Открытка на память

И не спалось, и не читалось. Вагон уже с полчаса сильно раскачивало и встряхивало, даром что поезд ощутимо замедлил ход. Юра отложил книгу и придвинулся к окну. Моросящий дождик набросил на пейзаж полупрозрачное покрывало, и проплывавший перед глазами вид напоминал панорамную подводную съемку. Завораживало, хотя смотреть-то было особенно не на что – а может быть, как раз поэтому. Мысли невольно перескочили во вчерашний день, когда точно такой же мелкий серенький дождь встретил их в Челябинске.

Возвращение из Казахстана, где студенческий стройотряд пробыл месяц с небольшим, ничем не походило на шумную и веселую поездку туда. Тогда в купе набивалось по полтора десятка человек, все моментально перезнакомились, горланили песни под гитару, рассказывали анекдоты и байки из студенческой жизни, выкладывали на стол родительскую снедь и криками «Ура!» приветствовали каждую новую бутылку с вином. Все были переполнены праздничным ощущением встречи с чем-то новым, неведомым… Спустя пять недель эти же ребята возвращались в Москву в оцепенелом состоянии, распластанные по полкам своих купе. На утомление от непривычного среднеазиатского климата наслоилась усталость, вызванная тяжелой работой практически без выходных, а поверх упал прощальный ужин, в процессе которого несколько студенческих отрядов братались на фоне умопомрачительного количества плова, пряной зелени и шашлыков из настоящей баранины. Если учесть, что на этот вечер был официально отменен «сухой закон», то станет понятно, почему на низкий перрон города Челябинска спрыгнуло всего лишь трое. Тамара трусцой побежала к бабке, скучающей под зонтиком рядом с ведром яблок. Ольга целеустремленно двинулась к застекленной галерее, которая поверху соединяла здание вокзала и перроны, наступив на каждый из них лапой-лестницей. Юра поежился под водяной пылью, которую порывы ветра бросали в лицо. Вернуться, что ли? Но нырять в душное сонное царство вагона не хотелось, и он тоже направился к лестнице, глянув на часы. Стоянка двадцать минут. Вполне достаточно, чтобы выскочить на привокзальную площадь и хоть краем глаза увидеть город.

В помещении вокзала, где было сумеречно и малолюдно, он сразу заметил Ольгу, стоявшую у киоска «Союзпечати». Юра давно, еще с начала прошлого курса, обратил внимание и втайне любовался этой девушкой с великолепной фигуркой, чуть надменным выражением лица и огромными, как на картинах Врубеля, карими глазами. Но никак не удавалось понять, нравится ли он ей. А навязываться, рискуя получить от ворот поворот, не хотелось. Да и зачем, если в пединституте и без того много симпатичных девчонок, которые совсем не прочь пофлиртовать, а то и пойти дальше… Юра поймал взгляд Ольги, улыбнулся и помахал ей. Она ответила какой-то неопределенной полуулыбкой-полугримаской  и повернулась к окошку киоска: подходила ее очередь. Ну что ж, философски вздохнул Юра и неторопливо пошел к выходу в город. Пока он прогуливался по площади, в голове навязчиво крутилась поговорка «Хороша Маша, да не наша». Настроение почему-то портилось. Бросив несколько равнодушных взглядов вокруг и не впечатлившись, Юра решил возвращаться. По дороге сложилось саркастическое двустишие: «Как прекрасна Оля – но фригидна, что ли?» Фыркнув от вопиющей вульгарности фразы, Юра заторопился, вдруг осознав, что не запомнил номер пути, на котором стоял его поезд. Так и есть, сначала вышел не туда, а прошло уже восемнадцать минут, беспокойство внутри подгоняло, по лестницам он бежал, перескакивая через ступеньку, а где и через две. Выскочив на перрон, впился взглядом в табличку поезда слева. Да, «Аркалык–Москва», только он уже тронулся, двигался, набирал ход! Вагоны проплывали мимо, проводницы закрывали двери, и Юра ощутил, как под ложечкой что-то сжалось в комок и замерло. Друзья, документы, деньги, вещи преспокойненько уезжали без него… В двух шагах от себя вдруг заметил Ольгу, которая замерла, прижимая к груди что-то белое. Она повернулась к Юре, глаза ее были огромны, и он скорее догадался, чем услышал: «Опоздали!» В мыслях мелькнуло, может, наши заметят, дернут стоп-кран, нет, все дрыхнут. Вагоны деловито ускоряли ход, перестук колес становился чаще, громче, отдаваясь в висках. Лесенки тамбуров убраны, двери закрыты, что делать?.. Вон лесенка! Схватил Ольгу за руку и буквально поволок ее бегом вслед этой двери. Какие-то бумажки запорхали, разлетаясь по перрону. Догнали! Одной рукой вцепился, другой обхватил девушку за талию, помог запрыгнуть, прыгнул сам, и вот они на подножке, а перрон, скамейки, трель милицейского свистка, деревья, Челябинск – мимо, мимо, все быстрее… Ветка обожгла, хлестнув по плечу, на стрелках вагон стал раскачиваться, держаться трудно, все мокрое, скользкое. Поезд уже несся с огромной скоростью. Юру качнуло в сторону, прижало к Оле, и он почувствовал, что ее тело как бы обмякает. Она повернула белое лицо, губы пошевелились, он опять не услышал, догадался: «Больше не могу!» «Черта с два!» – пронеслось в голове. Юра качнулся вбок и с лета схватился за второй поручень, прикрыв Олю своим телом от этой сумасшедшей земли, летящей назад и будто притягивающей к себе. А Оля и впрямь почти перестала держаться, теперь на Юркиных руках висел двойной груз. Если бы хоть ступеньки выступали наружу! Долго не продержаться. Он подтянулся, прижимая девушку к двери, и прокричал ей на ухо: «Стучи!» Она кивнула, но руку на поручне разжала не сразу. Постучала. Ничего! Еще, и еще постучала, и еще. Не слышат, что ли? Юра опять подтянулся, чувствуя, как стонут сухожилия, и крикнул: «Стучи в соседнее окно!» Казалось, чуть не час прошел, прежде чем появилась пожилая тетка в форме, которая поначалу махала руками, словно отгоняя, слазьте, мол. А куда?! Земли не видно, внизу сплошная серая лента, да на такой скорости костей не соберешь!..

Дверь открылась, Олю втянули за руки. Сил подтянуться самому у Юры тоже не было, какой-то гражданин в панаме, встав на одно колено, буквально отдирал по одному Юркины побелевшие пальцы, помогая забраться. Наконец-то внутри! Тетка, закрывая дверь, разорялась почем зря. Ничего не разбирая из ее криков, Юра выдавил из себя: «Мы свои, из седьмого вагона, чуть не отстали». Оля стояла в коридоре, опираясь спиной на дверь первого купе, и как завороженная глядела перед собой. Взял ее за руку, повел в голову поезда. Колени дрожали, ноги подкашивались, приходилось то и дело хвататься за что-нибудь, но Юра, как муравей с веточкой, упрямо тащил девушку за собой, пока не пришли в свой вагон. Там не было видно ни единой живой души, все спали, как будто ничего и не произошло. Довел Олю до ее купе, молча повернулся и ушел. Только теперь холодный комок под ложечкой стал оттаивать. Выкурил две сигареты подряд, собрался попить чаю, но махнул рукой: на него вдруг навалилась невероятная усталость, до тошноты, до белых точек в глазах. Кое-как вскарабкался на свою полку и – выключился.

…Утомившись от созерцания бесконечного аквариума за окном, Юра достал сигареты. Вышел из купе – и натолкнулся взглядом на Олю, стоявшую в коридоре у окна и в упор смотревшую на него. Юра неуверенно усмехнулся, буркнул: «Привет!» и на мгновенно одеревеневших ногах пошагал в тамбур. Там чиркнул спичкой, прикрыл глаза и с удовольствием глубоко затянулся. Хлопнула дверь. Открыв глаза, Юра увидел Олю, которая молча достала из кармана стройотрядовской курточки открытку и протянула ему. Взял, повертел в руках. «Это тебе. Единственная, которая осталась», – сказала Оля. На открытке был изображен обычный городской пейзаж с каким-то памятником и надписью ЧЕЛЯБИНСК наверху. Перевернув открытку, прочел написанное красным фломастером: «Я всегда буду помнить!» Вместо подписи стоял оттиск губ. Юра недоуменно поднял брови, убрал открытку и не успел опомниться, как Оля прильнула к нему и крепко поцеловала в губы. Поцелуй был долгим, жгучим и каким-то отчаянным. Забухало сердце. Уши налились теплом. Руки сами поднялись, обнимая, прижимая к себе, ведь вместе падать в невесомость легче… Потом уже, как издалека, услышал шепот: «Ты тоже не забудешь, правда?» Дверь опять хлопнула. Юра провел ладонью по взъерошенным волосам, и в кармане рубашки что-то зашуршало. Открытка. С закрытыми глазами прислонился к стене. Непослушные губы шептали: «Не забуду… Конечно, не забуду…» Из темноты, слово за словом, будто кто-то надиктовывал, возникали строчки:

Пройдут года. Я не однажды вспомню,
как я бежал сквозь дождь, и боль, и страх,
как было сладостно и нелегко мне
нести Любовь на раненых руках…
Когда погоня где-то затерялась,
Любовь вспорхнула к низким небесам.
И лишь перо осталось. Вроде – малость.
Но я его и Смерти не отдам!

(2004)