Счастливое послевоенное детство

Начало: http://www.proza.ru/2013/08/25/451

Пусть моего читателя не смущает то обстоятельство, что этот рассказ является продолжением Повести "Лесное. Побег". Все  повести достаточно самостоятельны. Каждый рассказ можно читать, начиная с любой её части.

Глава 1.

Рыбалка с толом.


                Взрыв прогремел внутри танка. Что притащили туда ребята никто не знал, но взрыв произошёл такой силы, что Ахмеда разнесло в клочья, Рыжего покалечило и он умер по дороге в больницу, а Вовка – Мамадыр получил тяжёлую контузию, но остался жив потому, что в момент взрыва на него упал Рыжий и прикрыл его своим телом. Хоронили ребят всем районом. У мамы Рыжего, кроме него никого не было. Отец погиб под Курском. А у мамы Ахмеда осталось на руках ещё трое. Два сына Азат и Гази, четырнадцати и пятнадцати лет и дочь Башира.
               
                Легкий танк Т40 с разбитой гусеницей врос в землю на краю огорода Ванькиного деда – лесника. Всё, что можно открутить от танка и отломать, уже давно  открутили. Он долго служил местом игр, пока не произошёл несчастный случай. После случившегося танк вытащили трактором и увезли. Но местных пацанов не то, что ругань родителей, даже несчастье не заставило прекратить опасные игры с боеприпасами.
                Ребята  копали. Копали все: первоклашки и ребята старшего возраста. Не чурались этого и многие взрослые. Находили оружие, боеприпасы и вообще все, что  бросили немцы и румыны при отступлении в обвалившихся блиндажах и землянках.  Израненный войной  лес, с торчащими из стволов осколками, в районе Воронежского лесного института на северной окраине города, изрезали окопами и ходами сообщения. Там и рыли. В каждом сарае валялась куча  саперных лопат и советских четырехгранных штыков, которыми огораживали огороды с помощью русской ржавой колючей проволоки. Из немецкой – она не ржавела - рубили маленькие гвозди, а из штыков делали шила, отвертки, стамески и другие поделки. Реже находили  румынские штык-ножи. Ими  кололи щепки для растопки.
                Однажды Ванькина компания, в которую входили Копчёный, Факир, Север и оклемавшийся немного Мамадыр нарыли ящик с семидесятиграммовыми шашками тола, которыми местные глушили рыбу в речке. Голодные времена не прошли, поэтому  неудивительно, что ребята ходили озабоченными, как раздобыть что-нибудь съестное. Но для изготовления заряда нужны были бикфордов шнур, который не являлся проблемой, а вот взрыватели... Их вытаскивали из снарядов, выкручивая и сбивая  головки.  Это очень непростая и опасная операция, особенно со ржавыми боеприпасами. Нередко боеприпасы взрывались, калечили и даже убивали детей, но это никого не останавливало.

                Летом прожить было легче: помогали огороды и лес. Ягоды, орехи и, конечно, грибы. С куском хлеба, огурцами и помидорами, стыренными на чужих огородах, целый день болтались на речке или в лесу. Весной, когда овощи еще не появились, ели все подряд: липовые почки, корни лопухов, скороду – дикий чеснок, который рос на лугу за речкой.

                Изготовив с десяток зарядов из тола, друзья отправились глушить рыбу на речку и заодно нарвать скороды и ландышей. Это сейчас они занесены в красную книгу. Скоро и подснежники занесут туда же; а в те послевоенные годы весной в лесу,  начинавшийся  сразу за корпусами лесного института расстилался сплошной синий ковер подснежников. Среди них  желтели цветочки,- местные называли их куриной слепотой, а позже появлялись разноцветные соцветия медуниц. Густой аромат лесной сирени и черёмухи встречал ребят сразу за дорогой при входе в перелесок.

                Широкая лесная тропа спускалась с горы в балку, где пахло плесенью и грибами. Из неё тропа поднималась на следующий пригорок и выходила к старому лесному кладбищу, за ним виднелась водокачка. Лес редел, и слева зазеленела огромная поляна, где пацаны часто гоняли в футбол тряпочным, тяжёлым мячом, сбивая босые ноги в кровь. Дубовая рощица спускалась к самой дороге, за которой открывался огромный луг, как десять футбольных полей и речка, с редким лесом на левом её берегу. Слева на горе виднелись постройки дома отдыха имени Максима Горького. Ватага направилась через луг поближе к железнодорожному мосту, перед которым они и собирались глушить рыбу. Главный пиротехник Копчёный, которого так прозвали  за смуглую кожу и вьющиеся черные волосы разложил заряды на траве и они вдвоём с Ваней – Мослом, он был очень худой и длинный, стали готовиться бросать заряды. Делом это не простое: надо  поджечь шнур и вовремя бросить. Рано нельзя – заряд утонет и не взорвётся. Поздно – лучше не надо: может взорваться в руках или в воздухе.

                Борька Севергин по кличке Север, Володя Факир - его звали так потому, что он показывал малышам карточные фокусы,  и Вовка - Мамадыр, контуженный в танке, должны были собирать рыбу. Мамадыру ничего серьёзного поручить нельзя – мог подвести. У него краснела одна половина лица, которая непроизвольно дергалась, перекашивая рот. Говорил невнятно и заикался. Слово «командир» у него звучало как «мамадыр», за что, и получил свою кликуху. С ним частенько случались припадки. Мамадыр  внезапно падал и корчился на земле, поэтому его поставили собирать выброшенную на берег рыбу. Незачем ему лезть в воду.
                Все старожилы отмечали, что рыбы в реке после войны прибавилось. Через полчаса рыбалки с толом набрали    порядочную кучу, в которой были три щучки, плотва, краснопёрки и окуньки. Разложили, Факир отвернулся, а Копчёный, показывая на кучки, спрашивал:
                -Чья куча?
                -Севера! – отвечал Факир, и так - на каждый вопрос.

                Нарезали ивовые пруты с сучком на конце и нанизали на них рыбу через жабры. Осталось перейти речку и на втором лугу за леском набрать скороды с ландышами.
                Перешли речку, перекусили и стали собирать. Солнце палило нещадно, все хотели пить, поэтому отправились к колодцу с журавлем ближе к мосту.
У колодца на траве валялось мятое, дырявое ведро. За один раз могли напиться только двое, потому,что вода быстро вытекала через дыры и трещину. Пили жадно, захлёбываясь, и когда все напились, заметили, что на крышке колодца было написано мелом: - «Воду не пить. В колодце дохлая собака»!
 
                Перепугались до смерти, а  Севера стошнило. Уже весь поход и ландыши были не в радость. Перейдя речку Копчёный сказал, что у него уже заболел живот и теперь, скорее всего мы все издохнем как та собака! В колодце!
                - А  м-м-мо-о-жет  эт-т-то  п-просто так…  поп-пугать нап-п-писали? – протянул Мамадыр.
                - А брюхо с чего болит у Копчёного? – спросил Факир, - просто так не бывает, наверное, уже началось!
                - А чё началось? – глаза у Копчёного округлились.
                - Как чё? От-т-рав-в-ление, - ответил за Факира Мамадыр, -  с-с-сначала изо рта п-п-пена  пойдёт! А потом кон-н-ни-вульси!
                - Не конивульси, а конвульсии, - поправил Факир.
                - А что это конвульсии?
                - Не знаю, - это  мать Вовки-Мамадыра говорила, что у него эти самые конвульсии и наступают, когда он падает. У меня похоже тоже живот крутит!
                Все замолчали и сосредоточенно шагали по тропинке. Помирать никому не хотелось.
                Уже смеркалось, когда Ванька пришел домой. Бабушка дала ему кукурузную кашу, и он подумал, что все-таки помирать лучше сытым и спросил её, что будет с Борькой Копчёным, который напился из колодца с дохлой собакой? Про себя, он, конечно, умолчал, чтобы лишний раз не волновать бабушку – ведь и так, сколько горя  ей принесет, когда его будут хоронить!
                Она подумала и ответила, что считала Борьку умнее, а он оказывается такая же шпана, как и все остальные приятели Ваньки. Он с надеждой ждал продолжения, что, мол, все обойдется, и  бабушка скажет, как обычно:
                - Перемелется, мука будет. Но она сказала сердито:
                - Пьёт черти что! Помрет, наверное. Жалко его родителей, хулиган, этакий!
 
                Вечером, часов в десять, Ванька лег умирать. Жалко было себя ужасно. Утром, когда проснулся, сразу ощупал живот, руки, ноги. Всё было на месте. Живой! Такая радость нахлынула – просто петь хотелось. Ванька попил водички и побежал навестить друзей, а вдруг?
                Север колол дрова, и тоже, видимо, умирать  не собирался. Факир, как всегда, показывал малышам фокусы, а вот Копчёного нигде не было. Ванька подумал, что не зря у него живот болел... Но если вдруг он не умер, то мог свободно переночевать  в блиндаже возле водокачки. И Иван отправился  поглядеть живой он или как? Борька  часто попадал под горячую руку своего психованного отца. В его жилах текла взбаламученная цыганская кровь.

                Худощавый, смуглый с такими же черными, как у сына вьющимися волосами, он  взрывался по любому пустяку и бил его смертным боем. Иногда доставалось и Ваньке «под раздачу». Причем он не выбирал чем и как. Что под руку попадет. Мать Борьки жалела сына, но мужа побаивалась сама – рука у него была тяжелая.

                Копчёный спасался бегом. Тут ему равных не было. А, учитывая, что кругом стоял лес, окопы и блиндажи, спрятаться было где, панику не поднимали если кто из пацанов не приходил домой до суток, и Борька мог прятаться от отца по несколько дней.
                Борька и впрямь сидел на пне возле блиндажа и ладил рогатку или пращ, пацаны чаще говорили «прач», - так тогда называли это грозное оружие. Им можно было запросто убить ворону или пробить голову. Главное в праще была красная резина, которую доставали с каучукового завода. Стреляли чугунками, которые кололи из битых радиаторов.
                - Опять с отцом поругался? – спросил Ванька, протягивая другу кусок хлеба.
                - Да ну его, псих ненормальный - отрезал Борька, - я им рыбу, а он увидел порванную майку, так заревел как медведь и меня этой рыбой по морде… еле убег! Вот те и порыбалил!


Глава 2.  Тимур

                Когда Ваня впервые попал в квартиру генерала, он просто обалдел. От  такой невиданной красоты и богатства у него закружилась голова.
Генеральский интерьер мог  украсить музей или дворец, но Ванька никогда не бывал в музеях, а уж в дворцах, тем более. Его средой обитания были лес, речка, школа и коммуналка с туалетом на три квартиры.

                Ваня с бабушкой и дедом лесником  жил  после войны как все: тесно, бедно, голодно и неустроенно. А тут… услышав  издевательский смешок своего одноклассника Тимура – внука генерала, Иван очухался и огляделся: в огромной комнате на полу лежал толстый и мягкий бордовый ковёр,  в котором утопали Ванькины ноги по щиколотку! Середину комнаты украшал ореховый фигурный стол,  инкрустированный невиданными цветами с массивными  точёными  ножками.   К столу прислонились двенадцать  роскошных мягких стульев с высокими резными спинками и золотыми шляпками гвоздей по периметру сидения.
                - Закрой рот, галка влетит! – весело произнес Тимур – ровесник и одноклассник Ивана по школе, - что, не видел такого?

                Судьба мальчишек была схожей. С раннего детства  обоих подбросили  к бабушкам  и дедушкам. Одного возраста, они учились в одном втором классе, но Ваня – худой, поджарый, белобрысый мальчишка являл полную противоположность Тимуру, с восточным типом лица, чёрными глазами с прищуром и нерусской фамилией Гафуров. К тому же он имел  неспортивную полноватую фигуру с толстой попой.
                Тим, как звал его Иван, с явным удовольствием и гордостью наблюдал за растерянностью приятеля, первого балагура и хулигана в классе.   Он прямо светился от произведённого впечатления трёхкомнатной квартирой деда  генерал-майора Волина, который вывез из Германии два вагона трофейного добра. Мебель и картины, два пианино, сервизы столовой и чайной посуды, охотничьи ружья, фарфоровые вазы, люстры, оленьи рога и всякие безделушки.  Да, что там шмотки!   Генерал притащил автомобиль «Опель», сияющий чёрной краской!
                У Ваньки тоже был трофей: немецкая губная гармошка. Её   подарил ему  отец, который в вещмешке привёз с войны красивый платок маме и вкусную американскую тушёнку.

                Позади Ивана раздался громкий бой с перезвоном огромных напольных часов, от которого он вздрогнул и завертел головой. Взгляд мелькнул по роскошному серванту, книжному шкафу, где стояло полное собрание сочинений В.И. Ленина и И.В. Сталина  и, упёрся взглядом в старинное пианино с отрытой крышкой и бронзовыми подсвечниками со свечами. От восхищения у него опять отвалилась челюсть. Он сделал несколько шагов к пианино  и увидел сбоку  на полу сияющий перламутровыми клавишами и двенадцатью регистрами немецкий аккордеон «Weltmeister» три четверти. Ванька издал какой-то непонятный индейский горловой звук, откашлялся и спросил:
                - Тим! – а можно я попробую?
                - Пробуй, - вальяжно разрешил Тимур.
                Иван сел на черный вертящийся табурет, слегка покрутился для уверенности и ткнул пальцем в белую клавишу. Он раньше пробовал подбирать мелодии на пианино, которое стояло в одном из блиндажей в лесу, но больше половины его клавиш были выломаны, и  оно хрипело и дребезжало, а тут раздался прямо хрустально чистый звук!
                - А кто у вас играет на пианино? – спросил Иван
                - Никто…
                - А на аккордеоне?
                - Тоже никто! – весело ответил Тим.
                - А зачем пианино открыто? Запылиться может!
                - Для красоты!
                - А если никто не играет, зачем тогда… - оторопело спросил Иван.
                - Чудак-человек, зачем… Пригодится. Карман не тянет! Трофейное.

                Увлечение музыкой инициировал школьный руководитель струнного оркестра Остапенко Николай Иванович. Он сумел найти подход к ребятам и к нему потянулись даже отъявленные оторвилы. Когда все приятели Ивана уже занимались у него в кружке, наступила и его очередь.  Иван стал учиться играть на домре. Ему хотелось попробовать свои силы на аккордеоне, но инструмента не было. Вскоре Иван  тренькал на домре «Светит месяц» и «Во поле берёзонька стояла». Николай Иванович разрешал брать инструменты домой и  ребята с девчонками нашего дома по вечерам во дворе на скамейке бренчали на струнных инструментах.

                Их одноподъездный двухэтажный дом, посеченный снарядами и осколками с полуоторванной  входной дверью на лестничную площадку, был один из двух сохранившихся строений в городке лесного института на северной окраине Воронежа. Тимуров дед заведовал военной кафедрой института. Ходил он в генеральском мундире с колодками орденов и медалей. Награды деда и штаны с лампасами были предметом особой гордости Тимура.  Однажды Иван был участником спора как разбивающий, между Тимуром и Вовкой – внуком одноногого полковника Державина. Они спорили у кого из дедов больше наград. Вовка – Козёл, его фамилия Козлов, сказал, что у его деда орденов и медалей  столько, что они не умещались на мундире, и он их цеплял даже на спине. А Тимур, небрежно сплюнув, заявил, что у его деда ордена даже на подштанниках! Не говоря уже о лампасах! У деда Козла  лампасов не было.

                Мальчишки запоем читали книги из институтской библиотеки. Схожая судьба на этом и кончалась. Ванька – уличный пацан пропадал в лесу с друзьями, копал боеприпасы, лазил по садам и огородам и влезал во всякие немыслимые истории. Школу он не любил, часто прогуливал. За проказы и хулиганство его частенько исключали из школы на неделю, а то и на две. В те годы практиковали такие наказания, когда вызовы родителей не имели успеха. А  Тимур учился хорошо, но не мог и одного раза подтянуться на турнике, дружил с девчонками и тянулся к Ивану.
                Однажды Тим упросил Ивана взять его с собой воровать патроны из институтского тира расположенного невдалеке  за столовой института. Его отрыли прямо в лесу. Над мишенями накатили из бревен козырёк, а в противоположном конце соорудили подобие избушки, в которой хранили патроны и винтовки в большом железном ящике. Сам тир был в открытой яме. Охранял всё это богатство сторож Тихон, любивший выпить и подремать. Причём он умудрялся это делать даже под звуками выстрелов мелкашки. Патроны были нужны для опробования самодельного пистолета, который соорудили Ванька со своим закадычным другом Копчёным.
Патроны можно было «увести», когда студенты, отстрелявшись, с инструктором шли смотреть мишени. Для этого надо было отвлечь Тихона, схватить оставшиеся на бруствере патроны и драть во всю мочь.

                Так и сделали. Пока Тимур пудрил Тихону мозги, Ванька проскользнул к брустверу, схватил две начатые синие коробочки патронов и дунул сколько было силы через насыпь тира в лес. Тим хотел перемахнуть насыпь за Иваном, но скатился вниз прямо в руки сторожа, под свист и улюлюканье студентов.
Тихон махом расколол мальчишку, попросил инструктора посидеть и повел Тимура сдавать генералу. По дороге Тимур выдал Ивана с потрохами.

                Генерал Волин вышел на звонок в нательной рубахе и генеральских штанах на подтяжках с лампасами. Выслушал сторожа, схватил внука за ухо и посадил его в огромный кованый рассохшийся немецкий сундук в  прихожей под оленьими рогами с охотничьими ружьями. Сундук генерал называл гауптвахтой, который был главным элементом в воспитании внука. Ключ повесил  себе на шею, чтобы бабушка Тимура его не выпустила. Ванькиного деда дома не было, и сторож пообещал придти завтра.
                Тим просидел в сундуке до вечера, а наутро пошел к Ивану и напоролся на его деда, который только, что отлупил Ваньку своей палкой из берёзового корня и под раздачу получил  по заду. С ревом побежал жаловаться. Генерал молча выслушал, схватил Тима за шиворот и, приговаривая, что сексоту первый кнут, повторно отправил того на гауптвахту! Генерал был правильный. Он постоянно ходил в школу. Участвовал во всех её общественных и пионерских делах. Стыдил Ваньку за мятый галстук в кармане и грозил, что расскажет его деду про все его художества!

                История в тире сильно подмочила отношения товарищей и, когда Тимур стал упрашивать Ваньку взять его с собой по грибы, он согласился не сразу.
                Копченый сказал прямо:
                - Зря ты его Мосол, берёшь, устроит опять какое-нибудь западло! Или ныть будет, идём-то далеко. За Ржавчик вверх! Ржавчиком называли лесную балку справа от Задонского шоссе.
А Факир только махнул рукой:
                - Да пусть идёт. Сопли ему никто утирать не собирается.
Вышли утром. Мимо лыжной базы по широкой просеке спустились во Ржавчик. На поляне под дубом деловито гуляли две сойки. Они клевали жёлуди, щеголяли своим ярким оперением и никакого внимания не обращали на ребят, устроившихся с края на пеньках под краснеющей рябиной.

                Копчёный проводил смотр нехитрых съестных  припасов. У каждого оказался кусок хлеба. В общую копилку легли три огурца, четыре початка варёной кукурузы, а  у Севера оказалось ещё мочёное яблоко. Когда Тимур развернул свой свёрток, у ребят загорелись глаза: там оказалось два больших куска серого хлеба, намазанных сливочным маслом и посыпанных сверху сахаром.
                - М-м-мо-ожжет мы щ-щас… - затянул Мамадыр, проглатывая слюну…
                - Никаких щас, - перебил его Копчёный, - как солнце будет над головой, тогда и сделаем первый привал, а самое вкусное оставим на второй, перед тем, как вернуться домой, - и, повернувшись к Тимуру, сказал:
                - Ты с нами первый раз, поэтому предупреждаю: далеко от пацанов не отбивайся. Поглядывай на мох. Он всегда с северной стороны и нам туда же. Если что, шуми «хоп, хоп». Мы все так кричим, -  и, обращаясь уже к Ивану:
                - Слышь, Мосол, ты его привёл – так пригляди, а то нам генерал накостыляет не дай бог!

                На первом привале  ребята с аппетитом пообедали, хвастая собранными грибами. Запивали по глотку из фляжки Севера. Ему повезло больше других: он нашёл с десяток белых грибов. В его сумке  уже лежали несколько хороших крепышей - подосиновиков и подберёзовики. Сыроежки, моховики, которых было много в лесу, пацаны не брали. Пока донесёшь – от них одна труха.
                Отдохнув,  они опять разошлись. Солнце начало клониться к вечеру. Решили возвращаться. Дошли до поляны в Ржавчике и сделали последний привал.
                - Ну, разворачивай своё богатство, - скомандовал Копченый Тимуру, предвкушая  угощение, но тот переминался с ноги на ногу и смущенно молчал, упершись взглядом в свои новые сандалии.
                - Не т-т-яни, д-д-дав-в-в-ай скорее, - поддержал Момадыр.
Но Тимур стоял и молчал:
                - У меня ничего нет… - прошептал Тимур.
                - Как так нет? – удивлённо протянул Факир.
Оказывается, пока Тимур шел и туда и обратно, -  потихоньку отщипывал по кусочку хлеба с сахаром и  так все один и сожрал!
                Осознав, что произошло, никто не произнес ни слова.

                Постояв, так же молча, ребята в полном презрении повернулись и зашагали по просеке домой. Только Север смачно сплюнул через выбитый зуб.
                Ванька еле передвигал ноги. Его мучил жгучий стыд: ведь это он упросил ребят взять этого…  Он не находил даже слов, как обозвать этого засранца, который так подвел его.


Глава 3.  Школа

                Наступил пятьдесят первый год. Население страны ещё переживало последствия страшной засухи 1946-47 годов, поразившей половину России, Украину и Молдавию. Положение понемногу выправлялось, но в Воронежской области по-прежнему не хватало продовольствия. Жили впроголодь.

                Осенью, после заморозков, когда уже кончалась уборка картошки на полях сельскохозяйственного института  (или просто СХИ, как его до сих пор называют в Воронеже), ее докапывали местные. Бабушка Вани делала из мерзлой картошки очень вкусные драники. Они были сладкими без сахара, а  из очистков картошки и крапивы  варили суп. Его называли суп с лушпайками, то есть с очистками.

                В наши дни  рассказывая  об этом внучке ,  Иван Васильевич заметил , что вкуснее этих драников ничего не ел , и Катя - дошкольница
попросила их приготовить. Бабушка – супруга Ивана Васильевича , натерла картошку,   разбила пару яиц, добавила нашинкованного лука и  пожарила драники на сливочном масле. Ели со сметаной. Катька съела один драник и спросила:
                - Дедушка! Может и вкусно, но они какие-то синие и котлеты вкуснее! Дед! А почему вы котлеты не хотели есть?

                Наступала осень , а значит школа. Для Ваньки этот нежеланный период начинался с покупки ботинок. Перед новым учебным годом дня за три, бабушка Вани шла  с ним в магазин,  который находился рядом, как раз посередине между домом и лесным институтом, где размещался продуктовый магазин. А за стеной, с отдельным входом,  -  маленький промтоварный отдел. Это был единственный
магазин на весь Лесной – так называли жители и студенты район лесного
института. Непостижимо, но из года в год там продавались ботинки одного и того
же фасона с двумя видами отделки: глянцевые и матовые. А поскольку все
мальчишки в школе носили одни те же ботинки, Иван думал, что другой детской
обуви вообще не бывает.

                Матовые стоили восемь рублей, а глянцевые – девять. Ваня хотел глянцевые, но бабушка  всегда покупала, что подешевле. Он  вздыхал  и обреченно  примерял матовые ботинки. Надо было покупать на два размера больше, потому, что, во-первых, на вырост, а во-вторых Ванькины ноги,  не знавшие обуви, за лето покрывались мозолями и ссадинами. Без слёз на них нельзя  было  и глядеть. Ванькино желание пофасонить в глянцевых ботинках  не имело ни малейшего смысла, потому, что ровно через два-три дня  они теряли товарный вид – так Ванька ухандокивал их футболом и походами за боеприпасами. Бабушка ругалась и заставляла мазать ботинки гуталином.

                С началом занятий в школе вольница  прикрывалась , но в выходные вся гопкомпания  отрывалась по полной.
                Школа, где учились ребята, еще не была полностью восстановлена. Она  находилась рядом с восточным крылом сельскохозяйственного института, над центральным входом которого высилась башенка с куполом встроенной церкви. Это была наивысшая точка в районе и в ней во время войны  располагался  артиллерийский рекогносцировщик. Немцы обстреливали и бомбили СХИ постоянно. Разбили всю среднюю и восточную часть здания. Досталось и школе.
                Детей послевоенного поколения было немного, но учебных площадей не хватало.

                В начальных классах  ребята занимались на первом этаже общежития СХИ. Помещения переоборудовали под классы. Повесили фанерные доски, покрашенные черной краской, большой портрет Сталина, который приветствовал пионеров, отдающих салют со знаменем и барабанами, и поставили парты.
 
                Вспоминая это время, впоследствии Иван Васильевич не мог сказать, что, так называемый культ личности И.В. Сталина, как-то особо донимал ребят. Они воспринимали это как должное, обыденное и само собой разумеющееся.

                Сейчас звучит неправдоподобно, но, приветствуя входящую в класс Наталью Степановну, их первую учительницу, все вставали и хором произносили:
                - «Спасибо товарищу Сталину за наше счастливое детство!» После чего учительница давала команду садиться. На уроках пения   пели: «Сталин и Мао слушают нас! Москва – Пекин поют народы! И уж совсем не детское: - «Выпьем за Родину, выпьем за Сталина! Выпьем и снова нальем!» Учителю пения Николаю Ивановичу влетело за эту песню.
                Конечно, много зависело от личности учителя и, может, в других школах это и не пели, было как–то иначе, но дури хватало везде и всегда.
                Бабушка рассказывала Ивану, что во времена коллективизации, когда мать Вани училась в школе, разучивали такие стишки:
                Трактор сеет, трактор пашет,
                Трактор песенки поет! - и дальше в таком же духе.
                Ребят это никак не волновало. Ни раньше, ни теперь. Хулиганистые приятели Ивана пионерские галстуки прятали в карман, чтобы никто не стыдил:
                - «А еще пионер"! И просто потому, что мешали, а может быть присутствовал и какой-то скрытый протест против стадности пионерской организации, ее барабанов, горнов, собраний, нотаций. Иван с детства не любил никаких общественных мероприятий. Он с друзьями частенько прогуливал занятия и, чем старше становился, тем чаще сбегал как с отдельных уроков, так и целиком с занятий в школе. Это называлось у них идти на скитушку или «на скет». То есть скитаться. Особенно осенью и, конечно, весной, когда в лесу и на реке оживала природа, щебетали птицы, ковром синели подснежники, медом пахли медуницы. В школе и дома врали, выкручивались, кто как мог, иногда сходило с рук, но чаще были
неприятности, особенно если скитушки осложнялись дополнительными проказами,
если не сказать хуже.

                Однажды Ванька со своим закадычным другом Копченым, вместо занятий в школе нарыли ржавую пулеметную ленту с частью патронов. На следующий день по дороге в школу встретили Севера и поспорили, годные патроны или нет. Север, у которого коммуналка в одноэтажном старом доме отапливалась печками, предложил испытать патроны: бросить туда пулеметную ленту. Мать Севера была на работе, когда пацаны открыли вьюшку и бросили туда ленту. Вскоре прозвучал выстрел, а за ним открылась настоящая пальба. В доме перепугались все до смерти.
                Бабка Агафья, соседка Севера, орала, как резаная:
                - Бежим в лес, война! Немцы вернулись!
Печка дала трещины, осыпалась штукатурка и обнажились дранки на потолке. Хорошо
пожар не случился!

                Севера драли всем домом. Привязали к лавке полотенцем, нарезали ивовых прутов и по очереди стегали. Больше всех старалась бабка Агафья.
Ваньку дед здорово поколотил палкой, а за Копченым отец гнался с железным
прутом, но ему удалось добежать до леса и оторваться от родителя – он частенько
не соображал, чем могли закончиться его побои. Двое суток Копченый ночевал в
ближнем блиндаже, в котором стояло разбитое пианино с пятью высокими
дребезжащими нотами. Тётя Ася – мама Борьки Копчёного дала фуфайку, собирала
узелок с едой, а Ваня относил.

                За прогулы в школе Чита – так дразнили завуча школы, требовала сурово наказать Ваньку. Её не любили ни школьники, ни учителя. Она недаром носила это прозвище.
                Маленькая злая тетка, с выщипанными бровями, черными глазками и широкими ноздрями, работала в школе завучем, преподавала русский язык и литературу. Успела нагадить всем пацанам.
                Расчёсанные на пробор жидкие волосы, она стягивала в косу и укладывала на затылке.  Любила читать длиннючие нотации, которые начинала тихим и сладким голосом, обращаясь на «вы», но вскоре срывалась на крик и визг.
                У Ивана с ней сразу возникли напряжённые отношения, а тут добавился совсем уж дурацкий случай. На перемене он съезжал задом со второго этажа лежа на перилах лестницы, а она в это время поднималась вверх в учительскую и, Иван въехал в нее ногой. Она пошатнулась, но успела схватить Ваньку за ухо и стала больно выкручивать его, приговаривая, что, наконец, он попался! Теперь не отвертеться, она сама накажет хулигана как следует и потащила его к директору. Ванька, вырываясь, завопил:
                - Пусти, Чита, поганая! – это переполнило чашу терпения завуча, и она потребовала исключить Ваньку из школы насовсем за все его художества и оскорбление завуча.

                Улаживать конфликт, в школу пошел Ванькин дед. Это был первый и последний случай, когда он вмешивался в его воспитание. Обычно в школу по вызовам ходила бабушка, что оставалось без последствий для Вани. На сей раз он стоял в кабинете директора в присутствии деда, а Чита сыпала на его голову одно обвинение за другим. В конце разноса Чита пролаяла Ванькиному деду, что мало того, что Ванька плохо  учится , он еще и постоянно хулиганит! Такому хулигану не место в школе и вообще в социальном обществе.

                Что это за общество такое, социальное, Ванька не понял, но обиделся на Читу еще больше. И где его Ванькино место?  Нигде, что ли? И общество
какое-то непонятное, социальное? У Ваньки своё общество и оно его вполне устраивает!
                Затем ему приказали выйти, а дед еще долго разговаривал с  ними . Дожидаться его Ванька не стал. Он понял, что палки ему не избежать и к вечеру, когда дед пришел с работы, забрался под кровать, прихватив с собой фанерку, чтобы было чем защищаться.

                Но дед, на удивление, пришёл в хорошем расположении духа. Только сказал бабушке Ваньки, что рожа у завуча мерзопакостная, и если там учителя все такие, то это не школа, а чёрт знает что! Ванька был абсолютно согласен с дедом, и уже хотел вылезти из-под кровати, но потом разумно решил повременить. Дед помолчав, добавил, что когда он учился в Анненшуле – это школа такая немецкая в Петербурге, у них учителя были интеллигентные и вели себя очень достойно и солидно. А тут… И дед махнул безнадёжно рукой.

                Потом он заявил бабушке, что вообще-то внук растет беспризорником и скорее всего, вырастет бандитом, если она не будет за ним смотреть, и отрезал:
                - Учти, Ниночка, в школе я последний раз! Ещё меня там не хватает! И вот что: купи ты ему штаны! Мало, что бандит, а еще и оборванец! У меня даже в лесу так не ходят! Дырка на дырке! Заплата на заплате! Стыдно!
Когда Ванька услышал, что ему купят новые штаны, он успокоился: можно выходить,
бить не будет!

                На следующий день ребята решили собрать совет в ближнем блиндаже. Докладывал Север. Он сказал только три слова: «Чита совсем
оборзела» Этого вполне хватило. Все поняли: пора  с ней разобраться.  Но как конкретно  предложений не поступило. Копчёный сказал:
                - Подумать надо!

                Перешли к другим вопросам. Факир сообщил,  что видел в Ржавчике, так называлась балка в лесу за водокачкой, как большие ребята что-то прикапывали в окопе под старым кленом, как раз посередине Вилюшки – извилистой дорожки, которая шла параллельно с просекой.  В том окопе они обнаружили припрятанный ящик артиллерийского пороха. Видимо  притырившие его ребята, не один день ссыпали его туда. Порох был очень красивым и напоминал нарезанную кусочками тонкую проволоку в разноцветной изоляции. Ванька с Факиром насыпали из него дорожку метра два и подожгли. Сгорая порох шипел и подпрыгивал
как живой. Очень всем понравилось. Стали думать, куда бы его употребить?

                - Вокруг школы насыпать! – предложил Ванька.
                - Просто так неинтересно,- сказал Факир, - вот Читу нашарохать - вот был бы фокус!
                - У  тебя одни фокусы на уме, - отпарировал Копченый, - дело серьёзное! Чита - стерва вредная! Из-за  нее меня на второй год оставили и уже два раза из школы выгоняли на неделю. Батя узнает - изобьёт!  Ее сам Бог бы велел! А приходит  она раньше всех! Делать  ей дома нечего… Подловить проще!

                - Замётано, - закричал Ванька, - вот уж в штаны наложит! Сволочь! Только надо замаскировать, увидит! Можно желтыми каштановыми листьями – они большие и валяются сейчас везде, а там как раз, два каштана!

                Рано утром  пацаны насыпали кругами вокруг школьного крыльца в три спирали широкую дорожку пороха, конец которой вывели за школьный забор и залегли. Ждали долго. Наконец появилась Чита в черном полупальто с портфелем. Как только она шагнула на первую ступеньку крыльца Факир, наблюдавший через дырку в заборе заорал:
                - Зажигай!
                Эффект превзошел все ожидания! Чита завизжал, бросила портфель и прыгала как коза, задирая юбку.
                На такое кино пацаны просто так смотреть не могли. Эмоции переполняли. Они выскочили из засады и, прыгая от радости, размахивая руками, орали что-то несусветное и очень  ненормативное. Их, конечно, «заложили».

                Педсовет стоял за исключение из школы, вызвали
участкового, который всех переписал и ходил по родителям. Заступилась одна
Наталья Степановна - учительница класса у Вани и Факира. Опять вызывали
родителей и исключили на две недели из школы, а потом и из пионеров. Генерал
Волин запретил своему внуку дружить с Иваном.
                Мать Севера, худосочная маленькая женщина кое-как отлупила его мотком бельевой веревки, приговаривая, что был бы жив отец, так прибил бы бандюгана!
                - Ишь, чего придумали, шпана: завуча чуть не подорвали! Ваньке с Факиром сошло. Бабушка очень любила, жалела Ваньку и наказывала редко. Так поворчит немного и все, а деду докладывать не стали.  Он  обладал взрывным характером, мог отлупить своей березовой палкой – мало не покажется !

                А вот Борьке Копчёному досталось по полной программе: отец зверски отлупил его ремнем, а когда он вырвался и был уже в дверях, запустил в него табуреткой и сильно ушиб  ногу. Боря хромал и долго не мог сидеть из-за рубцов на заднице.

                С этого дня вся честная компания числилась в записных хулиганах. Наталья Степановна получила разнос от Читы и плакала. Её  учениками являлись только Иван и Факир. Копчёный и Север вместе учились в параллельном классе. У Факира троек не было, а Ваню она любила за толковость и сообразительность.

                Впоследствии, через много лет из всех учителей в школе Ваня вспоминал потом только Наталью Степановну. Тихая и добрая, какая-то очень домашняя, с несчастным выражением лица. Бабушка Ивана говорила, что Наталья Степановна похожа на икону Варвары Великомученицы. Иван не знал, кто такая Варвара, но ему всегда ее было жалко, неизвестно за что.

Продолжение: http://www.proza.ru/2015/08/04/1824