться.
Я не хочу быть сильным, я хочу страдать от жгущей меня пустоты и одиночества.
Я хожу с болью, этот чёртов гвоздь меня так царапает, что дышать лишний раз в тягость.
Но сегодня это уже не так сильно как вчера. А вчера было легче чем позавчера.
Значит гвоздь не всесильный и вечный.
Он ржавеет от каждого удара сердца всё больше, кровь омывает его вместе с ударами и от этого он теряет всё своё превосходство надо мной.
Значит надо жить быстрее, чтобы кровь бурной струей истончила эту заразу, засевшую у меня внутри.
Ах эти перемены, эти трудности.
Одним это испытания, повод расти куда-то вверх, меняться до забвения, потери памяти, непрестанно совершенствуясь.
А другим это лишний повод ощутить вкус жизни, эту суровую боль, холодной рельсой прикладывающей ко лбу.
сейчас эти письма заставляют сердце биться чаще, и больнее насаживаться на гвоздь, который я никак не могу вытащить.
Пусть он там и остаётся, вещи не передадут ту атмосферу, ту болящую пору моей жизни. А он будет со мной, нематериальной памятью.
Остаётся лишь стать тем, кем не смог, кого не ждали.А гвоздь выржавеет окончательно и исчезнет бесследно.