Алинка

Тишину летнего утра  нарушил требовательный  крик  младенца. Стиравшая у  крыльца смуглая молодуха, ласково улыбнувшись, крикнула в  дверной  проем:
   - Иду, иду…. Ишь какая нетерпеливая!
   Энергично вытерев руки  об передник, она на  несколько минут скрылась из виду, а когда появилась, то на  руках держала малышку, с наслаждением припавшую к  ее груди.
   - Ах, ты ж моя  маленькая, проголодалась?
  Молодая мать с нежностью смотрела  на пухлую щечку дочери  и светлый  пушок ее волос. Когда  женщина присела на  стул, к  ней  подошел  огромный пес и, посмотрев на маленькую хозяйку, радостно завилял хвостом. Женщина  строго глянула  на  собаку:
   - Ричард, отойди! Она еще мала. Вот подрастет, тогда  наиграетесь.
Пес  послушно отошел и  тут  же на кого-то зарычал.
Марина, вскинув  голову, увидела у  калитки школьную  подругу. Та  словно  завороженная,  молча  смотрела  на  ребенка. Но как  только взгляды их встретились, она  затараторила, нарушая гармонию утра:
  -  Привет, Маринка, ну  я просто  тащусь! Мадонна  Рафаэля тебе  в  подметки не  годится! Убери своего  Ричарда, а  то  я  так  до вас  не  доберусь!
Девушка  от  нетерпения даже  пританцовывала на месте, но вперед  двигаться, не  смела. Огромный  пес, почему-то ее недолюбливал.
   - Ричард, место! – скомандовала  молодая  женщина.
   Собака,  недовольно рыча, повиновалась
По асфальту  застучали каблучки.  Элла чмокнула  подругу в  щеку и  положила  внушительных размеров  пакет.
   - Вот,  это вам!
   Марина  залилась румянцем:
   - Ой, да  что ты  выдумываешь, Элла…
  Но та, не обращая внимания на подругу, завороженно смотрела  на задремавшую малютку, после  чего сдавленно прошептала:
   - Счастливая  ты…
   А на  глазах появились  слезы, но подавив  в  себе  этот порыв чувств, она спросила:
   - Как  назвали? Дай подержу!
   Пес,  настороженно следивший за  гостьей, угрожающе  зарычал, когда  она  протянула  руки к  маленькой  хозяйке.
    Девушка насмешливо  успокоила беспокойного пса:
    - Да  не  съем я  ее!
   Молодая  мать  с удивлением  глянула  на Ричарда  и упрекнула:
   - Тебе  не  стыдно? Сидеть!
   Собака  неохотно выполнила  приказ, но в  ее глазах плескалась тревога. Марина  осторожно передала  дочь  подруге:
   - Подержи! А я  сейчас, быстро  кофеек сделаю.
   И уже  на  бегу  крикнула:
   - Ее  Алиной  зовут!
   Элла  задумчиво качала на  руках младенца. Она  пришла к  подруге  со своим  горем, но увидев  такую  идиллию, не  решилась омрачать ее.
  На  пороге появилась Марина – крепкая, пышущая  здоровьем.
     - Ну, чего пригорюнилась? Пойдем в  дом  там  поговорим!
   Элла  поднялась и, осторожно держа на руках ребенка, пробормотала:
   - Алинка – малинка…
   Мать  уложила  младенца, а подругу  провела  в кухню.
   - Элка, да что с  тобой? Ты  прямо  как в  воду  опущенная!
Тяжело вздохнув, Элла начала свою исповедь, едва сдерживая  слезы:
   - Все!..  Мари, понимаешь? Все…. Врачи сказали, что я не  буду  матерью никогда!..
   Марина  побледнев, опустилась на  стул:
    - Ой! Да  что ты!
   - Тушь черными потоками струилась по  лицу, когда-то первой  красавицы класса.
   - Я в Москве лежала… - Но я не  за тем, я… - голос у  девушки как-то разом сел, и она  сдавленно попросила:
   -Ты  только  не  обижайся, но…
Она, немного помедлив,  все же  прошептала:
   - Продай мне ее…
   Марина, утирая слезы, спросила:
  - Кого?
   Черные глаза  подруги снова  лихорадочно вспыхнули:
   - Алину!
   Марина  замерла  от неожиданности, а подруга торопливо убеждала:
   - Вы себе еще  родите. А мы вам  столько  заплатим, сколько захотите!
   - Да  ты  что, совсем свихнулась? – гневно  крикнула Марина.
Элеонора упала  перед ней  на колени и стала целовать  ей  ноги.
Марина  отскочила от подруги и твердо произнесла:
   - Успокойся, или я вызову «скорую», и тебя упекут  в  психушку! – для  большей  убедительности она сняла трубку  телефона. Угроза  подействовала.
Увидев, что подруга  приходит в себя, Марина  протянула  ей  принесенный пакет:
   - На  и  убирайся!

         После  ухода  гостьи что-то изменилось в маленьком  домике, и Алинка, уже  вся багровая  от крика, захлебывалась  от рыданий. Рядом  с ней  плакала мать:
  - Алиночка, крошка  моя! Ну  что  у  тебя  болит?
Уже  третий  час  ребенок, не умолкая, кричал и уже  начал  синеть от крика.
По забору  постучали, залаял Ричард.
Старушка-соседка сердобольно поинтересовалась:
    - Ты  чего Алинке делаешь? У меня сердце кровью обливается…
 Но увидев  опухшее  от слез лицо молодой  матери, решительно  заявила:
   - Убери  собаку! Давай  вместе  разберемся, что у  вас  тут случилось
 Ричард без команды отошел от калитки, с надеждой  глядя на входящую старушку. В тишине вечера беспомощно метался  детский  крик
   - А-а-а… а-а-а…
Тетя  Дуся  с  трудом поднялась на  ступеньки и, чуть отдышавшись, сказала:
   - Так, давай  сюда Алинку!
  Марина  нерешительно протянула  ей младенца. Старушка, быстро ощупав  малышку  со всех  сторон, озабоченно  покачала  головой:
   - Ох, ты  моя  маленькая! Да какой же  ирод тебя  так  сглазил?! А ты  чего  словно  обмерла? Живо собирайся!  -  приказала она Марине.

                *   *   *   *

   … Матушка  Софья  жила на  окраине города в  маленькой  избушке с  земляным  полом. Мебель у  нее  была самая неказистая – стол, стул, да  лавка, на которой  она спала. Матушку  Софью знал весь город, она  была  монахиней одного из закрытых теперь  монастырей. В ее каморке неугасимо горела  лампада у  образов, которые  почти полностью закрывали  стены. Старая  монахиня сумела  сохранить в  миру ту кротость и спокойствие, как  если бы  она  не  покидала своей  обители. Для  каждого она  находила теплое  слово  и  приветливую  улыбку.
   У Марины, как  только  они  вошли во двор, все  внутри  затрепетало. В  этот момент на  пороге  появилась женщина  с  таким  же малышом на  руках, а  в след ей  звучал тихий  голос:
    -  Нет, Варварушка, он не выживет….  Давай ему  святой  водички,  это облегчит его  страдания…
    Сердце бешенно подпрыгнуло и  заколотилось, а  затем  стремительно упало вниз, и  Марина  почувствовала,  что ей  таких  слов не  пережить. Она  хотела  забрать  Алинку и убежать, но  тетя Дуся была  уже  в комнате, и,  протягивая  ребенка  монахине, просила:
    - Матушка Софья, голубушка, Христа  ради, помоги!
 Старческие  руки монахини коснулись  ребенка и  - о чудо! – Алина  замолчала на несколько  минут. После  чего  вновь , надрывая  материнской сердце,  истошно закричала. Матушка Софья положила  ребенка на  стол, перекрестилась сама, а после  перекрестила  девочку. Та  вновь  умолкла, и теперь уже  слышно было, как  она  хлюпает носиком. Марина  кинулась  было  к  ребенку, но монахиня ласково остановила  ее:
   - Марьюшка, погод  чуток  у  двери…
   Молодая  женщина покорно отступила  к  порогу.
Марьюшка….  Кто же  называл ее так?  Марьюшка…
Взглядом Марина  скользила  по  образам и, вдруг, увидев  небольшую икону, где Богоматерь кормила Божественного Сына грудью, вспомнила, кто ее так называл  - мама!

    …Приспущенные  шторы, мать лежит на койке и в  предсмертном бреду шарит рядом рукой, беспрерывно бормоча:
   - Марьюшка,  где  ты?  Марьюшка…
   Темные волосы  разметались по подушке, пот крупными каплями стекает  по лицу, а  она,  пятилетняя тогда  девчонка, вырвавшись из  чьих-то рук,  бежит к  ней  с  криком:
  - Мамочка! Я  здесь! Здесь…
   Зацепившись за половик, падает прямо на  умирающую, а  мать, вдруг придя в  себя, ласково окинула ее взглядом и, проведя в последний  раз слабеющей  рукой  по ее  голове, прошептала, успокаиваясь:
    - Марьюшка…
    Закрыла  глаза  и  словно  заснула, а  на  груди у нее  лежал  кулон с  точно такой же  иконой…
   Прошлое  накатилось   горькой  волной.
После смерти матери отец  страшно запил  и вскоре  замерз  под соседским  забором. Затем  детдом и  голодное  детство.  Жить более-менее  нормально она начала с  тех  пор, как стала  работать, а  работала  с   семнадцати  лет…
   Заплакала Алина, и   Марина, очнувшись от  наваждения, с  тревогой  спросила:
   -  Что  с  ней?!
   Мать  Софья, перекрестившись, успокоила:
 - Слава  Богу! Жить будет!
Словно гора  свалилась с души  Марины, и слезы сами собой брызнули из глаз. Чуть успокоившись, спросила:
     - А почему  она  так  кричала, матушка Софья?
  - За чужой  грех, деточка. Много зла  на  земле, Марьюшка, а  только  ты  злом  назло не  отвечай,  и другого строго не  суди.  Вот  ты  бровки -     то нахмурила,  а за  зря….  Успокойся, дитятко, ведь и за  твои  грехи  кричало чадо  сие…
    Молодая  мать изумленно спросила:
  - За мои?! Да я  и согрешить-то не  успела еще…
   Сокрушенно  покачав  головой, монахиня  спросила:
   - А  отчего ты  кричишь?
  Пожав  плечами, Марина  ответила:
   Ну,  мало  ли…  когда  испугаюсь, когда  больно, ну  может, когда  разозлюсь….
   Матушка Софья вскинула на  Марину  свой  кроткий лучистый  взгляд, и  молодая  мать, невольно потупилась. Это был  взгляд одновременно  добрый  и  строгий, ласковый  и укоряющий, а  тихий  голос  молвил:
   - А когда  рождается  человек, отчего он  кричит? Ведь он  еще  не  научился обижаться  и  злиться, а  если пугается, то чего?
   Марина растерянно пробормотала:
   - Не знаю…
   Теплый  ветерок чуть колыхнул пламя лампады, и образа  словно  ожили. Из сумрака  комнаты на  минуту заглянул  лик Спасителя в  терновом венце, и  тут  же беспокойный  огонек выхватил из  темноты дрожащие  слезами  и  болью глаза Богородицы. Старица, задумчиво глядя на  молодой клен, что ласково  лепетал о чем-то, у ее  окна, ответила:
   - За  чужой  грех кричит человек, он пугается сей  мрачной, греховной  доли. Видя свою беспомощность и  ничтожность, вопиет он к  милосердию Божьему, моля  о пощаде…
   Марина  вдруг заплакала, слыша, как  шорох листвы сливается с  тихими  словами  монахини, скорбно склонившей, голову и устало сложившей на коленях натруженные руки. Ей  показалось вдруг, что не  только  мать Софья говорит с  ней, но деревья, цветы и  даже  угасающий  закат шепчет:
   - Все  мы  грешны, Марьюшка, оттого и кричит  человек…