Мутанты. Пролог

   Шатающейся то ли со сна, то ли из-за огромного нервного перенапряжения, походкой Паша проковылял на кухню. На сердце со вчерашнего вечера огромным неподъёмным камнем давила тоска, и казалось, что сейчас этого гнёта, который с каждым шагом туда становился всё сильнее, оно просто не выдержит и перестанет в груди у парня биться. Ноги едва подчинялись его велению к месту разыгравшейся вчера трагедии шагать, словно они сами по себе могли хоть что-нибудь понимать и уж тем более решать. Как противилось этому и абсолютно всё его тело. Руки не «хотели» открывать дверь, шея  — поворачивать в сторону дальнего угла кухни голову, глаза — туда же смотреть…

   У самого входа в царство кастрюль и сковородок пол под ногами предательски скрипнул, отчего всё внутри у парня буквально оборвалось. Входить туда было нестерпимо жутко, однако в другом месте воды было не набрать, — в ванной на трубы, подходящие к смесителю, ещё позавчера пришлось, из-за протечки последнего, в ожидании слесаря, поставить заглушки, — при том, что пить хотелось уже просто до ужаса. Ему бы вчера ещё набрать живительной влаги в графин да взять с собой в свою комнату, но… Накануне было не до того. Совсем не до того. И вот теперь приходилось себя пересиливать и снова выходить в ту часть его и его родителей квартиры, где со вчерашнего дня на полу, в углу почти напротив двери, старательно накрытый им покрывалом, покоился труп его отца. Бр-р! При мысли о том, что на последний предстояло, хотя бы просто, не раскрывая его, взглянуть, и тут же нахлынувших, ещё таких свежих, воспоминаниях о случившемся вчерашним вечером Паше снова стало не по себе. Точно так же, как было не по себе вчера, когда всё это, собственно, и произошло.

   Открыв трясущейся рукой дверь на кухню, он почти что туда ввалился. По сторонам бросало, как заправского пьяницу после застолья. Глядя только себе под ноги, Павел доковылял до мойки и открыл кран, после чего подставил под струю холодной воды голову и простоял так, совершенно не реагируя на мгновенно объявший ту со всех сторон ледяной холод, где-то с минуту. Последние остатки сна вмиг словно сняло рукой, чего, собственно, парень и хотел этим добиться. «Вынырнув» на воздух, Паша тут же стал жадно хватать ледяную воду ртом, глотая её жадными глотками, едва не давясь и совершенно не заботясь о том, что большая часть живительной влаги стекала по подбородку и шее за воротник помятой со сна — минувшую ночь парень спал, не раздеваясь, — рубашки и делала последнюю мокрой.

   Утолив жажду, молодой человек какое-то время оставался стоять на прежнем месте, упершись руками в края раковины, не в силах повернуться назад и всё-таки увидеть всё то, что творилось в тот миг в кухне. Ведь в этом случае ему пришлось бы снова увидеть труп упокоившегося накануне отца! Пусть даже и накрытый покрывалом! Для этого же нужно было собрать хоть какие-то духовные силы. Потому что в голове до сих пор совершенно не укладывалось, что папы больше нет. Его просто-напросто нет, хотя тело его вон оно, лежит всего в каких-то паре метров и до сих пор доступно не только взгляду! Его ещё можно было даже подойти потрогать. Нет, хотя ещё вчера, утром того дня, когда весь этот кошмар, собственно, и разыгрался, он сидел за завтраком напротив Паши и весело подшучивал над замешкавшейся у плиты мамой. Перед глазами так и стояли его такие живые, полные жизнерадостности, глаза, его такая родная добрая улыбка, из-за которой становились видны желтоватые из-за многолетнего курения зубы…

   Просто-напросто нет… Если б это и впрямь было хоть сколько-нибудь просто! Особенно если вспомнить, что отца накануне ему же самому убить и пришлось! Убить, чтобы спастись от неминуемой гибели, которую тот ему нёс… Потому что папа тоже сошёл с ума, как сошла с ума половина их огромного города. Иначе никак было не объяснить, что, едва придя вчера домой, он почти с порога набросился на вышедшего ему навстречу собственного сына и стал его душить. Как было не объяснить и его глаза, с какими он стал это делать. Они стали такими же, как и у тех сбрендивших и бросавшихся на всех без разбору на улицах, которыми был полон теперь весь их город. Уже теряя сознание от удушья, Паша еле смог тогда дотянуться рукой до упавшего на пол разделочного топорика…

   Эти мысли сводили с ума. Убить собственного отца, пусть даже и всего лишь для того, чтобы выжить самому! От него же и обороняясь. Как бы то ни было, он его убил! А сам живёт дальше. Думать об этом было невыносимо. Это было мучительнее, чем если бы Паша терпел самую сильную, какая только может случиться, зубную боль.

   Застонав от таких раздумий, Паша всё-таки нашёл в себе силы повернуться к лежавшему в дальнем от него углу кухни трупу отца. Тот лежал на своём прежнем месте, в точно таком же положении, в каком был оставлен там вчера, и точно так же, в каждой детали, до последней складочки, накрытый покрывалом, которое Павел сдёрнул накануне со своей кровати. Смерив тоскливым, полным боли, взглядом проглядывавший сквозь плотную ткань силуэт, Павел так и не решился подойти к нему и раскрыть. Вместо этого он, снова не позаботившись, совершенно об этом забыв, о том, чтобы набрать хоть во что-нибудь и взять с собой воды, спешным и ничуть не более уверенным шагом поспешил из кухни прочь.

   Ещё неизвестно, что сейчас с мамой! Была, конечно, надежда, что её весь этот кошмар не коснулся, ведь она была сейчас далеко от столицы, но это была только надежда. Кто знает, на какую территорию всё это сумасшествие раскинулось! Мама у Паши работала стюардессой, и как раз вчера она отправилась в свой очередной рейс. Сейчас она, скорее всего, была на борту самолёта, и Пашу успокаивала надежда, что, во-первых, там все и всё остаётся в норме, во-вторых, в месте, куда она вчера улетела, — она, кажется, говорила, что и на этот раз полетит, как обычно, в Красноярск, — такого кошмара нет…

   Выйдя в коридор и прикрыв за собой дверь на кухню, парень ненадолго остановился и потряс головой. Всё! Всё! Пора было гнать такие мысли прочь и, что называется, брать себя в руки. Раскисать было нельзя, даже несмотря на случившееся накануне с отцом. Ведь парню и самому ещё нужно было во всём этом кошмаре выжить! Для этого же сейчас прежде всего нужно было понять, что происходит вокруг и сообразить, что делать дальше.

   Глубоко вздохнув, Паша решительно шагнул прочь от только что закрытой за спиной двери, направляясь теперь прямиком в гостиную. В голове окончательно созрело намерение собраться с мыслями и хоть немного повнимательнее осмотреться в обрушившемся на него, его семью, дом, всю Москву кошмаре. Это бы сделать ему ещё вчера, наверняка по телевизору со вчерашнего дня только об этом и говорили, да видно шок от случившегося с его отцом, да ещё на фоне всего, что произошло в тот же день с его же сокурсниками и преподами в универе, с прохожими вокруг, может даже со всем их огромным городом, был настолько силён, что ни о чём таком совершенно, вплоть до сегодняшнего утра, совершенно не думалось.

   Оказавшись в гостиной, Паша подошёл к телевизору и взял в руки пульт. Ещё несколько мгновений, и комнату заполнило звуками тревожного голоса пока непонятно о чём вещавшего комментатора.

   — …Буквально объят, — уловил Паша в донёсшихся из телевизора словах. Однако, за этими словами тут же последовали и другие: — Столица как-будто сошла с ума. Вернее, сошла с ума половина, а может быть и больше, её жителей, которая ни с того, ни с сего, вдруг стала нападать на другую половину и домогаться её смерти. С каждой минутой нас, нормальных людей, становится всё меньше и меньше, ведь мы не убиваем сумасшедших! Мы законопослушные граждане! Хотя, наверное, убивать бы их стоило. Хотя бы при обороне от их нападений…

   Не услышав ничего, что хоть сколько-нибудь пролило бы свет на творившееся в городе безумие или хотя бы пообещало его пролить, Паша переключил телевизор на другой канал. И из динамиков тут же на него полился теперь женский голос комментатора.

   — …Никто ничего не может сказать о причинах происходящего, — было первым, что услышал Павел из передаваемого по этому каналу, и он снова переключил свой телевизор на другой канал, тут же поняв, что тот женский голос вряд ли сообщит сейчас хоть что-нибудь ему интересное.

   — …Между тем, — тут же раздалось из динамиков, — двое наших корреспондентов ещё раз попытались выяснить, что же, собственно, за напасть свалилась вчера на весь наш город, и только ли на наш город. Они, наконец, смогли пробиться в коридоры власти и обратиться за комментариями к их обитателям. На вопросы наших сотрудников любезно согласился ответить первый заместитель министра по чрезвычайным ситуациям страны Виталий Громище.

   Заинтересовавшись услышанным, Паша уселся напротив телевизора на диван, внутренне при этом напружинившись, словно готовясь к тому, что сейчас ему придётся сломя голову убегать, и положил пульт рядом с собою, приготовившись услышать хоть какое-то объяснение происходящему с ним и одновременно со всей Москвой. Ко всему тому, что ему собственными глазами вчера довелось увидеть, этого так не хватало! Об ноги тут же стал тереться их домашний кот по кличке Кеша, однако, Паше было не до того, чтобы обратить на это хоть какое-то внимание. А телеэкран уже показывал какого-то солидного мужика в костюме и галстуке, который стал обстоятельно рассказывать:

   — Происходящее в городе, насколько нам стало известно, не поддаётся никакому научному объяснению. Пока то, к каким выводам приходят учёные, которых удалось подключить к работе над изучением случившегося с большей частью жителей города, не больше чем предположения. Предположения же эти сводятся к следующему.

   При последних словах Паша подобрал под себя ноги, словно это и впрямь давало ему хоть какую-то лучшую слышимость, тем самым приготовившись ещё внимательнее вникать в то, о чём говорил с экрана телевизора человек. Ещё бы! Казалось, что сейчас этот замминистра прольёт, наконец, свет на весь свалившийся на их город кошмар, и за этим непременно последует ликвидация последнего. И это совершенно несмотря на то, что речь пока шла лишь, как только что выразился чиновник, о предположениях учёных. А голос из телевизора, между тем, продолжал вещать:

   — Все мы хорошо помним, как вчера над городом с ярчайшей вспышкой взорвался долетевший до нижних слоёв атмосферы метеорит, падения которого на город мы ждали уже почти что месяц. После чего сразу же последовала кратковременная потеря сознания у всех жителей столицы, на кого попал хотя бы отсвет той паронормальной вспышки. Немногим же позднее все те, кто потерял при взрыве неземного тела сознание, просто-напросто сошли с ума и стали набрасываться на своих сограждан, причём не на всех подряд, а только на тех, кто остался с ясным рассудком!

   — Учёные предполагают, — после совсем недолгого молчания продолжал замминистра, — что сумасшествие, которое объяло сейчас половину жителей мегаполиса, есть ничто иное, как результат непонятной пока мутации в организмах попавших под вспышку горожан, начавшейся под воздействием мощного облучения от вчерашней аномалии. Избежать последнего, судя по всему, удалось только тем, кто в момент взрыва незваного гостя находился в здании. Видно, только каменные стены, в отличие от стен автобусов, троллейбусов, автомобилей, киосков и так далее, смогли не пропустить через себя его роковые лучи. Об этом же говорит то, что кошмарному облучению подверглись и те из горожан и гостей столицы, кто находился в момент вспышки в помещениях с расположенными со стороны вспышки витринами, окнами и так далее. Сейчас учёные всё это изучают и анализируют, в том числе с использованием человеческого материала, осматривая и тестируя специально отловленных для этого сумасшедших, и возможно скоро мы сможем услышать от них уже хоть сколько-нибудь уверенные объяснениях всему случившемуся…

   Не дослушав чиновника, Паша снова нажал на пульте кнопку переключения каналов. Основная цель, с которой он включал телевизор, — узнать причины свалившегося на город ужаса, — была достигнута, и больше слушать ничего не хотелось. Отчего же было просто телек не выключить? Кто знает, может быть это оказалась обычная мимолётная рассеянность, нахлынувшая на парня в результате ещё толком-то и не перенесённого шока.

   Из динамиков телевизора снова послышался голос, на этот раз опять мужской, комментатора, однако, Паша уже перестал обращать на доносящиеся из телеприёмника звуки хоть какое-то внимание. Поднявшись с дивана, парень нервно заходил по комнате.

   — Интересно, а власти какие-то в городе остались? — остановившись у дивана, как раз у того самого места, где он только что на нём сидел, Павел снова потянулся за пультом и теперь выключил телевизор. — Пробивались же вон корреспонденты в какие-то их коридоры! Да и этот, Громище, наверное, не из-за три-девять земель отсюда всё это рассказывал. Надеюсь, хоть какая-то забота об оставшихся и не сбрендивших горожанах с их стороны, будет. Не может же быть, чтобы никто не позаботился о них! То есть, о нас… Я уж молчу о том, что с телами погибших надо что-то делать…

   При последних словах лицо Паши исказилось гримасой невыносимого душевного страдания, — снова вспомнилось о лежавших на кухне останках отца. Впрочем, долго эти мысли хозяевами в его голове не были. Хорошую службу служило то, что над ним и самим в те мгновения нависла нешуточная, вернее даже было бы, без каких бы то ни было преувеличений, сказать, смертельная опасность. И то, что ему в той жуткой ситуации ещё нужно было самому выжить, нерационально мыслить парню просто не давало.

   — Ну что ж! — хлопнул себя по коленям ладонями Паша. — Подождём этой «хоть какой-нибудь» заботы властей. По крайней мере, пока харчи в холодильнике да кухонных пеналах не закончатся. А телек лучше не выключать, авось что-нибудь ещё стоящее скажут…

   Последнее он проговорил уже вполголоса, одновременно направляя глазок пульта телевизора на последний. Едва же тот подал первый признак своего «оживления», — красный огонёк в одном из его нижних углов сменился зелёным, — бросил пульт на диван и повернулся снова идти на кухню. Идти туда было настоящим кошмаром, и ещё большим кошмаром было делать то, зачем он туда собрался. Но как было поступить иначе, он же не знал, сколько ему придётся ещё пробыть в квартире одному, в ожидании той самой «хоть какой-нибудь» заботы властей, то есть помощи! Труп же папы вот-вот мог начать разлагаться, — кто знает, сколько нужно для этого времени! — и лучше всего было его из кухни убрать. Хоть на лестничную площадку выволочь, что ли…

   Тяжело вздохнув от безысходности, Паша обречённо шагнул к выходу из гостиной.