Построил царь Пётр среди болот город и назвал его Санкт - Петербург, в честь своего небесного покровителя святого Петра. И хоть говорили, мол, место сие гиблое и даже проклятое, но выросли по воле гениального тирана на месте чухонских лесов прекрасные дворцы и дома, и до сих пор стоят, отражаясь в воде вырытых по приказу царя каналов. Встанешь иногда, держась за кованную ограду моста, глянешь вниз и сразу не поймёшь: сверху небо внизу земля или наоборот и ты давно в другой, запредельной реальности.
И уж, сколько о нём написано, об этом самом городе, казалось бы, и сказать- то о нём уже нечего - все истории давно рассказаны - пересказаны. Так нет, укрывшись туманом и дождём, переживёт он любую, самую рациональную, реальность и сплетёт из перламутра белых ночей и бликов тёмных вод новые мифы и волшебные сказки, причудливые, как видения Фата - Морганы. Вот вам и ещё одна, новая история, то ли быль, то ли небыль, об этом уже точно не скажет не то что автор, но даже сам главный герой, её рассказавший.
Итак, в самом конце прошлого века причалил к станции Московского вокзала поезд Саратов? Ростов? Волгоград? - теперь и не вспомнишь. Мягко ткнулся мордой, качнулся и вздохнул, приготовившись выпустить на перрон своих пассажиров.
- Молодой человек, проснитесь, проснитесь молодой человек - потрясла за плечо проводница сладко спящего у окна паренька.
Вид у него был неформальский, творчески - небрежный: длинные волосы растрёпанны. в ухе какая- то странная серьга болтается, вокруг шеи намотан разноцветный шарф - словом, сразу видно или музыкант или поэт или художник, судя по лежащему рядом этюднику и огромной картонной папке- третье.
Он вздрогнул и удивлённо огляделся, словно соображая куда попал. Когда позавчера вечером Борис садился в поезд, вокруг были какие- то совсем обычные и не интересные пассажиры: бабушка с внуком, несколько студентов, большая шумная семья, везущая детей посмотреть Макдональдс, Эрмитаж и Мариинку. Борис недолго понаблюдал за их кружением и окончательно погрузился в свои собственные мечты.
Интересное место - поезд, подумал он. Ты садишься и едешь по рельсам из пункта А в пункт Б. И всё- таки, хотя твое путешествие предопределено, именно в поезде тебя охватывает радостное чувство ожидания чего - то необыкновенного и чудесного, словно ждёт тебя не чётко обозначенный пункт назначения, а какой - то удивительный новый мир и жизнь твоя обнулившийся чистый лист. Существуют ли они в реальности эти поля, леса, станции и города, плывущие за окном под мерный стук колёс? - убаюкивала его мысль, под которую он и заснул, погрузившись в клубящийся туман. И что же - проспал двадцать четыре часа, нет, постойте, даже намного больше? Или вчерашний день просто выпал у него из головы?
Сегодняшние пассажиры показались ему более интересными и значительными. Прежних лиц среди них не было, они куда- то исчезли. Вместо старика, некогда разгадывающего кроссворд, с места напротив поднялась и направилась к выходу пожилая дама в необыкновенно элегантном чёрном костюме с ридикюлем и вуалеткой, закрывающей лицо. Перед ней шагал очень прямой высокий "англичанистый" мужчина со скованными деревянными движеньями и жёлтым саквояжем и наконец, оттолкнув Бориса в сторону и пыхтя под грузом чемодана, выкатился в тамбур толстенький карлик с тёмной густой бородой и безумным алым цветком в петлице. "Откуда они взялись?"- удивился парень, сходя на перрон, глядя как странные пассажиры растворяются в вокзальной суете.
Люди спешили, обгоняли и толкали его, а он растерянно озирался вокруг, пробираясь сквозь сутолоку вокзала с таким потерянным выражением лица, что любому было понятно, что оказался он здесь впервые, и вообще впервые так далеко от дома. Миновав бомжей и испитых старух с надписями "Сдам комнату" он вошёл в здание вокзала, нашёл телефон - автомат, с подсказки прохожих купил жетон и набрал заветный, ученный переученный и даже на руке записанный, номер. В трубке раздался размеренный, как рокот прибоя, ничем не прерываемый гул. Он набрал ещё и ещё раз. Похоже, никого не было дома.
Немного расстроенный вышел он из здания Московского вокзала и рассеяно пошёл в толпе, подчиняясь общему несущему потоку. И, конечно, оказался на Невском проспекте. Правда, понял он это только тогда, когда заглядевшись на пышное здание с атлантами, вдруг взошёл на небольшой мостик, окружённый четырьмя вставшими на дыбы конями.
Потом он удивлялся: почему не сдал вещи в камеру хранения на вокзале, зачем тащился с папкой и тяжёлой сумкой через весь Невский к Эрмитажу и Английской набережной? Изредка он отделялся от толпы и замирал глядя в перспективу уходящего вдаль канала, вдыхая запах сырости от тёмной воды и разглядывая причудливый узор на перилах моста.
На одном из таких мостиков он увидел двух художников. Они сидели среди обтекающего их человеческого потока и рисовали один и тот же пейзаж. Только у одного он получался в мрачных, предгрозовых тонах, а у второго нарочито ярко на фоне лазурного неба светились вылизанные солнцем фасады домов. И ни один из этих пейзажей не был похож на реально существующую, пропитанную веками и сыростью, уходящую в серую дымку, улочку.
Рядом на причале плескался небольшой катерок, и парень в красной куртке кричал в рупор осипшим голосом, приглашая туристов на водную прогулку. "Жалко, с сумкой неудобно" - подумал Борис и в тот же момент выхватил из толпы какое - то необыкновенное женское лицо. Самое простое: широкое, круглое, с еле заметной россыпью бледных веснушек, немного старомодное. Такое лицо могло быть у горничной, в белом переднике мягко входящей в оклеенные синими обоями комнаты дворянского дома: "Барыня. кушать подано". Но на этом крестьянском лице вековой мудростью жили то ли серые, то ли выцветшие зелёные глаза. А само лицо было лишённое так бы пошедшего ему румянца и каменно - застывшее. Да что оно, это лицо - мелькнуло где - то у канала и исчезло.
Он успел полюбоваться на свободный полёт Невы, уравновешенный Петропавловским шпилем, постоять у мирно лежавших сфинксов и даже потрепать по голове какого - то особенно забавного гранитного льва. У уютно спрятавшегося среди более высоких домов старинного особнячка ему бросилась в глаза красочная вывеска "Театр восковых фигур. Волшебное зеркало Фата - Морганы - откройте дверь в иные миры". Рядом стоял высокий пожилой мужчина в чёрном потрёпанном свитере с пачкой пёстрых флаерсов. Он неуклюже раздавал их прохожим, вернее пытался, но они уворачивались от его неуверенно протянутой руки и торопливо шли прочь.
"Сразу видно, питерский интеллигент" - с жалостью подумал Борис и взял у него один трепетавший на ветру листок. Время было такое, что раздавать листовки запросто мог и физик - ядерщик и учитель, и профессор искусствоведения. Тут интеллигент проявил неожиданную настойчивость, отчаянно вцепившись в единственного потенциального посетителя:
- Зайдите, зайдите к нам, молодой человек! Такого вы ещё не видели! Вы не пожалеете. Вы же недавно приехали? О это стоит увидеть! У нас можно фотографировать, потом знакомым покажете! Какой у нас Пётр Первый - живой! Эти фигуры делал великий художник! Вы же то же художник? - кивнул он на висящий на плече Бориса этюдник, демонстрируя недюжинную наблюдательность, - Вам на это обязательно нужно посмотреть!
- Я посмотрю, только в другой раз. Сейчас неудобно, мне нужно положить вещи...
- Это не проблема. Идём, идём за мной - мужчина схватил его под локоть и потянул к двери - У нас есть гардероб - махнул он входя в сторону сидящей за стойкой приятной пожилой женщины - Нелля Фёдоровна посмотрит за вашими вещами.
- Вот ваш номерок - улыбнулась она, подавая Борису холодную металлическую бирочку.
Билет, кстати очень дешёвый, был куплен, вещи сданы и он отправился в завешенный красной бархатной портьерой зал.
Фигуры были самыми обычными, работой выдающегося мастера тут и не пахло. Пыльный Петр, с какой - то кошачьей головой, одетая в платье, сшитое из той же ткани, что и портьера, Екатерина, Ленин с кепочкой, зажатой в кулачке, царь Николай со скипетром, обёрнутым фольгой и зачем - то затесавшийся в эту компанию известный эстрадный певец. Борис два раза обошёл комнату, недоумевая, почему это собрание нелепых, коряво сделанных кукол гордо именуется "Театр" и тут в зал вбежал маленький человечек в старинном камзоле и быстро затараторил:
- Извиняюсь за задержку, дамы и господа, вы попали в уникальный театр восковых фигур, такого нет нигде в мире. Здесь разыгрываются такие драмы, история оживает на ваших глазах - говоря это, он успел погасить основной свет и теперь бегал по зале, включая причудливую подсветку и разжигая канделябры.
Особенно Бориса поразило, что обращался он к нему "дамы и господа", видно раз и навсегда заучив текст, и при этом заметно картавил. При приглушённом, хорошо срежессированном свете фигуры ожили и выглядели более масштабно: залегли гневные складки у губ Петра, заблестели живые глаза Екатерины, Распутин как будто сильней ссутулился и затаился, а княжна Тараканова загадочно улыбнулась. Человечек продолжал тараторить, рассказывая о представленных персонажах давно известные, набившие оскомину истории, горячась, то крича, то снижая голос, отрабатывая звание артиста. "Вот и весь театр" - подумал Борис и направился к выходу.
- Куда же вы! Подождите, я не показал вам Фата - Моргану - растерялся человечек и даже как - то обиделся.
Борису стало неловко, и он пошёл за ним.
Тот подвел его к темно- синему занавесу, висящему в дальнем конце помещения, глянул на Бориса с загадочным видом и дёрнул его. За занавесом оказалось старое запыленное зеркало в деревянной потресканой раме, на которой кривыми старинными буквами была вырезана причудливая надпись "С. - Питерсбург".
- И всё? - удивлённо спросил он странного человечка - Фата - Моргана это же водный мираж, причём здесь зеркало?
- Не торопитесь, смотрите - прошептал тот и поднял за его плечом канделябр.
Он напряжённо смотрел вглубь, но зеркало молчало, обычно отражая погружённую в полумрак комнату, актёра и озадаченного Бориса. Он почувствовал себя окончательным дураком и пошёл прочь, но на выходе какая - то сила заставила его повернуться.
Человек в камзоле завешивал зеркало, один край его ещё был открыт, и вдруг Борису показалось, что это не стекло, а покрытая рябью вода канала. Она плескалась, закручивалась в воронку, и из этого омута на него смотрело, затягивая, его собственное, но какое- то чужое лицо. Воронка разрасталась, и он сам не понял как оказался ближе, ближе и ещё ближе к мутному стеклу. И вот уже вода крутила и тянула его внутрь. В ушах звенело, голова кружилась. Он почему- то с отчаяньем подумал "Тону!" и потерял сознание.
Очнулся Борис на мягком пуфике в гардеробной. Над ним хлопотала милая встревоженная старушка, брызгая на него водой и обмахивая толстым журналом.
- Сколько я уже говорила Игорю: пусть хоть один вентилятор поставит! Окон нет, в зале душно - люди в обморок падают! С тобой всё в порядке, мальчик?
- Да, да, всё нормально - ему хотелось быстрее выбраться на воздух.
- Смотри, может ещё посидишь, в себя придёшь?
- Нет, нет, мне надо идти.
Заботливая Нелля Фёдоровна выдала его вещи, он толкнул дверь и вышел на улицу, не понимая, что же с ним сейчас произошло.
Войдя в метро, он вновь нашёл телефон - автомат и набрал заветный номер. Наконец, на том конце провода кто - то снял трубку. И тут же в неё полилось: "Союз нерушимый республик свободных сплотила навеки великая Русь". Всё бы ничего, но самого Союза давно уже не было. Не успел Борис удивиться, как трубка ожила:
- Алло, говорите - прокричал шамкающий старческий голос.
- Володю можно?
- Громче, я вас не слышу!
- Позовите, пожалуйста, Володю.
- Что? Я вас не слышу! Какого Мавродю?
- Позовите... - на том конце провода что - то загрохотало, послышались с детства знакомые позывные "На зарядку становись": и раз, и два, и три, и четыре. Они что, слушают какое - то особенное радио? Вдруг трубка опять ожила и зазвучала красивым, хорошо поставленным дикторским голосом:
- Говорит Мария Семёновна. Извините, товарищ, наша Луиза Карловна плохо слышит. Что вы хотели?
- Позовите, пожалуйста, Володю.
- Володю? Может, вы имеете в виду Василия Ивановича? Володенька у нас ещё совсем маленький.
Борис, года два назад познакомившейся с Володей в компании общих друзей, вспомнил его бородатую физиономию и огромную лапу с татуировкой в виде дракона, которой тот хлопнул его по плечу:
- Что в провинции киснуть, парень, к нам приезжай! Если что у меня перекантуешь - и подумал, что не такой уж он и маленький.
А в это время на том конце провода происходили разные интересные вещи: хлопали двери, свистел чайник, визжали чьи - то дети. Наконец, раздался совершенно пьяный мужской голос, на Бориса даже пахнуло перегаром:
- Да - а...
- Скажите, могу я услышать Владимира?
- Мож - жешь! Услышь - ехидно заикаясь, дыхнула трубка и раздались короткие гудки.
Для него стал реальностью самый большой страх провинциала: оказаться одному, без жилья в чужом городе. Было понятно, что на Володю рассчитывать нечего и остался второй, весьма размытый вариант: устроюсь как-нибудь. Но как? День клонился к вечеру и, вернувшись на Невский, он ощутил как на плечи легла тяжёлая усталость. Невыносимо хотелось спать. Что делать? Идти на вокзал? Опять звонить по странному номеру? Снять комнату у не вызывающих доверия старух? Он остановился на том мосту, где утром сидели художники.
- Девушка, вы не подскажете, здесь есть где ни будь дешёвая гостиница?
В сером сумраке к нему повернулось уже знакомое - широкое и бледное лицо.
- Тебе остановиться негде? - голос хриплый, простуженный - Здесь, в центре, дешёвого ничего нет - она замолчала, раздумывая - А условия самые простые подойдут?
- Да мне всё равно, лишь бы переночевать - обрадовался Борис.
- Пойдём. Я тут недалеко дворником работаю, в подсобке переночуешь.
Они свернули с блестящего огнями проспекта вглубь запутанных дворов. Арка, ещё одна арка, мусорный бак, запах сырости от воды. Вдруг, прямо в одной из тёмных арок, она остановилась, и как будто ни откуда открылась дверь, как в сказке, когда волшебным мелом ты рисуешь на стене прямоугольник, и он оказывается входом в другой мир. Правда, внутри всё было не сказочно - прямо у входа стояли какие - то вёдра, мётлы, тазы о которые Борис тут же с грохотом споткнулся.
- Тут ещё до революции дворницкая была. Двор на ночь запирался решёткой, если кто - то из жильцов припозднился дворник выходил, отпирал. Вот и жил рядом с решёткой, в арке. Решётки - то давно уже нет... Тут уютно, когда пообвыкнешь.
Вид, открывшийся ему когда зажглась тусклая лампочка, был слишком убог чтобы к нему привыкнуть: старая ржавая раковина, продавленный диван, окно, завешенное пожелтевшей от времени газетой и, установленный посреди комнаты, ничем не отгороженный треснувший унитаз, видно позднейшее советское вкрапление в старинный интерьер. Но сейчас и эта бедная, заброшенная комнатка была для него счастьем.
- Сколько?
- Что сколько? - растерялась девушка, а потом поняла - А! Да так живи, что ты.
- Нет, так неудобно.
- Ну, тогда потом, если разбогатеешь, отблагодаришь - равнодушно пожала она плечами - Ну, я пошла.
- Как вас зовут?
- Женя.
- Борис.
- Ах, да! Закрывать ничего не нужно, тут замок сломан. Уходишь - чуть захлопни, вроде бы закрыто, никто не войдёт. А придёшь - с силой на себя дёрни и открыто.
Борис кивнул, Женя вышла, а он тут же упал на диван и уснул мёртвым сном.
Первый день в Петербурге разбудил его неожиданно залившим комнату ярким солнечным светом. Он встал, умылся в ржавой раковине и решил отправиться в Эрмитаж. Народу в музее было немного - конец сентября, спад туристического сезона, и он с наслаждением шёл по галерее, решив что будет осматривать всё по порядку, начав с искусства Древнего мира.
В первом же, египетском, зале с несчастной, открытой на обозрение школьников, мумией, его внимание привлекла лёгкая женская фигурка, выскользнувшая, откуда- то из затемнённой части комнаты. На минуту она остановилась у застывшей в каменной позе львиноголовой богини Сохмет, словно давая Борису рассмотреть себя всю: чёткий, необыкновенно изящной линии силуэт, копна тёмных густейших волос и неожиданная белизна тонкой руки, взметнувшейся, чтобы поправить непокорный локон. Мгновенье и она повернулась и пошла прочь, в следующий зал. Он направился вслед за ней.
И как бы он потом не пытался сосредоточится на пафосных римских бюстах и обломках греческих статуй всё равно продолжал следить за незнакомкой из далека, как будто они играли в какую - то странную игру: он преследовал, она ускользала. Иногда ему казалось, что он её потерял, но тонкий шлейф очень приятных, чуть горьковатых духов вновь приводил его к ней.
Так продолжалось, пока они не вошли в залу, почти полностью занятую огромной мраморной чашей, напоминавшей фонтан. Там, за её сводами, выделялся удивительной красотой то ли мужской, то ли женский лик напротив которого незнакомка остановилась и неожиданно повернулась к Борису. В её лице, как и в лице мраморного бога, было что- то неодолимо прекрасное и в то же время ядовитое, даже демоническое, как и в обвивавшим голову этой статуи мрачно- зелёном плюще, вырезанном из цветного камня.
Страшно быть рабом красоты, ведь красота может быть и глупой и жестокой. Людям, рождённым с этой роковой особенностью - чувствовать прекрасное, трудно приспособиться к окружающему их реальному миру, их мыслями, желаниями и поисками всегда играет не здравый смысл, а красота. И, самое главное, эта особенность отнюдь не гарантирует им какой- запредельной гениальности и даже просто - таланта. Таким был и несчастный император Адриан, обожествивший некогда своего погибшего любовника, рядом с бюстом, которого стояла теперь незнакомка, и сам Борис.
Мгновение она глядела ему прямо в глаза, затем улыбнулась грустно и немного иронично, словно подсмеиваясь над его растерянностью, и пошла прочь. Понятно, что нужно было найти какие- то слова, о чём - то заговорить, но Бориса обдало горячей волной, он застыл слушая удаляющийся стук лёгких шагов. "Что же я?"- мелькнула единственная чёткая мысль, и он метнулся за ней. В соседнем зале её не было, как и в следующем.
- Вы не видели здесь не проходила женщина: такая стройная, в чёрном, на каблуках?
Усталая смотрительница бросила на него недобрый взгляд:
- Молодой человек, здесь столько людей за день проходит! Я что, всех должна помнить?
Вернувшись в дворницкую, Борис обнаружил Женю, которая жарила на небольшой электроплитке картошку с салом.
- Садись, ешь.
- А ты?
- Я не хочу. Вот чаю, пожалуй, выпью.
Он проводил взглядом её приземистую фигурку. Обычно такие девушки едят с аппетитом, а эта, действительно, только нехотя выпила пустой чай.
У него не было конкретного плана действий, он даже сам не мог твёрдо ответить зачем приехал в этот странный город, который только недавно назывался Ленинград, а теперь снова стал Петербург, и который чаще всего и его жители и приезжие именовали Питер. Ему казалось, что всё должно было сложиться как - то само собой. Сегодняшнее поколение двадцати двух - двадцати трёх летних людей хорошо знает, что им нужно от жизни, их ровесники в девяностых ещё умели летать в облаках. Правда, потом им пришлось приземлиться, и многим очень даже жестоко, крепко встать ногами на землю и сделать выбор в пользу реальности: семья, ипотека, работа, автомобиль. Все, как и положено в вымечтанном советскими людьми обществе потребителя. И только думать иногда, ложась спать или выпив лишку: может в том, что жизнь такова виноват именно я и все мы попали совсем не туда?
Каждый день он бегал от музея к музею, часами простаивая у понравившихся полотен, познавал этот богатый запрятанными сокровищами впечатлений мир. Вечером приходила Женя, принося с собой промозглую туманную сырость. Сидела со своим белым застывшим лицом, слушала его сбивчивые, захлёбывающиеся эмоциями рассказы и изредка улыбалась.
В то время самым творческим местом Невского проспекта была так называемая "паперть" - небольшой пятачок перед католическим костёлом. Это сейчас вся жизнь этого участка земли свелась к коммерции: целыми днями сидят там грустные ремесленники, рисуя портреты на заказ, а тогда ещё теплилась жизнь: тусовались какие - то странные личности - продавцы поэтических сборников, на распев читающие вирши собственного сочинения, музыканты, художники, словом полу - творческая полу - сумасшедшая публика.
- Ну что, халтурка - то не удалась - бормотал сам себе под нос, как любят это делать многие художники, пожилой мужчина с бородой и длинными волосами, собранными в хвост яркой женской резинкой, недовольно заворачивая в кусок холстины какие - то совершенно бредовые картинки с оранжевыми самолётами и густо - зелёными человечками. Накрапывающий дождь грозил перерасти в полноценный ливень и "паперть" быстро пустела.
- А вы давно здесь... - Борис не смог подобрать подходящего слова - Работаете?
- Работаю? - усмехнулся художник - Давненько. Тебе, парень, что - сувенир из культурной столицы надо привезти? Девушке? Вот, смотри: "Ода любви" - он вытащил небольшую картину изображающую двух переплетённых в экстазе человечков уже описанного цвета.
- Нет, нет! Я сам художник.
- Художник! Много нас, брат, сегодня развелось. Но тут ты уже не встанешь - в натяг забито. Да и толку? Всё равно ничего не берут, если только портреты лабать умеешь. А так у наших денег нет, а эти чёртовы иностранцы в искусстве ни хрена не понимают.
- Нет, я здесь стоять и не собираюсь. Я хочу серьёзно - с галереями попробовать.
- С галереями? - саркастически повторил он - Ну попробуй, попробуй, вдруг тебя там и ждут.
Борису не понравилась его ирония, и он хотел уже пойти прочь.
- Ты на меня не обижайся. Может оно так и надо - с наскоку. Я- то, как раз лентяй и выпить люблю - сказал уличный художник примирительно и поднял на Бориса неожиданно добрые, смеющиеся глаза - А кто в Питере не пьёт? Четыре человека, да и они просто коней держат.
- Каких коней? - окончательно запутался Борис.
- Какие на Аничковом мосту - улыбнулся тот - Чтобы не убежали. Меня Гавр зовут, а тебя?
- Борис.
- Ну что, Борис, - борись! А хочешь, я тебе настоящий талант покажу? Пойдём! Я всё равно туда иду. Тут уже ничего не выгорит - глянул он на плотно закрытое тучами небо - Щас чекушку возьмём, погреемся.
Борис, с которого давно сошла вся обида, подумал, что мужик - то нормальный, да и пора заводить знакомства в местной творческой среде и направился вслед за Гавром.
Дом был старый и обветшалый. Дверь открыл высокий худой человек в большом растянутом свитере. Открыл и сразу лёг на диван, спиной к вошедшим.
- Не разувайся - шепнул Гавр.
И они прямо в обуви вошли в комнату, расчистили стол от блюдец с сигаретными окурками и обрезков пластиковых бутылок, изображавших пепельницы, вывалили на него принесённые продукты и, наконец, включили свет. Вся комната, да что комната, и кухня, и прихожая - всё было завалено картинами. Из экономии места и денег это были просто натянутые на подрамники холсты, а то и куски ДВП. А на них совершенно сумасшедшее месиво красок, изображений, летящих линий. Кое - где на поверхность картин были наклеены куски из газет, вырезанные из журналов глаза.
Сколько людей разбрызгивает по холсту краску, ведёт абстрактные линии, клеет коллажи. Заниматься беспредметным искусством не пробовал только ленивый. Но эта живопись несла в себе и напряжение, и внутренние эмоции, и откуда - то из сгустка красок рождающийся свет. Было ясно: перед Борисом стояли не просто талантливые, а гениальные картины со своим, ни на кого не похожим миром и зрелым, сложившимся мастерством.
- Лёня, Лёня, ну ты чё? Ты хоть ел что нибудь? - тормошил Гавр неподвижного человека.
Наконец, тот поднял рыжеватую всклоченную голову:
- Оставь! - и опять лёг.
- Ну, к тебе же люди пришли!
Он с неохотой сел, зябко ёжась, как будто в комнате было очень холодно, сложил руки на груди и стал виден весь: неимоверно худой, с той лихорадочной нежной кожей, какая бывает только у рыжих, скулы выступают так, что угадывается весь костистый череп с хрящеватым горбатым носом.
Тут раздался звонок. В комнату ввалилось ещё несколько человек, и у них с собой тоже было. Через десять минут все уже сидели за столом, ели, выпивали, разговаривали. Справа от Бориса оказался совсем юный паренёк с маленькими чёрными глазками, розовыми щёчками и забавным вытянутым носиком. Наверное, за этот, похожий на хоботок насекомого, нос и звонкий женский голосок и получил он кличку "Комар". Комар ни на минуту не замолкал, обрушив на Бориса кучу историй и тысячу, перемежавших их, вопросов от того читал ли он Лимонова, до знает ли он Палёного, которого каждый, по мнению Комара, обязательно должен знать.
- Уймись, уймись, Комар! - кричали ему с разных концов стола, когда увлёкшись он переходил своим писклявым голосом почти на ультразвук.
Только Лёня ничего не ел и в разговорах почти не участвовал, сидел напряжённо, как будто чего - то ждал.
- О! Саня пришёл! - неожиданно оживился он и выскочил вместе с новым посетителем в коридор.
- Еле дождался, бедный - шепнул Борису Комар.
- Чего дождался? - удивился тот.
Комар глянул на него как на полного идиота.
- Дозы, чего же ещё. Он уже давно на игле сидит. Видишь, как его ломает.
- Хватит ерунду молоть. Что человек подумает? Ты не бойся - обратился к Борису Гавр - Мы больше по беленькой ударяем. Беленькая - святое! А это - дрянь. Это только Лёня влип, но он хороший - видишь какой талант. А твои галереи его не берут. Знаешь, почему не берут? - заговорщески наклонился он к Борису - Смерти его ждут, знают недолго осталось. Вот тогда они всё по дешёвке и разнесут, мало того талант ещё ого - го - легенда!
- Какая легенда?
- Трагическая. Молодой, непризнанный, талантливый. Пипел такое любит и охотно покупает, конечно, когда ты уже умер.
Возвращался Борис домой после двенадцати, метро уже не работало, благо идти было не далеко. Шёл и думал о Лёне, о судьбе, о своём ещё совсем не известном будущем. Дождь окончился и всё покрывал лёгкий туман: мутно вырисовывались тёмные дома, мусорные баки, надписи на стенах. На секунду в просвете между домами мелькнула чья - то тень. Потом он заметил её ещё, и ещё раз. "Меня что, кто - то преследует?" - Борис остановился, прислушиваясь не слышны ли чужие шаги. Тишина. Внезапно ему стало невыносимо жутко, захотелось бежать, бежать поскорее прочь. Вот что - то прошуршало и прямо под ноги ему вылетел лёгкий рваный пакет, покружил белым пятном и улетел в след за порывом ветра. Он вздохнул - ерунда и тут же вздрогнул от ужаса: впереди мгновенно и совершенно беззвучно возникла тёмным пятном человеческая фигура. Что - то было в её неподвижной молчаливости и лишённой деталей темноте такое, что Бориса сковал внезапный, до сердца пронизывающий холод.
- Эй, Борис, эй! Да подожди! - раздался за его спиной голос Гавра - Слушай, я что забыл спросить...
У Бориса отлегло от сердца, страх прошёл, но он продолжал идти вперёд, сверля взглядом тёмную фигуру. Она замерла как бы не в силах решить нужно ли ей исчезнуть. Внезапно из арки вывернул автомобиль, яркий свет фар на минуту рассеял мглу.
- Комар! - как страх может всё извратить!
- Да, вот, мы с Комаром решили тебя проводить. Да дружбан? - обратился подбежавший Гавр к какому - то поникшему и бледному юнцу. - Но теперь нам пора уходить.
- А что ты хотел спросить? - удивился Борис.
- Ах, да... Что - то забыл... Ну, ладно, завтра поговорим - и, пожав Борису руку, и прихватив Комара, уличный художник пошёл прочь.
"Что это было? Или от выпитого померещилось?" - подумал Борис.
Дверь ему открыла Женя. В тусклом свете единственной лампочки со своими медленными движеньями и бледным лицом она показалась ему таким же призраком, как возникший из тьмы Комар. Голову её облепили мокрые волосы, а сама дворницкая пропахла рыбой и сыростью.
- Дождь - поймав его взгляд сказала Женя - Я на минуточку, суп тебе сварила, рыбный. Сам, небось, и готовить не умеешь. Щас пойду.
Она ушла в ночь, а он ещё долго сидел, не гася свет. За окном мерещилось чьё - то бледное, страшное лицо. Уснул он только под утро при робком электрическом свете.
Он уже повидал множество выставочных залов и галерей. От лишённого особых запросов зала, где выставлялись питерские студенты, до засекреченной галереи жены какого - то магната, занявшей целый этаж большого и пышного здания. И везде вежливый, или не очень, отказ.
Галерея "Парадиз" находилась в полуподвальном помещении, но зато рядом с Невским проспектом. Он осторожно спустился по частым и каким - то особенно осклизлым ступеням, в нос ударил сильный мышиный запах. Но дверь была солидной - морёного дуба с сияющей бронзовой ручкой. Открыл её и раздался мелодичный перезвон колокольчиков над головой.
- Я к Виталию Генриховичу - чувствуя неуверенность в собственном голосе, проговорил Борис и оглядел помещение.
Стены были обложены грубоотёсанным серым камнем, отчего комната стала похожа на средневековый подвал. В противовес этой мрачности сверкала позолотой легкомысленная мебель в стиле рококо: всякие столики маркетри. пуфы и секретеры с загнутыми ножками, фарфоровые часы с пастушками, настольные лампы в причудливых абажурах и прочая разнокалиберная дребедень. По стенам же висели картины совершенно противоположных стилей и направлений - от любимой обывателями сирени в хрустальной вазе, до совсем разнузданной композиции из штрихов и пятен.
- Это я - пропищал голос из мрака и на свет выкатился невысокий круглый человечек с мясистым курносым носом. Он нервно потирал свои маленькие пухлые ручки.
- Мне сказали, что вы интересуетесь творчеством молодых художников... Я вот, принёс показать - неуверенно начал Борис.
- Ну да, да, давайте - обрадовался Виталий Генрихович.
Не успел Борис открыть свою папку и выложить на пол работы, как он начал всплёскивать ручками:
- Так, так! Гениально! Это гениально! Да. да, да - мне нравиться!
Сердце Бориса ёкнуло: вот он - счастливый случай, который с ним непременно должен был произойти.
А человечек прыгал от работы к работе:
- Это я беру, и это я беру и вот это, пожалуй, тоже.
Собрав почти все работы, он кинулся к Борису:
- Галерея "Парадиз" существует недавно, но мы привлекаем знатоков, коллекционеров, особенно иностранцев. Мы, как видите, всем понемножку занимаемся, что в руки попало - неожиданно рассмеялся он, даже пискнув от смеха - Я думаю, ваши работы им понравятся - им нравиться этакое, с фантазией. Вы их мне оставьте, а я посмотрю, что можно сделать.
На Невский он выше с чувством победителя: наконец - то нашёлся человек, который оценил его! "Какой - нибудь иностранец купит мои работы. А если так, то Виталий Генрихович, может, сделает и мою персональную выставку. А там... А там..." - Тысяча приятных мыслей кружилась у него в голове: и как он заплатит Жене за комнату, и как купит себе мастерскую с видом на Неву и, даже, как вылечит от наркомании гениального Лёню и много, много всего.
- Ты хоть бумажку какую - нибудь с него взял? - сурово спросил Гавр.
- Зачем? Куда он денется? Это же солидная галерея. Это мой шанс!
- Ага, шанс. А адрес тебе. наверное, Комар дал?
- Да. А ты откуда знаешь? - удивился Борис его проницательности.
- Догадываюсь.
"Завидует - не без гордости подумал Борис - Академическое образование, техники тебе не хватает. Сам, наверное, там тоже побывал, да не взяли". И совершенно счастливый он отправился домой, думая как расскажет о своём успехе Жене.
Как на зло, дверь отсырела и никак не поддавалась. Борис навалился на неё плечом.
- Молодой человек, вы куда? - вдруг возмущённо закричала какая - то рослая женщина, непонятно откуда взявшаяся.
- Вот и я говорю, Наталья Борисовна, что не в первый раз его здесь вижу - вынырнула из - за её плеча маленькая полная старушка - Ходит и ходит!
- Я здесь живу.
- Живёте!? - ещё сильнее возмутилась высокая - Смотри - ка, и не скрывает!
- Притон здесь сделали - поддакнула маленькая.
- Мне девушка разрешила, она здесь дворником работает - Женя.
- Я здесь дворником работаю - упёрла руки в бока круглая старушка.
- Никакой Жени здесь нет. Уж я - то знаю, я инженер этого ЖЭУ. Что ж вы врёте?
- Ну, как же, Женя, круглолицая такая - растерялся Борис.
- Накурятся, обдолбаются - вот им и мерещится. Давно эту бендежку закрыть надо было как следует, Наталья Борисовна! Иди откуда пришёл, наркоман несчастный!
- Но у меня там вещи - с отчаянья Борис, всё ещё стоявший держась за ручку двери, дёрнул её ещё раз, и она внезапно легко подалась.
Дверь открылась, и он тут же кинулся собирать в свою сумку свитер, полотенец, тюбики красок.
- Глянь - ка - не желая отступать, вошли внутрь тётки - Как обжился! Тут же воды давно нет.
- Что - то нахимичил - вон капает.
- Ты у него документики спроси, Борисовна, да участкового вызови - подначила бабка.
"Ну, всё! Вот уже и до милиции доигрался!" - с отчаяньем подумал он.
И тут высокая в задумчивости дотронулась до крана. Он неожиданно устрашающе зашипел, пшикнул и вдруг забил в разные стороны. Тут же треснула большая ржавая труба и поток ледяной воды как из брансбойта окатил противную бабку.
- Ой, ой! Прорвало! Ой, Господи!
Под эти заполошные крики Борис схватил сумку, папку и не чувствуя под собой ног рванул в неизвестном направлении. Остановился он где - то далеко, в лабиринте незнакомых улиц, и долго потом петлял, пока не вышел на Невский проспект.
- Да... Шалава эта твоя девка оказалась. Ну, ничего - у меня сегодня переночуешь, а завтра что - нибудь придумаем - вздохнул Гавр, сложил старенький этюдник и они направились к нему домой.
На завтра всё устроилось как нельзя лучше: Бориса пристроили к безобидному старичку - художнику по прозвищу О - ля - ля. Когда - то, на волне эмиграции, охватившей творческую интеллигенцию, он рванул, ни много не мало, в Париж. Но Шемякина из него не получилось. Зато он узнал, что пьют французские художники не меньше, а может быть и больше, чем русские. По крайней мере, О - ля - ля спился там окончательно и вернулся домой только благодаря милосердию тамошних собратьев, сложившихся ему на билет, видимо решив, что иначе этот милый человек просто погибнет на Елисейских полях. Вывез он оттуда неизбежный красный шарф, чёрное ношенное, но по-французски элегантное пальто, кучу рассказов и это самое восклицание: "О - ля - ля" - которое как нельзя лучше шло к его благодушной и по - детски удивлённой физиономии.
В маленькой, совершенно запущенной квартирке О - ля - ля было весело. Здесь постоянно собирались друзья - художники, всякие творческие и около - творческие личности и те, кто просто любил выпить. Среди этой разношёрстной публики особенно нравился Борису своей старомодной интеллигентностью Иван Павлович.
Был Иван Павлович реставратором, образ жизни вёл полу - монашеский: целыми днями сидел где - то в музейных запасниках, чуткими длинными пальцами лаская поверхность обветшалых картин. Ловко и обдуманно совершая свою кропотливую работу в быту он был совершенно неприспособлен и удивительно неуклюж. В его присутствии всё летело, разбивалось и путалось. Пить он не пил, веселиться не веселился, особой разговорчивостью не отличался и всё же был почти ежедневным гостем в распахнутом на все стороны доме О - ля - ля. Просто тихо сидел в стороночке, зажав в руках кружку с горячим чаем и гладя пёструю пушистую кошку, улыбался, сияя наивными голубыми глазами. Кивал, поддакивая чужим удачным мыслям, оживлялся, когда речь шла об искусстве. Да, была ещё одна тема, в которой он хорошо разбирался - Библия, так как был Иван Павлович человек верующий.
- Что бы вы подумали, если бы узнали, что у кого - то из ваших знакомых растут рожки? - спросил однажды Иван Павлович, подсев к Борису, когда вокруг бушевало пьяное веселье и люди уже не обращали друг на друга никакого внимания: кто - то пел, кто - то пытался рассказывать анекдоты, мало заботясь о слушателях. На диване пылкая парочка открыто целовалась.
- Рожки - это рога? Жена ему изменяет что ли? - уточнил Борис.
- Нет, вы не поняли - обычные такие маленькие рожки, как у животных. Как у барашка, что ли.
- Скажу, что в его организме много кальция - сострил кто - то у них за спиной и тут же пошёл дальше.
Но Иван Павлович смотрел встревожено и серьёзно.
- Ну, это какая - то аномалия.
- Аномалия... И вы не смеялись бы?
Борис представил голову Ивана Павловича, украшенную огромными, почему - то оленьими рогами.
- Вообще - то смешно - сделал он вывод и невольно прыснул.
Интеллигентнейший Иван Павлович всегда носил на голове чёрную широкополую шляпу и не снимал её даже в помещении.
- Смешно... И правда, смешно...
- Ты и к нему пристал со своими рогами? - с другого конца стола крикнул Гавр - Это у него пунктик такой: он всем рассказывает, что у него рога растут. Хоть бы раз показал, а? А то ходит в своей шляпе, прячет. Или у тебя их там и нет, а так - он постучал себя по голове - ку - ку!
- Оставьте! - оскорбился Иван Павлович, встал из - за стола и обиженно вышел.
- И всё в церковь ходит, свечки ставит. Думает за грехи, а у самого, наверное, за всю жизнь и бабы - то не было, так в музее и просидел... Зря я его так, блаженный он - загрустил Гавр.
- Как говориться: "В тихом омуте черти водятся". Может, он маньяк? Вот рога и растут - вставил какой - то мужик с красным толстым лицом.
- Какие черти! Светлая душа - махнул рукой О - ля - ля.
- У такого верующего просто так рога не вырастут. Нечисто тут что - то - подытожила пьяная бабёнка.
"Бред. Полный бред" - подумал Борис и вышел на воздух.
После душной квартиры, переполненной пьяным угаром, здесь было особенно хорошо. В ярком свете полной луны переливалась бликами вода и чёрным, графичным силуэтом выделялся изящный, даже кокетливый какой - то мостик. Вот прошла одна парочка, вторая - наверное, запоздалые туристы.
Приближаясь, весело зацокали женские каблучки. У их обладательницы лёгкая, красивая походка, подумал он и увидел силуэтом тонкую женскую фигурку с развевающимся шарфом на плечах. Она взлетела на причудливый мостик и на секунду замерла на нём, грациозно опершись о перила. Он невольно залюбовался игрой света на пышных волнистых волосах, всем абрисом почти невесомого, по-звериному грациозного тела. И повинуясь какому - то лёгкому, как её движения, чувству - "А, была - не была!" вдруг пошёл за ней.
А она как - будто понимала это и манила, и вела его за собой, держа на привязи запахом возбуждающе - тревожных духов. И всё это: город, она и он словно стало частью какой - то театральной постановки, где действие давно известно и предопределено, но сама игра от этого не теряет смысла и остроты.
- Алука - вдруг сказала она и резко повернулась к нему так, что они оказались лицом к лицу.
Это была она - незнакомка из Эрмитажа.
- Что? - растерялся Борис.
- Меня так зовут. Имя древнее, ещё в Библии упомянуто - А - лу - ка - улыбнулась она.
- Мы с вами уже встречались.
- Где?
- В Эрмитаже у вазы, где Антиной. Помните?
- Ах, да.
Они молча шли по набережной почти вплотную прижавшись друг к другу, и от её неожиданной, податливой доступности его обдавало пьянящей волной желания.
- Зайдёшь?
Тёмная парадная. Она взлетела по изогнутой лестнице вверх, он еле успевал за ней, задыхаясь и чувствуя как в висках, бешено пульсируя, бьётся кровь. Звон перебираемых в темноте ключей и вот открылась высокая чёрная дверь. Его бросило к ней и она тут же впилась в его жадный рот. Под тонкой тканью плаща ничего не было - только неожиданно сильное, гибкое тело, острая твёрдая грудь и тёмная, манящая влажность лобка, от которой у Бориса закружилась голова.
Прямо в окно светила огромная, небывалая луна. Она мерно качалась в глазах Бориса, когда он раз за разом входил в горячее страстное лоно, и он закрывал их, прячась от её яркого света, и погружался в древнюю живую тьму.
- Дай, дай - кричала женщина, вонзая в него острые красные ногти и выгибаясь тонкой струной в его руках. На минуту она становилась особенно влажной, замирала и вдруг, с яростным огнём, начинала всё с начала. Его била постоянная дрожь, луна то разлеталась на тысячу брызг, то соединялась вновь. Когда, на мгновенье протрезвев, он останавливал свой взгляд на пейзаже за окном, то удивляясь понимал, что с ним произошли невозможные метаморфозы. Игра ли света была тому виной или что - то ещё, но синий лунный песок лежал холмами до самого горизонта там, где были недавно крыши домов, и плескалась вода тёмного канала. Жгучий от страсти ветер гнал по нему лёгкую рябь.
Борис почувствовал, как ему в лицо дохнул знойный жар раскалённой пустыни и свалился в окончательное безумье, сжав пальцы на тонком женском горле. Её почерневшие губы шептали странные слова на непонятном языке. Они становились всё тише и тише и, наконец, перешли в лёгкий хрип, а затем наступила тишина. Луна потускнела, видение пустыни исчезло, время дёрнулось и пошло и, разбивая колдовские миражи, установилась привычная реальность.
Он долго не мог отдышаться, как буд - то после долгого заплыва, чудом выбравшись на берег, и лежал, уткнувшись лицом в шёлковое покрывало. Наконец, поднял голову, он посмотрел по сторонам. Лежавшая рядом женщина была неподвижна, замерев в прежней позе - на спине, раскинув тонкие руки, почти утонув в чёрной трясине собственных необыкновенно пышных волос. Её глаза, застыв, смотрели в одну точку, губы были сине - чёрными, словно она только что наелась ежевики. Его взгляд перешёл на её острую грудь. Она не двигалась, не дышала. Борис резко вскочил, пытаясь нащупать у неё пульс. Рука была холодной.
"Я что, убил её!?" - его окатила волна ужаса и отчаянья. Он схватил безжизненное тело и начал трясти его, её голова болталась как у сломанной куклы.
Тогда, сам не понимая в поисках чего, он начал метаться по квартире. В ванной он столкнулся с собственным отражением в зеркале и не сразу поняв это, отшатнулся от бледного мужчины с совершенно безумными глазами. "Бежать отсюда, нужно бежать" - кричал голос в его голове. "А вдруг меня видели? Вдруг меня всё равно найдут и посадят в тюрьму?" - вторил ему другой. "Я не мог этого сделать, этого не может быть!" - бился в отчаянье третий. "Нужно расчленить и спрятать труп" - отдал приказ самый глубокий - холодный звериный голос и все остальные сразу почему - то подчинились ему.
На кухне Борис нашёл длинный сияющий нож с чёрной удобной ручкой и двинулся в спальню. Да, она была мертва. Он склонился над ней, но было страшно резать по когда - то живому телу. "Вдруг нож тупой" - пришло в голову Борису, и он решил проверить на себе чуть - чуть проведя кончиком по собственным пальцам. Нож оказался не просто хорошо заточенным, а необыкновенно острым, прежде, чем он почувствовал боль от порезов и выронил его, из ранок неожиданно сильно брызнула кровь, в мгновенье заделав алым и простыню и бело - синее лицо женщины. Он в панике пытался остановить её, зажав руку другой, не повреждённой рукой. И тут боль ушла, сменившись новой волной ужаса.
Опять проникшие в комнату лунные лучи изменили лицо женщины. Оно уже не было мёртвым и застывшим. В нём проснулась новая, но какая - то демоническая жизнь: брови поднялись вверх, глаза потемнели, открылись и уставились на него прицелом тонкого, кошачьего зрачка. Чёрные губы растянулись в хищную звериную пасть, блеснули белые точёные клыки.
- Дай, дай, дай - утробно зарычала она и потянулась к его пораненной руке.
Он в ужасе прижал порезанные пальцы ближе к телу, на уровне живота.
- Дай, дай - взвыла мёртвая, подползая всё ближе и ближе к нему, как дикий зверь за своей добычей.
Немигающий кошачий взгляд упёрся в него и, одеревенев от страха, он протянул ей порезанную руку. Она вцепилась в неё как пиявка, высасывая кровь потрескавшимися опухшими губами. Он ждал страшного укуса, боли, но было даже приятно. Так продолжалось долго и проваливаясь куда - то от сильной слабости Борис подумал: "Она выпьет всю мою кровь". Но неожиданно женщина ослабила хватку.
- Я Алука - демон - дух пустыни.
Он снизу вверх взглянул на существо, которое теперь стояло над ним. Она не была сумасшедшей, если кто и сошёл с ума так это он: точёное женское тело венчала чёрная кошачья голова.
- Когда я добрая - я Баст - промурлыкала она - когда я в ярости - Сохмет. В древности мне ставили алтари, приносили жертвы, а теперь я вынуждена охотиться сама. Я вечно жажду. Пришлось даже перебраться сюда, на берега Невы, в прохладу. Но всё равно в полнолуние я схожу с ума, как кошка - он увидел искорки смеха в глубине жёлтых звериных глаз - Боюсь, что скоро я не выдержу, и где нибудь в Северной Африке начнётся кровопролитная война. Но сегодня тебе удалось меня успокоить - голос у неё нежно завибрировал - И всё же ты не тянешь на моего жреца, в тебе нет ни ярости, ни жестокости. И ты подумал, что меня убил?! - засмеялась она - Иди, мой мальчик, я отпускаю тебя. Отныне тебя не тронут ни вампиры, ни упыри, ни комары, ни другие кровопийцы, находящиеся в моей власти - она повелительно подняла руку и дверь в прихожей распахнулась.
Уходя, он увидел, что обычная квартира изменилась, превратившись в одну, огромную комнату, похожую на древний египетский или вавилонский храм и что и фигура богини и само, ставшее безмерным, помещение затоплены нестерпимо ярким лунным светом.
Он не помнил, как оказался на улице. Здесь уже не было никакой луны, она давно зашла, начинался хмурый ноябрьский рассвет. Накрапывал то ли снег с дождём, то ли дождь со снегом.
"Я сошёл с ума! Вот, оказывается, как сходят с ума" - сбивчиво думал он, бредя сам не зная куда по кривой узкой улочке.
На углу показалась небольшая старинная церквушка. "Может, зайти, свечку поставить?" В этот момент в толпе народа из церкви вышел Иван Павлович. Борис вспомнил их вчерашний разговор и обрадовался - вот человек, который его поймёт. Он - то читал Библию и наверняка знает кто такая Алука.
Он уже хотел было броситься к нему, но вид у Ивана Павловича был настолько расстроенный, что Борис невольно остановился. Шёл он еле - еле передвигая ноги и низко опустив голову. Борису даже показалось, что в глазах у него стоят слёзы. Ветер развивал его редкие, седые волосы. "Да он же без шляпы!" - вдруг сообразил Борис и тут же увидел на этой понурой голове маленькие аккуратные рожки. "Так значит правда!"
Вначале он подумал, что люди высыпали на улицу потому, что кончилась служба, но теперь, приближаясь к Ивану Павловичу, он понял, что толпа бушует вокруг него, плотно взяв в кольцо. Вот кто - то дёрнул его за лацкан лёгкого пальто, кто - то толкнул.
- Нечистый! Как есть нечистый! - бесновались какие - то бабки - С рогами в Божий храм! Ох, Господи!
- И как праведником прикидывался! Антихрист!
- Святотатство - то какое!
- Что здесь происходит? - спросил Борис у стоящей у ограды женщины.
- Да вот, зашёл на службу, вышел на середину храма, хочу мол люди перед вами покаяться. Снял шляпу, а там рога! Стоит перед нами сам Сатана. Ему батюшка говорит: "Изыди, нечистый!", а он ни в какую. Просит: не гоните меня из дома Божия! Ну, тут уже народ не выдержал, из церкви его выволок. Вон, ведут нечистого.
В этот момент несколько мужчин вывели упирающегося от потрясения Ивана Павловича за пределы ограды. Его добродушное лицо пошло красными пятнами и даже из далека Борису было видно, что его бьёт лёгкая дрожь. Мужчины пошли прочь. Иван Павлович обернулся в последний раз посмотреть на церковь. И тут из гущи толпы вылетел большой булыжник из тех, какими был вымощен тротуар, и попал ему прямо в голову. Иван Павлович рухнул на землю.
- Убили! - зазвенел над церковью высокий женский голос.
Только что бушующая толпа охнула и притихла. Борис прорвался к Ивану Павловичу, тронул его за плечо. Чуть повернулся в его сторону потускневший синий глаз, видно старик хотел что - то сказать, на губах запузырилась чёрная кровь, он хрипнул и затих.
- Всё, умер.
- Хороший он человек был, добрый - еле сдерживая слезы, сказал Борис.
- Всё может быть, кто его теперь знает. Ох, грехи наши тяжкие - перекрестилась женщина.
Былая злоба куда - то ушла и люди стояли поникшие, испуганные, начиная понимать, что натворили. Несчастный старик лежал в грязи на холодной земле свернувшись калачиком, рядом в луже крови валялась его шляпа.
- Смотрите, смотрите - закричал кто - то.
Тело Ивана Павловича стало съёживаться, уменьшаться, пока не осталась одна одежда, под которой что - то шевелилось. Стоявший рядом Борис наклонился, поднял пальто, под ним оказался... барашек. Белый - белый, как летнее облако. Он поднял голову, глянул на обступивших его людей осмысленным любящим взглядом и прокричав жалобно "Ме - е - е!" растаял в холодном воздухе.
- Агнец Божий! Это же был Агнец Божий! - закричали в толпе.
- Господи, а мы его... - запричитала женщина рядом с Борисом.
Люди падали на колени. Раньше бы Борис не поверил в то, что такое вообще может произойти, но теперь стоял молча, вспоминая безобидного Ивана Павловича. "Да, в этом мутном городе и не такое может приключиться" - подумал он и пошёл прочь думая, не происходит ли всё это с ним в страшном, тягучем сне.
Чёрный блестящий автомобиль совершенно бесшумно вынырнул из-за арки и еле успел притормозить, слегка задев Бориса, который не удержал равновесия и упал.
- Что с вами! - выбежавшая из машины девушка стряхивала с него грязный талый снег - Вы сильно пострадали?
- Нет. Я сам виноват - сказал он поднимаясь.
- Я так испугалась! - выдохнула она.
Он смотрел на неё, словно просыпаясь: перед таким красивым, полным здоровья и жизни лицом, на котором постепенно сменяли друг друга совершенно разные эмоции от огорчения и испуга до веселья и лёгкого кокетства, исчезли все мороки этой ночи и утра. В мире такой девушки не бывает богинь с кошачьими головами и людей с рожками. Там всё просто и ясно, как тёплый летний день.
Наверное, её мучило чувство вины, скорее всего она была не очень опытным водителем и такой роскошный автомобиль... Подарок богатого папы или поклонника? Он глянул на белый свитер из пушистой ангорки и забавную шапочку ему в тон: эта девушка не может быть содержанкой у какого - то бандита, так что, скорее жениха.
- Извини, что так получилось - мило улыбнулась она - Давай я тебя подвезу?
Он хотел было отказаться, но не смог, к тому же это был единственный за последнее время островок реальности и Борис ухватился за него.
- Куда? - спросила она, садясь за руль.
- На Невский.
- Ой, мне всё равно туда надо! - обрадовалась она - А конкретно куда?
- На "паперть" - сыронизировал он.
- Это где художники собираются?
Он кивнул.
- Так ты художник! Поэтому и не заметил меня - шёл погружённый в свои мечты!
Знала бы она, что это были за мечты! Он глянул на её разрумянившееся от мороза счастливое лицо - нет, ей лучше не знать.
- Я люблю художников. Я всё детство и юность провела в Италии, а там знают, что такое искусство и красота.
Она начала рассказывать ему о Ватикане, о галерее Уфицио, о Рафаэле и о похожей на этот город, но бесконечно более радостной и весёлой Венеции. Речь её была на удивление интересной, так что он увлёкся и перестал следить за дорогой.
- Ой, я заболталась и нас совсем не туда завезла! - машина вдруг резко остановилась, она опустила стекло и высунулась в окно - Ты не торопишься?
- Да нет, мне спешить не куда - ответил он, немного ошарашенный её умением ориентироваться на местности и в то же время обрадовавшись, что сможет ещё побыть с ней.
- Слушай, давай тогда завернём в кафе, я жутко проголодалась, а тут неподалёку вполне приличное заведение.
Борису стало неловко, ведь он вышел вчера из дома О - ля - ля покурить с пустыми карманами.
Девушка как будто почувствовала его колебания:
- Плачу я! И без возражений - это задаток, ты напишешь мой портрет!
- Нет, я так не могу, мне неудобно.
- Глупости, я тебя нанимаю! Давай отпразднуем сделку. Только портрет должен быть ге - ни - аль – ным! – подчёркивая последнее слово улыбнулась она.
В кафе, а скорее это был дорогой претенциозный ресторан со сложным заковыристо - французским названием и причудливым интерьером, кроме них других посетителей не было. Они сели в затемнённом углу, на высокий кожаный диван, девушка залепетала что - то официанту и через минуту на столике появились две тонких фарфоровых чашки с ароматным кофе и необыкновенно красивые пирожные.
- Мы же так и не познакомились - улыбнулась она - Меня Анна зовут, а тебя?
- Борис.
Он смотрел, как она с наслажденьем откусила пирожное, втянула губами поплывший крем. Ела она с таким заразительным аппетитом, что он тоже расслабился и наконец - то почувствовал себя свободно. Он думал такие красавицы день и ночь следят за своей фигурой, не употребляя ничего тяжелее листового салата, а Анна доедала второе пирожное, подбросив в кофе ещё одну ложку сахара. Она поймала его взгляд:
- Я давно сделала для себя один вывод - если ты что - то делаешь с настоящим удовольствием, то это пойдёт тебе лишь на пользу! Поэтому я делаю только то, что мне нравиться - засмеялась она.
Но тут же её смех застыл. В зал вошёл прихрамывая высокий хорошо одетый мужчина с надменным выражением лица. Анна быстро вынула деньги из сумочки, положила их на стол:
- Пошли, вставай, здесь есть ещё один выход - почти прошептала она и опять засмеялась, запрыгнув в автомобиль и подкрашивая губы в зеркальце заднего вида:
- Только его мне и не хватало! Что же, придётся тебя быстренько подбросить и по домам. Но моё предложение в силе - она протянула ему сверкнувшую золотом визитку - Придешь завтра в семь вечера по этому адресу - и улыбнулась - Ну вот мы и приехали.
Он вышел и чёрный, обтекаемый как капля ртути, автомобиль рванул прочь.
Хмурый Гавр раздражённо копался, перебирая свои пёстрые картинки, и делал вид, что Бориса в упор не замечает.
- Привет!
- Ты где три дня пропадал? Мы думали случилось что: на пол часа покурить вышел!
- Каких три дня, Гавр, ты что? Это же вчера было!
- Вчера? Ты что курил?! Три дня тебя ищем. Был бы это Лёня или Сеня или Комар - тогда ничего, а это только что пацан приехал - кто знает, что с тобой случиться могло!
Борису польстило, что в этом чужом городе о нём кто - то думает, всё - таки Гавр настоящий друг. И в то же время поразило то, что куда - то выпало целых три дня из его жизни, скорее всего их похитила Алука, превратив в одну бесконечную лунную ночь, но не рассказывать же об этом уличному художнику?
- Кстати, слышь, ходил Семён в этот твой "Парадиз", а его и след простыл. Да, говорят, никогда и не было.
- Как? Он адрес, наверное, перепутал. Я же недели три назад там был.
- Не знаю где ты был, но на углу Невского и Литейного никакого "Парадиза" не существует.
Реальность опять приподымала свой краешек, а за ним смеялась и нахально скалилась темнота.
Он решил сам всё проверить и пошёл по знакомому адресу. Да - вывески больше не было, солидная дверь заперта. Он подёргал бронзовую ручку, постучал - тишина. Только сбоку под дверью на сыром бетонном полу сидела молоденькая маленькая крыса и смотрела на него весёлыми чёрными глазками.
- Что смеёшься! - расстроено топнул он на неё ногой, и она убежала, юркнув в широкую трещину в стекле пыльного подвального окна.
"Да, мошенник этот Виталий Генрихович" - равнодушно констатировал Борис и побрёл домой к О - ля - ля, сам удивляясь, что не переживает так сильно, как это было бы раньше, о судьбе своих работ.
На пороге его встретил заплаканный хозяин:
- Успел, на похороны успел! Иван Павлович - то умер! Сердечный приступ. Упал прямо на улице, нам люди потом рассказали. Мы его с Фёдором два дня искали - нигде нет! В милицию пошли, а нам только пальто и шляпу выдали - мол, в морге какая - то неразбериха произошла и его как бомжа кремировали, документов - то не было. Вот теперь то ли хороним, то ли поминаем.
В квартире на видном месте стоял стул, на котором висели пальто и шляпа, рядом на столе стоял стакан водки, накрытый куском хлеба.
- Вот так - был человек и как не бывало!
Борис хотел было сказать, Что Иван Павлович не совсем умер, вернее умер, а потом воскрес, но вовремя остановился - кто ему поверит?
Ночью ему приснилась Анна. Во сне она, сияющая и обнажённая, сходила с картины Боттичелли "Рождение Венеры". "Так вот на кого она похожа!" - осенило его. Только у его, сновиденной, Венеры в длинных прядях блестящих волос вились и переплетались живые чёрные змеи, а она беспечно смеялась.
Проснулся он с тяжёлой головой. Подошёл к окну - везде лежал чистый белый снег. Зима пришла снежная, даже какая - то сувенирная, на радость приезжим туристам. Он повертел в руках маленький, сверкнувший золотом, прямоугольник, прочёл.
- Дядь Вася (так на самом деле звали О - ля - ля), а где это - Большая Дворянская?
- Большая Дворянская... Большая Дворянская... Тьфу ты, понапечатают визиток! Это же улица Куйбышева, её так ещё до революции называли. Тоже мне, вспомнили, новые дворяне! Доедешь на метро до Горьковской, потом дойди до Троицкой площади, а там уж такие грибы, что только на месте разберёшь.
Он долго искал нужный дом. Когда же, наконец, случайно наткнулся на него, не сразу разглядев номер в липких петербургских сумерках, то сильно удивился тому, что сорок минут кружил вокруг, в упор не замечая солидного здания, похожего на дворец екатерининского вельможи. Широкая лестница вела к огромной парадной двери. Ни таблички, ни звонка. Больше всего этот дом был похож на музей, а музеи в это время были уже закрыты.
"Она что, разыграла меня?" - с недоумением подумал Борис, но всё - таки постучал и замер, прислушиваясь к мёртвому, ничем не нарушаемому молчанью. В тот момент, когда он совсем было собрался уйти, дверь неожиданно открылась. На пороге стоял тот самый высокий мужчина, который спугнул их в кафе. Теперь Борис мог разглядеть его лицо - оно оказалось красивым, но какой - то сумрачной и холодной красотой. На малейшего движения: ни удивления, ни досады, ни возмущения не проскользнуло на нём при виде неожиданного гостя.
- Я... Меня пригласили... Вот - и Борис протянул ему визитку.
Тот бегло взглянул на неё:
- Подождите здесь - и легко, чуть прихрамывая, поднялся вверх по лестнице.
Борис огляделся: хозяева, видно, решили сохранить старинный интерьер: перед ним был огромный вестибюль с мраморной, красиво изогнутой, лестницей, стенами, покрытыми таинственно отсвечивающими зеркалами и позолотой, красными коврами и гроздью свисающей с круглого купола потолка люстры. "Неужели тут и правда живут?" - успел удивиться он и тут же услышал за спиной знакомый весёлый голос:
- О! Вот и мой художник пришёл! - она появилась не с парадной лестницы, как он ожидал, а незаметно возникла у него за спиной.
Его обдало горячей, солнечной волной. В ней была та необъяснимая, таинственная составляющая, "харизма", которая словно магнитом притягивает к себе людей, заставляя их поверить, что и сами они и весь мир становятся ярче, интересней, жизнерадостней, попадая в поле зрения обладающего таким даром человека.
- Пойдём, я покажу тебе, как меня уже рисовали - улыбнулась она ему и повлекла на верх. Пройдя через анфилады комнат, они вдруг оказались в пустой зале с округлым сводом, стены которой были оббиты чёрным бархатом. Здесь не было даже окон, только, подсвеченные бронзовыми бра, висели несколько картин. Одна из них была хорошим классическим портретом Анны, сделанным крепким ремесленником: она сидела в белом платье, в бриллиантах, с заколотыми сзади волосами. Вторая принадлежала кисти явно более талантливого, очень эмоционального и экспрессивного художника, к сожалению, она была не закончена - определённо чётко на ней были прописаны только глаза - мятежные, живые, придававшие её лицу несвойственное ему демоническое выражение, и потому жуткие.
- Он не окончит его никогда - неожиданно погрустнев, сказала Анна - И почему все самые талантливые люди или рано умирают или сходят с ума?
Борис промолчал, испытав что - то вроде ревности к неизвестному художнику.
Третий портрет был старинный, тёмный, в крытой позолотой тяжёлой раме. Он подошёл поближе. Парадная парсуна какого - то крепостного художника. Дама в фижмах, парике и кружевах имела явное, фамильное сходство с Анной.
- Твоя пра - пра - бабушка?
Она стояла напротив, одетая очень просто - в белую блузку и джинсы и безумно далёкая от женщины в кружевах.
- Ты мне льстишь! Я не знаю так подробно историю своего рода, но среди моих предков точно не было русских дворян. Просто купила по случаю, чем - то она мне понравилась. А что, похожа на меня? - лукаво усмехнулась она.
- Очень!
- Представь, что ты целуешь мою пра - пра - пра - и она неожиданно легко и естественно привлекла его к себе.
- Анна, не забывай, у нас сегодня ещё есть дела! - неожиданно раздался голос у него за спиной.
Открывший ему дверь высокий человек, как ни в чём не бывало, вошёл в чёрную залу, окинув Бориса тяжёлым, холодным взглядом.
- Я бы попросил вас не задерживаться - резко развернулся он и вышел.
- Это Вадим, мой брат. Не обращай внимания, он реально ужасный зануда.
"Брат! Как я не догадался раньше! – обрадовался Борис - Совершенная красота - только у неё живая, искристая, а у него холодная, каменная, но сразу видно - брат и сестра".
- Нам и правда, сегодня вряд ли придётся рисовать. Давай начнём завтра - нежно, едва касаясь щеки, поцеловала она его.
Он вышел на улицу пьяный от счастья, даже не заметив, как добрался до дома. В тёмной прокуренной парадной навстречу ему выплыло расплывчатое светлое пятно, которое неожиданно сложилось в отвратительно жуткую старуху. Беззубо улыбаясь, она шла прямо на него, бесстыдно вывалив огромные голые груди:
- Ну, поцелуй меня - и тянула синие мёртвые руки.
Борис застыл, прижавшись к исписанной ругательствами стене, не в силах закричать. Тут сверху раздались шаги, старуха вздрогнула в тёмном воздухе и исчезла, как не бывало.
У О - ля - ля продолжали что - то отмечать. Проводы Ивана Павловича, похоже, перешли в какое - то другое, не менее достойное этого, событие.
- А ты что такой мрачный сидишь? - крикнул ему краснорожий мужик, завсегдатай застолий О - ля - ля.
- Это он "безумную Лизу" сегодня встретил - махнул рукой хозяин.
- Ту, что лет сто назад тут из окна сиганула?
- Её самую. Видишь, никак не угомониться, всё мужикам является. Она с племянницей сиротой жила, где - то на окраине, комнаты сдавала - стал он объяснять историю приведения ошарашенному Борису - Въехал к ним молодой чиновник и обе в него влюбились. Он, конечно, выбрал молодую. Поженились они и в этот дом переехали, от темпераментной тётушки подальше. А она от одиночества совсем сума сошла, пришла к ним, в дверь позвонила, да из окна в парадном на глазах у племянницы и выбросилась. Теперь ходит, подстерегает одиноких мужиков и кидается к ним с объятьями. Её местные "безумной Лизой", в противовес "бедной", карамзинской, прозвали.
- Я её тоже видел: страшная такая голая старушенция! - добавил Семён.
- Да тебе с перепою и не такое померещиться - заржал краснорожий.
Борис же давно думал об Анне, а вовсе не о "безумной Лизе".
- Ну, и что это будет - портрет прекрасной дамы? - смеясь, спросила она его, когда на следующий день он пришёл с красками и этюдником.
На этот раз дверь ему открыл настоящий лакей в камзоле и на красных каблуках. Сама Анна тоже была одета довольно причудливо: в какое - то длинное летящее платье или пеньюар и ярко-алую накидку без рукавов из тяжёлой, ползущей по полу красивыми складками парчи. Роскошные золотистые волосы были наполовину распущены, наполовину закручены во множество переплетающихся кос, в этом виде она ещё сильней напоминала боттичеллевскую Венеру.
- Я сегодня так, по - домашнему, - лукаво улыбнулась она - Можешь расслабиться, мы одни. Вадима не будет, у него дела.
"По - домашнему? В костюме красавицы Ренессанса? Похоже, она просто дурачит меня" - он посмотрел на её юное лицо - "Да она играется как дитя, изображая роковую красавицу!"
- Пойдём! Ну, давай же, иди сюда! - крикнула она ему уже с лестницы, словно приглашая и его включиться в эту игру.
Мягкие, вышитые золотом тапочки с загнутыми носами бесшумно скользили перед ним по узорчатому паркету, и он еле успевал за ней, летя через анфилады комнат. Одна, вторая парадные залы, зимний сад, ещё одна кованая лестница, опять зала и вдруг она рухнула на неизвестно откуда взявшуюся кровать с балдахином, более похожую на гигантский трон, почти провалившись в её мягкую глубину. От прыжка - паденья один узорчатый тапочек слетел с её ноги, бретелька платья спала с плеча и обнажилась необыкновенно белая, округлая грудь с нежно-розовым соском. Она рассмеялась, укутываясь в разбросанные на кровати шелка и увлекая его за собой. Он прильнул губами к этой сладкой, похожей на полный кубок груди, почувствовав тёплый запах тела и пушистых волос. Она была бесстыдной, даже порочной, но это воспринималось в ней как детская открытость и беспечность. Под затканным звёздами балдахином звенел её весёлый смех.
- А рисовать? - спросил он, когда устав они лежали обнявшись.
- Рисовать?! - засмеялась Анна - Завтра придёшь. Ты же придёшь сюда? - не сомневаясь в его ответе, уверенная в своей власти, сказала она и сладко потянулась - А теперь я хочу спать. Я люблю спать одна - сонно пробормотала она, отворачиваясь и укутываясь в яркий кокон шёлковых простыней.
Он понял, что ему лучше уйти и тихо вышел из комнаты. С трудом припоминая их путь, он пробрался сквозь череду тёмных, пустынных зал, на каждом шагу боясь столкнуться с Вадимом, вдруг тот всё же успел вернуться. Но нигде никого не было. Дом словно вымер. Должны же здесь быть ещё какие - то люди, куда делся тот лакей на красных каблуках? - удивлялся он, оглядывая пустой вестибюль. Гулко засипели огромные старинные часы, размеренно качнулся тяжёлый маятник и отбил двенадцать раз. "Ого, уже поздно!" - подумал Борис и, еле справившись с устройством входного замка, вышел на улицу. Дверь за ним с шумом захлопнулась.
Было темно, фонари на улице не горели, дом погрузился во мрак. Он хотел было вернуться, но стало как - то неудобно перед Анной. Так что, он сделал шаг в темноту и остановился, пытаясь сообразить, куда двигаться дальше. В этот момент из мрака выехала машина похожая на милицейский УАЗ. Яркий свет фар ослепил глаза.
- Гражданин, предъявите документы!
Борис машинально полез в нагрудный карман куртки, но тут же вспомнил, что оставил паспорт дома.
- У меня их сейчас нет.
- Пройдите в автомобиль.
Он двинулся на голос, забрался в салон, надеясь, что всё объяснит и сможет договориться. Но только он сел как двери захлопнулись, и машина на дикой скорости рванула с места.
- Куда вы меня везёте! Я возвращался от знакомых, они могут подтвердить мою личность!
- Вы нарушили комендантский час.
- Я не знал ни о каком комендантском часе! Остановите, дайте мне выйти!
Он пытался понять, куда его везут, но за окнами была кромешная тьма.
- Выпустите меня!
В ответ молчанье. Он оглядел салон. Кроме водителя впереди на пассажирском сидении был ещё один мужчина. Тонкий ремешок портупеи впивался в широкую упитанную спину.
- Может, договоримся?
- О чём нам с тобой договариваться? Без документов. одежда какая - то странная, явно заграничного производства. Скромнее нарядиться не мог? Шпион! Николаич, точно - шпион! - горячился водитель.
У Бориса голова пошла кругом: какой шпион? Какой комендантский час? Куда везут его эти люди по тёмным, безжизненным улицам? Никакие они не милиционеры, те бы вытрясли из него сотку - другую и отпустили с миром. Он сел в машину к каким - то сумасшедшим сектантам или садистам, сейчас его убьют и разберут на органы. Он схватился за ручку двери и попытался выпрыгнуть на ходу.
- Сидеть, контра! - завопил громила с пассажирского кресла, повернулся и ударил его чем - то тёмным и тяжёлым по голове.
Очнулся он от того, что нестерпимо яркий свет резал глаза. Он был в комнате с грубо оштукатуренными белыми стенами. За столом напротив сидело три человека: бледный толстяк в форме, усталый мужчина с усами и крупная женщина с арийской тяжёлой челюстью и холодными глазами.
- Фамилия, имя, отчество - спросила женщина.
- Петров Борис Александрович.
- Полных лет.
- Двадцать два.
Шла обычная процедура допроса. "Но за что меня? Может те, в машине, оговорили?"
- Давайте я вам всё объясню, это недоразумение какое - то! Я шёл от своей знакомой...
Мужчина с усами резко подобрался: в глазах вспыхнул злобный огонь, спокойно лежавшая на столе рука сжалась в кулак. Он подался вперед, и Борис увидел, как нервно заходили желваки на худом желчном лице:
- Здесь говорим мы! Ты понял, гнида недорезанная!
В его голосе была такая угроза, что Борис смирился.
- Год рождения.
- Тысяча девятьсот семьдесят восьмой.
- Я что сказал! Ты что, не понял? Мы с тобой здесь не в игрушки играем!
"Что, что он от меня хочет?" - запаниковал Борис, не понимая в чём виноват. И тут взгляд его остановился на фуражке с кокардой, принадлежавшей толстяку. На фуражке сияла красная звезда. Рядом на столе лежала картонная папка "Дело" и стоял чернильный прибор с перьевой ручкой. На стене, над головами тройки висел портрет вождя всех народов Иосифа Сталина.
"Так это розыгрыш!" - даже обрадовался этому открытию Борис - "Кто - то из Аниных поклонников или даже брат решил меня разыграть! Кто знает, что может прийти в голову человеку с деньгами!" - он вспомнил программу "Городок", в которой талантливые комики глумились над ничего не подозревающими гражданами - "Может, меня снимает скрытая камера, а актёры стараются во всю, что бы я поверил, что попал в другое время, растерялся, испугался и начал просить пощады. Нет уж, не дождётесь!" - он решил подыграть, сломав им весь сценарий, - "Какой же год назвать?" - и он ляпнул на вскидку:
- Тысяча девятьсот пятнадцатый.
- Что делаешь в Ленинграде? - обмяк мужчина с усами.
Дальше Борису стало даже не интересно: усатый и женщина сами попеременно вели его в нужном направлении. Ему оставалось только подтверждать: "Да, иностранный диверсант, да - заброшен в город с целью разведать стратегически важные объекты врага". Толстый еле успевал записывать, макая ручку в чернильницу. На лице усатого постепенно проступало лёгкое недоумение. Женщина явно скучала. "Ага, поняли, что я их раскусил! Что, неинтересная вышла игра?"
Однако, допрос шёл ещё два часа. Наконец, усатый поднял чёрную трубку:
- Смирнов, Коваль, ко мне!
В комнату вошло двое военных с винтовками.
- Слабак - сцепив руки за спиной усатый вышел из - за стола и отвернулся к стене, сказав устало - Расстрелять.
"Сейчас они выведут меня во двор, пальнут холостыми, а я даже не вздрогну и у этого спектакля будет полный провал" - усмехнулся Борис и повернулся к красноармейцам:
- Ну, ведите меня!
И тут же оторопел: ослеплённый ярким светом настольной лампы он не сразу разглядел их лица, а теперь получил такую возможность, только лиц у них не было - вместо них зияли провалами пустые глазницы, кое - где пожелтевшие черепа облепляли куски ещё не до конца разложившейся плоти.
- А ну, шагай! - крикнул один из них и со всей силы толкнул его прикладом винтовки.
"Они что, не успели понять, что давно умерли? А вдруг, они действительно могут меня расстрелять?"
Они волокли его по длинному, безжизненному коридору, и бежать было не куда. Какой - то лабиринт: переходы, решётки, гулкие лестницы, комнаты, которые мертвецы открывали и вновь закрывали за собой. Вниз, вниз, вниз. Он решил, что спит и попытался проснуться, ущипнув себя за руку, но это было бесполезно. Наконец, они спустились в огромный, гулкий подвал где - то глубоко под землёй. Пахло сыростью и тленом. Мертвец распахнул ещё одну дверь, его напарник втолкнул в неё Бориса. Тёмная комната, наклонный пол, жёлоб широкой трубы, плеск воды где - то совсем близко. "Как у них всё рационально" - успел подумать он - "Выстрелов не слышно, труп в Неву, кровь стекает туда же по жёлобу". Его прислонили к липкой сырой стене. Он зажмурился от громкого, страшного звука выстрела, огромный гулкий колокол зазвучал в его ушах, он нарастал, как круги на воде, вибрировал, проходя через Бориса, и тот то - ли умер, то - ли потерял сознание.
Очнулся он на гранитном парапете, у самой Невы. Наступало серое утро. "Опять чертовщина!" - тряхнул он головой и побрёл, оглядываясь по сторонам. Голова болела, жутко ломил якобы прострелянный красноармейцами висок.
Выслушав эту полусумасшедшую историю, Гавр серьёзно посмотрел на него:
- Хорошо, что отпустили. Есть такая байка, мол, ездит по городу призрак - воронок из Большого дома - кого они забирают тот, считай, пропал навсегда. Так что тебе повезло. Всё тебя по ночам носит: то бабы голые, то чекисты тебе мерещатся! - неодобрительно добавил он.
Добравшись до постели, Борис мгновенно рухнул на неё и проснулся только в пять часов вечера, сразу вспомнив, что должен быть у Анны. Стал одеваться и вдруг на пол из кармана джинсов с тяжёлым стуком выпала увесистая пачка денег. "Я что, ограбил банк?" – не доверяя ни собственной памяти, ни в каком угодно направлении меняющейся реальности подумал он - "Не могли же мне это подбросить те сумасшедшие чекисты?". Но потом перед ним всплыло прекрасное сияющее лицо - "Аня! Конечно она!". Для неё эти деньги были чистой ерундой и всё - таки он почувствовал себя неприятно, решив, что сегодня же отдаст их.
- А ты не любишь денег! - рассмеялась она - Сейчас это огромная редкость. Что же, мне это нравиться! Но это был задаток.
- Слишком много.
- Сколько же стоит мой портрет?
Ему хотелось сказать: "Нисколько, это подарок" - ведь в сущности, он был просто по уши влюблённым мальчиком, но сумма, которую дали ему в дорогу родители, кончалась, работы не было и нужно было чем - то платить за квартиру О - ля - ля:
- Пятьсот рублей – наконец, проговорил он. Эта скромная оплата позволила бы ему кое - как свести концы с концами.
- Три тысячи и не спорь, а то я обижусь! И ты начинаешь рисовать мой портрет с условием, что возьмёшь деньги прямо сейчас! - строго сказала она - Вот Вадим просто помешался на деньгах: купли, продажи, сделки, договора. А жить когда? - обратилась она к брату, с мрачным видом проходившему мимо.
Она вела себя так, как будто между нею и Борисом вчера ничего не было. Он думал, что она встретит его смеясь, в том же причудливом наряде, но сегодня на ней было простое бежевое платье, которое украшал только каскад распущенных по плечам волос. И, надо признать, что и в этом виде она была безумно, неестественно хороша. Он ещё не видел её такой серьёзной. Сколько же ей лет? Восемнадцать, двадцать, двадцать пять? Что - то было в её лице, что он видел ещё у кого - то, какая - то особая печать... Ах, да, Женя! У неё были такие же не по возрасту взрослые глаза. Только у Жени они такими оставались всегда, а у Ани становились в тот момент, когда она переставала улыбаться. И тогда в них появлялось что-то холодное и даже жестокое. "Она никогда не полюбит меня!" - резануло его сердце дурное предчувствие, когда он впервые почувствовал на себе такой взгляд, но он тут же прогнал его прочь.
Она села у высокого расшторенного окна, спокойный зимний свет проникал в комнату, особенно вещественно выявляя все предметы и чётко обозначив черты её лица. Он приготовил краски, выставил мольберт, внимательно посмотрел на неё и ... растерялся. Красота, изображённая реалистично, скучна. Как передать то, что делает это лицо таким живым и прекрасным: блеск в сияющих чёрных глазах, особый, больше никому не свойственный изгиб рта, в любой момент готового сложиться в улыбку, на мгновение приливающий к коже и резко отхлынывающий, делая её необыкновенно белой, румянец. Ему показалось, что одновременно существуют две, или даже три Анны. У неё не было постоянного, характерного выражения лица. Вот оно дышит юностью и сияет улыбкой, а через минуту поражает строгостью античной камеи: тени от густых ресниц залегают у глаз, рельефней выступают высокие скулы, тяжелеет точёный подбородок. Лиши её этого, и получиться кукла, красивая кукла с тонкими, но обычными для красавиц чертами.
Работа не шла. И чем больше он правил и записывал, тем грустнее и задумчивей становилась она. Внизу несколько раз хлопнула дверь, забубнили чьи - то голоса.
- Хватит на сегодня, пора заканчивать! - встрепенулась Анна - Надеюсь, завтра у тебя получиться гораздо лучше - и, даже не поцеловав его на прощанье, вышла из комнаты.
Он спускался по парадной лестнице. Внизу Вадим разговаривал с каким - то человеком, тот горячился, отчего особенно остро вибрировал его тонкий писклявый голосок, хорошо знакомый Борису:
- И это мне приказывает она! Где ей, я говорю, где ей до вас! Вы здесь истинный хозяин! Почему надо так хранить его неприкосновенность? Скажите, я же имею право, я же всё - таки Комар?
- Если будешь работать на меня, то полное. А эту дамочку можешь не бояться - она здесь никто - сухо ответил Вадим.
Комар увидел Бориса и завертелся, зазудел вокруг него:
- И ты здесь? Какими судьбами? Вот мой друг, я только что рассказывал о нём! Талантливый художник!
- Да, я об этом уже осведомлён - криво усмехнулся Вадим - Но продолжим...
- Извини, друган, нам тут надо переговорить – нервно дёргаясь пожал Борису руку Комар тонкой, влажной от волнения, лапкой.
«И что он перед ним так лебезит?» - удивился Борис.
Грустный шёл он по улице. Благодаря Анне можно было больше не беспокоиться о деньгах, но его терзало её внезапное охлаждение. Где - то глубоко прятался страх, что она разочаруется в нём. И это пугало его больше, чем зыбкий туманный город, куда он попал, и угроза собственного сумасшествия.
Он уже давно понял, что заехал на том странном поезде не туда или просто от стресса и смены климата в нём пробудилось скрытое безумие, и он только изредка выныривает на поверхность реальности. И если вначале сам этот город удивлял и привлекал его, напоминая волшебную шкатулку с драгоценностями, где любая улочка или дом готовят свой сюрприз, и даже спальные районы, на первый взгляд такие же как в других городах, имеют привкус особого, оторванного от земли и этим симпатичного бесприютного быта, то теперь он смотрел по сторонам сумрачно и немного враждебно. Гладкая петровская «першпектива», почти полностью лишённая растительности, напоминала ему шахматную доску, на которой маленькой, еле заметной фигуркой (тешь ни тешь свои амбиции, а всё – таки пешкой) движется он – Борис. А над ним висит похожее на кусок старинного шёлка тяжёлое серое небо.
Даже нарядные фасады уже не обманывали его своей торжественной красотой. Он знал, что за ними скрываются самые обычные, и довольно запущенные дома, только при выходе на Невский напустившие на себя помпезный вид. Всё это рождало ощущение гигантских театральных декораций, ещё более усиленное тем, что некоторые, подвергнутые реставрации, дома были закрыты огромными, во всю стену баннерами с изображением собственных фасадов или укутаны ядовито-зелёной сеткой. Такой вселенский, находящийся в вечном движении и постоянно меняющий декорации театр, где не понятно какая тебе сегодня выпадет роль.
Незаметно он набрёл на какую-то забегаловку, от которой шёл смешанный запах рыбы, пива, кофе и жареных пирожков и тут же почувствовал, как сильно проголодался. За одним из столиков он увидел знакомую бородатую физиономию. Физиономия, уже несколько пьяная, расплылась в радостной улыбке:
- Привет, художник! И ты здесь? Давно приехал?
- Да вот, уже месяца три...
- А что же ко мне не явился?
- Я звонил...
- И что? Трубку что ли не брали? Ещё бы набрал! У меня Натаха щас целыми днями дома сидит, матрёх лабает.
- Но там какая - то Луиза Карловна ни чего не слышит, а Мария Семёновна...
На лице Володьки, а это был именно он, отразилось неподдельное недоумение:
- Ты куда звонил, дурилка картонная?
Борис назвал заученный номер.
- Я же давно оттуда съехал! Я тебе чё, ещё тот телефон по - пьяни дал? Ё - моё!
После второй кружки пива Володька задумался и сказал:
- Я только одного не понимаю - когда я из коммуналки съехал, её один новый русский купил, всех расселил. Какая, к чёрту, Луиза Карловна, я о такой и не слышал? А Мария Семёновна у нас была. Только она в коляске сидела, парализованная, и умерла, когда я совсем маленьким был. Говорят, актриса была, у Товстоногова играла, - талантище! А я так её застал, растением.
- А отчество у тебя Васильевич?
- Ты откуда знаешь? - погрустнел Володька.
Они посмотрели друг на друга как два заговорщика, хранящие информацию, которую нельзя обсуждать.
- И как он там живёт, в этой коммуналке, этот мудак новорусский - не выдержал Владимир - Я там почти каждую ночь не спал, слушал: вот тапочки шуршат - Иосиф Давыдович в туалет шаркает, свет включает, задвижкой щёлкает. А сам, сволочь, пять лет как помер!
- Может, он сам того - сказал Борис и кивнул неопределённо.
- Может! - заржал тот - Умер, а привычка приобретать недвижимость осталась. Так что, к нам?
- Да нет, я уже устроился.
Они хлопнули по рукам и расстались друзьями.
Несмотря на то, что было довольно холодно, Борис решил ещё прогуляться: морозный ветер выдувал из головы мрачные мысли. Так, постепенно, дошёл он до Литейного моста. Уже стемнело. В небе показалась небывало багровая, тревожная луна, от Невы дул сырой, до костей пронизывающий ветер. Людей не было, только как вторая, огненная, река лились по мосту гирлянды фар летящих в ночь автомобилей. Закрываясь от всепроникающего ветра и наслаждаясь свободой одиночества, он раскурил сигарету, глядя в блестящую, лакированную рябь воды.
Неожиданно она потемнела, закружилась и вдруг превратилась в огромную и всё увеличивающуюся воронку, центр которой оказался где-то на середине реки. Воронка росла, всхлипывала, кружилась, поднимаясь вверх, к луне, и странным образом втягивая в себя голубоватый блеск звёзд, не отражая ничего: ни мягкого света фонарей, ни ярких огней машин, ни великолепного багрянца луны.
- Огонька не найдётся?
Загипнотизированный необычным явлением, Борис вздрогнул от неожиданности. У него за спиной стоял коренастенький невзрачный мужчина в сером китайском пуховике. Борис молча щёлкнул зажигалкой. Тот прикурил. Обыкновенный работяга лет за сорок, с усами и намечающейся лысиной. «Он что, ничего не замечает или ему всё равно?» - удивился Борис, глядя на его мрачноватое, замкнутое лицо.
- Спасибо, друг.
И не совсем твёрдой, возможно, пьяной походкой странный мужик побрёл по мосту, держа в пальцах забытую сигарету и разговаривая с самим собой вслух:
- Кто я?... Куда… Зачем я иду? Кто я? Как я устал… Как я устал…
Дойдя до середины, поравнявшись с продолжавшей расти и кружиться воронкой, почти достававшей уже до перил моста, он остановился и всем телом повис на узорной ограде. Затем тяжело перевалился через неё и свалился, исчезнув навсегда, в чёрный, притягивающий звёзды водоворот. Тот завыл колющим ветром, закружил с неистовой силой и исчез так же внезапно, как появился. И вновь на поверхности, искрясь разноцветными огнями, лежала чёрная лаковая рябь.
В первый момент Борис, крича о помощи, кинулся бегом туда, где только что стоял мрачный мужик. Нужно было звать милицию, спасать. Но потом глянул на спокойную воду и засомневался: а был ли тот на самом деле или ему только привиделось? И как рассказать про странную воронку, втягивающую свет звёзд. Он помедлил… Может, и не было никакого мужика? Теперь он сам уже сомневался в его существовании. Да и что изменят все эти крики и суета? Если он и был, то давно сгинул. Борис выбросил истлевший в руке окурок и пошёл прочь.
- Ты, парень, так совсем с ума сойдёшь - сказал Гавр, входя в комнату, все стены которой были завешаны портретами Анны от предельно реалистичного до абстрактного - Да, крепко она тебя взяла - протянул он - Красавица, я думал сейчас таких и не делают. Не льстишь? Понятно, иначе не попался бы. У такой и мужик солидный должен быть, с толстой цепью и в красном пиджаке, этакий новый русский. Не боишься? - повернулся он к Борису.
- Никого у неё нет!
- Ой, ли? - недоверчиво посмотрел Гавр на его побелевшее от ревности лицо.
- Ничего ты не понимаешь! - высунулся из коридора О - ля - ля - Пусть даже и так! Влюблённость это хорошо - творческий человек гореть должен! Вот я в его годы...
- Да ты все свои годы с бутылкой в обнимку пролежал.
- Алкоголь тоже способствует творчеству! Зато ты всю жизнь синие зады прорисовал. Это сейчас, он, Борис, на зелёный цвет перешёл, а так всё синим мазал.
- Это был как у Пикассо, определённый период. А ты вообще ремесленник, помнишь, как ударников производства рисовал?
- Так я хотя бы в лицо.
- У некоторых жопа выразительней!
- Давно бы остановился - перевел разговор в мирное русло добрейший О - ля - ля, обратившись к Борису - Чем тебя вот этот или вон тот не устраивает?
- Не она всё это, не она! - за время работы над портретом его собственное лицо осунулось, черты заострились, глубокие тени легли у глаз.
Он - то понимал что всё это только эскизы, неверные изображения куда более сложного и совершенного облика, а что - то главное в нём постоянно от него ускользает, без этого же она была не она. И Анна, и это было главным, то же это знала и смотрела на его работы грустно и как будто выжидающе.
- Ты мой придворный художник - шутила она - Так и будешь рисовать меня до самой смерти!
Каждый раз, идя к ней, он не мог угадать, как его встретят - с любовью или равнодушным холодком. И это ещё сильней затягивало его, подчиняя все мысли и чувства.
Под стать хозяйке странным был и её дом: с мрачным, погружённым в непонятные деловые махинации братом, излишней роскошью, и то появляющейся, то неизвестно куда исчезающей прислугой. Впрочем, странности последней Борис для себя объяснял тем, что ещё совсем недавно никакой прислуги в России в помине не было и теперь каждый из персонала изгаляется как может, исходя из своих представлений о профессии. Так высокий пожилой лакей, тот самый, на красных каблуках, обращался к Вадиму и Анне не иначе как "Ваше сиятельство - с", так залихватски произнося это конечное "с", что видно было, что на это ушли годы тренировки. Полная девушка с косой носила тёмное платье в пол и называла Анну не иначе как "голубушка" и "сударыня". Повар - итальянец с бравыми усами вообще не говорил по-русски, на что Анна смеялась:
- Сто лет талдычу, а он "здравствуйте" сказать не может! Дурака учить только портить - и объяснялась с ним на его родном языке, который Борису казался музыкой.
Ясно было только одно - вся её жизнь сплошная игра.
- Погоняем! - кричала она, прыгая в свой чёрный сверкающий автомобиль и разгоняла его до бешеной скорости, пролетая на красный и уворачиваясь от других машин и растерянных пешеходов.
- Аня!
Она сбавляла скорость и притворно - пугливо замирала, шутливо на него косясь. Но на самом деле ему нравилась её безумная смелость - как будто она была бессмертна. Однажды она при нём залезла на ограду довольно высокого, обледенелого моста и прошла по ней, чуть балансируя руками, легко, как балерина. У него сердце замирало от страха, а она беспечно смеялась.
В следующий раз он никак не мог оттащить её от автомата с игрушками. Она кидала монету за монетой, так переживая и горячась, что вокруг собралась толпа зрителей, сочувствующих ей в попытке вытащить из стеклянного куба криво сшитого дешёвого медвежонка. Он бегал, менял купюры мелкими монетами, а она твердила:
- Ещё, ну, ещё. Сейчас я его вытащу!
Когда же, наконец, ей это удалось, она усталая кинула игрушку на заднее сиденье автомобиля, где та долго потом валялась, забытая и ненужная. "Вот так когда - нибудь она бросит и меня" - думал Борис, натыкаясь на неё время от времени, и каждый раз ощущая внезапную тяжесть.
Но всё же, он любил вот так вместе с ней бродить по городу, находя потаённые, не открытые туристами места. Особенно полюбился Анне один причудливый подвальчик, где посетители, куря сигары в длинных мундштуках, лежали на мягких удобных диванчиках, перемежающихся с простыми деревянными столиками и стульями, а на небольшой эстраде кривлялись или мужчина в костюме Пьеро или длинная босая женщина, слегка прикрытая тканью.
- Мне приятна эта испорченная атмосфера - улыбалась она – пуская тонкую струйку узорного дыма – Она меня расслабляет.
- Но у тебя же хороший вкус, как может нравиться эта подделка под модерн? Меня раздражает этот картавый мужик, косящий под Вертинского. А эта танцовщица, не знаю кто уж там она у них, наверное, Айседора Дункан?
- Скорее Судейкина.
- Не думаю, что настоящая Судейкина так танцевала.
- Кто знает, может быть всё было именно так! - рассмеялась Анна - Знаешь, мне кажется, время всё украшает, ну, как бы это сказать, прибавляет очарования, загадочности. Вот ты художник, согласись: многие картины выглядят лучше, когда они покрыты трещинами, кракелюрами. На бронзе выступает налет, и тогда говорят: "благородная патина".
Вместо легкомысленной красотки перед ним сидела умная женщина, обладающая глубокими знаниями, которые почему - то надо скрывать.
- А эта дама, наверное, косит под Ахматову - кивнула она.
Он посмотрел на статную черноволосую красавицу с гордым профилем и прямой чёлкой, а когда повернулся, перед ним была прежняя смеющаяся Анна, охмелевшая после третьего фужера шампанского.
Они вернулись из подвальчика поздним вечером, прокравшись, что бы не встретиться с Вадимом, в тёмный спящий дом в котором, казалось, и не было ни одной души. И теперь в полудрёме Борис заворожено смотрел, как Анна расчёсывается перед большим зеркалом в витиеватой раме. Все эти причуды рококо – раковины и завитушки перетекали в цветы невиданных форм и легкомысленных упитанных ангелочков в такой динамике, что ему казалось, что узор находиться в постоянном движении, беспрестанно меняя свои очертания.
- Я совсем пьян – констатировал он, поднимаясь на локтях с кровати и тут же опять падая на подушки.
Анна засмеялась:
- Да, это хмельное вино!
Его взгляд на мгновенье остановился на её лице и вновь попал в манящую зеркальную рябь. Стекло отсвечивало мягким, золотистым светом, свойственным только очень старым зеркалам и отражало не обыкновенную, а словно преображённую действительность. Там, в его океанических глубинах, комната казалась ещё больше и уютнее, а смотрящий в него с кровати Борис плыл, утонув, белой далёкой точкой, качаясь на огненно-красной волне покрывала. Зато, стоящая рядом с зеркалом и занявшая большую часть его изображения, Анна сияла невозможной, волшебной красотой, словно оно разоблачило её истинную, неземную, пугающе возбуждающую сущность.
- Ты ведьма! – мгновенно пересохшим от волнения ртом проговорил он.
Она обернулась, просияв тёмным золотом волос, сплошным потоком стекающих по спине, и золотом ничем не прикрытого, совершенного в своих изгибах и округлостях тела на зеркальном дне:
- Как ты догадался?! – и засмеялась звонким, хрустальным смехом, пытаясь скрутить неуправляемое золотое руно в толстый змеиный жгут – Что, красива? – гордо выпрямилась она, сознавая свою великую власть, и направилась к нему.
По мере её приближения то ли от вина, то ли от вида её тела, у него всё сильнее и сильнее кружилась голова. И вот уже ему показалось, что она плывёт к нему, легко оттолкнувшись от земли и не касаясь ногами пола. Причём та, вторая красавица, в зеркале, чуть замедлила и теперь стоит и смотрит на него из водных глубин стекла, торжествующе улыбаясь.
- Какая же я ведьма? Я Венера! – нависло над ним её смеющееся лицо – Ты будешь служить мне?
- Да!
И он провалился в тёплый, дурманящий запах её тела и волос.
На следующий день они проснулись поздно. Тусклое зеркало, как ни в чём не бывало, поблескивало мутным оком и всё вчерашнее показалось Борису сладким сном. Провозившись с портретом, к вечеру они решили прогуляться.
- Я сейчас – крикнула она ему в последний момент, когда он уже обувался, наверное, что-то забыла.
Одевшись и устав ждать её в холле он, прямо в куртке и ботинках, поднялся наверх. Дверь кабинета, где обычно запирался Вадим, была открыта, сам хозяин сидел к нему спиной в глубоком кожаном кресле. Рядом, обняв за плечи и наклонившись к нему, стояла Аня.
- Ну что ты, что? Расслабься, нельзя быть таким серьёзным! Ты же хочешь, чтобы мне было весело? – она нежно провела пальцем по его, склонённой вниз, бычьей шее и Бориса передёрнуло от интимности этого жеста – Тебе самому нужно отдохнуть, только и всего! К чему такие сложности?
Тут она обернулась и увидела его:
- А, Борис! Мы с Борисом идём гулять по городу и выбирать подарки! Ты не забыл, что скоро Новый год? – счастливая предвкушением приятной прогулки Анна чмокнула брата в жёсткую тёмную щёку и выбежала из комнаты.
Холодный воздух был необыкновенно свеж, лица пощипывал лёгкий мороз. Они шли среди оживлённой, разноязыкой толпы, по радостному возбуждению которой сразу чувствовалось приближение праздника.
- Ах, какая красота! - замерла она перед роскошно оформленной витриной с трубками и портсигарами - Для Вадима самое то, это подымет ему настроение! - и забежала внутрь.
Ему не хотелось заходить за ней в ярко освещённое нутро магазина, и он решил подождать на улице. Было уже темно, в свете фонарей лёгкими хлопьями кружился белый снег. Неожиданно, из темноты, на него налетела какая - то женщина:
- Ты откуда тут взялся? - тревожно глянула она и запричитала, закивала головой - Заблудился! Заблудилась душенька! Беги отсюда - беги!
Борис глянул в её доброе, с мягкими морщинами лицо. Окинул взглядом огромную, явно с чужого плеча, куртку, нелепую шапку колпаком, калоши, одетые на пару пёстрых носок. "Местная юродивая". В руке у неё была консервная банка с монетками.
- Уезжай, уезжай из этого города! Всё у тебя хорошо будет - семья, жена будет. Только уезжай! - затараторила она - А как вернёшься, свечечку за меня поставь! Настенька, Настенька меня зовут!
У Бориса резко до тошноты заболела голова, всё закружилось и на какой - то момент ему почудилось, что под ногами нет никакого тротуара, а только тёмная водная гладь, уходящая за горизонт.
- Ой, боюсь, боюсь, боюсь! - вдруг запричитала юродивая.
Чары рассеялись, голова прошла. Рядом, с разноцветными пакетами в руках, стояла сияющая Анна, только что вышедшая из лавки. Увидев нищенку она, с всегдашней своей щедростью, полезла в сумку за кошельком.
- Боюсь! - опять вскрикнула юродивая и, нелепо махая свободной рукой, перебежала на другую сторону улицы - Ой, боюсь, ой чёртова кукла! Берегись её! - крикнула она оттуда Борису и убежала, громко хлопая слетающими с ног калошами.
- Что это с ней? Сколько же здесь сумасшедших! – вздохнула Аня - Пошли скорей. Кстати, кукла! - воскликнула она сев за руль - Вот что ты мне подаришь! - до этого она всё никак не могла придумать себе подарка - Я видела такую красивую куклу на Васильевском!
Васильевский остров, нарядный и помпезный в начале, в глубине своей оказался мрачно -запущенным и путаным, с совершенно непредсказуемой нумерацией линий. Окончательно заблудившись, Борис остановился, всматриваясь в перспективу уходящих вдаль трамвайных путей и вдруг увидел, как из - за угла мелькнула знакомая кругленькая фигурка. "Виталий Генрихович!" - вспомнил Борис и почти побежал туда, куда свернул галерейщик, но того уже не было. В растерянности он прошёл один, второй дом. В глаза сверкнула золоченая табличка: "Арт - галерея Парадиз". "А в справочной говорили, что её не существует! И что за любовь у этого человечка к подвальным помещениям?" - размышлял Борис, спускаясь по выщербленным ступеням.
- Здравствуйте, Виталий Генрихович.
Галерейщик сидел за стойкой, отделявшей его от остального помещения.
- Вы что - то хотели? - спросил он, вставая и равнодушно глядя на Бориса, как на совершенно незнакомого человека.
- Я приносил вам свои картины...
- Картины?!
- Ну, да. Ваша галерея тогда была на углу Невского и Литейного.
- Вы что - то путаете. Мы никогда не меняли адреса. У нас солидное заведение, мы работаем с иностранцами. Я вас не припомню, молодой человек. Покажите договор.
- Но вы не заключали со мной никакого договора. Я оставил свои работы, а вы сказали, что попробуете их пристроить.
Виталий Генрихович сверкнул острыми чёрными глазками:
- Так и сказал? Я не фарцовщик и не скупщик краденного, что бы что - то пристраивать! Если ваши картины понравились бы мне настолько, что я взял бы одну - две в свою галерею, то я заключил бы с вами договор. Вы кем себя представляете?! Я сотрудничаю только с известными художниками.
Борис поразился, насколько уверенно говорит Виталий Генрихович явную ложь и совершенно вышел из равновесия:
- Я... Я сейчас же пойду в милицию! Я расскажу там, что ваша галерея работает, хотя официально не существует. Что вы крутите какие - то тёмные дела: берёте картины и антикварные вещи у доверчивых людей, а потом съезжаете в неизвестном направлении. Отдайте или картины или деньги!
- Ничего ты не получишь!
Лицо у Виталия Генриховича внезапно изменилось - нос вытянулся, заострился, верхняя губа поднялась в оскале, обнажив мелкие острые зубы. Он пристально смотрел Борису под ноги. Опустив глаза вниз, тот увидел, что с разных углов комнаты к нему стекается живая серая масса. "Крысы!" - вдруг понял он, похолодев от ужаса. Они взяли его в плотное кольцо и сидели как сторожевые псы: напряжённые и готовые броситься в любой момент.
"Такого не бывает! Этого просто не может быть!" - выдал испуганный разум.
- Верните хотя бы то, что ещё не продали - заплетающимся языком пробормотал Борис.
- Скажи спасибо, что не покусали! - злобно прошипел Виталий Генрихович и Борис увидел, что сам он превратился в огромную, человеческих размеров, крысу.
"Как же я раньше этого не замечал?" - подумал Борис, а крыса смотрела на него маленькими горящими глазками, явно готовясь к нападению.
Он взмыл по лестнице вверх, толкнул отсыревшую подвальную дверь. За ней так же сияло яркое зимнее солнце, стоял обычный декабрьский день.
- Покусает! Покусает! - встревожено закричал откуда - то тут взявшийся мальчик с саночками, одни ушки и большие испуганные глаза.
Он протянул тонкую, как высохшая веточка, руку на что - то показывая. Борис оглянулся: его догоняла огромная крыса.
"Бежать! Бежать из этой подворотни!" Задыхаясь, бьясь об углы домов, поскальзываясь в вонючих подтаявших лужах он, наконец, вырвался на неожиданный простор. Перед ним лежала покрытая льдом Нева. Пытаясь отдышаться, он ухватился за перила моста. Крысы не было, наверное, отстала. "А мальчик - то судя по всему, блокадник" - вспомнив серое, изнеможённое лицо, с жалостью подумал Борис - "Ходит тут со своими саночками, а сам почти голый: шортики, белая рубашечка, сандалики. Холодно ему бедному".
В пышном доме Анны всё готовилось к новогоднему празднику. Позировала она не сосредоточенно, то и дело отдавая какие - то распоряжения и была явно раздражена. Время от времени она вставала со стула и нервно вертела в руках подаренную Борисом куклу.
- Она похожа на меня?
- Есть определённое сходство - сказал Борис, взглянув на неё и ещё раз удивившись совершенной, не человеческой, красоте.
- Что главное в кукле? Ну, для чего она?
- Ею можно играть или любоваться, как ты сейчас - не понимая вопроса, ответил он.
- А ещё?
- Кукла, в отличие от человека, не стареет, не испытывает боли.
- Как там сказала про меня та сумасшедшая? - зло усмехнулась Анна - Чёртова кукла?
- Ну, это не про тебя! - возразил Борис.
- Почему? Может это я и есть!
- Во-первых, ты очень живой, эмоциональный человек...
Она прервала его, окинув холодным взглядом:
- Эмоции можно и создать, всего лишь нарисовав на лице куклы улыбку.
- И уж, явно, ты не "чёртова".
- Откуда тебе знать?
- Ты добрая.
- Не путай доброту и щедрость! Я сорю деньгами потому, что мне это доставляет удовольствие. К тому же, они мне легко достаются.
Эта фраза больно кольнула его. В ней ему послышался намёк на его собственное, немного униженное и зависимое от её щедрости положение. И хотя он мог бы ей возразить, но уже знал, что в таком настроение с ней лучше не связываться: на любой его ответ она найдёт свой.
- А ещё у куклы есть хозяин - сказала она, подойдя к окну и глядя в холодную серую мглу - Завтра Новый год, конец века. У нас будут гости Вадима, с ними связаны его дела... По мне бы и не надо этого праздника, всё равно ничего интересного не ждёт, разве карты. У нас традиция - в Новый год мы устраиваем Большую игру... Какие пиры давала я в Риме! - вдруг сверкнула глазами она и подошла, глянув на поникшего Бориса, положила ему руку на голову, нежно потрепав по волосам - Ты обиделся? Не обижайся. Завтра тебе лучше сюда не приходить.
С подоконника пристально смотрела на него фарфоровая кукла с золотыми волосами. Он нервно выдохнул - вот и всё: кончено!
- Ну, что ты, что ты! Мы с тобой увидимся - поняв его мысли, рассмеялась она - Я буду ждать тебя в пять часов в моём любимом подвальчике - и он впился поцелуем в её капризные губы.
Борис довольно плохо помнил, где расположен этот подвал, так как каждый раз они заезжали туда на машине, поздно вечером. Но какое - то шестое чувство уверенно вело его в нужном направлении. Когда он зашёл внутрь, было рано, посетителей ещё совсем мало и Ани среди них не было. Без неё он почувствовал себя здесь странно и неуютно, ему даже показалось, что окружающие, включая вёрткого официанта, посматривают на него с недоумением, как на чужака.
Прошло полчаса, час. Где она так задерживается? Ей же надо ещё вовремя возвратиться домой. Кафе понемногу заполнялось. Странно, в преддверии Нового года здесь не ощущалось праздничной атмосферы. Всё было так же как всегда: те же посетители, тот же мужчина поднялся на сцену, так же, цокая каблуками, вошла уже знакомая женщина. Как будто все вечера слились тут в один, постоянно повторяющийся, вечер с расслабленным женским смехом, отдельно долетающими обрывками разговоров и воздухом, пропитанным дурманом духов и табака.
- Эй, приятель, что загрустил? - обратился к Борису, присаживаясь за соседний столик, незнакомый парень и улыбнулся такой открытой и заразительной улыбкой, что тот сразу почувствовал к нему доверие и, наконец, расслабился.
Одет он был в какие - то необыкновенные белоснежные брюки и рубашку с той небрежностью, за которой кроется особый шик. Было видно, что здесь он не просто завсегдатай, а душа компании. С его появлением звонче зазвучал смех, по особенному завибрировали женские голоса. Через пять минут его столик был окружён весело щебечущей компанией и ему уже никакого дела не было до Бориса. А Анна всё не шла. Когда часы приблизились к половине восьмого, он понял, что она и не собиралась приходить.
"Не любит. Не придёт. Не любит. Не придёт " - как маятник стучало в его голове, когда он вышел на улицу.
Несмотря на то, что подвальчик располагался совсем недалеко от центра, здесь почему–то было темно. Он удивился - всё замерло: ни людей, ни машин, только гулко раздавались его собственные шаги. Вдруг, от мглы, окутывавшей усыпанный снегом скверик, отделилась большая тёмная тень. Человек? Тогда почему он не слышит его шагов? Он рос и приближался совершенно бесшумно и что- то было такое жуткое в его приближение, что Борис безвольно застыл, всматриваясь в размытый силуэт. Вот он уже навис над ним. Из чёрного сгустка выступили знакомые черты:
- Комар! - обрадовано вскрикнул Борис.
И опять его кольнул холодный ужас: лицо Комара уже не было прежним - простецким и даже смешным. В нём проявилось что - то страшное и значительное, что обычно придаёт человеческим лицам смерть. Но эти холодные, торжественные черты пронизывало не чувство вечного покоя, а жестокая, холодная ярость. "Что? Что он сделает со мной!?" - внутренне закричал Борис, поняв, что сейчас с ним произойдёт что – то страшное. И тут в его ушах раздался мерный, похожий на зуд насекомого, звон такой силы, что он невольно прикрыл их руками.
Неожиданно в этот звон вплелись весёлые шаги у него за спиной:
- Совсем от них житья не стало, даже зимой! Тебе кто разрешал?! - выступил вперёд уже знакомый Борису парень, теперь одетый в пижонское белое пальто, и неожиданно широко расставив ладони, шлёпнул Комара ими по голове.
Раздался звонкий хлопок и... Комара не стало. Он как - то моментально обмяк, сдулся, перекосился и бесшумно упал им под ноги. Зловещая тёмная тень исчезла. Парень носком экстравагантно - щегольского ботинка пошевелил комом лежащую на земле одежду. Тела под ней не было, только большое мокрое пятно.
- Раз и нет его, приятель! - улыбнулся он по прежнему застывшему Борису - Что же ты? Так бы всю кровь и выпил!
- Он что - вампир?
- Сам ты вампир! - дыхнул он на Бориса приятным запахом дорогого алкоголя и тот понял, что парень хорошо выпил - Комар это, обыкновенный комар, только большой. Здесь же болото, комаров полно. Есть среди них и такие, что под людей маскируются. Затешется такой в какой - то коллективчик или компанию и начинает потихоньку кровь пить. Там про кого - то всяких гадостей нажужит, там кого - то подставит, а то и просто, вот как сейчас, банально подкараулит и кинется. А размеры - то не шуточные. Ну ладно, бывай! - хлопнул он Бориса по плечу и пошёл прочь.
Тот постоял немного, приходя в себя, жадно глотая морозный воздух, и вдруг вспомнил, что даже не поблагодарил своего нового знакомого.
- Эй, приятель! - повторил он его любимое выражение, забегая за угол, куда свернул неожиданный спаситель.
Длинная улица была пуста, только огромный белый кот повернулся на его окрик, умно и весело глядя в упор бездонно синими глазами. Борис вспомнил название этой породы "невский маскарадный". "Да, действительно маскарад" - подумал он, и тут же мягко тронулась и пошла обычная жизнь: мимо проехал гудящий музыкой автомобиль, зажглись фонари, заспешили люди, толкаясь в новогодней суете.
Он брёл в радостно кипящей человеческой реке по сверкающему огнями Невскому проспекту, его обгоняли счастливые парочки и весёлые шумные компании. Женские и детские лица красиво румянились. От витрин, фонарей и фар машин окрашивался разными цветами хрусткий снег. А внутри Бориса была глухая, чёрная тишина.
Машинально он дошёл до стрелки Васильевского острова. У огромной, украшенной гирляндами и шарами ёлки веселился народ. Всплыли раскрашенные лица подвыпивших девиц. Одна из них, в короткой джинсовой юбке, с тоненькими, как палочки, ножками, которыми она то и дело как молодая лошадка перебирала от холода, задорно улыбнулась ему посиневшими губами:
- Сигаретки не найдётся?
Всегда носящий с собой пачку Борис еле разлепил губы и медленно пробормотал:
- Не курю.
Он остановился на Дворцовом мосту, глядя в чёрную даль. Тотчас же на него налетела весело смеющаяся компания, ребята в ярких куртках что - то счастливо лопотали на незнакомом Борису языке. Один из иностранцев протянул ему белый пластиковый стаканчик, другой плеснул туда шипящего холодного шампанского.
- С Но - вы -мь го - до - мь! - с ужасным акцентом произнесла хрупкая девчушка в смешной вязаной шапке.
С первым глотком в голове Бориса прояснилось, шампанское приятным теплом разлилось по телу.
- С Новым годом! - улыбнувшись, повторил он.
Девчушка неожиданно привстала на цыпочки и чмокнула его в щёку. Ребята засмеялись и, похлопав Бориса по плечу, весело гомоня, пошли прочь.
Вдруг, в пёстрой толчее он увидел знакомое бледное и круглое лицо. Даже при неверном вечернем освещение он рассмотрел тусклые веснушки, припудрившие область носа и щёк. Всё такое застывшее, с лёгким отливом синевы.
- Женя! - он схватил её за руку, рука была невообразимо холодной.
Они стояли, пристально глядя друг другу в глаза.
- Ты уж извини, что так тогда вышло - первая прервала молчание она - Просто увидела тебя, а ты такой живой, тёплый. Надоело мне тут качаться - кивнула она на тяжёлую ледяную воду.
- Как качаться?
- Вверх- вниз - равнодушно сказала она - Загубил меня барин. Глупа была вот в Неву и бросилась сдуру. Так русалкой и маюсь, больше ста лет уж прошло. А тебя мне жалко стало. Думаю, сам не знает куда попал, пусть хоть немного спокойно поживёт.
- А куда я попал?
- Чудик - сделала она попытку улыбнуться - Что же ты и схем в метро не читаешь? Это же С. - Питерсбург!
- Что мне их читать, я и так знаю, что я в Петербурге! - обиделся Борис.
- Не Петербург, а Питерсбург, почувствуй разницу! - стала язвительной она - Города - то два, только люди стараются этого не замечать. И хорошо, что не замечают. А то зайдут, потеряются и в такие дебри забредут... Вот ты из таких.
Тут из толпы вынырнуло два довольно подозрительного вида подвыпивших мужичка в ватниках и кирзовых сапогах. На плече одного из них болталась гармошка:
- Маньк! Ты скоро?
Женя повернулась в их сторону:
- Иду! Местные водяные. Меня на самом деле Маней зовут. Про дворницкую - то я давно знала - перевела она разговор - Она у них лет пять пустая стоит. Может тебе опять туда вернуться, пока ещё чего - нибудь с тобой не случилось? Замок ЖЭУ поменяло, так я тебе его открою - вода везде ход найдёт.
Он отрицательно покачал головой. Она глянула на него, как - будто обрадовавшись хорошей мысли:
- Или со мной, качаться! Вдвоём веселее будет. Знаешь как здесь хорошо в белые ночи? Светло, шумно как сейчас, туристов полно и ты вместе с ними бродишь. Весело! А кто ты, откуда, никто и не спросит. Нырнёшь?
Борис печально поёршился.
Уставший ждать их водяной с гармошкой развернул меха, залихватски сдвинул набекрень фуражку с кокардой, украшенной водорослями, грянул разухабисто:
Двадцать пятого числа,
Сего месяца,
Старый дворник Николай
У нас повесился.
Но не будем мы о нём горевать!
Дворник старый,
Молодым вперёд шагать!
И пьяно покачиваясь, неровной походкой, направился по спускающемуся вниз пандусу прямо в тёмную, не покрытую льдом воду у берега Невы. За ним побрёл и его товарищ.
- Он у нас с рокерами тусуется – уважительно объяснила Женя - Ну, как хочешь! - заторопилась она и, убедившись, что никто не смотрит, тяжело, прямо в пальто шлёпнулась в холодную зимнюю воду и ушла вниз как камень.
Тепло от шампанского всё ещё согревало его, постепенно пробуждая ворочавшуюся где - то на дне души надежду: "И что я так? Может Аня просто не смогла прийти: была занята или брат задержал её, мало ли может быть причин? Что же теперь, действительно в воду с головой? Вполне вероятно, что ничего страшного не произошло" - успокаивал он себя. У него возникло сильное желание увидеть её прямо сейчас и выяснить всё до конца.
Он почти добежал до метро и еле заскочил в уже закрывающийся вагон. Прямо напротив него висела схема, где было чётко написано "Санкт - Петербург". "Значит, дурачилась, нечистая сила" - вспомнил он Женю.
У дома стояло множество припаркованных автомобилей. Борис испугался, что ему будет не так просто проникнуть внутрь, но знакомый лакей окинул его равнодушным взглядом и пропустил, ни о чём не спрашивая, в заполненный гостями холл. В большинстве из них легко узнавались дельцы, но мелькали и совершенно бандитские физиономии. Первых сопровождали раздутые от высокомерия женщины, усыпанные массивными драгоценностями, вторых - полуголые раскрашенные девицы.
Наверху играл живой оркестр. Откуда - то взявшиеся официанты разносили шампанское, скользя среди заполненной светом залы. Двери другой, парадной залы, были отворены, и Борис увидел крытые зелёным сукном карточные столы, вокруг которых сидели игроки. Вот блеснула золотая голова на гордой точёной шее - Анна! Он стал пробираться к ней чуть не толкнув Вадима, оживлённо разговаривающего с плотным, хорошо одетым мужчиной. Тот горячился, отчего раскраснелось его немного поросячье лицо:
- Я предлагаю вам двадцать два вагона в обмен на какую - то сотню душ!
- Да, милый мой, но вагоны дело наживное, а души нужно ещё собрать - ответил ему Вадим, проводив Бориса тяжёлым, холодным взглядом.
"Мы что, дожили до крепостного права?" - подумал тот - "Или это он предлагает какой-то товар в обмен на фирмочку или фабрику, работники которой небрежно именуются душами?"
Подойдя ближе к Ане, он увидел, как порозовело её лицо, когда она схватила только что розданные карты. Борис думал, что она удивиться, увидев его среди гостей, растеряется, выдав истинные чувства. Но она смотрела в упор и просто не замечала его, страстно делая ставки и продумывая комбинации. У гонщиков есть такое понятие "красный туман". Вот такой "красный туман" застилал ей глаза, закрывая от окружающего мира. Ею владел сумасшедший, неконтролируемый азарт. А он стоял, даже между перерывами в игре не решаясь отвлечь её, глядя, как она горячиться и... проигрывает раз за разом всем, включая сонного глухого старичка. Игра была её страстью и, как почти каждая страсть, она была безответной.
"Как же она не проиграла давно всё до последнего где нибудь в казино?"
- Просто я зарабатываю больше, чем она успевает проиграть - прозвучал голос у него за спиной.
Это был Вадим. "Я что, произнёс это вслух?" - удивился про себя Борис.
- Посмотри на неё: птичье легкомыслие! Из-за неё я верчусь, не зная покоя.
Борис взглянул пристально в его лицо: тёмные круги под глазами, горькие, унылые складки у губ. Брат Анны выглядел смертельно уставшим. Впервые он подумал о нём с состраданием - и правда, кружиться как белка в колесе, решая свои тёмные дела, рискует, связываясь с продуманными дельцами и бандитами, днём и ночью просчитывает свои сделки и договора. И всё для того, чтобы заработать деньги, горы денег, которые тут же пустит на ветер его шальная сестра. И почему у него - такого богатого и красивого, нет своей семьи, а только она одна, чьи капризы он беспрекословно выполняет, почти не отпуская её от себя?
- Не надейся, даже если случиться всемирный потоп, она не выйдет из-за этого стола до утра. Так что, если не хочешь её взбесить, отложи свои разговоры на следующий раз - усмехнулся Вадим - Думаю, мои гости тебе не очень - то близки, можно встретить Новый год и повеселей. Я сейчас еду в центр по делам. Подвезти?
Борис сник, но понял, что он совершенно прав:
- Да.
Они давно приехали, но Вадим продолжал сидеть молча, положив руки на руль. Борис глянул в зеркальце лобового стекла и удивился, увидев в нём злобные, горящие ненавистью глаза.
- Давай поговорим, парень, - повернулся к нему Вадим - Сколько ты хочешь за то, чтобы не встречаться с ней больше никогда?
- О чём вы? Я не понимаю.
- Я, по–моему, ясно сказал. Если деньги тебя не интересуют, у меня есть связи. Ты же знаешь галерейщика N? А коллекционера F? - он назвал известные любому художнику имена - Я им тебя порекомендую. И не просто порекомендую, а сделаю так, что Пикассо и Дали на том свете тебе позавидуют. Давай заключим договор прямо сейчас - и он правда достал из лежащей на переднем сидение папки какие - то бумаги, похожие на бланки договоров.
- Почему вы лезете в её личную жизнь! Вы старший брат, но она давно выросла, ей самой выбирать!
- Во-первых, она не сможет без меня, она просто не выживет, а во - вторых, Аня моя жена.
- Вы хотя бы разберитесь, кто кому кем приходится! - раздражённый Борис выскочил из машины, хлопнув дверцей.
- Ты не со своим братом связался! - грозно нависла над ним чёрная широкоплечая фигура.
"Он же был в машине. Он что, двигается со скоростью света?" - удивился Борис. Стоявший вплотную Вадим казался огромным комком мрака.
- Смотри, я хотел по-хорошему, могу и по-плохому - прошипел он.
Глаза Бориса привыкли к темноте, к тому же сквозь тучи пробилась луна, и теперь он ясно видел, как изменилось его лицо. Всегда холодные черты исказил дикий, звериный гнев. Сама надменная голова наклонилась и, казалось, приготовилась к нападению. Бориса передернуло, когда он увидел, что на ней ... вились не деликатные, как у Ивана Павловича, а огромные, козлиные рога. Перед ним стоял настоящий чёрт.
- Мне просто нужен покой, хоть немного покоя! - простенал тот - Я устал от её сумасбродств и измен. Она ведь всё равно рано или поздно бросит тебя. Подпиши договор! - в Бориса упёрлись безумные, совершенно сумасшедшие глаза - Ты же уже живёшь за счёт моего бабла. Тебе же так удобно, да? Для такой жизни тебе вовсе не нужна она! У тебя будут деньги, женщины, слава - только подпиши. Ну, давай!- и Вадим попытался изобразить на своём злобном лице добрую, ободряющую улыбку, отчего его сковала какая - то странная судорога.
Борис сам не понял как поднялась вдруг его онемевшая рука и он неумело перекрестился, пробормотав что - то вроде: "Чур, чур, меня". Этот нелепый, в первый раз в жизни произведённый жест, оказал неожиданное действие: Вадим выругался, резко повернулся и пошёл прочь, прихрамывая больше чем обычно. Борис машинально опустил вниз глаза: из-под брючины торчало массивное, сверху поросшее шерстью копыто, которое тяжело стучало об асфальт, вторая же, обычная, нога сияла чёрным ботинком.
В голове мелькали бессвязные мысли: "Бедная Аня! Живёт с чертом, который ей брат... или не брат? Что за мура? Конечно, она не знает ничего! Надо вернуться и предупредить её. Но Вадим, он же тоже вернулся туда?". Встречаться с ним не хотелось, и всё же Борис переборол себя.
Зайдя в вагон метро, он машинально взглянул на схему и прочитал: "С. - Питерсбург". Остальную часть пути он пробежал бегом.
Внутри царила суета. Ани уже не было за карточным столом и Борис пробирался из комнаты в комнату, удивляясь, что гостей значительно прибавилось. Они двигались замедленно, как рыбы в аквариуме, а голубоватое, холодное освещение делало их лица застывшими и бескровными. Впервые он почувствовал жуть в переполненном людьми помещении, как будто кто-то сигналил ему: «Здесь что-то не так!». И вот, наконец, в одном из зеркал блеснула её беломраморная спина в открытом низко срезанном вырезе чёрного платья:
- Аня!
Она вздрогнула и медленно повернулась, держа тонкий фужер в руках.
- Ты здесь? Я уже не ждала тебя...
- Мне надо тебя предупредить! - он почти прокричал, и несколько человек удивлённо повернулось в их сторону.
Тут он увидел Вадима. Тот стоял в своём обычном обличье, улыбаясь, как ни в чём не бывало, и беседовал с похожим на бандита коренастым мужчиной:
- Условия договора ты прочитал. Если с твоей стороны всё будет как надо, то через полгода от твоих конкурентов не останется и следа - и, взяв собеседника под локоть, он увлёк его подальше от любопытных глаз.
- Ладно, ладно. Пойдём! - шутливо улыбнулась Анна.
Они вошли в маленькую, потайную комнату.
- О чём ты хотел поговорить?
Вся обстановка показалась ему такой обыденной, что язык не поворачивался сказать: "Берегись! Вадим - чёрт!" Ему вспомнился художник, чья неоконченная картина висела у Анны. А может, он как раз это и сказал?
- Вадим... Он правда твой брат?
- Конечно! - улыбнулась она.
- Но он мне только что сказал, что он твой муж.
- Не всё ли равно? Муж и жена, брат и сестра - разве это не одно и то же? Все мы братья и сёстры перед Богом.
Борис впервые заметил, какая развратная у неё улыбка. Она посмотрела в его растерянное лицо и засмеялась:
- Шучу, шучу! Плохие шутки это у нас семейное.
- Но он...
- Т- с - с! - приложила она палец к его губам - Как тебе моё платье? Под ним ничего нет - и она положила его руки под вырез платья ниже спины.
В это время на улице начали взрываться петарды и фейерверки, похоже, наступил новый век.
- Ну что же, выпьем, господа, настало наше время! – неожиданно громко прозвучал в тишине дома голос Вадима, видно поднявшего, на правах хозяина, первый новогодний тост.
Борису приснился странный сон. Вначале всё было даже весело: комнату, в которой он находился, залил яркий солнечный свет и от этого он ощутил такую ликующую радость, что оторвался от пола и поднялся вверх. Вначале совсем на чуть - чуть, затем всё выше и выше и вдруг, чувствуя удивительное счастье, вылетел в окно. Покружил над Александрийским столбом, нырнул под арку Генерального штаба и залетел в слуховое оконце какого-то дома. Пролетев через него насквозь, он вылетел в другое окно, покрытое морозными узорами. Там мела пурга и весь город лежал тёмный, скованный льдом. Ни людей, ни машин. "Какой тоскливый пейзаж" - удивился Борис.
Радость куда - то схлынула, он почувствовал усталость и бессилие. Ветер кружил его над безжизненными домами, нёс куда хотел и, наконец, вынес в ледяную воздушную трубу, в которую превратился замёрзший канал. На одном из мостов стояла призрачная девочка, похожая на старинную фотографию: в матроске, с плюшевым медвежонком в руках. Вьюга трепала её светлые волосы, закрывая ими глаза, в которых была недетская тоска. Борис пролетел прямо сквозь неё, не успев остановиться. На другом мосту он чуть не сбил еле - еле шедшую изнеможенную женщину, укутанную в пуховый платок.
- Ох, поаккуратнее! - вскрикнула она, когда он так же проскочил её насквозь.
"Значит, они видят и чувствуют меня?" - удивился Борис и попробовал подняться повыше.
И вовремя, потому что тут на него заржали четыре вставших на дыбы бронзовых коня. Чтобы удержать их на месте юноши повисли на удилах, но одна из лошадей всё - таки задела его тяжёлым копытом и он отлетел, стукнувшись о стену соседнего здания и лицом к лицу столкнувшись с огромным атлантом. Застывшее лицо ожило, атлант зловеще усмехнулся и раздув щёки со всех сил так дунул в сторону Бориса, что тот, кувыркнувшись в воздухе, отлетел прочь.
Он ещё раз глянул вниз и увидел на переплетение мостиков у Летнего сада мужчину в камзоле и белом парике, который, чуть склонив голову, играл на старинном инструменте, похожем на флейту. Снег танцевал под его минорную мелодию, кружа и затягивая в эту воронку Бориса, а мужчина изредка останавливался, переводя дыхание, и рассказывал снегу, что видел себя сегодня со свёрнутой шеей.
- Кыш, кыш! – замахала вдруг на Бориса как на голубя юродивая Настенька – Лети! Лети отсюда душенька!
Вьюга закрутила ещё сильней, завыла кошачьим голосом и он проснулся.
Борис сбросил душное одеяло и хотел придвинуться ближе к Ане, но её почему - то не было рядом. Часы показывали двадцать минут третьего, затем стрелка переползла на половину, а потом и на без пятнадцати. Анна не приходила. Борис никак не мог уснуть, наконец, он не выдержал и пошёл её искать.
Из-под неплотно прикрытой двери одной из комнат пробивался мягкий уютный свет. Он подошёл и заглянул внутрь. Интерьер был со вкусом оформлен в стиле восемнадцатого века: тёмно - вишнёвые затканные золотом шпалеры, наборный, покрытый замысловатыми узорами паркет, покойные вольтеровские кресла и секретер с гнутыми ножками отражались в мутных омутах старых зеркал. Дополняло картину полное отсутствие электричества. Вместо него десятками и сотнями свечей горели многочисленные бронзовые канделябры, распространяя сладковато - медовый, немного церковный, запах плавящегося воска.
За круглым золочёным столиком сидели четыре женщины, одетые в старинные пышные платья с фижмами и в пудреных париках. "Вроде бы маскарада здесь не было?" - озадачено подумал Борис, вспомнив скучный новогодний приём - "Откуда же они взялись?". Три из них были уже стары, одна даже настолько ветха, что вся сгорбилась и трясла головой, отчего ходили ходуном её длинные висячие серьги, вспыхивая огнями обсыпавших их бриллиантов. В молодой он узнал Анну и теперь стоял в нерешительности, не зная позвать ли её. Ещё до того, как он увидел, что они играют в карты, он понял это по её выражению лица. Она не замечала ничего вокруг и от волнения дышала так, что трепетала стянутая жёстким корсетом грудь.
- Опять вы, матушка Анна Родриговна, нас обыграть хотите - иронично посмотрела на неё крупная старуха с бородавкой на подбородке - Не получиться, сегодня я в тузах! - засмеялась она толстым грудным голосом, сделав свой ход.
- А мне и не жаль, Наталья Петровна, голубушка. Что мне проигрывать, так пустячок - обманно лениво растягивая слова, проговорила явно расстроенная Анна.
- Да. Разве раньше вы нам такие ставки делали! - подтвердила худая высокая женщина, декольте которой не скрывало полного отсутствия груди, и нервно постучала костлявыми пальцами по лежащему на столе предмету.
Борис присмотрелся и увидел улыбающийся жёлтым неровным оскалом череп с горящими фосфорическим светом глазницами.
- Люди измельчали, что уж, об этом и говорить скучно. И играть - то не на что - грош их душонке цена - усмехнулась Анна и небрежно уронила точёную руку на подлокотник кресла.
- И всё-таки, Лукреция, молодой быть, поди, и сейчас весело - вкрадчиво начала сгорбленная старуха.
Анна внезапно напряглась и, подавшись вперёд, так вцепилась в ручки кресла, что побелели костяшки пальцев:
- Не называйте меня этим именем! - злобно прошипела она - Сколько раз говорено!
- Не хочет наша итальянская барыня как толстопятая крестьянка зваться, по-русски то Лукреция это, стало быть, Лукерья! - съехидничала крупная с бородавкой.
- И вовсе не так. Просто с этим именем связаны неприятные воспоминания.
- Самое - то неприятное воспоминание, небось, всегда с тобой.
- Нет, вы обождите, Наталья Петровна! - вернулась к сильно волновавшей её теме ветхая мумия - Если тебе так всё не нравиться, что же ты аликсир свой пить не забываешь? Сколько лет уж с тобою знаемся, а ты рецептом делиться не желаешь!
- Нет никакого эликсира, это просто проклятие - засмеялась Анна, обнажая молодые, безупречно белые зубы.
- Хорошо проклятие! - с горькой завистью глядя на приливший к её щекам румянец, произнесла Наталья Петровна.
- Думаете, мне весело? - сощурила глаза Анна и в них вспыхнула нечеловеческая, огненная злоба.
Борис вспомнил неоконченный портрет и поразился внезапно проявившемуся сходству.
- Весело знать, что я обязана своей вечной жизнью и молодостью Чезаре? Что я игрушка в его руках. Он, он - дьявол исковеркал мою жизнь! Он убивал моих самых красивых, самых пылких поклонников, всех кого я любила, даже нашего собственного брата, который был гораздо лучше его! Он не давал мне никакой свободы при жизни и теперь не даёт! Даже умерев, он пришёл за мной - Сатана! И никуда мне не сбежать от него!
-Ещё бы! Сколько он народу за тебя положил, кого отравил, кого зарезал. Через это дьяволом и стал! Куда же он от тебя теперь денется?
- Что, хотела бы ты себе такую вечную молодость? - обратилась она к ветхой старухе, нервно жующей морщинистыми губами - На что она тебе? Ты на что проигранные мною души используешь? Клад свой охранять заставляешь? А помолодеешь, что делать станешь?
- Да не дурнее тебя была, голубушка, а может и краше!
- В этом я как раз не сомневаюсь. Забыла, что я тебя на несколько веков старше? Красавица ты была редкостная.
- Это правда - согласилась худая дама, а крупная старуха досадливо промолчала.
- Что бы ты сейчас с этой молодостью делала? Опять разводила мужиков на новые бриллианты и бабки, а потом их души новые клады охранять ставила? Скучно!
- Не тебе судить! - встрепенулась старуха, глаза которой мечтательно затуманились при упоминание драгоценностей и денег.
- Да ты и так до ста лет в своё удовольствие прожила! Какой тебе эликсир!
- Так значит, он есть, есть всё-таки, раз ты о нём говоришь! – от волнения вскочила с места раскрашенная мумия.
- Спроси у Вадима, он дьявол, с ним и разговаривай. А лучше выиграй его самого у меня, что ли, и пусть откроет тебе секрет.
- Не тебе его на кон ставить! Не ты им владеешь, а он тобой. Его судьбу не тебе решать! – одёрнула её тощая дама.
- Все, все, кого я любила, погибали. Почему Бог так жесток? О, оставили бы мне хотя бы того художника! – вдруг сникла, став прежней и совершенно беспомощной Анна.
- Ты, матушка, сама мне его проиграла. Запамятовала ноне? - Спросила крупная старуха.
На лице Анны проступило отчаянье.
- Гляди-ка, любишь ты его до сих пор что ли? - удивилась самая ветхая.
- Ах, много вы понимаете!
- Она теперь потому мазил и коллекционирует, музу из себя строит. Да не больно-то получается! - опять съязвила та, с бородавкой - Вон и последний до гения что - то не дотягивает.
- Зачем он тебе? На него и сыграй! - подняла огромные холодные глаза худая: Смерть, одевшая ради праздника человеческую маску.
- Да, он стал в тягость… Сам виноват - обманул мои ожидания… - на минуту задумалась Анна, печально опустив голову, и тут же встрепенулась - А, что грустить! Играть, так играть! Борис, выходи! На тебя играть буду! Пойдёт противу вон того, мелкого, бриллианта? - злобно спросила она ветхую старуху.
Как загипнотизированный вошёл он в комнату и теперь стоял оглушённый, не в силах ни что - то сказать, не сделать ни шагу.
- Пойдёт!
На зелёном сукне стола с дикой скоростью замелькали карты.
- А я вот так, так.
- Ходи, голубушка.
- А вот и козырная!
Вдруг Анна резко откинулась в кресле, закрыла лицо руками и то ли зарыдала, то ли захохотала:
- Я выиграла! Вот это да! Судьба! Никогда так не играла - она отняла руки от лица и впервые посмотрела на Бориса - Я у этих кобр - кивнула она в сторону застывших от изумления старух - За последние сто лет ни разу не выиграла! Повезло тебе, мальчик, легко отделался - с горечью сказала она, встав из - за стола.
Лицо её стало старше и серьёзней:
- Я выиграла, и я отпускаю тебя. Хотела бы я, что бы кто - то так же дал мне свободу. Забудь меня!
Она поцеловала его и внезапно шутливо щёлкнула по носу. Комната завертелась, старухи и Анна исчезли, а он погрузился в мягкую, уютную тьму.
- И ходить, и ходить, и чего ходить? - неодобрительно ворчала сгорбленная бабулька глядя на парня, медленно обходящего старый, заброшенный дом, стоящий особняком в глубине улицы - Третий день ходить и чего ищет?
Вид у него, и правда, был подозрительный: шарф кое - как обёрнут вокруг шеи, на рукаве не застёгнутой куртки высохшая грязь, без шапки, хотя на улице все минус пятнадцать, длинные волосы растрёпаны, в глазах сумасшедшинка.
- Вы что - то ищете, молодой человек? - присоединилась к старушке проходившая мимо женщина.
- Да. Меня интересует этот дом. Здесь живут... Жили мои знакомые...
- Когда? - перебила удивлённая женщина.
- Совсем недавно. Вот ещё на этот Новый год.
- Вы что - то перепутали. В этом доме никто не живёт.
- Но я точно помню адрес.
- Нет, нет, даже не спорьте! Это нежилое здание. Одно время здесь филиал какого - то музея был. Потом его вроде как под частную галерею продали, но что это за галерея я не знаю, владельцев никогда не видела. Двери всегда закрыты, таблички нет, как видите, и никто здесь не появляется.
- Нет, появляется, появляется. Иногда машин как понаставят - пройти нельзя! - вмешалась бабуля и затараторила - А один раз я здесь даже чёрта видела! Из чёрной такой машины вышел высокий, с рогами - и она быстро перекрестилась.
- Ну, вы тоже насочиняете! - возмутилась женщина, жалея, что разговорилась с ненормальными и пошла прочь.
- Вот видите! Значит, я не перепутал. Когда они в последний раз были? - кинулся к бабульке Борис, а это был он.
- В Новый год и были. Нечисть здесь ошивается!
- И с тех пор здесь никого не было?
- Нет. А ты сам чего ходишь, приключений ищешь? Лучше иди отсюда, да побыстрей. В этом доме, ещё моя бабка рассказывала, мертвяки собираются и в карты играют. Её подружка туда горничной устроилась. Неделю поработала и сгинула, как не бывало. Ещё до революции дело было, этот дом уже тогда стороной обходили. И ты не лезь!
Он ещё раз посмотрел на тёмное спящее здание. Куда - то исчезло всё его былое великолепие: стены покрылись трещинами и следами облетевшей штукатурки, оббитые ступени напоминали щербатый рот. Даже солидная парадная дверь была вандальски выкрашена синей заборной краской. Он подошёл поближе и вдруг к его ногам шлёпнулся, тут же рассыпавшись в прах, кусок старинной лепнины, украшавшей фасад. Он присмотрелся и разглядел среди обломков пухлое детское личико и фрагмент крылышка - судя по всему, это был весёлый амурчик, сотни лет беззаботно порхавший над входом в таинственный дом. Борис поднял маленький осколок крылышка и, сжав его до боли в руке, пошёл прочь под пристальным взглядом любопытной бабули.
Он не ел третий день, бесцельно бродя по улицам города. У него просто не было сил вернуться в квартиру О – ля – ля и увидеть свою комнату, от пола до потолка завешенную портретами Анны. Только сейчас он понял, каким должен быть этот портрет: «Тройное… У неё тройное лицо. Я должен был совместить три лица, как на смазанной фотографии. Как же я не понял, дурак! Тогда я бы точно угадал её!" - бормотал он себе под нос, скользя по прохожим совершенно больным, ничего не замечающим взглядом.
Да, теперь бы он, наконец, нарисовал её, нарисовал бы так, что она вышла самой собой, трёхликая Анна - Лукреция бессмертная, порочная и прекрасная. Но её, той для кого это нужно было сделать, уже не было. Она не дождалась его прозрения. Так долго дремавший талант проснулся и сразу угас за ненадобностью. Если он не нужен ей, значит, не нужен и ему. В тысячный раз перед ним проплывала та, новогодняя ночь, злое лицо Анны, её страшный, звериный смех. Мир окончательно перевернулся и внутри была только острая, орущая боль, которую хотелось немедленно чем - то заглушить.
Увидев какой - то продуктовый магазинчик Борис вдруг понял - вот оно! Купил чекушку водки и выпил её прямо тут, в подворотне, из горла. Было противно, но затем горячее тепло приятно разлилось по телу, начиная с живота. Он согрелся, но не опьянел. Зудевшая душевная боль чуть притупилась. "Нужно ещё" - решил он и, взяв вторую бутылку, побрёл в сторону своего дома.
Он решил выпить её не заходя в квартиру, в парадном. Тусклый свет лился из грязного межлестничного окна. Морщась, он глотал холодную едкую жидкость.
- Поцелуй меня - выросла перед ним жуткая обнажённая женщина.
Он благодарно чмокнул её в ледяную, похожую на туман щёку. От неожиданности она растаяла, а он расхохотался и, поняв что делать дальше, кинулся по лестнице вверх.
На удивление ни О - ля - ля, ни его многочисленных гостей не было дома. "Так, бритву или нож! Воду погорячее" - он бегал между кухней и ванной комнатой. Захватил ещё одну бутылку водки из холодильника, из запасов забубенного хозяина, ничего, простит - анестезия.
Вода остывала. Борис лежал в ванне, прислонившись головой к холодному кафелю стены. Ему не было страшно, просто почему – то, чисто физически, не было сил потянуться и взять бритву, как будто та лежала не на краю ванны, а где - то далеко - далеко. Тело не подчинялось ему. Зато подлая тоска давила даже через алкогольный туман.
- Да красиво! Эка тебя развезло! Вставай, парень, вставай! Что надумал! - тормошил его Гавр.
Дверь по-прежнему была закрыта, Борис хорошо помнил, как её запирал.
- Оставь! Оставь! - раздосадовано пьяно отбивался он от непонятно как здесь оказавшегося художника - Что тебе от меня надо?
- А то я не вижу, что за дурь ты задумал! - ворчал Гавр, пытаясь выволочь Бориса из ванны и распахивая дверь, отчего в комнату хлынул холодный, отрезвляющий воздух.
- Пошли! - с силой потянул он его за руку.
- Тебе какое дело! Отстань, в конце концов! - вырвался Борис.
- Ангел я твой - хмурясь, склонился над ним Гавр.
- Ангел!? - загоготал пьяный Борис, представив этого чудаковатого, пропахшего водкой и табаком мужика с нимбом и крыльями - Какой ангел!
- Хранитель - серьёзно ответил тот - Вон и О - ля - ля не даст соврать.
В проёме двери появилась круглая красная физиономия:
- Да. Самый настоящий - улыбнулся О - Ля - Ля - Я бы сам не поверил, если бы он не явился мне на третий день. Ведь выпивоха был и дебошир. Умер, правда, по-христиански: шёл с дачи на электричку, а там мальчонка лет пяти прямо на рельсы выскочил перед поездом. Он его оттолкнул, а сам не успел. Да... Похоронили мы его. Посидели, выпили. Только расползлись все кто куда, я спать лёг - звонок. Открываю - стоит. С меня аж хмель сошёл. Если бы не знал, что его по кусочкам собирали, подумал бы ожил. "Я - говорит - Андреич, теперь ангел. За такими как сам приглядывать отправлен, чтобы, значит, уберечь их от бед и несчастий". Только вот не больно у него получается.
- Не больно! Попробуй сам! С такими - Гавр кивнул на Бориса - Больно - то справишься?
- Не в укор ему будь сказано, но только человека переделать не каждый сможет. Вот и со мной, и с Лёнчиком у него не вышло. А тут ты его ещё расстраиваешь - руки на себя наложить удумал.
- А как же остальные, ну, те, кто его хоронил? - ухватился Борис за кусочек реальности, пытаясь противопоставить этой безумной истории здравый смысл.
- Кто - то этого просто не помнит, а кто - то решил, что похороны ему во сне привиделись. Ну, ты же знаешь: у нас народ выпить любит, да так что что там наяву было, а что привиделось, на следующее утро сам чёрт не разберёт.
Борис сидел, соображая - может это всего лишь розыгрыш. Вот сейчас они не выдержат и рассмеются. Но хозяин квартиры продолжал на полном серьёзе:
- Ты его - то хоть пожалей! Он ведь совсем умаялся. Он ведь как лучше хочет, ему за нас перед Богом отвечать!
- Если он ангел - хранитель, то что же так плохо охраняет?
- Где же мне за тобой угнаться - то! - возмутился Гавр - Ты же каждую ночь где - то шляешься, приключения себе на голову находишь. Всю нечисть поднял! У меня же возраст, я не мальчик!
- Опыта тебе, опыта не хватает. И помягче надо быть. Ты и при жизни рубил с плеча и сейчас продолжаешь - успокоил его О - ля - ля.
- Это им мозгов не хватает! И лезут, куда не следует, и лезут! Такого понавертят - поди разберись! - на глаза ангела навернулись слёзы - Я ведь за него, Андреич, всю новогоднюю ночь в карты играл. У его чёртовой куклы за плечом стоял. В ухо ей ору: "Ходи дамой! Червями ходи! Бей тузом, бей!" - а она, дура, ещё думает! Еле отыграл его. Был бы сейчас у какой нибудь из старых ведьм на побегушках. И вот так он меня отблагодарил!
Борис снова, как наяву, увидел красную комнату, зелёное сукно стола и холодные, с презрением на него глядящие глаза Анны, её язвительную улыбку. И не сдержавшись, совершенно по - детски заплакал.
- Ну вот, ну вот - протирая его лоб и лицо влажным полотенцем, успокоительно забормотал Гавр - Слёзы это хорошо! Тише, тише - прижал он его голову к своему плечу.
И от плеча его шло такое хорошее, спокойное тепло, что Борис всхлипнул ещё раза два и вдруг почувствовал, что сильнее всего на свете хочет сейчас спать.
- Ну, пойдём, пойдём! Вот так, хорошо - довели его до дивана Гавр и О - ля - ля, укрыли тёплым одеялом и плотно зашторили окна.
- А белый тоже ангел? - вспомнил он парня, спасшего его от Комара.
- Ангел? Да нет, это упырь, от Алуки – засмеялся Гавр - Видно, ты ей понравился. Помнишь, что она тебе обещала? Хватит тебе совать нос куда не надо! Вот увидишь - всё будет хорошо. Спи! - потрепал он Бориса по голове, и они вышли из комнаты.
Ему и правда стало намного легче, мягкая усталость уютно придавила тело, укутала его невидимыми путами, и Борис сладко и глубоко уснул, так крепко, как спал только в детстве после сильных потрясений.
Проснулся он через сутки. В квартире никого не было. "Где же этот хранитель, опять халтурит?" - усмехнулся Борис. Прошлое затаилось, думать о нём не было сил. Голова гудела, тело было лёгким как после долгой болезни.
Он вышел на улицу, пьянея от вкусного утреннего воздуха. На Невском так же толкались туристы, на знакомом мостике сидели те же художники, рисуя тот же пейзаж. А Борис внезапно обнаружил, что умеет летать и резким усилием поднялся над проспектом, вначале совсем чуть - чуть, затем выше и выше и, ликуя, завис над головами ничего не замечающих прохожих. С высоты он увидел как где - то в толпе (или в воде?) плыла русалка Женя, глядя в шёлковое серое небо. Крыса Виталий Генрихович, попискивая от удовольствия, стирал локтем свитера пыль с только что принесённой антикварной вазы. Долговязый растрёпанный Лёня с лихорадочным румянцем и бегающими глазами садился в знакомый чёрный автомобиль. Сердце кольнула внезапная боль, но тут же отпустила. Свобода! На месте вдруг угасшей любви осталась странная пустота.
"Может разыскать своего ангела - хранителя и спросить у него как жить дальше?" - подумал он. Но Гавра нигде не было. "Даже ангел у меня не серьёзный: бывший алкоголик с чисто русским рас****яйством"- усмехнулся Борис, приземлился на Дворцовой площади и пошёл в сторону Невы.
- Я говорил, нужно было заключить договор - выросла у него за спиной чёрная фигура Вадима с солидной кожаной папкой в руках – И, хотя у меня теперь нет личного интереса, - цинично усмехнулся он - Сейчас у нас предрождественские скидки и бонусы. Художником с мировым именем ты уже не станешь, но звездулькой местного уровня мы тебя сделаем запросто. Правда, и тебе придётся на нас поработать. Поставь подпись - он чиркнул золотой ручкой - Сюда и сюда.
- Пожалуй, не надо - уставившись на холодную воду твёрдо ответил Борис, не глядя на Вадима и повернулся только тогда, когда почувствовал что тот ушёл.
Он понял, что окончательно освободился и бездумно пошёл вдоль Невы. Где - то в районе Английской набережной к нему присоединилась девушка. Иногда она забегала вперёд, иногда оказывалась у него за спиной, а то, поравнявшись, шла рядом, беззастенчиво заглядывая в лицо Бориса.
Через какое - то время он присмотрелся и заметил, что у неё вырос львиный хвост и шагает она, уже опершись на все четыре лапы.
- А вы, случайно, не сестра богини Сохмет? - ни сколько не удивившись, спросил он её.
- Троюродная - промурлыкала она, повернув к нему красивую голову на длинной грациозной шее. Лицо у неё было человеческим - Я Сфинга - улыбнулась она и вдруг, одним лёгким звериным движением, кинулась на Бориса, повалив его на холодный асфальт.
Он лежал испуганный, придавленный тяжёлыми каменными лапами.
- Я должен разгадать твою загадку? - вспомнил он царя Эдипа.
- Нет, просто посмотреть мне в глаза.
- Зачем?
- Чтобы увидеть в них главную тайну - улыбнулась она.
Но ему почему-то было страшно поднять свой взгляд выше её рта. Какой - то внутренний голос подсказывал: "Не смотри!"
- Смотр – ри! - угрожающе зарычала она.
Он понял, что если посмотрит, то останется в этом призрачном городе навсегда и ещё сильнее зажмурился.
- Фу! Сидеть! - раздался откуда - то сверху звонкий голос и Борис, чуть приоткрыв глаза, заметил на шее Сфинги ошейник. Кто - то, ему не видимый, держал её на поводке.
- Фу!
Тяжёлые лапы исчезли с его плеч. Он поднялся с грязной земли. Сфинкса уже не было.
Солнце входило в зенит. Кто - то невидимый стал менять декорации. И вот они поехали вверх и оказалось, что всё искусственное, плоское, картонное, плохо нарисованное: фасады, скульптуры, мосты. А за ними обнажились путанные внутренние дворы, помойки, витки арматуры, ржавые наружные лестницы. Словом - закулисье. И над всем этим висела, кривовато посмеиваясь, странная надпись: "С. - Питерсбург".
В конце он увидел как стальная, тяжёлая вода закипела, поднялась через гранит набережной и медленно смыла этот закулисный хлам.
И вот уж и непонятно - был он, этот Питерсбург, или не было его вовсе? Может, просто приснилось всё это в тяжёлом, путаном сне Борису, едущему обратно в том же поезде, да и наложилось на вполне конкретные воспоминания о вполне обычном, не призрачном, городе. Только байку эту он каждый раз, когда выпьет, рассказывает. Друзья его тогда по плечу хлопают: "В Москву надо было ехать, в Москву! Там реальные люди реальные деньги делают!" А Питер что Питер? Мутный город: классицизм, болота, туман. Там и не такое приключиться может. Да ну его, этот Санкт - Питерсбург и его жителей!
Жители города С. - Питерсбург
© Copyright: Светлана Мод, 2014
Свидетельство о публикации №214022201945
Свидетельство о публикации №214022201945
Рецензии