Эмигранты

ЭМИГРАНТЫ
эмигрантская драма в 2 актах
По мотивам романа В.Набокова «Машенька»

АЛФЁРОВ Алексей Иванович
МАШЕНЬКА, жена Алфёрова
ГАНИН Лев Глебович
ЛЮДМИЛА
ПОДТЯГИН Антон Сергеевич
КЛАРА
ЭРИКА, кухарка, хозяйка кафе
ДОРН Лидия Николаевна, хозяйка пансиона, вдова
КОЛИН, балетный танцовщик / Напарник полицейского / 1-й корреспондент
ГОРНОЦВЕТОВ, балетный танцовщик / 2-й корреспондент
КУНИЦЫН Пётр / Комиссар
МАЛЬЧИК, ученик 12-13 лет
АНАБЕЛЛА, девочка 12-13 лет / Посудомойка / Официантка
Артист / Посыльный / Почтальон / Полицейский / Доктор

Берлин, русский пансион.
Вдоль авансцены стол и стулья – столовая пансиона. Висит литография «Тайной вечери». Справа кухня пансиона, она же – бар «PIR GOROI».
Слева уличный фонарь.
В глубине сцены пансион – дом-железнодорожный мост. Под ним почти непрерывно ходят поезда. Между домом и столовой лифт, возле лифта телефон.
Столовая и бар образуют первый уровень, пансион с лифтом несколько выше. От лифта в столовую ведёт дверь и небольшая лестница.
Когда действие происходит на улице, дверь становится наружной, лестница – крыльцом пансиона.

Действие 1

Сцена 1 Лифт.

АЛФЁРОВ. Какая тьма!

ГАНИН. Темно.

АЛФЁРОВ. В первый день Бог отделил свет от тьмы и назвал свет днем, а тьму ночью.

ГАНИН. У вас спички есть?

АЛФЁРОВ. Курите? Это минус. Лев Глебович. Ну и имя у вас, батенька, язык вывихнуть можно.

ГАНИН. Можно.

АЛФЁРОВ.  Лев и Глеб – редкое сочетание. Легко запомнить.

ГАНИН. Это минус?

АЛФЁРОВ. Плюс. У меня имя поскромнее – Вильгельм Карлович Кюхельбекер! Шучу. Алексей Иванович Алферов. Я вам, кажется, на ногу наступил.

ГАНИН. Чёрт. Темно.

АЛФЁРОВ. У меня большое счастье. жена из России приезжает. Её зовут Мария.

ГАНИН. Мария.

АЛФЁРОВ. Машенька.

ГАНИН. Машенька.

Звук поезда.

АЛФЁРОВ. Вы сегодня тут не обедали?

ГАНИН. Нет. Был за городом

АЛФЁРОВ. Теперь апрель. Машенька обожает прогулки. Ваша комната к субботе освободится? Совсем уезжаете из Берлина?

ГАНИН. Ничего не знаю.

АЛФЁРОВ. Германия - это прямая линия, а Россия наша, та - просто загогулина.

ГАНИН. Чем вы были в России?

АЛФЁРОВ. Разве можно помнить? Устрицей, птицей, учителем математики...

ГАНИН. Ваша жена приезжает в субботу?

АЛФЁРОВ. Осталось шесть дней. Письмо от нее получил.

ГАНИН. Письмо.

АЛФЁРОВ. Мы женились в Полтаве, в девятнадцатом году, а в двадцатом мне пришлось  бежать.

ГАНИН. А Машенька?

АЛФЁРОВ. А Машенька осталась. Она ждала письмо из Крыма.
 
ГАНИН. Из Крыма.

АЛФЁРОВ. Вы были в Крыму?

ГАНИН. Дело прошлое (стучит в стену).

АЛФЁРОВ. Ну! Стучать бесполезно… не сыграть ли нам лучше в какое-нибудь пти-жо? Я сам их сочиняю. Задумайте, например, какое-нибудь двухзначное число.

ГАНИН. Увольте.

Звук поезда.

АЛФЁРОВ. …двузначное число и прибавьте к нему его же, записанное наоборот…

ГАНИН. Да что с вами?! Что за бред?!... (стучит в стену).

АЛФЁРОВ. Разделите получившееся на сумму цифр задуманного числа, получилось одиннадцать, не так ли?

ГАНИН. (стучит в стену, считая). семь, восемь, девять, десять, одиннадцать, двенадцать…

АЛФЁРОВ. Правда, чудно? В итоге всегда одно и то же.

ГАНИН (отстукивает). …тринадцать! Провались! Чёрт!


Сцена 2 Сон Ганина

Приближается поезд, периодические свистки, выпускаемый пар, мигающий свет. Работает лифт. Появляется АРТИСТ,  поёт «Из-за острова…». ЖИЛЬЦЫ, КУНИЦЫН, ЛЮДМИЛА, АНАБЕЛЛА и МАШЕНЬКА рассаживаются за столом, отдалённо напоминая «Тайную вечерю». Над кафе загорается неоновая надпись «PIR GOROI». ГАНИН в одежде официанта, с полотенцем ходит вдоль стола с кофейником, разливает напиток. Жильцы пьют из чашек. Слышны обрывки разговоров, невнятный гул множества голосов, отрывистые, неразборчивые команды.

КОЛИН.  Воевал и, кажется, был ранен…

КЛАРА. Контужен.

ГОРНОЦВЕТОВ.  Статист, коридорный, официант…

ЛЮДМИЛА. Один из вас предаст меня.

АЛФЁРОВ. Я вот вообще, вдрызг, ничего не рубинштейн, не помню, что такое перпе... перпед... перпендикуляр…

ПОДТЯГИН. Ах, он любил, как в наши лета уже не любят…

ДОРН. Браво, Антон Сергеевич! Вам бы удался Каренин…

КУНИЦЫН. Приветствую вас, фройлен Клара! Снизошедши?

КЛАРА. Один из вас предаст меня.

КОЛИН. Господин Ганин нас покидает…

ГОРНОЦВЕТОВ. Господин Подтягин покидать собирается…

АЛФЁРОВ. Девочка, говорю, была. Нет, я не о жене... вы не думайте... Жена моя чи-истая... А вот я сколько лет без жены...

МАШЕНЬКА. Один из вас предаст меня.

ГАНИН подходит к ЛЮДМИЛЕ, целует в губы.

ПОДТЯГИН. Так-так, в вас есть что-то хитрое, Левушка... Это хорошо...

АЛФЁРОВ (подходит к АНАБЕЛЛЕ). Не помню когда... девочка меня повела к себе... На лису похожая... Гадость такая, а все-таки сладко...

ЭРИКА (в руках жестяной рупор). Всё делаем вместе, по команде!

Свисток паровоза, клубы пара. МАЛЬЧИК садится на велосипед.

АЛФЁРОВ. Задумайте какое-нибудь двухзначное число.

ЭРИКА. Свет!

Включаются прожекторы

АЛФЁРОВ. Прибавьте к нему это же число, записанное наоборот.

ЭРИКА. Камера!

АЛФЁРОВ. Разделите получившееся на сумму цифр задуманного числа.

ЭРИКА. Мотор!

АЛФЁРОВ. В итоге всегда имеем одно и то же…

ЭРИКА. Аплодисменты!

Все аплодируют, МАЛЬЧИК крутит педали

ЭРИКА (в рупор, аплодисменты после каждой реплики). Человек есть нечто, что дОлжно превзойти!
Наша вера в других выдаёт, где мы охотно хотели бы верить в самих себя!
Таких немало, какие потеряли свою последнюю ценность, когда освободились от рабства!
Из всего написанного люблю я только то, что написано своей кровью. Даже у бога есть свой ад – это любовь его к людям!
Быстрее! Громче! Улыбаемся! Нет у вас родины! Нет вам изгнания!

ЭРИКА  стучит в гонг – сигнал к обеду.
Паровоз трогается, всё тонет в клубах пара и шуме отходящего поезда.
Затемнение.

Сцена 3 День первый. Обед.

Сцена сна переходит в сцену обеда.  ДОРН, ПОДТЯГИН, АЛФЁРОВ, ТАНЦОРЫ. КЛАРА сидят за столом, ЭРИКА прислуживает. ГАНИН просыпается в своей комнате – его только что разбудил гонг, одевается, позже спускается к столу.

ПОДТЯГИН.  Вы не представляете, что твориться в паспортном столе! горы бумаг, гроба картонные, папки, папки без конца!

АЛФЁРОВ (показывает заметку в газете). «…На начало этого года в Германии проживает более полумиллиона эмигрантов из России, около трёхсот тысяч из них – в Берлине…». И потом, сегодня понедельник…

КОЛИН, ГОРНОЦВЕТОВ. А в субботу приезжает Машенька!

АЛФЁРОВ (ошибается в имени). Анна Петровна...

ДОРН. Лидия Николаевна, Алексей Иванович!

АЛФЁРОВ. Конечно – Лидия Николаевна! Мы вчера с Лев Глебычем в лифте застряли. А!

ДОРН. Es muss repariert warden (это нужно исправить).
 
КОЛИН. Господа, господа, русский лётчик посадил самолёт на снег! Советы ликуют - в Сибири можно не строить аэродромы.

АЛФЁРОВ. Бензин вышел, или крыло отпало. А Машенька обожает самолёты!

ГОРНОЦВЕТОВ. Господа, господа, в Италии сделали новый автомобиль Lancia Lambda. Сто четырнадцать километров в час, с цельнометаллическим кузовом! О! Я без ума от автомобилей!

АЛФЁРОВ. Машенька обожает автомобили! Представляю, как мы заживём в Германии! Сегодня уже понедельник…

КОЛИН и ГОРНОЦВЕТОВ. А в субботу приезжает Машенька!

ПОДТЯГИН (ГАНИНУ). Поздравьте  меня, французы сегодня мне прислали визу. Прямо хоть орденскую ленту надевай да к президенту в гости.

ГАНИН. Очень рад. Когда же вы едете?

АЛФЁРОВ. Что вам в этом Париже? Я советую вам здесь остаться...

ПОДТЯГИН. Племянница у меня там, и хлеб и вино, кажется, дешевле...

АЛФЁРОВ. Математически доказываю вам, что если уж где-нибудь жительствовать...

ПОДТЯГИН. Но я же говорю вам - горы бумаг, гроба картонные! Вы не можете себе и представить, сколько человеку нужно пелест… перестрадать, чтобы получить право...
 
ГАНИН (КЛАРЕ). Меня вчера просила Людмила Борисовна вам передать, чтобы вы ей позвонили, как только вернетесь со службы. Это насчет кинематографа, кажется.

АЛФЁРОВ. Вообразите сперва прямую, и на ней...

ПОДТЯГИН. Я совсем не понимаю вашу геометрию.

КЛАРА (страшно смущаясь). Ах! Вы вчера… встречались?

АЛФЁРОВ. Германия – Евклидова геометрия, Россия – геометрия Лобачевского. Через любую точку, не лежащую на прямой, можно провести только одну параллельную линию, а в России – не менее двух! (сшибает стакан ГАНИНА). Ах, извините!..

ГАНИН. Пустой. Кажется, Пуанкаре построил модель пространства Лобачевского…

АЛФЁРОВ. И получилась Россия!

ГАНИН. Пространство постоянной отрицательной кривизны…

АЛФЁРОВ. Конечно! Глеб Львович, дорогой, Пуанкаре сочиняет такие гипотезы, которые ни один перельман не докажет (сшибает стакан ещё раз).

КОЛИН, ГОРНОЦВЕТОВ. Ну, Алексей Иванович! Какой вы умный!

ПОДТЯГИН. Не понимаю.

АЛФЁРОВ. Налегайте на арихметику! Я на числах, как на качелях, всю жизнь прокачался. Бывало, говорил жене: раз я математик, ты мать-и-мачеха...

ГАНИН. Одним словом: цифра и цветок

АЛФЁРОВ. Конечно! Нежнейший цветок. Я вот уверен, что она приедет сюда цветущая, веселая... женственность, прекрасная русская женственность, сильнее всякой революции, переживёт все, невзгоды, террор…

Лифт включается, идёт вниз

ДОРН. Сегодня – барашек.

ГОРНОЦВЕТОВ. Ягнёнок!

ПОДТЯГИН. Вот тебе и страстная неделя.

КЛАРА. Ничего-ничего, Антон Сергеевич. Ничего.

ДОРН. Эта разница календаря – вчера было воскресенье, католическая пасха, пост закончился.

Лифт поднимается, останавливается, из него выходит ЛЮДМИЛА, подходит к двери, звонит. ЭРИКА открывает дверь. ЛЮДМИЛА отдаёт ей записку, идёт в комнату ГАНИНА, раздевается, ждёт его.
ЭРИКА передаёт ГАНИНУ записку и, бормоча «Ein Gespenst geht um in Europa - das Gespenst des Kommunismus» (призрак бродит по Европе…), удаляется в кухню.

АЛФЁРОВ. Ах, господа, сегодня уже понедельник! 

ДОРН. Ваша жена приезжает в субботу?

ГАНИН разворачивает записку, КЛАРА роняет вилку.

КОЛИН и ГОРНОЦВЕТОВ. Примета, примета! Приезжает!

АЛФЁРОВ. Глеб Львович, вы в субботу совсем съезжаете, не так ли? Мы уже говорили с Лидией Николаевной насчёт комнаты.

КЛАРА. Лев!

ПОДТЯГИН, АЛФЁРОВ. Что?

КЛАРА. Лев! Глебович!.. Простите...

АЛФЁРОВ. Ну, конечно!

ДОРН. Какао.

АЛФЁРОВ.  О! «пейте какао Ван Гутена»! Кажется, у Маяковского…

ПОДТЯГИН. Алексей Иваныч, молю вас, не надо о литературе!

АЛФЁРОВ. Но каково! Осужденный на казнь, вместо последнего слова, за вознаграждение семье, стоя на эшафоте, выкрикивает. «Пейте какао Ван Гутена»! Придумать такой рекламный трюк! Сколько возможностей! Жаль, что с Россией - кончено. Смыли ее, как вот знаете, если мокрой губкой мазнуть по черной доске, по нарисованной роже…

Включается лифт, идёт вниз

ГАНИН (встаёт). Однако…

АЛФЁРОВ (встаёт). Не любо слушать, Лев Глебович?

ГАНИН. Не любо, но не мешаю, Алексей Иванович.

АЛФЁРОВ. Что же, вы тогда считаете, может быть, что...

ПОДТЯГИН. Ах господа, без политики. Зачем политика?

АЛФЁРОВ. … Лев Глебович.

ГАНИН. Алексей Иванович.

АЛФЁРОВ. Лев Глебович.

ГАНИН. Алексей Иванович.

КЛАРА (встаёт). А все-таки, мсье Алферов не прав!

Лифт поднимается, останавливается, выходит ПОСЫЛЬНЫЙ, звонит в дверь. КЛАРА впускает ПОСЫЛЬНОГО и удаляется к себе в комнату.

ПОСЫЛЬНЫЙ. Herr Алфэров?

АЛФЁРОВ. Да.

ПОСЫЛЬНЫЙ. Ваш заказ прибыл, прикажете устанавливать?

АЛФЁРОВ. Да! Анна Петровна, так мы договорились?

ДОРН. Вы можете закрепить ваши буквы, Алексей Иванович. Только прошу запомнить - Лидия Николаевна.

АЛФЁРОВ (уходит с ПОСЫЛЬНЫМ). Конечно!

Все расходятся. ГАНИН выходит из столовой, подходит к ЛЮДМИЛЕ. Оба входят в лифт. Лифт ездит вверх-вниз, сверкая разноцветными стёклами. Под домом проходит поезд.

Сцена 4 День первый. Кино.

КЛАРА выходит из комнаты, смотрит на лифт, не может отвести взгляд. Идёт в столовую, усаживается за фортепьяно, играет арию Татьяны из оперы Чайковского (первое письмо), затем вдруг переходит на какое-либо музыкальное сопровождение немого кино комедийного жанра.
На экране (либо пантомимой) разыгрывается сцена дуэли Онегина и Ленского.
Перед экраном рассаживаются ЛЮДМИЛА, ГАНИН, КЛАРА. ЛЮДМИЛА через ГАНИНА возбуждённо общается с КЛАРОЙ.

ГАНИН. Послушайте, Людмила Борисовна, перестаньте шептать!

Музыка и фильм обрываются.

ЛЮДМИЛА. Я ничего не понимаю, сплошная чепуха какая-то.

ГАНИН. Вольно ж вам было...

ЛЮДМИЛА. Какой-то глупый Пушкин, vulgaire Дантес.

КЛАРА. Это вовсе не Пушкин!

ЛЮДМИЛА. Ой, ну, Лермонтов! И Печорин какой-то старый.

ГАНИН. Людмила Борисовна, это не Печорин!

ЛЮДМИЛА. Какие вы зануды! Ведь что-то же в них было такое, тургеневское… Особенно, когда этот Ленский передал ему карт-бланш.

ГАНИН. Вы, вероятно, подразумеваете картель?

ЛЮДМИЛА. Нет, карт-бланш! И я читала - у Шатобриана, что дуэлянты обязаны не говорить друг другу ни слова до самой смерти и называть друг друга не иначе как принципалами.

ГАНИН (раздражён). У Шатовильяра, вероятно!

ЛЮДМИЛА. Если я вызову Кларочку, будешь моим секундантом?

КЛАРА. Вы близкие люди, ему нельзя. Лев Глебович будет моим секундантом.

ЛЮДМИЛА. Как здорово! Лео, отмерь нам шесть шагов!

ГАНИН. Прекратите эти глупости!

ЛЮДМИЛА, громко считая, отмеряет шесть шагов от КЛАРЫ.

ЛЮДМИЛА. Раз, два, три…

ГАНИН. Людмила Борисовна…

ЛЮДМИЛА. …четыре, пять, шесть!

ГАНИН. Людмила…

ЛЮДМИЛА. К барьеру!

КЛАРА (вполголоса). Восемь, девять, десять…
ГАНИН (стучит в стену). …одиннадцать, двенадцать, тринадцать! Замолчите!

ЛЮДМИЛА (прижимается к нему). Я, знаешь, такая чуткая, что отлично замечу, как только ты станешь любить меня меньше. Лео.

ЛЮДМИЛА. Да скажи же, наконец, что ты любишь свою Люси.

ГАНИН подходит к ней, как в сцене сна и так же целует её. КЛАРА роняет сумочку. ЛЮДМИЛА довольна, уходит.

Сцена 5 День первый.  Фотография.

ГАНИН и КЛАРА идут к пансиону по улице.

КЛАРА (в ответ ей – молчание). Любопытно, что, по тяжести, оскорбления, как повод для вызова, делятся на три степени. Будто ожоги…
Вероятно, и то и другое в третьей степени не совместимо с жизнью…
Если оскорблён мужчина, он может вызвать обидчика. Оскорблённая женщина вынуждена терпеть, униженно ждать, не вступится ли кто-нибудь. Случайно…
Впервые увидев вас, я подумала, что вы, вроде Онегина, тоже странствуете, пристрелив кого-то… ох! Я хотела сказать, на дуэли, как и прилично благородному… как глупо, простите…

ГАНИН. Это вы хорошо сказали. Действительно, ожог в своём роде.

КЛАРА. Вы, говорят, в субботу уезжаете?

ГАНИН. Не знаю, ничего не знаю...

Подходят к пансиону. «Зажигается» комната АЛФЁРОВА, он насвистывает полонез из «Евгения Онегина»

КЛАРА. Я вызову лифт.

ГАНИН. Поднимусь по лестнице. Всего хорошего. Спокойной ночи.

КЛАРА. Взаимно.

ГАНИН поднимается в комнату. Слышится звук приближающегося поезда.

КЛАРА (задумчиво). Иду - красивый, двадцатидвухлетний…

ГАНИН (на ходу). двадцатипяти…

Справа, со стороны кухни, которая теперь преобразилась в кафе «PIR GOROI», появляется КУНИЦЫН, курит и смотрит на КЛАРУ

КУНИЦЫН. Доброй ночи, фройлен Клара. Прогуляемся? Может, в кинематограф?

КЛАРА не отвечает, смеётся, вызывает лифт, поднимается к себе.
Поезд грохочет. Пансион готовится ко сну. АЛФЁРОВ насвистывает.
Возле кафе появляется ГОСПОДИН, КУНИЦЫН подходит к нему, спрашивает спички, предлагает закурить, острит – ГОСПОДИН смеётся. КУНИЦЫН предлагает ему что-то, кивает на АНАБЕЛЛУ. ГОСПОДИН с секунду думает, даёт КУНИЦЫНУ деньги. КУНИЦЫН возвращается в кафе. АНАБЕЛЛА уходит с ГОСПОДИНОМ.
Свет, кроме алфёровского и ганинского, гаснет. АЛФЁРОВ свистит. ГАНИН встаёт и идёт к нему.
Слыша это, КЛАРА зажигает свечу и садится на кровати. Весь разговор, пока ГАНИН не уходит к себе, чего-то ждёт. Так же ведёт себя ДОРН.
Так же ведёт себя ПОДТЯГИН, но он прислушивается к КЛАРЕ.

АЛФЁРОВ. Пожалуйте, Лев Глебович. 

ГАНИН. Вы вот поете, а мне это мешает спать.

АЛФЁРОВ. Страшно рад, что вы, наконец, ко мне заглянули, сам-то я не в состоянии спать. Подумайте, в субботу моя жена приезжает. Отчего вы не женаты, дорогой мой. А?

ГАНИН. Не пришлось, это весело?

АЛФЁРОВ. Роскошно. Моя жена - прелесть. Брюнетка, знаете, глаза этакие живые...   Совсем молоденькая. Мы женились в Полтаве, в девятнадцатом году… Вы были в Крыму тогда. Вот здесь у меня в столе карточки, покажу вам.

Включается лифт, опускается к комнате АЛФЁРОВА.
ГАНИН берёт фотографию.

АЛФЁРОВ. Нет, это не жена, это моя сестрица. От революции умерла, в Киеве. Хорошая была, хохотунья, мастерица в пятнашки играть... А вот это Машенька, жена моя.

ГАНИН смотрит на фотографию слишком долго, АЛФЁРОВ замечает это. Наверху пансиона одно за другим загораются неоном слова. «неужели» «это» «возможно». Моргают, гаснут, загораются вновь, по очереди и вместе. Открывается дверь лифта, выходит МАЛЬЧИК, заходит в комнату АЛФЁРОВА, его не видят.

АЛФЁРОВ. А вот другая, в саду нашем снято. Четыре года не видел ее. Уверен, что она приедет сюда цветущая, веселая... пережив все годы ужаса, террор…

МАЛЬЧИК подходит к ГАНИНУ, берёт его за руку и уводит из комнаты.

АЛФЁРОВ. Прямо не знаю, как доживу до субботы... Стойте... Куда вы, Лев Глебович? Что с вами? Лев Глебович! А?..

Мальчик заводит ГАНИНА в лифт, лифт опускается, сверкая разноцветными стёклами.
ГАНИН выходит из лифта, отправляется в кафе, берёт бутылку, пьёт.
В кафе КУНИЦЫН.
Наверху пансиона по-прежнему одно за другим наливаются неоном слова. «неужели» «это» «возможно». ГАНИН таращится на них и мотает головой. МАЛЬЧИК катается на лифте, заходит в комнаты к жильцам и по очереди гасит у них свечи.
МАШЕНЬКА входит с АНАБЕЛЛОЙ в кафе.

МАШЕНЬКА.
Когда, туманные, мы свиделись впервые,
когда задумчиво вернулась я домой,
мне все мерещились глаза твои живые…

ГАНИН пьёт.

МАШЕНЬКА.
Дыханье веера, цветы,
в янтарном небе месяц узкий..
Зевая, спрашиваешь ты…

ГАНИН. …как слово happiness по-русски.

КУНИЦЫН. Вам не нужно освежиться, молодой человек?

МАШЕНЬКА смотрит на КУНИЦЫНА, молча гладит АНАБЕЛЛУ по голове.

ГАНИН. Мне было шестнадцать, ей на год меньше. Девять лет прошло.

КУНИЦЫН. Счастье мужчины называется: я хочу; счастье женщины называется: он хочет.

ГАНИН. Я забыл, что полюбил её навсегда.

КУНИЦЫН берёт АНАБЕЛЛУ за руку, уходит.
ГИНИН пьян, голова его падает на руки. МАШЕНЬКА уходит.
Подходит ЭРИКА, пытается его поднять.

ГАНИН. Как слово happiness по-русски?

ЭРИКА поднимает его, ведёт в пансион со словами. Wer der Meinung ist, dass man f;r Geld alles haben kann, ger;t leicht in den Verdacht, dass er f;r Geld alles zu tun bereit ist. (Тот, кто считает, что за деньги можно все получить, легко попадает под подозрение, что он сам на все готов ради денег).
Свист, затем гудок поезда.

Сцена 6 День второй. Утро.

Свист, затем гудок поезда. Мерно стучат колёса.
ГАНИН спит. ТАНЦОРЫ просыпаются, раздражительны, неловки.
КЛАРА выходит на улицу. В кафе сидят КУНИЦЫН и АЛФЁРОВ.

АЛФЁРОВ. Кларочка! Доброе утро! Уже на службу, так рано?

КЛАРА. Великий вторник…

АЛФЁРОВ. Это в каком ведомстве?... (соображает, смеётся) Ах, это!… Бог с ним… Как вам моя рекламка, а?

КЛАРА. «Неужели это возможно?». Это Ваше?

АЛФЁРОВ. Вы видели, как она моргулис?

КЛАРА. Простите, Алексей Иванович, не понимаю.

АЛФЁРОВ. Но ведь заметили! (КУНИЦЫНУ, торжествуя) И запомнили!
 
КУНИЦЫН.  Вы не зарыли свой талант в землю, Алексей Иванович. (приветствует КЛАРУ) Кларочка!

КЛАРА замечает КУНИЦЫНА, торопливо уходит. Просыпается ГАНИН, долго, как будто решаясь на что-то, сидит на кровати.
На пороге пансиона показывается КОЛИН, он растрёпан, в халате, ему явно нехорошо. Старается привлечь внимание КУНИЦЫНА.

КУНИЦЫН. Большой плюс, как вы говорите. Так что вы рекламируете?

АЛФЁРОВ. В принципе…

КУНИЦЫН. Да ну, какие там принципы?...

АЛФЁРОВ. Рекламирую один бальзам.

КУНИЦЫН (замечает КОЛИНА). Бальзам - это хорошо. Лучше даже эликсир.

АЛФЁРОВ. Эликсир, прекрасно!

КУНИЦЫН. Я думаю, давайте попробуем.

АЛФЁРОВ. Бальзам? Вы не пожалеете. Математически доказываю вам…

КУНИЦЫН.  Большой плюс? Посчитаем, Алексей Иванович.

АЛФЁРОВ. Оговорим условия, Пётр Константинович?

КУНИЦЫН. Я буду следом, Алексей Иванович. Я буду следом.

АЛФЁРОВ уходит.
КУНИЦЫН и КОЛИН садятся в лифт, на этаже танцоров выходит счастливый КОЛИН, радостно машет ГОРНОЦВЕТОВУ маленьким пакетиком. Лифт спускается, КУНИЦЫН уходит.
ГАНИН, наконец, встаёт, берёт стул, ставит его посередине комнаты. Некоторое время стоит перед ним. Вдруг перепрыгивает его.
Паровоз даёт гудок. ТАНЦОРЫ уже веселы, заводят граммофон с пластинкой «Жизели», занимаются у подобия балетного станка.

Сцена 7 День второй. Клара.

В пансионе собираются на обед жильцы. Каждый заходит к соседу чего-либо попросить. конверт, газету, зонтик и пр. ПОДТЯГИН – в комнате ДОРН, в гостях, всячески ухаживает за ней.
Наконец, все собираются в столовой, ГАНИН всё это время в кафе.
Говорит АНАБЕЛЛЕ, не особенно её различая.

ГАНИН. Девять лет назад... Лето, усадьба, тиф... Удивительно приятно выздоравливать после тифа.

АНАБЕЛЛА. Herr wuenscht etwas? (господин желает чего-нибудь? нем.)

ГАНИН. Сиделка трет тебе язык по утрам ватой, пропитанной портвейном.

АНАБЕЛЛА. Sir veut quelque chose? (господин желает чего-нибудь? фр.)

ГАНИН. Помню японские словечки, оставшиеся у нее от войны четвертого года.

АНАБЕЛЛА (по-русски, с сильным акцентом) Господин желает чего-нибудь?

ГАНИН. Обои - белые, в голубоватых розах.

АНАБЕЛЛА. Господин хочет поговорить об этом в другом месте?

ГАНИН кладёт на стол купюру, идёт к пансиону. Приближается поезд.
В пансионе закончился обед, все разбредаются по комнатам.
ГАНИН у входа встречает АЛФЁРОВА.

АЛФЁРОВ. Глеб Львович! Иду газету покупать, хотите вместе?

ГАНИН. Благодарю.

АЛФЁРОВ. Как хотите. Вид у вас странный. Ничего не болит? Вы обещали к субботе съехать, помните? Бог мой! Завтра уже среда!  (уходит)

ГАНИН. Черт... Рискнуть?..

Быстро поднимается, заходит в комнату АЛФЁРОВА, там его встречает МАЛЬЧИК. открывает дверь, закрывает за ним, бежит к столу, выдвигает ящики, находит фотографии, даёт их по одной ГАНИНУ. 
В кабине лифта загорается свет, цветные стёкла играют разноцветными бликами. КЛАРА выходит из своей комнаты, идёт в комнату АЛФЁРОВА. Стук поезда замедляется.
ГАНИН смотрит на фотографии, по одной возвращает их МАЛЬЧИКУ. «не то, не то…». Наконец, находит нужную.

ГАНИН. Как слово happiness по-русски?...

КЛАРА (входя в комнату). Алексей Иванович, нет ли у вас… Ах, Боже мой! Боже мой! Как вы могли!..

Звук, как при соединении вагонов. Лифт гаснет, идёт вниз.
Паровоз даёт свисток. Лифт идёт вверх. МАЛЬЧИК убирает фотографии, закрывает ящики, КЛАРА не видит его.

ГАНИН. Возвращается.

КЛАРА. О, я не выдам вас, но как вы могли? Ведь он не богаче вас... Нет, это кошмар какой-то.

ГАНИН. Пойдемте к вам, я, пожалуй, объясню... Мы с нею поссорились…

Успевают выйти. АЛФЁРОВ заходит в комнату. Наверху загорается и мигает надпись «неужели это возможно?». ГАНИН и КЛАРА заходят в лифт; лифт, сверкая стёклами приподнимается и опускается обратно.
Открываются двери лифта, КЛАРА выходит, совершенно пьяная от счастья, ГАНИН вытирает губы. Заходят в комнату КЛАРЫ.
КУНИЦЫН идёт в пансион, заходит в комнату ПОДТЯГИНА.

ГАНИН. Мы с нею поссорились, не зовите меня, если она будет у вас. Все это глупости. Неужели вы думаете, что я крал деньги?

КЛАРА (влюблённым голосом). Да что же вы делали? Что могло быть другого? Я от вас не ожидала этого, Лев Глебович (целует его).

ГАНИН. Какая вы право смешная, полноте (КЛАРА снова целует его). Ну хорошо, предположим, я вор, взломщик. Но почему это вас так тревожит?

КЛАРА. Почему? (приходит в себя) Почему? Уходите, пожалуйста. Постойте! Может… Сюда ходит это тип, Куницын… Я хотела сказать… Он не то, и вы… может, вы думаете?… Вы, конечно, ничего не думаете! Уходите. Уходите!

ГАНИН выходит от КЛАРЫ, встречается с ПОДТЯГИНЫМ, выходящим от ДОРН. Оба смущены. ПОДТЯГИН идёт к себе, сидят с КУНИЦЫНЫМ.
ГАНИН идёт в кафе.

Сцена 8 День второй. Воспоминание.

ГАНИН (ни к кому не обращаясь). Господин хочет поговорить об этом.
 
Нарастающий стук, затем грохот поезда, в какой-то момент он оглушает – ГАНИН закрывает голову руками – стук приглушается, и дальше продолжается ровным ритмом.
МАЛЬЧИК идёт к АНАБЕЛЛЕ. Она смачивает ватку портвейном, протирает ему язык.

МАЛЬЧИК (сплёвывает). Фу! Гадость…

АНАБЕЛЛА (в продолжение сна - без акцента). Много лет прошло.

МАЛЬЧИК. Пять.

АНАБЕЛЛА. Девять.

МАЛЬЧИК. Пять.

АНАБЕЛЛА. Не виделись они семь.

МАЛЬЧИК. А не переписывались пять.

АНАБЕЛЛА. Он много пережил.

МАЛЬЧИК. Подумаешь, поработал статистом.

АНАБЕЛЛА. Официантом, барменом, грузчиком, носильщиком, курьером, продавцом, агентом, репетитором, переводчиком, коридорным…

Появляется АРТИСТ, поёт Арию Ленского

МАЛЬЧИК (доставая из кармана письмо). «Из Петербурга приехавший бас, тощий, с лошадиным лицом… школьный хор подтягивал ему…» ненавижу, когда пацаны тянут писклявыми голосами!   
 
АНАБЕЛЛА. Наоборот, красиво. Дайте сюда! (берёт письмо, читает) «я смотрел перед собой на каштановую косу в черном банте, чуть зазубрившемся…»

МАЛЬЧИК. Как это выговорить-то вообще – зазубрившемся?

АНАБЕЛЛА. «…зазубрившемся на краях… Когда ты поворачивала в сторону лицо, я видел темный румянец твоей щеки, уголок горящего глаза, тонкий изгиб ноздри, которая то щурилась…»

МАЛЬЧИК. Ноздря щурилась!

АНАБЕЛЛА. «…То щурилась, то расширялась от смеха».

МАЛЬЧИК (забирает письмо, садится на велосипед). А потом, он, короче, вернулся домой, сел на подоконник туалета, стал глубоко дышать, вроде свежим воздухом, ждать какого-то фиолетовского соловья…

АНАБЕЛЛА (укоризненно). фетовского!

МАЛЬЧИК. …и думал, что никогда больше не увидит ту девчонку с бантом, Машеньку. И эту минуту он потом считал самой важной и возвышенной в жизни.

АНАБЕЛЛА. Когда сидел в туалете?

МАЛЬЧИК (крутит педали). Ну да.

АНАБЕЛЛА. А потом они часто встречались?
 
МАЛЬЧИК. Каждый день – он там специально на велике катался.

АНАБЕЛЛА. На велике. Тебе сколько лет-то?

МАЛЬЧИК (зло). Шестнадцать!

АНАБЕЛЛА. О! (приспускает платье с плеча, с акцентом) Господин желает чего-нибудь?

МАЛЬЧИК. Дура.

Из пансиона выходят ПОДТЯГИН и КУНИЦЫН.
АНАБЕЛЛА наклоняется к ГАНИНУ, как будто целует. ГАНИН спит.

МАЛЬЧИК (ГАНИНУ, с досадой). Статист! (уходит)

КУНИЦЫН (указывая на алфёровскую рекламу). Эффектно, а?

ПОДТЯГИН. Экий пошляк!

АНАБЕЛЛА (ГАНИНУ). Herr wuenscht etwas?…

КУНИЦЫН. Но энергичный пошляк! Жена его…

ПОДТЯГИН. Бога ради! Только и разговоров, что о его жене. До субботы ещё дожить...

АНАБЕЛЛА. Sir veut quelque chose?...

КУНИЦЫН. Жена у него, верно, шустрая... Такому не изменять - грех...

АНАБЕЛЛА (с сильным акцентом). Господин желает чего-нибудь?

ГАНИН (просыпается, замечает уходящего КУНИЦЫНА, ПОДТЯГИН идёт к нему). Ты сейчас говорила с мальчиком…

АНАБЕЛЛА. Ich verstehe nicht ganz (я не совсем понимаю).

Сцена 9 День второй. Подтягин.

ГАНИН. Присоединитесь?

ПОДТЯГИН кивает. Понемногу выпивая, в течение разговора оба хмелеют.

ПОДТЯГИН. Обидел он меня. Ах, как обидел...

ГАНИН. В чем дело?

ПОДТЯГИН. Презирает он меня. Знаете, что он мне давеча  сказал? Вы, говорит, стихи свои пописывали, а я не читал. А если бы читал, терял бы время. Лев Глебович, я вас спрашиваю, умно ли это?

ГАНИН. А кто он такой, этот Куницын?

ПОДТЯГИН. Да черт его знает. Деньги делает. Он человек, видите ли...

ГАНИН. Вы – талантливы! Что же тут обидного? Ведь вы его, небось, тоже презираете.

ПОДТЯГИН. Ах, Лёвушка, да разве я не прав, коли презираю его? Хорошо учился, подлец. И аккуратный такой был, при часах. Пальцем показывал сколько минут до звонка (вынимает часы на цепочке, покачивает). Не это ведь ужасно, а ужасно то, что такой человек смеет мне деньги предложить… …ужасно то, что я принял. Тридцать драхм, чтобы их черт подрал...

ГАНИН. Стихи ваши вспомнил. «…Как слово happiness по-русски…».

ПОДТЯГИН (машет рукой). «…Так он писал темно и вяло…». Что это с вами, Лёвушка? Лицо у вас как-то светлее. Опять что ли влюблены? Фу ты, как хорошо улыбнулся…

ГАНИН. Сегодня во сне Эрика в рупор цитировала Ницше.

ПОДТЯГИН. Не манифест коммунистической партии? Она, знаете, ходит на собрания к Кларочкиной тёзке едва ли не прямо в рейхстаг. Наденет красную шляпу, и – управлять государством.

ГАНИН. И вы, кстати. Сидели и аплодировали, вроде как массовка.

ПОДТЯГИН. А мне, Левушка, сегодня Петербург снился. Иду по Невскому, знаю, что Невский, хотя ничего похожего. Дома - косыми углами, сплошная футуристика. Потом переходит улицу человек и целится мне в голову. Страшно, что даже во сне мы видим не прелесть, которую помним наяву, а что-то чудовищное.

ГАНИН. Ничего не помню. Девять лет назад... Лето, усадьба, тиф...

ПОДТЯГИН. Россию надо помнить. Без нашей эмигрантской памяти России – крышка. Там её никто не помнит…

ГАНИН. Когда мне было тринадцать лет, один сверстник рассказал мне, что есть на свете чудесные женщины, которые позволяют себя раздевать за деньги. Я не расслышал правильно, как он их назвал, и у меня вышло. принститутка. Смесь институтки и принцессы.

ПОДТЯГИН. После войны в Европе ужасно помолодела эта самая принститутка. (Смотрит на АНАБЕЛЛУ) Страшно представить, что творится в России…

ГАНИН. Черный вечер. / Белый снег. / Ветер, ветер!..

ПОДТЯГИН. Теперь, слава Богу, стихов не пишу. Баста. Совестно даже в бланки вписывать: "поэт". Я, кстати, сегодня опять ни черта не понял в этих их-бих-дих. Тевтонец даже обиделся.
 
ГАНИН. Да поедем туда завтра вместе, Антон Сергеевич. Я помогу вам объясниться. 

ПОДТЯГИН. Ну, что же, спасибо, а то, знаете, прямо хоть плачь. Думается мне, что, в конце концов, лучше быть человеком дела, а если кутить, так, чтобы зеркала лопались.

ГАНИН. Наша вера в других выдаёт, где мы охотно хотели бы верить в самих себя…

ПОДТЯГИН. Как, однако, к нашей Кларе не идёт её имя. Анна, вам не кажется, было бы лучше?.. Между прочим, гипноз – первейшее средство при воспоминаниях.  Представьте себе, вы видите человека, имевшего подобную практику.

ГАНИН. Антон Сергеевич, простите, но вам, пожалуй, хватит...

ПОДТЯГИН. Один знакомый доктор предложил мне самому, конечно, под его наблюдением, и не в таком виде, но, право, до мелочей ли; и усыпили мы с ним одну чувствительную девицу, которую, после прочтения Толстого, неудержимо влекло броситься под поезд, случись ей услышать звуки железной дороги (слышится звук приближающегося поезда).

ГАНИН. И как, вылечили?

ПОДТЯГИН. Да. Теперь при звуках поезда она думает о пистолете.

ГАНИН. Прекрасно! Но я не чувствительная девица, и к тому же, не верю…

ПОДТЯГИН. «Толкование сновидений» - это не очередной, придушенный благовониями, сонник для дам, начитавшихся парфюмерного блуда Бальмонта! Это открытие века наряду с теорией Эйнштейна и гением Рабиндраната Тагора.

ГАНИН. Вот уж от вас не ожидал…

ПОДТЯГИН. Чтоб зеркала лопались!!! У нас ещё тридцать косарей! Ахтунг!

Сцена 10 День второй. Гипноз.

ПОДТЯГИН. Тишина! (качает часами на цепочке, монотонно читает на фоне медленного чёткого стука вагонных колёс).
Черный вечер. / Белый снег. / Ветер, ветер! / На ногах не стоит человек. / Ветер, ветер – / На всем божьем свете!..

АНАБЕЛЛА и МАЛЬЧИК стоят у лифта, который горит разноцветными стёклами.

АНАБЕЛЛА (водит пальцем, как по надписи). В этой беседке двадцатого июня Машенька, Лида и Нина пережидали грозу.

МАЛЬЧИК. В парке нельзя гулять посторонним, на калитке есть даже вывеска.  Это вы сделали?

АНАБЕЛЛА (показывая на дырку у него на одежде). Смотрите, у вас – солнышко!

МАЛЬЧИК. Макароны растут в Италии. Когда они еще маленькие, их зовут вермишелью. Это значит. Мишины червяки (АНАБЕЛЛА смеётся).

ГАНИН и ПОДТЯГИН медленно поднимаются. Появляется МАШЕНЬКА.

ГАНИН. Мы говорили…

МАШЕНЬКА. Мы говорили о грозе, о дачниках и о том, что он болен был тифом, и о концерте в сарае…

ГАНИН. Я вспомнил…

МАШЕНЬКА. Вспомнил?

ГАНИН. Я вспомнил бойкие брови, смугловатое лицо; ноздри раздувались пока она говорила, посмеиваясь…

МАЛЬЧИК. У нас есть хорошая, совсем новая лодка…

ГАНИН. Завтра будет отличный вечер, у нас есть новая, очень хорошая лодка…

АНАБЕЛЛА. Меня ещё никто не катал на лодке.

МАШЕНЬКА. Здесь красивая река, я ещё не каталась на лодке.

Одновременно все четверо

МАЛЬЧИК. Завтра на закате у беседки…

ГАНИН. Встретимся на закате у беседки…

АНАБЕЛЛА. На закате у беседки…

МАШЕНЬКА. Я приду…

Постепенно просыпаются все в пансионе, смотрят на происходящее из своих комнат.

ГАНИН. У шаткой пристани я развернул грохочущую цепь большой, тяжелой, красного дерева шлюпки, откинул брезент, ввинтил уключины, выволок весла из длинного ящика, вдел стержень руля в стальное кольцо…

МАШЕНЬКА. Поодаль ровно шумели шлюзы водяной мельницы; вдоль белых складок  спадающей воды золотом отливали стволы сосен.

ГАНИН. Ты села у руля.

МАШЕНЬКА. Я села у руля. Ты медленно начал грести у самого берега, а потом повернул на середину реки…

ГАНИН. Ты повернула на середину реки…

МАШЕНЬКА. Мы повернули на середину реки…

ГАНИН. Уключины скрипели при каждом нажиме весел…

МАШЕНЬКА. Ты то откидывался, то подавался вперед…

ГАНИН. То откидывался, то подавался вперед…

МАШЕНЬКА. А потом спустился к самой реке с обеих сторон темный бор, и лодка с мягким шуршаньем въехала в камыши…

ГАНИН. Лодка с мягким шуршаньем въехала в камыши…

Прикасаются друг к другу, долгий поцелуй.
Раздаётся гудок поезда. Лифт поднимается вверх, сверкая разноцветными стёклами. Слева в кожанке и фуражке выходит КУНИЦЫН, достаёт маузер и наставляет на ПОДТЯГИНА.

ПОДТЯГИН. Мы на горе всем буржуям  / Мировой пожар раздуем?  Ты давай, это, шаг держи революцьонный! / Близок враг неугомонный!

КУНИЦЫН стреляет, лопается зеркало. ПОДТЯГИН хватается за сердце, падает. КЛАРА бросается к ПОДТЯГИНУ.
Сигнал к отправлению. Нарастающий стук колёс. Затемнение.

Конец первого действия.


Действие 2

Сцена 11 День четвёртый. Телеграмма

Накрытый к обеду стол, на столе стаканчик с вербой. Эрика довершает сервировку. В холле у лифта звонит телефон. Эрика идёт, поднимает трубку.

ЭРИКА. Hallo, Pension. Herr Alfjorow, Ihr zum Telefon, bitte (стучит в комнату АЛФЁРОВА).

АЛФЁРОВ выскакивает из комнаты, разговаривает по телефону.
ЭРИКА возвращается в столовую, окидывает стол взглядом, стучит в гонг.
Жильцы, кроме ГОРНОЦВЕТОВА, собираются на обед.

АЛФЁРОВ (на плохом немецком). Ja, Sie haben vollkommen recht!Man soll nicht Die Rolle untersch;tzen… (Да, вы абсолютно правы, нельзя недооценивать роль…) Могу по-русски? Это прекрасно!... Сегодня уже четверг…… да… да… математически доказываю вам… Ich beweise es matimatisch! Большой, большой плюс! Ауфвидерзейн (кладёт трубку).

ЭРИКА (кричит в кухню). Vergiss nicht, Herr Ganin isst keine Suessigkeiten! (Не забудь, господин ГАНИН не ест сладкого).

Рассаживаются за столом, принимаются за обед. ГАНИН при каждом упоминании МАШЕНЬКИ цепенеет, несколько раз порывается уйти.

АЛФЁРОВ (в сильном возбуждении). Что я слышу, Глеб Львович! Вы не едите сладкого? Напрасно! Эскулапы, наконец, начали говорить правду о пользе цукерберга для умственной деятельности. Машенька обожает сладкое! Девушка и должна любить сладкое, так её гораздо удобнее баловать. Не правда ли, Кларочка? Когда мы с Машенькой познакомились – какая она всё-таки чудесная! – одних конфет сколько я ей попередарил. Знакомый держал лабаз, слава богу, догадался запастись, а то не видать бы мне Машеньки. Порхала, танцевала, как бабочка, (КОЛИНУ) как ваша Жизель, (ДОРН) или вот, как ваша девочка (показывает на кухню)… А почему вы сегодня один, Артур?

КОЛИН. Алек уехал к антрепренёру… Нам должны дать ангажемент. Ах! Я очень волнуюсь, когда он ездит один!

АЛФЁРОВ. Да! Вы же говорили, боже мой - уже четверг!... Так вот, порхала! Иногда только вдруг загрустит, ну да ненадолго. Видимо, нечего особо было вспоминать, (ПОДТЯГИНУ) какая-нибудь девическая влюблённость, какой-нибудь длинноволосый гимназист говорил о мирах. Она у меня совсем молоденькая, брюнетка, знаете ли... (ГАНИНУ) дифференциальное исчисление…  я, признаться, обожаю сладкое, благоговею, как этот монах из Достоевского.

ПОДТЯГИН. Я же просил вас, умолял, Алексей Иванович: не надо о литературе!

АЛФЁРОВ. Александр Сергеевич! Вы вот полгода уже хлопочете о визе, а вчера и сегодня, в самое удобное время не поехали. Этак не видать вам Франции. У жены моей будут хлопоты, так она, увидите, ещё раньше вас оформится. Да-с, она у меня расторопная, в обиду себя не даст. Не даст себя в обиду моя женка!

КЛАРА. Вам известно, что у Антона Сергеевича больное сердце. Это я не пустила. И вчера, и сегодня. Вчера был приступ…

ПОДТЯГИН. Я хотел… Лев Глебович мне предложил вместе… Он владеет немецким…

АЛФЁРОВ. Большой плюс! В самом деле, Глеб Львович, помогли бы, наконец, нашей больной знаменитости… А как моя Машенька ухаживала за ранеными! Сначала наши, потом эти… фронт, грязи по пуду…

Звонок телефона

АЛФЁРОВ. Зуммер! Это меня, это меня! (бежит, поёт «А в субботу приезжает Машенька!», снимает трубку) Я!...

За столом тяжёлая тишина. Падает чья-то вилка.

КОЛИН (нервно хихикнув). приезжает…

АЛФЁРОВ. Антон Сергеевич, вас, поклонники из газеты, что-то насчёт интервью.

ПОДТЯГИН (встаёт). Прошу простить.

Обед закончен, все, кроме ГАНИНА, расходятся. Входит ПОЧТАЛЬОН.

ПОЧТАЛЬОН. Здесь живет герр Алфэров?

АЛФЁРОВ (вылетает из комнаты, выхватывает телеграмму). Что такое? Что такое? Что такое? "priedu subbotu 8 utra". Слава тебе, Господи... Приезжает. Послезавтра, суббота, восемь утра! Как смешно она написала…

АЛФЁРОВ уносится в комнату. ГАНИН, закуривает. Входит КЛАРА.

Сцена 12 День четвёртый. Объяснение

ГАНИН. В восемь утра.

КЛАРА. Я просто передам вам Людмилины слова: я хотела по-дружески предложить вам, что пускай любви не будет, но пускай останутся простые дружеские отношения…  А вы не потрудились даже позвонить, (забываясь) или просто зайти… знали бы вы, как меня измучили!...(спохватившись) «…Передай ему, Клара, что я ему желаю всякого счастья с его немочкой и знаю, что он не так скоро забудет меня…».

ГАНИН. Откуда взялась немочка? Почему она вмешивает вас в это дело? Очень все это скучно…

КЛАРА. Вы просто очень недобрый. Вы умеете, чтоб о вас думали только лучшее…

ГАНИН. Мне нужно уезжать. Эта грязь, эти поезда, этот лифт, это какао - надоели мне. Я думаю в субботу уехать... Впрочем я ничего не знаю... У меня неслыханный план…

КЛАРА. План?

ГАНИН. Да. Я уезжаю, и все прекратится.

КЛАРА. И правда, неслыханный план. Боже мой… В субботу… Это уже послезавтра? Но неужели необходимо ехать? Боже мой…

ГАНИН. И вы бы ехали, Клара Андреевна. Что вам здесь?

КЛАРА. Я?

ГАНИН. Вы так просто ей и скажите. Ганин, мол, уезжает и просит не поминать его лихом. Вот и все. Скажете?

ГАНИН уходит в свою комнату.
ПОДТЯГИН кладёт трубку, подходит к КЛАРЕ.

ПОДТЯГИН (в приподнятом настроении). Если бы мы были в России, Кларочка, то за вами ухаживал бы земской врач или какой-нибудь солидный архитектор. Завтра придут, из русской газеты... Вы, как, - любите Россию?

КЛАРА (оглушена известием, не слышит). Очень.

ПОДТЯГИН. То-то же. Россию надо любить. Без нашей эмигрантской любви, России - крышка. Там ее никто не любит. А наш-то, опять в кого-то влюблен, не в вас ли?

КЛАРА. Что?

ПОДТЯГИН. Не в вас ли, Кларочка?

КЛАРА. Он вчера порвал с Людмилой.

ПОДТЯГИН. Так правда! Как же я рад за вас! А мне, слыхали, что он предложил? Вместе - в полицию.

КЛАРА. Ганин уезжает… (не может сдержать слёз).

Звонит телефон, звук приближающегося поезда.

ПОДТЯГИН. Как?... Нет! Вы знаете, он и раньше собирался, и всякий раз откладывал, останется и сейчас...

КЛАРА. Нет. Нет. Он это так сказал…

ПОДТЯГИН. С милого севера в сторону южную… Значит, вот как…

КЛАРА. Завтра мне двадцать шесть лет… а я сама передаю ему слова брошенной им подруги. Я совершенно одна в Берлине. Антон Сергеевич, это долго будет так продолжаться?...

ПОДТЯГИН. Знаете, Кларочка, мне скоро помирать...

Телефон продолжает звонить, поезд приближается. Одновременно появляются ЭРИКА, ДОРН и АЛФЁРОВ, который первый подходит к телефону.

КЛАРА. Глупости…

ПОДТЯГИН. Да-да, пожалуй… В таком случае, вот что…

АЛФЁРОВ (берёт трубку). Я…

КЛАРА (как в трансе). Потери вооружённых сил стран-участниц войны составили около десяти миллионов человек…

ЭРИКА (АЛФЁРОВУ, имея в виду телефон). dies nicht in Ihrer Verantwortungм (это совершенно не ваше дело)!

КЛАРА. Обобщенных данных по потерям мирного населения нет. От голода и тифа погибло не меньше двадцати миллионов человек….

ЭРИКА (ДОРН, по-немецки). Когда же закончится, наконец, пост, мне совершенно нечего готовить!

КЛАРА. Испанский грипп унёс больше пятидесяти миллионов жизней…

ДОРН (ПОДТЯГИНУ). Я не вижу, чтоб кто-то соблюдал пост.

ПОДТЯГИН. Клара… Клара Андреевна… Я сейчас скажу… Вы лучше… лучше всех. Я мало что могу вам предложить… Но подумайте… Может, это не совсем…

АЛФЁРОВ. Александр Сергеевич! Вас. Кажется, ученик.

ПОДТЯГИН. Клара Андреевна, поймите, послушайте, как старшего. Мне и правда скоро помирать… Мне уже ничего не нужно. Правда, не нужно… Я не в этом смысле…

АЛФЁРОВ. Александр Сергеевич! Вас.

ПОДТЯГИН. Жизнь прошла и поздно начинать сызнова. Я хотел об вас подумать… Я сейчас ничего не стою, да и глупо рассчитывать на моё имя, но, может, в последствии…

АЛФЁРОВ. Александр Сергеевич!

КЛАРА. Вы простите меня… Антон Сергеевич… Да вы-то, вы – любите?

АЛФЁРОВ. Александр Сергеевич!

ПОДТЯГИН. Я?!...

КЛАРА (поправляя АЛФЁРОВА, кричит). Антон!!! Антон Сергеевич! Простите… (убегает).

АЛФЁРОВ. Конечно, Антон! Антон Сергеевич!

ПОДТЯГИН (бормочет). Простите… Кларочка (идёт к телефону).

ДОРН. Браво, Антон Сергеевич! Вам бы удался Каренин…

Сцена 13 День четвёртый. Ангажемент

С неожиданным звуком включается лифт, все с удивлением смотрят. Звук приближающегося поезда.

АЛФЁРОВ. Действует!

Из комнаты вылетает КОЛИН, несётся по ступеням вниз.
КЛАРА на железнодорожном мосту. Жильцы её не видят. Звук поезда нарастает, свист, гудок. Лифт останавливается, выходит ГОРНОЦВЕТОВ, на нём нет лица; подгибаются ноги.

КОЛИН. Алек! Алек! Алек! Ну как, ну как, ну как?!!!

Поезд приближается, КЛАРА идёт по краю моста. Гудок.

ГОРНОЦВЕТОВ. Какой у нас неприятный запах из кухни… Нельзя ли поставить… согреть воду, в душе всегда так холодно… бельё несвежее…

Поезд ближе, КЛАРА как зачарованная.

КОЛИН. Конечно, Алек, Алексей, Лёша, Лёшенька, конечно, родной, что с тобой? Ну скажи же, скажи!...

ГОРНОЦВЕТОВ (немного приходя в себя, почти капризно). На полгода. Процент от сборов. Их костюмы. Участие в бенефисе раз в два месяца…

Поезд ближе, КЛАРА балансирует

КОЛИН. Ангажемент!!! Лянча Лямбда!!! Двести четырнадцать километров в час!!! (обнимает и целует ГОРНОЦВЕТОВА, тот отстраняется).

ГОРНОЦВЕТОВ. Артур…

КОЛИН. Лидия Николавна! Лидия Николавна! Мы угощаем, нельзя ли распорядиться! Праздник, нам всем нужен праздник! Господа, ну правда же, улыбнитесь! Поздравьте нас! Ангажемент!...

Поезд ревёт почти непрерывно, КЛАРА вот-вот сорвётся.

ГОРНОЦВЕТОВ. Артур!

КОЛИН. Антон Сергеевич! Алексей Иванович! Лидия Николаевна! Клара Андреевна! Лев Глебовииич! Полгода!

ГОРНОЦВЕТОВ (кричит). Артур!!! Артур!!! Артур!!!… Всё завтра… Я устал… Поднимемся…

Поезд проносится под мостом, грохоча на стыках. КЛАРА в клубах дыма и пара опускается на колени, закрывает лицо руками.

КЛАРА. Завтра… Всё завтра…

КОЛИН (помогая ГОРНОЦВЕТОВУ подниматься). Завтра… Завтра… Слышите, завтра вечером, господа!.. Лянча Лямбда, Лёшенька, триста четырнадцать километров, Лянча Лямбда… (уходят к себе).

Поезд удаляется, стихает.
Горят свечи. Пасхальное церковное пенье Страстного Четверга.
ГАНИН собирает вещи, периодически наливает из бутылки, пьёт.
КЛАРА выходит, в чёрном, становится перед литографией Тайной Вечери, читает молитвы. Остальные жильцы стоят по комнатам со свечами тёмными силуэтами.
КЛАРА возвращается к пансиону. Появляются КУНИЦЫН под руку с ЛЮДМИЛОЙ. Затем пьяный ГАНИН. Короткая немая сцена.
Наверху включается и судорожно мигает надпись «Неужели… это… возможно…». ГАНИН, шатаясь, уходит.

КУНИЦЫН. Добрый вечер, Клара Андреевна!

ЛЮДМИЛА. Кларочка!

КЛАРА. Добрый вечер, Пётр Константинович.

КУНИЦЫН. Какая неожиданность! Снизошедши?

КЛАРА. Вы, мне помнится, делали одно предложение…

КУНИЦЫН (дрогнув, затем просияв). Я не верю…

КЛАРА. Так поверьте (заходит в лифт, держит дверь открытой).

КУНИЦЫН зашвыривает шляпу в зал, заходит в лифт. Двери закрываются, лифт ездит туда-сюда, вверх-вниз. Режущий, скрежещущий стук поезда. Лифт ездит. «Неужели… это… возможно…». ЛЮДМИЛА и жильцы смотрят на лифт. Лифт ездит. «Неужели… это… возможно…».
Надпись взрывается, гаснет. Лифт, превратившийся в дырявую развалину, опускается и останавливается. КУНИЦЫНА в нём нет.
Выходит КЛАРА, её словно коснулась смерть. Спускается в столовую. Садится за фортепьяно. Берёт несколько аккордов из «первого письма Татьяны» Чайковского. Кладёт правую руку на крышку клавиатуры, с силой опускает крышку на пальцы левой руки. Вздрогнула. Молчит. Все в остолбенении.
Поднимает крышку, ударяет по руке ещё раз.
ЭРИКА с криком кидается к ней, оттаскивает от инструмента. Обнимает, укрывает фартуком, словно хочет спрятать ото всех; с немецкими проклятиями ведёт её в комнату.

КЛАРА. Завтра… Всё завтра…

Затемнение.
С этих пор КЛАРА ходит в чёрных перчатках по локоть.

Сцена 14 День четвёртый, ночь

Кафе «PIR GOROI». АНАБЕЛЛА спит за стойкой. ГАНИН за столиком, рядом с ним, видимая только для него, МАШЕНЬКА. Слева появляются КУНИЦЫН, ПОЛИЦЕЙСКИЙ и его НАПАРНИК.

КУНИЦЫН. Алексей Иванович.

АЛФЁРОВ (появляется в глубине, у пансиона). Пётр Константинович!

КУНИЦЫН. Ваша жена приезжает уже завтра?

АЛФЁРОВ. теперь уже завтра.

МАШЕНЬКА. У тебя на шее, Катя, / Шрам не зажил от ножа. / У тебя под грудью, Катя, / Та царапина свежа!

КУНИЦЫН. А не устроить ли нам по этому поводу небольшой мальчишник?

АЛФЁРОВ. Конечно!

КУНИЦЫН (подходит к АНАБЕЛЛЕ). Как война меняет людей. Как после войны изменилась Европа. Как помолодела проституция.

АЛФЁРОВ подходит к бару, продолжает глупо улыбаться.

АЛФЁРОВ. Но Пётр Константинович, тут есть определённый барьер, так сказать, внутренний шлагбауман…

МАШЕНЬКА. Эх, эх, попляши! / Больно ножки хороши…

КУНИЦЫН. Им же совершенно не на что жить… Благородный человек всегда найдёт место и время для благого поступка.

МАШЕНЬКА. В кружевном белье ходила - / Походи-ка, походи! / С офицерами блудила - / Поблуди-ка, поблуди…

КУНИЦЫН гладит АНАБЕЛЛУ по голове. Она просыпается, отстраняется от него, собирается в комок. Замечает АЛФЁРОВА, смотрит на КУНИЦЫНА, отрицательно качает головой. КУНИЦЫН кивает положительно.

КУНИЦЫН (наливает водки, пьют). За нравственные ценности здорового общества! Я буду следом, Алексей Иванович. Я буду следом.

АЛФЁРОВ (АНАБЕЛЛЕ). Слааадкая… Слааадкая…

МАШЕНЬКА. Аль не вспомнила, холера? / Али память не свежа?..

АНАБЕЛЛА медленно уходит. Возле МАШЕНЬКИ останавливается. АЛФЁРОВ прикасается к АНАБЕЛЛЕ, она вскрикивает и убегает. Следом на полусогнутых бежит АЛФЁРОВ.
ГАНИН встаёт с места, подходит к КУНИЦЫНУ и даёт ему пощёчину.
ПОЛИЦЕЙСКИЙ, НАПАРНИК набрасываются на ГАНИНА, жестоко, но недолго бьют его.

ПОЛИЦЕЙСКИЙ. Entschuldigen Sie, k;nnen Sie mir bitte helfen?... Ich habe mich verlaufen… Entschuldigung, darf ich Sie etwas fragen?.. Wie komme ich nach... ?... Kann ich zu Fu; gehen?... K;nnen Sie es mir auf der Karte zeigen?... Biegen Sie rechts/links ab… (фразы из русско-немецкого разговорника).

КУНИЦЫН, ПОЛИЦЕЙСКИЙ с НАПАРНИКОМ уходят. ГАНИН лежит у стойки. Встаёт, возвращается за столик.

МАШЕНЬКА. Аль не вспомнила, холера? / Али память не свежа? / Эх, эх, освежи, / Спать с собою положи!

ГАНИН. «Беззаботными, насмешливыми и сильными – такими хочет видеть нас женщина» – Ницше.

МАШЕНЬКА. Дурак твой Ницше. Честными хочет видеть вас женщина…

ГАНИН. А духи у тебя были недорогие, назывались «Тагор».

МАШЕНЬКА. Дешёвые были духи. Лето кончилось. Ты разлюбил меня, как Вронский Анну.

ГАНИН. Он не разлюбил её! Он был уничтожен, раздавлен, он ехал умирать!

МАШЕНЬКА. Подавлен, угнетён, одинок… у него просто болел зуб.

ГАНИН. Я ждал твоих писем…

МАШЕНЬКА. Какая-то знакомая знакомой, через десятые руки - в начале мая привезла новость, что ты уже в Рождествене, и каждый вечер катаешь на лодке молодую жену молодого майора, который воюет в то ли в Турции, то ли в Сирии…

ГАНИН. Твой голос в трубке слабо и далеко вспыхнул, в телефоне дрожал гул, как в морской раковине… Пятьдесят вёрст гудящего тумана…

МАШЕНЬКА. Папа ни за что не хотел снова снять дачу в Воскресенске.

МАЛЬЧИК на велосипеде, бешено крутит педали.

ГАНИН. Я приеду!

МАШЕНЬКА. Зачем?...

ГАНИН. Я говорю, что приеду. Снова пустили «Северный экспресс».

МАШЕНЬКА. Боже мой, как же я люблю тебя…

ГАНИН. Не слышу! Я еду!

МАШЕНЬКА. Я буду ждать… Приду в четыре, сказала Мария. Восемь. Девять. Десять…

ГАНИН (стучит по столу). Одиннадцать, двенадцать, тринадцать!…

МАШЕНЬКА. Было уже темно, когда ты приехал.

ГАНИН. Да! Дважды лопнула шина, я издёргался, вымотался, ко всему ещё заблудился… Ты не захотела узнать этого! Я не смог!… Ты была слишком неподвижна. Я понял, что разлюбил тебя.

МАЛЬЧИК останавливается, падает на руль. Фара гаснет. Приближается поезд.

МАШЕНЬКА. …Эх, эх, согреши! Будет легче для души!..

ГАНИН. Последний раз мы виделись летом семнадцатого?

МАШЕНЬКА. Я твоя, делай со мной, что хочешь.

ГАНИН. Лязгнул третий звонок, я подошел к единственному в составе синему  вагону, и на площадке, глядя на меня сверху, стояла ты.

МАШЕНЬКА. Я твоя, делай со мной, что хочешь…

ГАНИН. Ты специально села в синий вагон? Ты всегда ездила в жёлтом!

МАШЕНЬКА. Я твоя, делай со мной, что хочешь…

ГАНИН. У тебя была плитка шоколада «Миньон»… Я грыз шоколад, показывал ссадину от пули на сапоге, говорил о политике…

МАШЕНЬКА. Я твоя, делай со мной, что хочешь…

ГАНИН. Остановка. Ты вышла. Я понял, что никогда не разлюблю...

МАШЕНЬКА. Аль не вспомнила, холера? Али память не свежа?...

ГАНИН. Ты не оглянулась?

В глубине сцены пьяный АЛФЁРОВ подходит к лифту.

АЛФЁРОВ. Слааадко. Слааадко… Не даст себя в обиду моя жёнка!...

Садится в лифт, поднимается. Застревает. Лифт останавливается навсегда.

АЛФЁРОВ. О! Это минус… (стук в стену) Кто-нибудь! (стук) Какая тьма!

ГАНИН (достаёт из кармана письма, перебирает листы, читает). "Большое спасибо за хорошее, милое, "южное" письмо. Зачем вы пишете, что все-таки помните меня? И не забудете? Нет? Как хорошо!... Вчера так и не удалось окончить ответ…

АЛФЁРОВ. У меня, знаете, большое счастье. жена из России приезжает. Четыре года, шутка ли сказать… Да-с. А теперь не долго ждать.

МАШЕНЬКА. …Ну простите, милый Лева, я правда больше не буду…

ГАНИН. … Я много горя видела и пережила за это время. Пишите, пишите, ради Бога, почаще и побольше. А пока всего, всего хорошего…

АЛФЁРОВ. Вчера прислала телеграмму. Было бы не так темно… Как ты смешно написала. «priedu subbotu 8 utra»…

МАШЕНЬКА. Напишите, что мальчика Лёву я целую, как только могу…

АЛФЁРОВ. Нынче уже пятница… День пятый. Творец заселяет моря устрицами, а землю – птицами… Кстати сказать, какой тут пол тонкий… А под ним черный колодец…

МАШЕНЬКА. Это минус…

ГАНИН. Я понял, что полюбил тебя навсегда.

АЛФЁРОВ. Задумайте двузначное число, прибавьте к нему его же, записанное наоборот…

ГАНИН. Увольте!

АЛФЁРОВ. Разделите получившееся на сумму цифр задуманного числа..

ГАНИН. Ночной бой. Контузия. Севастополь, греческое судно, Стамбул.

МАШЕНЬКА (смеётся). Это большой минус. Или плюс?...

ГАНИН. Зачем? Почему Алфёров?

МАШЕНЬКА. В обчем - холодный червячок (свистит).

АЛФЁРОВ. Получилось одиннадцать, не так ли?

ГАНИН. Чёрт! Да. Да. Ты права, во всём права… Но почему – Алфёров?

МАШЕНЬКА. «…Я много горя видела и пережила за это время…» (свистит).

АЛФЁРОВ. В итоге всегда - одно и то же…

ГАНИН. Завтра я увезу тебя!

МАШЕНЬКА свистит

ГАНИН. Я увезу тебя!

МАШЕНЬКА. Задумайте двузначное число…

ГАНИН. Чёрт!...

МАШЕНЬКА. Задумайте двузначное число!!

ГАНИН. Чёрт! Задумал!

МАШЕНЬКА. …и прибавьте к нему его же, записанное наоборот…

ГАНИН. В итоге…

МАШЕНЬКА. В итоге всё равно будет то же самое.

ГАНИН. Дыханье веера, цветы, / в янтарном небе месяц узкий.. / Зевая, спрашиваешь ты…

МАШЕНЬКА. …Гетры серые носила, / шоколад Миньон жрала, / с юнкерьем гулять ходила - / с солдатьем теперь пошла?... (уходит).

АЛФЁРОВ. Не даст себя в обиду моя жёнка!...


ГАНИН тяжело встаёт, идёт в пансион под свист Машеньки из-за сцены. Проходит мимо лифта, пинает его.

ГАНИН. …как слово happiness по-русски?!...

Сцена 15 Страстная пятница. Страсти 

Звучит «Жизель». КОЛИН в костюме будённовца и ГОРНОЦВЕТОВ в костюме белогвардейца танцуют сцену на кладбище. АЛФЁРОВ вяло колотится в дверь лифта. ГАНИН в комнате, кладёт бумажник с письмами на стол, достаёт из шкафа пистолет, кладёт в чемодан. Смотрит на часы.

ГАНИН. Антон Сергеевич!

ПОДТЯГИН. Лев Глебович?

ГАНИН. Вы готовы?

ПОДТЯГИН. Я готов.

ГАНИН. А, Колин! Это и есть ваша «Жизель»?

ТАНЦОРЫ прекращают танец.

КОЛИН. Да, современная трактовка!

ПОДТЯГИН. Смело. Но в чём смысл?

КОЛИН. Смысл? В музыке, Антон Сергеевич! Смысл – в музыке!

ГОРНОЦВЕТОВ. Вы видели наше объявление?

«Ввиду того, что.
1. M-lle Кларе исполняется двадцать шесть лет.
КОЛИН. 2. К господину Алферову завтра приезжает жена.
ГОРНОЦВЕТОВ. 3. Нижеподписавшиеся получили в сем городе ангажемент.
КОЛИН. 4. Господин Ганин нас покидает.
ГОРНОЦВЕТОВ. И 5. Господин Подтягин покидать собирается,
КОЛИН. ввиду всего этого устраивается сегодня в десять часов пополудни – празднество!».

ГАНИН выходит на авансцену, ПОДТЯГИН в комнате.

ПОДТЯГИН. Куда это вы едете, Левушка? Далеко загнете? Да... Вы - вольная  птица.

ГАНИН. Вам надо стать в очередь и взять номер.

ПОДТЯГИН. Этого-то я и не делал, прямо проходил в дверь...

ЭРИКА вызволяет АЛФЁРОВА из лифта. АЛФЁРОВ идёт в комнату ГАНИНА, роется в чемоданах. Находит пистолет, кладёт на стол. Замечает бумажник, достаёт письма, читает.

ПОДТЯГИН. Как это вы, Лев Глебович дорогой, так покойно с ними  говорили? А я-то в прошлые разы как мучился... Полгода, вы подумайте. Отпустили! Прощай, Дойчланд! Ну теперь айда в консульство.

ГАНИН. А у меня целых два паспорта, один русский, настоящий, только очень старый, а другой польский, подложный. По нему-то и живу.

ПОДТЯГИН. Что это вы говорите? Подложный?

ГАНИН. Именно. Меня, правда, зовут Лев, но фамилия вовсе не Ганин.

В комнату ГАНИНА заходит КЛАРА, застаёт АЛФЁРОВА. АЛФЁРОВ униженно выходит. КЛАРА, видит пистолет, берёт его в руки, думает о чём-то, выходит из комнаты с пистолетом.

ПОДТЯГИН. Как же это так?

ГАНИН. Так. Были дела. Года три тому назад. Партизанский отряд, Киев...

ПОДТЯГИН. Как вы думаете, мне теперь французы наверное визу поставят?

ГАНИН. Ну конечно, поставят, ведь вам сообщили, что есть разрешение.

ПОДТЯГИН. Пожалуй, завтра уеду. Поедем вместе, Левушка. Хорошо будет в Париже.

ГАНИН. Не поеду, Антон Сергеевич.

ПОДТЯГИН. Куда же вы? В Россию?

ГАНИН. Вода славно сверкает.

ПОДТЯГИН. Так-так, это хорошо… Тучки небесные, вечные странники!

ГАНИН. Осторожно, велосипед. А консульство вон там, направо… Идем же. Идём!.. Идём!!

…………………………………..

КЛАРА (из пансиона). Что случилось?

ГАНИН. Паспорт потерял, а потом был припадок, тут, перед самым домом. Я едва дотащил его. Лифт не действует, беда. Мы по всему городу рыскали.

КЛАРА. Я к нему пойду, надо же его успокоить.

ПОДТЯГИН. Слыхали? Этакий я старый идиот. Ведь все уже было готово, и - нате!

КЛАРА. Где же это вы уронили, Антон Сергеевич?..

ПОДТЯГИН. Именно: уронил. Облако в штанах, нечего сказать.

КЛАРА. Может быть, подберет кто-нибудь.

ПОДТЯГИН. Плохо мне, Клара... Прямо теперь не знаю, что дальше делать. Разве, вот - в ящик сыграть...

ЭРИКА (выходит из кухни – в строгом костюме, но с ярким макияжем и в красной шляпе, в руках жестяной рупор, зовёт). Anabella! (показывается АНАБЕЛЛА). Du deckst den Tisch. Ich muss gehen (ты накроешь на стол. Я должна идти). (в рупор, ГАНИНУ) Aus den Augen, aus dem Sinn (с глаз долой, из сердца вон).

ТАНЦОРЫ и АНАБЕЛЛА накрывают на стол, готовиться к празднику. ГАНИН ищет пистолет, не может найти.

Сцена 16 Страстная пятница. Фарисеи 

К ПОДТЯГИНУ подходит АЛФЁРОВ.

КЛАРА (из комнаты). Алексей Иванович! Антону Сергеевичу плохо.

АЛФЁРОВ. А? Конечно! Я как раз с лекарством, Кларочка… Антон Сергеич (показывает газету), читали? Оказывается, Альберт Эйнштейн наносил визит Рабиндранату Тагору. Как лауреат к лауреату. Вот и я к вам пришёл, как коллега Эйнштейна, так сказать, к коллеге Тагора.

ПОДТЯГИН. Болезнь даёт некоторое право на одиночество…

АЛФЁРОВ. К вам, я знаю, сегодня придут журналисты (ПОДТЯГИН делает нетерпеливый жест)… Ну-ну, тираж - двенадцать тысяч экземпляров! А!
Ведь это плюс! А впрочем… Не помириться ли нам для начала?

Достаёт странного вида бутылку с ярлыком на горле, два стакана,  наливает какую-то чёрную жидкость.

АЛФЁРОВ. Ваше здоровье, Антон Сергеевич! (выпивают).

ПОДТЯГИН. Как будто… запеканка?

АЛФЁРОВ. Сливовая!

ПОДТЯГИН. Откуда?

АЛФЁРОВ (наливает). Каждый вынужден устраиваться, как может. Чистый лист, жизнь с нуля. И как повезло – Германия! Даже как литератор вы могли оценить. кульман, рейсфедер, штангенциркуль, бланк, обрез… Почему бы нам не помочь друг другу?

ПОДТЯГИН. Нет, Алексей Иванович, боюсь…

АЛФЁРОВ. А вы не бойтесь. Дело для вас пустое, а для меня важное. Вам нужно всего-то сказать, что год назад вы обследовали сердце. И доктора вам сказали готовиться к худшему, самое большее через месяц. Но по совету одного врача вы начали употреблять один бальзам. С тех пор чувствуете себя хорошо.

ПОДТЯГИН. Никто мне ничего не предсказывал, и ничего я не пил! Что за хиромантия?!

АЛФЁРОВ. Отнеситесь ко мне, как к деловому партнёру...

ПОДТЯГИН. Да ведь это враньё, ложь. Ну, сами вы лгите, сколько угодно, но как вы смеете предлагать мне!…

АЛФЁРОВ. Да что вы, право, словно душу продаёте! Более того, можно сказать, вы уже взяли задаток.

ПОДТЯГИН. ???..

АЛФЁРОВ. !!!..

ПОДТЯГИН. А! Тридцать сребреников.. Бальзам?

АЛФЁРОВ. Эликсир.

ПОДТЯГИН. Какой идиот поверит?

АЛФЁРОВ. Статистика.

ПОДТЯГИН. У Ван-Гутена хоть было какао…

АЛФЁРОВ. А вы – не любите людей, Александр Сергеевич!

ПОДТЯГИН (багровеет). Антон! Антон Сергеевич! Мы с вами в Германии! Александр Сергеевич родился в России и умер в России! Вообще был невыездной!!!... Уходите, Алексей Иванович, уходите от греха и больше не смешите меня. Не может быть у нас с вами дел.

АЛФЁРОВ. Нет, так нет... Я же знаю, вы не хотите ни в какой Париж. Полгода делать визу! Это же как дважды два, один ваш Ганин, пожалуй, ничего не понял. Вы в Россию хотите, но терпеть её такую не можете. Да и денег у вас нет. Вы паспорт-то не затем ли потеряли, чтобы не ехать?... Так если вдруг всё-таки спросят...

ПОДТЯГИН. Кто? Кому интересна эта чушь?

АЛФЁРОВ. Корреспонденты. Из газеты…

ПОДТЯГИН (хохочет). Правда? Спросят? Ну, если из газеты, конечно! Обязательно. Корреспонденты, как же! Тут же скажу. Дайте хоть попробовать. А то ещё спросят, какой, мол на вкус этот ваш бальзам?

АЛФЁРОВ. Да вот, мы с вами его и пробовали…

ПОДТЯГИН (новый приступ смеха). Целитель! Душ человеческих! Истинно эликсир! Просто чудо! Как хоть именуется? А ну как спросят ещё и название!

АЛФЁРОВ. Вот, это разговор, Антон Сергеевич! К вашим услугам – эликсир для укрепления сердечной мышцы «Кюхельбекер»!

ПОДТЯГИН (перестаёт смеяться). Вы что, серьёзно?!

АЛФЁРОВ кивает, пауза

ПОДТЯГИН. Вон.

АЛФЁРОВ. Что?

ПОДТЯГИН. Вон!!!

АЛФЁРОВ. Осторожно, Антон Сергеевич. У вас сердце (оставляет бутылку). Так не забудьте, если спросят… Батенька.

Выходит. ТАНЦОРЫ и АНАБЕЛЛА продолжают накрывать на стол и готовиться к празднику. ГАНИН садится на велосипед, крутит педали, горит велосипедная фара. К ПОДТЯГИНУ  входит КУНИЦЫН.

КЛАРА. Herr Koonz! Herr Podtjagin ist ernst krank (Господин Кунц! Господин Подтягин очень болен).

КУНИЦЫН. Я не потревожу его, Кларочка.

ПОДТЯГИН. А, Петюня. Здравствуй, Петюня.

КУНИЦЫН. Здравствуй, Антоша.

ПОДТЯГИН. Ты, помнится, делал мне одно предложение.

КУНИЦЫН (удивлён). Решил? Наконец, слова не мальчика…

ПОДТЯГИН. Я тебя прошу!...

КУНИЦЫН. Не будем о литературе!... У меня давно всё готово, Антоша (достаёт бумаги). Вот здесь… теперь здесь (ПОДТЯГИН подписывает).

ПОДТЯГИН. Всё в ящике. Под кроватью.

КУНИЦЫН. И последнее?

ПОДТЯГИН. Тебе-то какая разница? Ты же в этом не понимаешь ничего! Сам говоришь, не читал… (КУНИЦЫН разводит руками).

ПОДТЯГИН. Там всё.

КУНИЦЫН. Но у меня нет с собой таких денег.

ПОДТЯГИН. Оставь пока у себя, я указал, как ими распорядиться.

КУНИЦЫН. Что это здесь такое происходит последние дни?... Значит, в Париж? На хлеб и вино?

ПОДТЯГИН качает головой

КУНИЦЫН. А куда? Домой? В Россию?

ПОДТЯГИН. С Россией кончено.

КУНИЦЫН. «…Россия – Иов, преданный богом на испытания, лишённый сыновей и дочерей, скота и урожая. Но она докажет свою праведность, и втрое вернётся богатство, и новой любовью полюбит она своих новых сыновей и дочерей…»?

ПОДТЯГИН. Она-то, может, и полюбит. Да я вот уже не полюблю. И старых уже не забуду.

КУНИЦЫН. Выходит, возроптал? Ну, как знаешь (кивает на бутылку). Спрыснем? (наливает, вставляет ему стакан в руку, чокается насильно).

КУНИЦЫН. За литературное наследие Антона Подтягина! И за права на него! (пьёт) Ммм! Что это?

ПОДТЯГИН. Это? Эликсир. От сердца. «Кюхельбекер».

КУНИЦЫН. Как?!

ПОДТЯГИН. Кюхельбекер…

КУНИЦЫН. И помогает?

ПОДТЯГИН. Очень! Выпьешь, и словно нет его…

КУНИЦЫН. Ну, что ж. Будь здоров!

Протягивает руку. Подтягин не пожимает её.

ПОДТЯГИН. Будь здоров. Душеприказчик…

КУНИЦЫН уходит. КЛАРА из своей комнаты несколько раз стучится в комнату ГАНИНА, «возвращает» ему то книгу, то конверт, то спички. ГАНИН всякий раз не заговаривает с ней, не задерживает её.
АНАБЕЛЛА довершает сервировку, стаканчик с вербой стоит в центре.

Сцена 17 Страстная пятница. Книжники 

Появляются КОРРЕСПОНДЕНТЫ

КЛАРА. Господа, Антон Сергеевич болен!

1-й КОРР. Редакционное задание! Газета «Культурный эмигрант»!

2-й КОРР. Газета «Культурный эмигрант»! Аккредитация!

1-й КОРР. Мсье Подтягин?

2-й КОРР. Александр Сергеевич?

ПОДТЯГИН. Антон…

1-й КОРР. Конечно!

2-й КОРР. Разумеется!

1-й КОРР. Только те вопросы, которые волнуют культурную эмиграцию.

2-й КОРР. Антон, почему у вас нет семьи?

1-й КОРР. Почему у вас нет детей, Антон?

2-й КОРР. Этому мешает творчество?

ПОДТЯГИН. Не мешает…

1-й КОРР. За кого вы проголосуете на выборах председателя…

2-й КОРР. …как член правления Общества русских литераторов в Германии?

ПОДТЯГИН. Уже неделю, как я не состою в обществе…

1-й КОРР. Сенсация!

2-й КОРР. Невероятно!

1-й КОРР. А почему вы вышли?

2-й КОРР. На вас оказывали давление?

ПОДТЯГИН. Может, лучше поговорим о литературе?

Появляется УЧЕНИК, в руках тетрадка. Выглядит так же, как в видениях ГАНИНА.

1-й КОРР. Конечно!

2-й КОРР. Разумеется!

1-й КОРР. Как вы относитесь к критике вашего творчества в новой России?

2-й КОРР. Что вас называют (смотрит в бумажку) «певцом мещанства», а ваши стихи (смотрит в другую бумажку) отсталой, наивной, буржуазной…

1-й КОРР. искусственной, восторженной, поверхностной,..

2-й КОРР. пасторальной, вялой, варёной,..

1-й КОРР. низкопробной, подростковой,..

2-й КОРР. лирикой вечного подмастерья?

ПОДТЯГИН. Так и пишут?... Столько внимания к моим стихам… В России… Я счастлив.

1-й КОРР. Возможно ли объединение двух культур…

2-й КОРР. …русской эмиграции и новой России?

ПОДТЯГИН. Из всего написанного люблю я только то, что написано своей кровью. (Пауза, оба корреспондента остолбенело молчат).  Чем проще вещь, тем реже она удаётся…

1-й КОРР. (перебивая) Удаётся!...

2-й КОРР. (перебивая) Как вам удаётся?…

1-й КОРР. (перебивая) Как вам удаётся поддерживать здоровье?

2-й КОРР. Говорят, у вас больное сердце…

1-й КОРР. Что год назад вы обследовались…

2-й КОРР. И доктора сказали, что вы безнадёжны…

1-й КОРР. Что счёт идёт на недели…

2-й КОРР. Но что вам помог один доктор…

1-й КОРР. Посоветовал пить…

2-й КОРР. бальзам…

1-й КОРР. эликсир…

2-й КОРР. который называется…

1-й КОРР. Пестель?

2-й КОРР. Рылеев?

1-й КОРР. Муравьёв-Апостол?

2-й КОРР. Бестужев-Рюмин?...

ПОДТЯГИН. Кх…

ОБА КОРРЕСПОНДЕНТА. Каховский?...

ПОДТЯГИН. Кх!...

ОБА КОРРЕСПОНДЕНТА. «Кюхельбекер»!!!

1-й КОРР. Это сенсация!

2-й КОРР. Невероятно!

1-й КОРР. Спасибо, Антон!

2-й КОРР. До свиданья, Антон!

ПОДТЯГИН. Сергеевич…

Сервировка закончена. На столе разноцветные бутылки. Все усаживаются за стол. ГОРНОЦВЕТОВ настраивает гитару. АЛФЁРОВ немного пьян, на нём новый, дикий, «переливчатый» галстук, похожий на ярлык на бутылке с «Кюхельбекером».

Сцена 18 Страстная пятница. Ученик 

УЧЕНИК. Учитель…

ПОДТЯГИН. А! Здравствуйте, Лёвушка! Простите, здесь сейчас, кажется, не ахти как вышло…

УЧЕНИК. Антон Сергеевич, я совсем забыл, когда звонил… мне нужно идти…

ПОДТЯГИН. Ну что вы! Если это из-за журналистов, не обращайте внимание. После привыкнете…  Хотя, конечно, если обстоятельства… (отдаёт тетрадку) И не пугайтесь так старательно глагольных рифм…

УЧЕНИК (уже не хочет уходить). Антон Сергеевич, а зачем слушать музыку революции?

ПОДТЯГИН. Знаете, Лёвушка, похоже смысл, действительно, в музыке. И, кажется, единственный смысл.

УЧЕНИК. Простите, Антон Сергеевич… До свидания.

ПОДТЯГИН. Прощайте, Лёвушка... Одну минуту! Вы верите в Россию?

УЧЕНИК. Наверное… 

ПОДТЯГИН. В Россию надо верить! Без нашей эмигрантской веры России – крышка… Там в неё никто не верит… Прошу не считать это чем-то особенным… У меня для вас небольшая память. Чтобы никогда не забывать намеченных дел, например (достаёт часы, отдаёт мальчику).
Идите.  (УЧЕНИК уходит) Прощайте, Лёвушка.

УЧЕНИК идёт в кухню-кафе к АНАБЕЛЛЕ, оба садятся на барную стойку, сидят, листают тетрадку, наблюдают за происходящим.

Сцена 19 Страстная пятница. Тайная вечеря 

АЛФЁРОВ. Успеете попрощаться, драгоценный Антон Сергеевич!  (ГАНИНУ) Зачем вы так рано уезжаете? Это минус. Куда вы едете?

ГАНИН. Вам - не всё ли равно, математик?

КОЛИН.  Что же вы ничего не пьёте?

АЛФЁРОВ. Нет, отчего же? (пьёт)

КОЛИН. Клара Андреевна вновь грустна.

АЛФЁРОВ. Конечно!

ПОДТЯГИН. Конечно, конечно!.. Всё-то у вас конечно…

КОЛИН (наливает ликёр, показывает бутылку). «Deo Optimo Maximo», Клара Андреевна, - «Господу, лучшему, величайшему»! Специально для Тайной вечери…

ГАНИН. Тайная вечеря была вчера…

КОЛИН. Как вчера? А воскресение разве не в пятницу?

ГОРНОЦВЕТОВ. Воскресение потому и воскресение, дурак!

КОЛИН. Шутка же!

АЛФЁРОВ. Значит, тайная вечеря в среду, ведь должно пройти три дня...

КОЛИН. А сегодня что?

ДОРН. Не три дня, а на третий день, Алексей Иванович.

ПОДТЯГИН.  Голгофа.

КОЛИН. А что же завтра?

ГАНИН. Завтра приезжает Машенька.

АЛФЁРОВ. Конечно! (пьёт) А что это значит?

ГОРНОЦВЕТОВ. Значит, не сегодня, иначе точно, не успеть. Там ещё куча всего, эта, как её, евхаристия…

КОЛИН. Да! Хлеб и вино! Что же вы не пьёте, господа?

ПОДТЯГИН. И не едите...

АЛФЁРОВ. Причастие.

ГОРНОЦВЕТОВ. Не согрешив, не покаешься.

ПОДТЯГИН. Деепричастие.

КОЛИН. Ха! Не согрешив – деепричастие!

ГОРНОЦВЕТОВ. Обряд деепричастия.

ПОДТЯГИН. Вина мне нельзя пить, вот что (пьёт).

КЛАРА (в чёрных перчатках). Антон Сергеич, как малый младенец.

АЛФЁРОВ. Кларочка, вы ведь всё знаете? В какой день они ужинали?

ГАНИН. Алексей Иванович, соберитесь-ка, у вас жена приезжает, а реклама не работает…

АЛФЁРОВ. Зато комната освободилась! (смеётся) Нежнейший цветок... Тост! За женственность, прекрасную русскую женственность, сильнее всякой революции, переживёт все, невзгоды, террор…

КОЛИН. Ну, в самом деле, господа! Поздравим! M-lle Клара – с днём рождения! Алек?

ГОРНОЦВЕТОВ (немного раздражённо). Что - Алек? Гитара настроена. Господа, в честь Клары! Пожалуйста, как цветок душистый... (АЛФЁРОВ и ТАНЦОРЫ поют).

Как цветок душистый
аромат разносит,
так бокал игристый
тост заздравный просит,

выпьем мы за Клару,
Клару дорогую,
А пока не выпьем,
Не нальём другую…

ПОДТЯГИН. Эх, песенники… Вина мне нельзя пить…

КОЛИН. Что же это никто не ест и не пьет?...

АЛФЁРОВ. Если ужин, как вы говорите, у них вчера, значит, распятие сегодня…

ГАНИН. Сегодня, сегодня.

ПОДТЯГИН. Алексей Иванович, это не евклидова геометрия!...

АЛФЁРОВ. Но должны же мы понимать…

ДОРН. Антон Сергеевич, вы чем-то расстроены?


КОЛИН. Что же вы ничего не пьёте? (подаёт им рюмки, ПОДТЯГИН и АЛФЁРОВ выпивают).

АЛФЁРОВ. Отчего вы не замужем, Кларочка? Это роскошно! Моя жена - прелесть. Брюнетка, знаете, на вас похожа, глаза этакие живые... Совсем молоденькая. Вот здесь у меня карточки (достаёт). Лев Глебович вот уже видел. Видели, Лев Глебович? Вот это Машенька, жена моя, в саду нашем снято. Машенька - та, что сидит в светлом платье… Кларочка всё в чёрном…

ГАНИН. Лейте, не жалейте, Колин. Вот Алферову пополнее. Завтра жизнь меняется. Завтра меня здесь не будет. Ну-ко-ся, залпом (выпивают). Не глядите на меня, Клара, как раненая лань…

ПОДТЯГИН. Дика, печальна, молчалива…

КЛАРА. Так говорило железо магниту. «Я ненавижу тебя больше всего, потому что ты притягиваешь, но недостаточно силён, чтобы перетянуть к себе».

ГАНИН. Плесните ей ликеру, Колин. Антон Сергеич, вы тоже - веселее; нечего паспорт поминать. Скажите нам стихи, что ли.

АЛФЁРОВ. Конечно, вас здесь не будет… Не будет…

КОЛИН. Господа, что же вы, в самом деле, ничего не пьёте! M-lle Клара – с днём рождения! Алек?

ГОРНОЦВЕТОВ (раздражённо). Что - Алек? Гитара настроена! Господа, в честь Клары! Пожалуйста, я цветы лелею... (КОЛИН и АЛФЁРОВ поют).
…Я цветы лелею,
Сам их поливаю,
Для кого сберёг их,
Лишь один я знаю…

Ах, мне эти кудри,
Эти ясны очи
Не дают покоя
Часто до полночи…

АЛФЁРОВ. Как смешно она телеграмму написала. "priedu subbotu 8 utra". В восемь ноль пять поезд. «Северный экспресс», я был на вокзале. Слышите? Приезжает. Как-нибудь проживем. Она уж решит. И кого мы не научим летать, того научим быстрее падать…

ПОДТЯГИН. …я цветок лелею…

АЛФЁРОВ. Цветок! Нежнейший цветок! Уверен, что она приедет сюда цветущая, веселая... прекрасная русская женственность, сильнее всякой революции, переживёт все, невзгоды, террор…

ПОДТЯГИН (перебивая). Да откуда вы взяли эту бессмыслицу! Женственность, цветок! Почему вдруг переживёт? Я, мы не переживём, а она - переживёт!

ГАНИН. Ну, Антон Сергеевич, что вы, в самом деле? Переживёт же? А там. плюс, минус…

АЛФЁРОВ. И там люди живут, Антон Сергеевич. И вы бы вернулись, если бы…

ПОДТЯГИН. Нет, не вернулся бы, некуда возвращаться! И никто уже не вернётся…

ГАНИН. Может быть, именно потому, что некуда, и стоило бы…

КЛАРА (смеётся) Лев Глебович едет спасать Россию!

ПОДТЯГИН.  В самом деле?

КОЛИН. Ну что же вы ничего не пьёте, господа? M-lle Клара – с днём рождения! Алек!

ГОРНОЦВЕТОВ. Что, Алек? Гитара настроена!! (кладёт гитару на стул, встаёт, отходит).

КОЛИН. Господа, в честь Клары!

АЛФЁРОВ (берёт гитару) Конечно! Кто нас обвенчает… (поёт один)

…Кто нас обвенчает,
Счастлив будет вечно,
Кто же выпивает,
Проживёт беспечно.

Выпьем же бокалы
За любовь, за счастье,
Чтобы миновало
Горе и ненастье.

Слышится отдалённый звук поезда.

КОЛИН. Браво! Господа, Клара, Лидия Николаевна! Мы  придумали небольшое развлечение. Алек!

ГОРНОЦВЕТОВ. Что – Алек?

КОЛИН. Ну Алек… Лёша, Лёшенька… Лянча Лямбда… четыреста четырнадцать километров в час...

ГОРНОЦВЕТОВ. Пятьсот! (достаёт из кармана свёрнутые фантики).

КОЛИН. Оракул! Мне нужен сосуд или шляпа…

АЛФЁРОВ. А! Вот! (вынимает из вазочки вербу, подаёт вазочку).

КОЛИН. Благодарю! Каждый вытянет из вазочки судьбу, но не свою, объявит – кому. Никого не минует чаша сия! (смеётся, перемешивает фантики) Ну, господа! Кто?  (пауза, никто не участвует) Господа! Это же интересно! Вы сами выбираете, чья судьба в ваших руках! (пауза, общая неловкость, растерянно) Что же теперь делать?...

ГОРНОЦВЕТОВ. Налегай на арифметику...

ДОРН. Позвольте мне, Артур.

КОЛИН. Лидия Николаевна! Браво! Пожалуйста, прошу вас (здесь и дальше использует стихи как присказку). "Приду в четыре", - сказала Мария. Восемь. Девять. Десять! (ДОРН берёт бумажку).

КОЛИН. Чья судьба у вас в руках?

ДОРН. Я скажу Антону Сергеевичу (разворачивает). «Из всего написанного люблю я только то, что написано своей кровью».

КОЛИН. Браво! (аплодирует, осекается)… Ой.

ГОРНОЦВЕТОВ. Дай, дальше я.

КОЛИН. Прекрасно! Ай, ай! Тяни, подымай! Чья судьба в твоих руках?

ГОРНОЦВЕТОВ. Разумеется, твоя! (читает) «Таких немало, какие потеряли свою последнюю ценность, когда освободились от рабства».

КОЛИН. Ты знал, что тут лежит!

ГОРНОЦВЕТОВ. Думай, что хочешь!
 
КОЛИН. Ну, тогда теперь я (настороженно). Эх, эх, попляши! Больно ножки хороши! Тебе (читает). «Ибо наслаждение и невинность – самые стыдливые вещи, они не хотят, чтоб искали их. Искать надо вины и страдания»… Что это ты написал здесь?

ГОРНОЦВЕТОВ. Сам сказал, напиши, что нравится!...

КОЛИН. Тебе это нравится?!

ГОРНОЦВЕТОВ. Не твоё дело!

КОЛИН. Простите… Наверное, не стоит продолжать…

КЛАРА. Отчего же? Будьте любезны, Артур.

КОЛИН. Правда? (оживляясь) Хорошо! Будет любовь или нет? Какая - большая или крошечная? Прошу, m-lle Клара! Чья судьба в ваших руках?

КЛАРА. А вот, Алексея Ивановича (читает). «Когда большой человек кричит, мигом прибегает к нему маленький; и язык висит у него изо рта от удовольствия. Но он называет это своим состраданием».

АЛФЁРОВ. Ну-с, пожалуйте ко мне, Артур!

КОЛИН. Помните! Погибла Помпея, когда раздразнили Везувий!

АЛФЁРОВ. Клара Андреевна, вам! (читает) «Пусть будет ваша честь в том, чтобы всегда больше любить, чем быть любимой. И никогда не быть второй».

ГАНИН. Что ж, несите, Артур. Ещё раз испытаем вашу судьбу, Клара.

КОЛИН. Ко всему готовы, ничего не жаль...

ГАНИН. (читает) «Пусть мужчина боится женщины, когда она любит, ибо она приносит любую жертву и всякая другая вещь не имеет для неё цены».

КОЛИН. Антон Сергеевич, вы остались один.

ПОДТЯГИН. Мне что-то, знаете, тяжело.

ГОРНОЦВЕТОВ. Так нечестно, Антон Сергеевич.

ДОРН. В самом деле, Антон Сергеевич, сделайте и вы свой выбор.

ПОДТЯГИН берёт бумажку

КОЛИН. Прекрасно! Хотите - буду безукоризненно нежный, не мужчина, а - облако в штанах!

ГОРНОЦВЕТОВ. Кому? (пауза)

КОЛИН. Антон Сергеевич!

ПОДТЯГИН. Клара… Кларочка… Вам. (разворачивает, роняет, ТАНЦОРЫ подлетают).

КОЛИН. «Всякая великая любовь хочет не любви.…

ГОРНОЦВЕТОВ. …она хочет большего».

ДОРН. Любовь к родине, вероятно? Всё-то у вас любовь, Антон Сергеевич.

ГАНИН. В итоге всегда имеем одно и то же…

Пауза, нарастающий звук поезда.

АЛФЁРОВ. Можно мне вот эту пустую бутылку? 

КОЛИН. Алек…

ГОРНОЦВЕТОВ. Что – Алек? По-моему, хорошо получилось. Ой, тут ещё одна…

КОЛИН. Что, такое же?

ГОРНОЦВЕТОВ. Не помню!

КОЛИН. Откуда ты вообще это взял?...

АЛФЁРОВ берёт со стола бутылку и замахивается в зал. Поезд грохочет.

ГОРНОЦВЕТОВ. Господа, господа, что он хочет делать?! 

ГАНИН. Пускай, пускай бесится. У Алексея Ивановича была вчера своя Тайная вечеря. Как вам мальчишник? Как после войны изменилась Европа, да, Алексей Иванович?... Страшно представить, что творится в России…

АЛФЁРОВ смеётся, ставит бутылку на стол.

КОЛИН. Господа! Что же вы ничего не пьёте? (суетится, наполняет рюмки, поезд стихает, колёса мерно стучат на стыках).

АЛФЁРОВ (выпивает, встаёт прямо перед ГАНИНЫМ). Вот вы, Антон Сергеевич, писатель…

ГАНИН с АЛФЁРОВЫМ смотрят друг на друга.

АЛФЁРОВ. Почему? Почему бы вам не прочесть Кларочке стихи?

КОЛИН. Господа… Господа, что же это вы, интересно, ничего не пьёте?

АЛФЁРОВ. Нет, почему? Почему не прочесть?

ДОРН. В самом деле, Антон Сергеевич? Почему бы вам не прочесть Кларе стихи?

АЛФЁРОВ. Ведь вы же – писатель, поэт? Прочтите…

ГАНИН бренчит мелочью. Паровоз свистит.
КЛАРА медленно подходит к ним, медленно снимая перчатку с правой руки, роняет перчатку между ними. Отходит.

АЛФЁРОВ. Почему бы не прочесть, Александр Сергеевич? А? Почему бы не прочесть?...

ПОДТЯГИН. К слову, давеча, вами, Алексей Иванович, помянутый старец Зосима, в молодости имел замечательную дуэльную историю. И даже выдержал выстрел…

Выходит на авансцену, перед ГАНИНЫМ и АЛФЁРОВЫМ.
Звук медленно, но громко, отчётливо стучащих на стыках колёс. Отдалённо напоминает стук сердца. Это звук сопровождает дальнейшее действие.

МАЛЬЧИК. (из кафе, не отходя от АНАБЕЛЛЫ) Черный вечер. / Белый снег. / Ветер, ветер!
АНАБЕЛЛА. На ногах не стоит человек. / Ветер, ветер - / На всем божьем свете!...
МАЛЬЧИК. А это кто? - Длинные волосы / И говорит вполголоса. /
АНАБЕЛЛА. Предатели! Погибла Россия! 
МАЛЬЧИК. Должно быть, писатель -  Вития...
АНАБЕЛЛА. Эй, бедняга! / Подходи - / Поцелуемся...

ПОДТЯГИН  хватается за сердце, оседает.
КЛАРА, ГАНИН подхватывают его, усаживают на стул. АНАБЕЛЛА и МАЛЬЧИК спрыгивают со стойки. АНАБЕЛЛА убегает. МАЛЬЧИК с этого момента следует за ПОДТЯГИНЫМ тенью.

АЛФЁРОВ. Куда же вы, идеал мужчины? Стойте... Побудьте еще моментик.

ГАНИН. Пейте и молчите! Обопритесь на меня, Антон Сергеевич.

АЛФЁРОВ. (посмеиваясь, шатаясь, идёт к столу, пьёт) Смотрите, смотрите, это он умирает.

ТАНЦОРЫ помогают ГАНИНУ и КЛАРЕ. ДОРН приносит лекарство.

АЛФЁРОВ. (положил часы на стол, близко-близко смотрит на них, водит пальцем,  следит за секундной стрелкой) плюс-минус, плюс-минус, плюс-минус... Едет, едет, едет...

ПОДТЯГИН. Не мог... дышать… так ослаб.

ГАНИН. Сидите смирно, Антон Сергеевич. Позовем доктора.

ГОРНОЦВЕТОВ. Мы позовём доктора!

КОЛИН. Мы знаем! Мы сейчас!

ТАНЦОРЫ убегают. КЛАРА и ДОРН занимаются больным.
АЛФЁРОВ пьёт. Достаёт из кармана карандашик.

АЛФЁРОВ. химический… (слюнявит его, язык и губы синеют, проводит им чёрточку на циферблате, смотрит)

ПОДТЯГИН. Здесь в Германии… Баденвейлер...

ГАНИН. Молчите, Антон Сергеевич?

АЛФЁРОВ. Э... вы... как вас зовут... Леб Лебович... слышите...

ПОДТЯГИН. Здесь Чехов умер… в Баденвейлере, в четвёртом году… привезли в Россию в вагоне из-под устриц…

АЛФЁРОВ. Бог заселил землю устрицами…

ПОДТЯГИН. Я вот согласен, хоть с устрицами, хоть вместо устриц, только бы тоже… чудо… благодатный огонь… Будете в России, Лёвушка?  Поклонитесь…

АЛФЁРОВ (вытирает грифель пальцами, пальцы становятся синими смотрит на руки, пьяно смеётся) черника…

ГАНИН. Не пора ли вам ложиться, дорогой Алексей Иванович! Слышите!

АЛФЁРОВ. Машенька!... Сами, черти, напоили... Это минус... Нет, совсем не то... Вообще не рубинштейн… да-с…

ПОДТЯГИН. Печально… печальна… молчалива… не вышло… мне ничего не нужно… я ей всё отдал… Кунц… Куницын… пусть… Кх… Кх…

АЛФЁРОВ (кукарекает). Кю-хель-бе-кер!

КЛАРА, ДОРН, ТАНЦОРЫ и ДОКТОР уводят ПОДТЯГИНА в комнату.

ПОДТЯГИН. Нет у нас родины…

АЛФЁРОВ. Как смешно она написала… Куда вы едете?...

ГАНИН. Скоро поезд.

АЛФЁРОВ. Какой поезд?

ГАНИН. «Северный экспресс».

АЛФЁРОВ. Сейчас будет Машенька... Вы понимаете, что это значит, вы понимаете или нет?... Эй ты, гастарбайтер… В Россию собрался? Никуда она с тобой не поедет!...

ГАНИН (рывком поднимает его) Спать! (тащит в комнату)

АЛФЁРОВ. Будильник… Леб, там, на столе, будильник... На половину восьмого поставь… Половину девятого… Половину десятого…

ГАНИН уводит АЛФЁРОВА. Идёт к себе, берёт вещи..
Выходит доктор, остальные сидят вокруг постели ПОДТЯГИНА.
АНАБЕЛЛА, следом МАШЕНЬКА с небольшим чемоданом, выходят на сцену. МАШЕНЬКА подходит к столу, устало убирает посуду.
ГАНИН подходит к ПОДТЯГИНУ. Очень медленно ходит поршень, выходит пар, медленно перекатывают колёса очень редкие стыки.


ГАНИН. Как ему сейчас, легче?

ДОРН. Кажется, нет. Его дыхание... звук такой... страшно слушать.

ГАНИН. Я уезжаю. Вряд ли мы опять встретимся. Передайте мой привет танцорам.

КЛАРА. Танцоры спят на диванчике.

ГАНИН. Темно… какая тьма (чиркает спичкой, закуривает).

КЛАРА (выходит к ГАНИНУ). В первый день бог отделил свет от тьмы и назвал свет днём, а тьму ночью.

МАЛЬЧИК берёт ПОДТЯГИНА за руку, пытается поднять. Пытается что-то достать из-под матраса. Вытягивает - это сачок для бабочек.
Садится на кровать, сидит неподвижно.

КЛАРА. Спасибо.

ГАНИН. За что?

КЛАРА. Вот, уезжаю (смеётся). В Россию.

ГАНИН. «Северный экспресс»? Простите, Клара Андреевна.

КЛАРА (отдаёт ГАНИНУ его пистолет). Как думаете, увидимся? (не дожидаясь ответа, быстро уходит в комнату ПОДТЯГИНА).

ГАНИН. Увидимся (заходит в столовую).

АНАБЕЛЛА целует МАЛЬЧИКА в губы. Оба выходят из комнаты, становятся между ГАНИНЫМ и МАШЕНЬКОЙ.

МАШЕНЬКА (достаёт из вазочки последнюю бумажку, разворачивает, в ней пусто). Совсем уезжаешь из Берлина?

ГАНИН бренчит мелочью. МАЛЬЧИК пытается тянуть его к МАШЕНЬКЕ.
АНАБЕЛЛА подходит к МАШЕНЬКЕ, смотрит на неё, на ГАНИНА.

ГАНИН. Ты много пережила в эти годы…

МАШЕНЬКА. Ветер, ветер, на всём божьем свете… Что-то ты угнетён, подавлен… Едешь на войну, умирать?

ГАНИН. Ничего, просто болит зуб… Болит зуб (смотрит на часы).

МАШЕНЬКА. как слово happiness по-русски?…

ГАНИН докуривает, поворачивается, берёт чемоданы, уходит. МАШЕНЬКА наводит последний порядок, расправляет скатерть. Собирает веточки вербы. Скрежет железнодорожных тормозов – умер ПОДТЯГИН.
МАШЕНЬКА роняет вербу на пол. Стук колёс смолкает. Тишина.
МАШЕНЬКА достаёт что-то из своего чемодана, выкладывает на тарелку. Подходит к столу, ставит на середину – пасхальные яйца.

Затемнение.
Конец.