Блажь

Многие решились бы на такое? А я вот совсем потерял голову и произнёс когда-то прочитанные и застрявшие в памяти странные, исковерканные слова – и стал ветром, любопытным, порывистым, по-щенячьи восторженным… Когда она легкими шагами выходила из дома, улыбаясь утреннему солнцу, я встречал её и то бежал следом, то обгонял и маленькими смерчиками кружился впереди, подбрасывая мелкие бумажки. Вечером она прогуливалась с подругами, конечно же, я был рядом. Так и тянуло дотронуться до её щеки, погладить по руке, шевельнуть ей прядку волос! Иногда я разрешал себе такую вольность, и она улыбалась. Я окружал её горьковато-пряным запахом распускающейся листвы, я приносил ей сладкие ароматы черёмухи и сирени, я предлагал ей в подарок пенье птиц и стрекотанье кузнечиков, и знаете что? Ей нравилось! Бывало, что я уже не мог сдерживать дурацкий обет молчания, прыгал в кусты или крону дерева и тряс их, и листья шептали ей, беззаботно идущей мимо, всё то, что хотелось бы высказать мне – нет, не сказать, крикнуть, да так, чтобы все замерли на полушаге, чтобы замолчали магнитофоны и остановились автомобили, чтобы вздрогнули и погасли испуганные фонари!.. Она не слышала (не хотела?), и ладно, пускай, только бы видеть её хоть иногда, хотя бы случайно…

А потом – потом что-то изменилось. Насупилось небо, поблекла листва, травы высохли и шуршали устало и скорбно. Изменился и я. Я стал дождём – и видел её гораздо реже, а когда это случалось, чувствовал, что уже не нравлюсь ей, что кажусь назойливым и скучным. Она почти не выходила из дома, а если выходила, то прятала от меня лицо или открывала зонт… Я часто старался заглянуть в её окно, прижимался к стеклу, но увидеть её не получалось, похолодев, я соскальзывал и падал, падал, падал, ничего не ощущая, кроме желания как можно скорее исчезнуть в чёрной раскисшей земле. Так продолжалось долго, слишком долго…

И тогда я стал снегом. Бездумно, почти бесстрастно я опускался возле её дома, замирал и ждал. Она выходила и наступала на меня, но больно не было: что ж, ведь так и должно было быть. Иногда по старой привычке я шёл возле неё и лёгкими летящими снежинками касался её щеки, но она смахивала их и плотнее куталась в пушистый воротник. Бессилие и безнадёжность прижимали меня к земле, а неподвижность убаюкивала, и с приходом тепла даже игриво толкающий в бок ручеёк не сумел расшевелить серый ноздреватый сугроб, погружённый в мутные сны.

…Проснуться бы снова там, где я был ветром!

(2004)