В ожидании урагана

Фарфоровая глазурь воды и перья облаков – что может быть тлетворнее? А между тем уж двадцать шестой день я, как часовой, вышагиваю на балконе, полируя его белые перилла рукой, облачённой в лайковою перчатку, и глядя на горизонт, девственный как пух голубки, к богу посланной. Я всё надеюсь, что вечер прихватит немного зюд-веста, а он язвит по-прежнему своей щербатой в облаках улыбкой и бросает безобразно-жёлтые мазки на блестящую снаружи, а гнилую внутри водную полировку, воняющую в эти минуты особенно мерзко. Когда она уплыла, был точно такой же ясный вечер.

Люблю выйти на балкон моего дома, когда завывают сирены о том, что надо сложить свои вещи в водозащитные сумки и ожидать, как рыба под корягой, решения судьбы в меблированных комнатах у тёплых каминов на креслах с чашкой кофе. Я люблю, вопреки регламентам, развешанным здесь вместо обоев, не слыша испуганных криков соседей, выбегать на балкон в одной майке, и, словно подводник, задраив за собой люк, наблюдать одинокие пюпитры океана, слыша, как оркестр за кулисами отстраивает голоса, приготавляясь к Мистерии. Говорят, у меня загораются в тот момент глаза, всегда потухшие, как маки, и выпрямляются плечи, а ноги начинают отплясывать тарантеллу, ангажируя дельфинов, и язык извлекает из щёк комплименты.

Сначала океан замолкает и словно прислушивается. Хохот чаек стихает, как бы пристыженный спокойствием его. Вода, ещё покрытая молочной пенкой, ворочается снаружи: она притаилась в ожидании, прикрывшись тёмным плащом, но уже успела поменять свою привычную вонь на запах железа. Вот натягиваются тросы, удерживающие мой дом, и звенят, когда ветер ударяет по ним, словно гитарист, взявший первый аккорд. Потом всё замирает, и, кажется: не будет ничего: музыканты забыли ноты, певцы - слова, а я один в этом мире зритель пришёл на концерт напрасно.

Но ветер рвёт с места, и тучи вмиг сходятся, как заговорщики, и перекрещивают кинжалы, и вода уже плещется смело и, как сдёрнутая скатерть накрытого стола, сметает с своей поверхности суда и лодки.

Не смеяться я прихожу в лицо непогоде, а плакать! Не самонадеянности я полон, но упования! Ибо один ураган помнит, куда унёс мою королеву проклятый океан. В порту ли она, или на дне среди черепах и медуз мёрзнет, или всё на том же проклятом судне – ему знать. Ох, не люблю, когда ясно, и океан напоминает бассейн, продливший свою кафельную голубизну на многие мили и размеченный на квадраты неведомым водомером. Он не приносит известий и улыбается как мертвец, отмучившийся после долгой болезни. Только ураган подымет бутылку из-под коряг - только он прибьёт к берегу остатки крушения. Не сидеть в кресле, не ждать!

Итак, если сгущаются тучи, я, чуткий на ухо, выхожу на балкон и всматриваюсь вдаль: “Авось, не причудилось”. Мне стыдно надеяться, что на горизонте покажется парус. Мне не впервой прощаться с иллюзиями. Это малодушие - над ним смеются старики-соседи.

Я уже слышу, как поднимается ветер, словно лев, и гонит стадо волн-антилоп, загоняя их в берега, в которые они врезаются, обезумев, своими рогами, забыв про боль. Негде укрыться от урагана. Дом, как на дыбе распятый, между берегом и морем, трещит, и, кажется, то ли сам он разлетится в щепки, то ли канаты не выдержат и лопнут, и стихия бросит его в открытый зёв океана. Но не боюсь я упасть в зелёную муть! Я был в ней однажды: её вкус мне показался пресным: я выплыл сухим.

Я часто говорю с ураганом. Мне хочется, чтобы он забрал меня, обнял своими руками – железными, ржавыми, а нежными – ибо только в его объятиях я вижу если не покой, то... скоротечность. Без бури нет времени. У смерти ясные глаза, как у этого неба.

Я надеюсь, я молюсь, двадцать седьмой день разрешится непогодой. А сегодня уже двадцать шестой как нет надежды, что вечер ознаменуется канонадой. Солнечный приплюснутый диск багровеет у горизонта и в очередной раз усмехается из-под наплывов жирных век. Быть может, это добрая примета, и завтра будет, будет буря? Ведь ждёт моя королева. Да ждёт ли?

лето-осень 2013