Площадь

                ;
 Свинцовое Питерское небо нависало над площадью и, казалось вот-вот рухнет на крыши домов, раздавив их своей неумолимой серой тяжестью.

  Голые деревья, разрозненно стоявшие, как одинокие часовые, сгибали свои ветви, покорно поддаваясь воздушной стихии. Люди ускоряли шаг, плотнее кутаясь в шарфы, пытаясь выстоять под обжигающими порывами ветра. Грязный снег, клочьями, прятался в углах площади... Там, из своего укрытия, он смотрел на толпу, напоминая ей, о том что он еще будет бороться за свое место- январь.
 
  Дома с облупившейся штукатуркой, гордились блеском витрин своих первых этажей, где располагались дорогие магазины. А на скамейках, чуть поодаль, плотнее жались друг к другу бездомные алкоголики, считая общую мелочь на бутылку из ближнего ларька.

  В середине площади вырастали ларьки и лавки, совершенно нарушая своим присутствием всю гармонию пространства. Чего здесь только не продавалось. Вот цветочная лавка, а рядом стоит совершенно озябшая старушка, продает вязаные носки... Здесь же мелкие забегаловки и ювелирный магазинчик, скупка краденного и ларек с второсортным чтивом. Пристроившись у фургона с выпечкой, дородная тетка громогласно рекламировала свои гирлянды (да кому они нужны в конце января?!).

                ;

  В потоке людей меня несло к площади. Мелкие, колючие капли забирались под ворот пальто, словно желая согреться от тепла моей кожи.
 
  На переходе нервно ожидали зеленого света недовольные водители, барабаня пальцами по рулю и мысленно осыпая проклятьями нерасторопных пешеходов. В суматошный пятничный вечер все спешили домой, желая укрыться в своих уютных норках, от в конец сошедшего с ума ветра.

  Миновав толкотню перекрестка, я оказалась на площади. Из каких-то дурацких принципов, я не ношу ни перчаток, ни шарфа и шапки. Промерзшая до последней кости, слушала громыхание оторванного ветром листа кровли по крыше, в ожидании своей провонявшей бензином маршрутки.

  Скучая озиралась по сторонам, разглядывая прохожих. Созерцать эту серую, хмурую мешанину было противно. Замеченный мною фургон с выпечкой, не давал мне отделаться от мысли о горячем кофе или в крайнем случае чае. Моего транспорта на горизонте не предвиделось, поэтому я все же решила выпить, чего-то горячего, дабы не остаться здесь же заиндевевшим изваянием. К тому же водители всегда ждут, пока не наберется полный салон, издевательски не закрывая двери своих "лимузинов", точно с целью, как можно дольше поморозить людей. Так что на транспорт успею в любом случае, подумала я, да и спасительный кофе всего в нескольких метрах от остановки.

                ;

  Трясущимися тонкими пальчиками пересчитывала она монетки на своей пожелтевшей, сморщенной старостью рученке. Это были рубли и монетки в пятьдесят копеек... Насквозь продуваемое весеннее пальтишко не по размеру, свисало с хрупких, сгорбленных плеч старушки. Колготки, проеденные молью шерстяные носки и совсем легкие, изношенные башмаки, совсем не соответствовали погоде. Темно- зеленое пальто и пожелтевшие руки... Что-то внутри меня сжалось в комок у самого горла. Мне ужасно холодно в моем зимнем пуховом пальто, тогда какого же этой беззащитной старушке в ее одежде на обычной подкладке- ужасалась я. Злость на несправедливость мира с разбега кинулась мне в глаза.

  Около фургона стояли только я и она- робкий островок увядающей жизни. Тетка с гирляндами упаковалась домой, подальше от клацающей зубами собаки- холода.

  Замерзшими, непослушными пальцами, старушка выкладывала свои крохи на блюдце для денег. Она указала на самый дешевый пирожок... Продавщица, с химией на волосах, нехотя и зло пересчитывала сбережение бабушки.
  -Не хватает. - Равнодушно заявила она.
  -Что, что? - Растерянно переспросила старушка, дрожащим, слабым голоском.
  -Не хватает у Вас! - Раздраженно повторила главная по пирожкам.
  -Как же... - Уже больше для себя, пролепетала, с каким-то обреченным вздохом старушка.
Она бережно сгребла в ладошку монеты и шаркая, очень медленно, словно само время зависло, удрученно поплелась прочь.
   
   В тот миг я ненавидела весь мир. Подошла к окошку, заказала пять горячих пирожков- три с мясом и два сладких. Еще чай. С сахаром. Продавщица любезно меня обслужила, даже пожелав приятного аппетита! А я переминалась с ноги на ногу, нервничая, как бы не потерять из виду худой силуэт в зеленом пальтишке, пока эта мисс любезность считает сдачу.

  Она не ушла далеко. Поравнявшись, я тронула ее за локоть и произнесла, что-то. Она остановилась.
  -Это Вам - Я протянула пакет с выпечкой и стакан чая.
Она приняла их. И стояла растерянная, смотря на меня своими некогда голубыми, а теперь выцветшими водянистыми глазами. Глядела так, будто я инопланетянка.
  -Храни тебя Бог - Прошептала старушка.
  -Кушайте - ответила я, и словно стыдясь чего-то отошла.
Мне было стыдно за наш мир.
   
   Слезы жалости и злости застилали глаза. Я не могла просто уйти. Мне хотелось помочь, помочь хоть чем-то этому беззащитному человеку. А она стояла, невесомой тенью у стены дома и воровато, словно боясь, что отберут, прихлебывала чай...

   У уличной торговки, неподалеку, я купила широкий теплый шарф, вернулась к стене, положила его на плечи бабули и решительно зашагала прочь. Я шла, а она так и стояла, растерянно глядя мне в след. А я не могла допустить, чтобы она увидела мои слезы.
   

   Никогда я не смогу забыть тот растерянный, беспомощный взгляд. Взгляд глаз, повидавших на своем веку многое. Взгляд забывший, что такое обычная человечность.