Как я моржевал

В небогатой школьной библиотеке оказалась изрядно потрепанная книжка о сибирском таёжном селе и охотниках. Это были отважные и смекалистые люди. Тайга для них – дом родной, привольный и доходный. И чем дальше от жилья, тем успешнее вершилась охота. Но охота – тяжелый труд, на тридцати-сорокаградусном морозе, месяцами, без семьи, в избушке, топившейся по-чёрному. Охотник, уже через неделю, пропитывался дымом. Когда прибегал домой на шустрых лыжах, то сразу топили баню и выгоняли из охотника таёжный дух копоти и пота.

Стреляли раскалённые камни, пар грозился приподнять потолок, а дверь стремительно выбрасывалась наружу, выпуская бешеный жар. Вот тут-то начиналось основное действо сибирских бань: купание в снегу. Мороз синюшную кожу передёргивал, когда я читал такую быль-небыль. Матушка моя, когда я рассказал про это, пожала плечами и сказала:
- Ну и чо. Вот была я в девках… Приезжали чигане, запросили баню, натопили и в снег скакали, как лешаки.

Запала мне в голову дума: закалиться, по цыганской методе.  Баню топили не каждую неделю. Стояли морозы, баня старенькая, дров много надо. Но это мне на руку: можно не спеша обдумать детали эксперимента.

Был я худ и долговяз, на конституции сказались не только гены, но и голодное детство. Пора лихолетья заканчивалась. Отменили карточную систему, а колхознику от этого легче не стало.  Программа жизни - «Всё для фронта, всё для победы!» завершилась, другая появилась на замену: «Восстановим народное хозяйство!» Без лозунгов никак нельзя, не знаешь в какую сторону смотреть и передвигаться.

Ветра нет. Полная луна наблюдает мирную жизнь северной деревеньки. Суббота.  Топятся бани. Столбообразные дымы поддерживают высокое промороженное небо, а наша баня, кроме того,  обогревает округу: из щелей выходит тепло. Что-то остаётся и в бане. Керосиновый «маргасик» не  в силах осветить баню, но котёл с горячей водой отыскать можно.

Не дожидаясь отца,  убежал в баню. Я, вообще, сегодня старался увернуться от родителей, нашкодил. Днём, когда никого не было дома, добрался до ружья. Это было заслуженное ружьё, берданка 24 калибра. По рассказам отца, с отличным боем. Я решил проверить. Я видел, как стреляют охотники по газете: пристроят на бревенчатую стенку газету, углем нарисуют утку, кто как умеет, и стреляют. Я потом дробь выковыривал, создавал собственный боезапас.

Утку не рисовал, некогда, газеты нет, не выписывали, денег не было. Из толстых, смолистых сосновых досок, набраны двери на взвозе. В эти закостеневшие доски дробь далеко не уйдёт, достать легко, решил я и, отступив шагов на десять, прицелился в ворота, стрельнул. Когда дым перед носом рассеялся, увидел в воротах рваную дыру. Да-а, здорово бьёт бердан! Прав отец. Пучком сена заткнул результат, чтобы не бросался в глаза, продул ствол от пороховых газов, замёл следы преступления. Тяжело вздохнул, не ожидал я такого исхода.

Полок обжигал, но я терпел и набирался жару. Всё же мороз и снег дело не шуточное. Надо раскалиться до невозможности: чтобы снег таял не касаясь тела, хотя тела у меня и не было: кожа да кости.

Снежная метельная зима набросала снега почти по крышу бани. Я ещё днем облюбовал себе сугроб и сейчас, в темноте, безошибочно атаковал его, прыгнув с крыши бани. Сугроб принял, снег почти по плечи; холод и подобие ужаса, никакого удовольствия. Классическая тишина зимней деревни стояла над моей головой. В прорехи облаков проглядывали звезды. Я не мог выбраться и замерзал. Но кричать мог,  кричал. Отец вытащил меня из снежного плена и сунул на полок для согрева. Стучали и скрипели подо мной доски: интенсивная дрожь колотила, чуть ли не подбрасывала меня.

Меня простили, за ружьё и за баню. Но природа не простила: уже несколько дней исходит из меня жар, перегрелся, наверно, в бане. Лечат кипятком, заваренным зверобоем, листьями малины и смородины. Организм мой, хотя и весьма худощавый, но боеспособный, с иммунитетом, приобретённым в летнюю пору. Всяческих трав и кореньев было съедено много, а в них, пишут и говорят, и живут эти самые витамины.

Полегчало. Днями дома нет никого.  Я достаю из под тюфяка, набитого соломой, чудесную книжку с диковинным названием «Аэлита» Читаю и начинаю прикидывать, что надо достать и как сделать летательный марсианский аппарат. Площадку для строительства я уже выбрал: там, за огородом, где растут три ёлки и по весне протыкают землю съедобные травки-пестушки.