Несколько сумбурные, но бесспорно глубокомысленные

    Ну, вот, пожалуйста – ещё один «Первопуток»! Будто мало ещё извели русские художники белил, чтобы увековечить нескончаемые зимы, зимушки, зазимки и предзимья. Ранние, пришедшие, припозднившиеся, наступившие, запорошившие, установившиеся, улёгшиеся. С метелями, оттепелями, восходами, инеями, закатами, позёмками…
Где по пороше обновляют путь калики перехожие, дровни и розвальни «снег почуя, плетутся рысью, как-нибудь», а в полях верховые баре борзыми зайцев травят (Ату!) и (Улюлю!) красного зверя. 
Где по сугробам, уныло напевая, пробираются кибитки и во всю прыть скачут (колокольчик динь-динь-динь) фельдъегерские тройки.
Где в сёлах и посадах разрумянившиеся на морозе красны девицы в цветастых полушалках, орешки щёлкают и над добрымолодцами насмешки шутят, кои удалью своей стенка на стенку похваляются.
    Где чада снеговиков лепят, снежками кидаются и дружка дружку в сугроб куряют, где шалун уж отморозил пальчик, «ему и грустно и смешно и мать грозит ему в окно».
Где барышни в салопах с наплюмаженными корнетами на лихачах мчатся, дородное купечество на тройках, а хмельные мещане на «Ваньках» катаются. Гулянье потому что. Масленица, ярмарок али престольное что. У православных гуляний всяких сорок-сороков, а в зиму особенно – пора-то не страдная.   
Подобных картин и хороших, и так себе, и совсем ни к чёрту, за последние более чем два столетия, неисчислимо на Руси написано! И этот (Kurt Hein, 75) туда же со своим «Первопутком».
    На первый взгляд картинка эта, действительно, может показаться заурядной и даже тривиальной. Но не аусзидлерам!
Вспомним: все «русские немцы» с августа 1941-го года стали сибиряками и северянами и вплоть до конца 20-го века копили в генетической памяти различные, связанные с первым снегом и приходом зимы, явления, состояния, приметы, чувства, желания, значительно обогатив и пополнив не столь экстремальные отложения первых 170-ти лет проживания в европейской России.
Вот некоторые из них. О плохих умолчим. О них писано-переписано! Многое всуе, как оказалось. Выпадали же и на нашу долю вполне благополучные времена. Факты? Их много есть у меня, но сразу с козырного туза зайду: НАШИХ аж два с половиной миллиона на ПРАродину вернулось! Нелепо же, Herrschaften, даже предположить, что такой репродуктивный темп можно обеспечить, понюхав натощак одуванчиков.
Ах, вы так не полагаете!? Да родненькие жеж вы мои, единокровные голубчики! Германороссики, жеж вы мои несостоявшиеся! Спазм восторга перехватил мне горло, и влага умиления заволокла мою дальнозоркость, намертво закрепив во мне веру, что это именно мы, аусзидлеры, то есть, являемся избранным народом №1, хотя и были вторыми по очерёдности.
Факт дарования нам для обетования необъятных, богатейших земель от Урала до Тихого океана – неопровержимое тому подтверждение! На этих неописуемо прекрасных просторах, мы, русские немцы, то тесть, до перестроечного пришествия, сеяли квадратно-гнездовую кукурузу на загонах протяжённостью от розового восхода до пурпурного заката, а на лесоповалах от пуза дышали целебным, хвойным озоном, любуясь волшебными разводами полярных сияний и блеском, добываемых нами минералов!
Это вам не усеянные булыжниками и поросшие колючками глиняные бугры мизерной Палестины, а это вам две боооольшие разницы!*
В этом месте есть резон напомнить землякам, что пламенные наркомы, перекраивая, захваченную на дурняк, нормальную империю в империю социалистическую по содержанию, решили, что чётко очерченный «всяк сущий в ней язык» должен стать её формой. Делов то! Красными пунктирами произвольно обнесли ареалы их проживания и, в целях субординации, возвели в автономии разного ранга. Клёво получилось! Масштабно и интернационально! Как в пролетарском  гимне. Стали, было, уж и руки удовлетворённо потирать, но…
Но с некоторыми народами заковыки возникли. С пришлыми. Например, цыган огораживать!? Проку же, ясное дело, нуль на ноль. Комиссары на них рукой махнули: «Кочуйте пока. Промышляйте. Всемирная революция грянет, и на вас укорот найдём».
С «русскими» немцами, как всегда, тихо и мирно обошлось. Жалованные им царями территории, означили автономиями разного достоинства и велели с прочими, относительно суверенными народами штурмовать сияющие вершины. Бауэры, полтора века, прожившие в тесном соседстве с русскими и, будучи от природы народом нордически настырным и основательным, окончательно удостоверились, что постичь их загадочную душу всё же, так и не сподобились. Пусть их! На всякий случай покивали нейтрально, почесали у темечка и, буркнув что-то про ашлекен, пошли полосу дожинать. Was hilft der Titel ohne Mittel.
Без проблем обавтономили тайгу и тундру. Оленеводам и охотникам пунктиры на карте так же безразличны, как следы пеструшки на снегу. Как и допреж, ненароком встретившись на границе своих ареалов, глубокомысленно выкуривали по трубочке и мирно потёршись носами, шли всяк в свою сторону. Хомо же! Сапиенсы разумно прямоходящие!
Но комиссарам то МАССЫ в одном месте и единовременно необходимы, чтобы «верную дорогу» всем разом указать! Не гоняться же за ними по весям.
Следуя традиции, созвали себя на съезд, и нашли выход. Суть такова: и таёжные и тундровые пролетарии четырежды в год детей гамузом в школы-интернаты привозят и увозят, а это значит, что в центре концентрировались их родители. Одновременно! Ораторы быстренько оглашали им тезисы и ставили насущные задачи. Массы, поаплодировав граммофонному «Интернационалу», разъезжались по становищам песцов ловить да олешков пасти, делая упор на сроки и качество.      
А дети оставались в интернатах Ликбезом заниматься. (Азбуку им доки из рядов поголовно грамотного народа придумали, и в придачу героический Эпос им сочинили.) А проку? Прочитать, как Герасим Муму утопил? Ничуть не жалко. Бессмысленная она, собачка то – ни соболя тропить, ни нарты тянуть. Но топить то зачем? Из шкурки рукавицы сшить, а мясо на приманку. Польза чтобы. Чай, думать то, однако, тоже надо.
От безделья слабели и жирели грамотные чада в тёплых интернатах от мучной пищи и ватных матрацев. К подвижным промыслам, которые их предков веками кормили, неспособны стали. Да и желания не испытывали ввиду тотальной атрофии импульсов. Стали они от безделья огненную воду пить и Эпос у огонька сказывать. Вместо белок, баб в глаз бить стали. За  белкой то по зябкой тайге по уши в снегу гоняться надо, а бабы, вот они, рядышком.
Но есть на свете нация, которая так долго и настырно манкировала заповеди, что Яхве приходилось, время от времени, обрушивать на них свои страсти господни. Но те, поприутихнув на время, опять развращались. Да покруче прежнего! Пришлось вышним силам им исход из земли обетованной устроить и по лицу земли рассеять, чтобы гои им антисемитизмом мозги прочистили. Некая толика сего народа и в российской империи приютилась. Цари побаивались этих неслухов, но изгонять остереглись, милостиво означив им «зоны оседлости» от сих до сих.   
Наркомы намерились, было, преобразовать для них эти «зоны» в автономию, но ощущение некоего дискомфорта удержало их от этого поступка. Эти душевные томления и телесный зуд возникали у всех народов, пути которых соприкасались или пересекались с этим племенем на исторических перепутьях. Опрометчиво наделённые свыше холерически сангвиническим темпераментом, они везде всё на свой лад пересалтычить норовили. А объединённые, они, даже нечаянно впав в пустяшное, бытовое замешательство, могут в экстазе второй залп «Авроры» спровоцировать. Тогда, Яхве, туши свет и ниспосылай на неразумных детей своих второй потоп.
Отсюда вердикт центра: «Плодитесь и размножайтесь, где вам впору придётся!» Такая лафа им уже несколько веков не выпадала! И ринулись они по всей Руси великой, чтобы подходящее местечко на просторе застолбить, а не в автономии кантоваться, которая «оседлой черты» не слаще. Да и гешефт среди благодушных хлебопашцев и в городском многолюдстве деловому да мастеровому человеку во всю ширь развернуть можно. Свои то сами с усами. Остап Бендер в еврейской автономии!? Не смешите мои помочи. Но   отсутствие автономии именно у этого народа, выглядело в глазах мирового пролетариата, как-то двусмысленно и незавершённо. Надо дать. Для гармонии и в назидание. 
Комиссары тык-мык, так-сяк. Если им для обетования Крым выделить или кусок из бессарабско-кавказких кущ, то это же коренные на всю Лигу наций раздрай поднимут: «То ж з вику наша ридна батькивщина! З глузду воны зьихалы, чи шо? Им же назад в Израилевку трэба вертаться! Це же в Талмуде им прописано. А колы им зразу нэ можно тудой  возвэртатыся, то хай соби, в нашей автономии поки поживут. Но щоб шкоды ни-ни,…а то…»
Схожие опаски подспудно будоражили и прочих туземцев: «При соцьялизьме промеж себя пожить охота. Да и тесно у нас туточки – до заимки Авдея и всего-то вёрст с полсотни набежит».
К слову: закалённая в горнилах местечковая плеяда, теснящаяся в Комиссариатах, Советах и Президиумах и их, роящиеся во всяческих Правлениях, Кооперативах, Артелях и Конторах соплеменники, почему-то тоже к автономии не тяготели и даже усматривала в ней помеху для слияния мирового пролетарьята в единую братскую семью. Модернизированные «зоны оседлости» их не прельщали. Размах масштаба революционных преобразований по всей необъятной России, несоразмерим с обывательским раздраем в захолустном коконе пресловутой автономии. Вы хочете комментариев? То-то…
Но, похоже, вышние силы ещё раз попытались даровать им желанную обетованность в виде автономного образования. Утверждать сие есть все основания, потому что самые ярые ортодоксы из их рядов возопили об её настоятельной необходимости для того, якобы, чтобы сохранить свою национальную особенность в первозданном виде без примеси гоев.  Перечить им – себе дороже, да и безлюдных местечек от Урала и до Камчатки навалом. Пусть осуществляют свои грёзы. И грянула единогласная:               
               
Ре-зо-лю-ци-я.
1) Автономию желающим избранным предоставить.

А, чтобы деятели этой автономии не досаждали своими местечковыми прожектами и не путались под ногами гигантских пятилеток, ЦИК и Совнарком щедро выделили им 4,5 млн. га рядом с Китаем у впадения Биры в реку Амур. Примерно в 10 тыс. км от Одессы-мамы. Кругом девственная и, можно сказать, безлюдная тайга. Местные полукочевые трудящиеся препон чаянию пришельцев обетованиться не препятствовали. В отличие от заводных и честолюбивых колонистов, были они рассудительны и спокойны. Да и обитало их там вместе с собаками в два раза меньше, чем прибывших на первой барже пионеров.
Итог всей этой бестолочи на сегодняшний день:
1) Еврейская Автономная Область существует до сих пор и на той же территории в    4,500000 га. 2) Количество оставшихся в ЕАО евреев составляет 1% от остального населения. 3) Коренные тунгусы, дючеры и дауры гипотетически вымерли ещё не все.         

 О чём, бишь, это я? Опять меня в матерьялизьм занесло. С чего бы? Я, ведь, за него, помнится, только со второго захода у лысого доцента зачёт выклянчил. Не иначе, мстит он мне из потусторонности за пережитые муки. Чур, меня, нечистая сила! Чур!!         
Итак, продолжаем по существу затронутой темы.
1) Запахи:
а) Арбузный аромат берёзовых поленьев перед гудящей плитой.
б) Дикий дух от щенка, проюркнувшего с мороза в натопленную избу.   
в) Щиплющий, сытный запах капустных кочерыжек, укропа, чабреца, чеснока и хрена от солений и маринадов огородной всякости.               
2) Разное прочее:
а) Конец серой тоски, простудной слякоти и непролазной грязи на дорогах.
б) Сходит на нет лихорадка осенней суматохи.
в) Стихает вытряхивающий требуху и душу грохот телег по колоти.
г) Томную дрёму под овчинным тулупом на уютно шуршащих дровнях.
д) Исчезают под снегом лишаи израненной людьми земли и разбросанный по ней дрязг.
е) Ну, и разные личные, сокровенные, зимние впечатления, коими обогатился каждый из нас персонально: тропически алые герани на фоне сказочных, морозных узоров на окнах или ядрёную хрусткость усолившихся груздей.
Закончим, однако, прелюдию и перейдём к анализу сути «Первопутка». Напомню: автор аусзидлер, получивший заочно бесплатное, художественное образование на художественно-графическом факультете Омского пединститута имени основоположника СОЦИАЛИСТИЧЕСКОГО реализма А. М. Горького.
Вы поняли намёк? Я к своим адресуюсь. Аборигены и втиснувшиеся в их среду мульти-культурные «немцы» t;rkischer, kurdischer oder albanischer Herkunft, в этом деле ни бум-бум. Никто из них не то чтобы видеть, даже слышать не слыхивал о «Зелёной рюмке» П. Кончаловского!* Что тогда с них взять? Так что этот Антерну сугубо между нами, припозднившимися переселенцами, то есть. А подпавшим тлетворностям капитализма, напоминаю основные постулаты соцреализма в области изоискусства. 
Итак, во-первых:
а) Никакой неаполитанской лазури и таитянской медянки, а только свои неисчерпаемо скромные, блёклые и серые, поющие о вдумчивой русской душе, волшебные краски.
б) Никаких сказочных, изумрудно-романтических кущ из небывалых древес в неведомых палестинах.
в) Изображённое должно допускать одно-единственное, неопровержимое толкование. Предположим, на картине изображена берёза. НИКТО не должен усомниться в этом и принять её за осину или, скажем, чинару! Более того, желательно узнать берёзу не только, как таковую вообще, а точно по ботанической энциклопедии А. Брема. Вот это, скажем, Берёза Бородавчатая (Betula nigra), а это, положим, Берёза Повислая (Betula pendula).  (См. картину.)   
Во-вторых, о сюжете: 
Тут главное – политически несокрушимое название картины. Например: «Смерть комиссара», «Допрос коммуниста», «Старый большевик», «Юный пионер», «Первая борозда», «Последняя электричка».
Это полностью исключит разнотолки досужей публики и потуги критиков сыскать в картине чуждое влияние и замаскированные козни.
Но, получив на день рождения такую картину, земляк засунет её за шкаф сразу же после ухода гостей.
Автор «Первопутка» это знает и поэтому дарит землякам картины, которые самому нравится писать: утренние и вечерние зори во все времена года с рыбаком или охотником; убранные поля со стаей грачей на скирдах соломы и лисичкой за облетевшими кустиками.  Такие картинки переселенцы вешают над диваном, а не суют её под него после ухода гостей. Потому что: «Ну, точно, как возле Шумановки, когда от Редкой Дубравы на Кусаки поворачивать!» - «Сказал тоже! Это у Чёрной рощи возле Волчьих ракит со стороны Бекердиновки!»
Незабвенная родина грезится им в любой картинке с берёзовой рощицей и ласточками на проводах вдоль степной дороги.
Ну, а какой, позвольте спросить, соцреализм в представленном «Первопутке»? Ну, положим, берёзы и снег однозначны. В упряжи и розвальнях можно, наверняка, сыскать неточности, но это к тому отнести можно, что упряжь и сани, региональные отличия имеют. Так что это пропустим. Но…
Но что за люди в санях? Откуда и куда едут? С какой целью? Парочка в санях явно праздная, но больше внешних признаков праздника на картине нет. Денёк серенький, снег не искрится, в деревне на горизонте ни единого кумачового пятнышка! Даже меринок как-то понуро не то плетётся, не то трусит.   
Неужели эти двое в будний, рабочий день вот так вот запросто нарядились, уселись на мягкое, душистое, колхозное сено и на колхозном Савраске поехали!? Где же тут главный признак изобразительного искусства страны Советов – вдохновляющий, положительный пример? Его, увы, нет…
Читатель, ты, пожалуйста, не подумай про автора чего-нибудь такого, эдакого… Это он рецензии с выставки передразнивает, которую, помните, Хрущёв бульдозерами разметал? 
А этот вот конкретный «Первопуток» воскресит у всех российских немцев, которые постарше, таящееся за дымкой десятилетий, прекрасное и юное, ибо только они точно определят, в какие времена это было.
Просто вслух видно, что на дворе вороватый, полу снулый, полу сытый «застой», когда не покупали, а доставали. Напоминаю процесс: даёшь, кому нужно, к примеру, ондатровую шапку, которую по блату достал и, доплатив разницу, становишься обладателем холодильника или кухонного гарнитура. (О смысле слова «блат», советую молодёжи побеседовать у камелька с наличными предками.)
Липовыми отчётами, приписками и рапортами о досрочном выполнении «ко дню», повышенными соцобязательствами «в честь» – совки были намертво повязаны круговой порукой: ты мне – я тебе! Если какой-нибудь оригинал всё же возникал и при всех начинал правду-матку резать, то, Боже упаси! шума не поднимали, а по-отечески журили, судили «по-товарищески» и отправляли на принудительное лечение или на «химию». (Прояснить про «химию», можно на той же беседе у камина про «блат».)
А народу много ль надо? Все при деле – работы навалом. Образование всеобщее, обязательное. Бездомных нет. Выборы – все как один за блок коммунистов и беспартийных! Медицина бесплатная. Самый гуманный и справедливый суд в мире. Савраску для личных нужд бригадир за бутылку хоть на три дня разрешит, и прогул не заметит. В колхозах восьмичасовой рабочий день и отпуск двухнедельный. Живи – не хочу! Лишь бы войны не было.
А эти, как их? Во – дизиденды! Евреи того… Наших, кто за автономию, тоже… того… на цугундер берут, работяг, слух идёт, танками… того! А Сахаров, того, агент сионитский оказался! Сахаревич! Цукерман!! Мазон!!!
Та-ак, ясненько. Набибисикался! Со всех сторон без разбору. То-то в последнее время жена его мрачнее тучи ходит: на коров орёт, баб сторонится, в бытовке, как бывало, хохмы не затевает. А это, оказывается, родной муженёк её довёл: ночами вой и треск «голосов» слушает, а не с женой в обнимку спит, ласками утомившись. Друг, жалеючи, резонил: «Дождёшься – грохнет она Спидолу-разлучницу об порог и тебя вслед за ней выгонит к чёрту. Я Мильку знаю – до тебя к ней клинился. Оно тебе надо – себе и бабе нервы без толку трепать? Всё равно ничего не изменится. Плюнь! Транзистор пацанам отдай, хай, под него шейк твистуют. А то у тебя от него крыша поедет, и стоять не будет. На хрен тебе тогда демократические свободы? Чуб на косой пробор причёсывать?»
Ну, братцы, прошу пардона. Опять занесло. Со мной это часто случается. Такую писанину, бывает, затею, что и не соображу, как её, постылую, закончить. Начнёшь перечитывать, и оторопь берёт – затевал совсем не про это, а оно вон куда вывернуло. А всего-навсего объяснить хотел, какой такой реализм в моём «Первопутке» воплотился. Так вот…
Подвернулась в прошедшем ноябре картонка с невнятным подмалёвком. Что-то заснеженное. И за окошком, как нарочно, по-немецки вежливые хлопья зелёную травку кроют. Ну и накатило! Выдавил на палитру белил и в присест изобразил кусочек из незабвенной молодости. Понятно, и мысли сообразные возникали, проплывали, роились…
Так вот: это Ванька Михель из Камышей возвращается. Дембель кореша Сашки Вельша праздновали. Хорошо погуляли! Подружки за три года жару накопили – аж скворчат с пылу! Ойра полька, краковяк, фокстрот! Дали шороху! За полночь начали исчезать. Попарно…
А в санях с ним Катуш (Катя), двоюродная сестра Сани, едет. Тут такое дело... Объяснить надо.
Три года назад, на проводах, рекруты, окружённые плотным кольцом сверстниц, запрограммированные на первичные и вторичные женские признаки и переполненные физиологией тестостероном никак не реагировали на цыплячьи невнятности долговязой, четырнадцатилетней девчонки, которая стряпухам помогала. Схема. Ключицы, веснушки, глазищи да стручки белёсых косичек. Дитё. Голый нуль в этом смысле. А Ваньке толстушка Эмилия, у которой от избытка этих самых признаков швы в пазушках разошлись, вообще весь кругозор перекрыла, прилипла – не отодрать. Ну, бикса, держись!
Но что-то мешало ему. Неудобство какое-то. Будто жучок за шиворот вполз. Обернулся, огляделся. Галдёж, гармошка, суматоха. Гулянье, словом. Повёл плечами. Гм… помстилось.
Через время опять пупырышки по спине! Что за чертовщина? Таясь, внимательно осмотрелся. А-а, вон оно что! Возле крыльца, по-бабьи спрятав руки под фартук, на него в упор смотрела Катя невозможно синё-синё-синими глазами! Пухлые, наивные губы подрагивали, как наговор шептали. Иван покачал головой: «Аяяй!» Стрижом метнулась в летнюю кухню и больше не показывалась. С тех пор он её не видел, хотя побывал в Камышах после армии. Она в краевом техникуме культуры училась.
А тогда, наутро после встречи, сильно припозднившись, сели кореша выпить под Nudelsuppe с гусем на Ванькин посошок. Кроме них, за столом родители Сашки да сестра с дитём и мужем. Только уселись, входит ладная девушка. Поздоровалась, потопала ботиками по половику. Прогнув гибкую поясницу, привстала на цыпочки и пристроила на вешалке нарядный полушалок и плюшевый жакет. Одёрнула красивое, тёплое платье и, потрогав уложенную на затылке роскошную, белокурую косу, подошла к столу. Подала Ивану руку и села напротив. У того рот нараспашку и дух вон!
Это была Катуш! Прекраснее самой Красоты!! До упора вдохнул Ваня, чтоб куражу набраться, но синё-синё-синие глаза не велели рушить любовь зряшными словами. Какие слова!? Тут бы дух перевесть, чтобы не задохнуться!
Проводил её домой. Поговорил с её родителями. Свадьбу весной справят, когда Катуш училище окончит.
На картинке видно, что через полчаса ошалелый Иван войдёт с невестой в свой дом и скажет оторопевшим родителям: «Мама, батя, смотрите, какое нам счастье привалило!»               
Осень 2010.      Курт Гейн.