32. 1937 год начало массового террора

     32. 1937 год (начало массового террора)

     В этой связи новый 1937 год начался для Зорге с того, что ему пришлось объясняться с Центром по поводу радиосвязи. Он направил в Москву письмо от 1 января 1937 года, приведенное ниже.  Зорге в спокойных тонах объяснил, что  кризис связи отрицательно воспри-нимается ими тоже, но что он может быть  ликвидирован лишь при помощи Центра. Причем Зорге дважды повторяет просьбу о помощи со стороны Центра и просит «уделить этому во-просу серьезное внимание»:
    
«Дорогой директор!

     Тяжелый кризис в воздушном сообщении (имеется в виду радиосвязь – Ю.К.) всё еще про-должается, Я вынужден снова послать человека к Алексу с предложениями о новой органи-зации связи. Использую этого посланника для передачи небольшой почты. Обращаю Ваше особое внимание на страницы, где Викс  сообщает о японо-германском договоре. Кроме то-го, я прошу учесть, что кризис связи может быть ликвидирован лишь при Вашей помощи и поэтому прошу уделить этому вопросу серьезное внимание.
     Уверяю Вас, т. директор, что это состояние  для нас невыносимо, и мы делаем всё от нас зависящее, чтобы его преодолеть. Будьте уверены, что всё, что касается нас, и в осо-бенности нашего друга Фрица, мы сделаем. Это не небрежность, не леность, не бюрокра-тизм с нашей стороны; мы сами от этого состояния страдаем в первую очередь. Надеемся получить помощь от Вас.
                Верный Вам Рамзай»

     Причины возникновения со связью неизвестны, но можно полагать, что они были связаны с техническими трудностями и со стопроцентной уверенностью сказать, что это не зависило ни от Макса, ни от Зорге.
     В соответствии с шифровкой Зорге  послал  на «Континент»  в Мукден Анну для передачи предложений о новой  организации связи и заодно  небольшую почту в которой он обращал внимание  на информацию о японо-германском договоре.
 В открытой литературе ничего нет о взаимодействии Боровича и Зорге. Можно считать, что вряд ли что-либо заслуживающего внимания было сделано из-за краткости пребывания Бо-ровича в Шанхае.
     Глубокого сожаления заслуживает не только трагическая судьба Боровича, но и не использованный его богатый опыт, который мог помочь Зорге в оперативной работе и соответственно Центру правильно и достоверно оценить высокие агентурные возмож-ности Зорге и резидентуры в целом, что было бы особо важным.
     Что касается деятельности в 1937 году,  Зорге  как обычно вел работу и в Центр по-прежнему шли донесения с актуальной разведывательной информацией. Резидентура «Рам-зай» в целом наращивала усилия по приобретению ценных источников.  Сам Зорге, не сни-жая темпа в журналистской работе,  продолжал развивать достигнутые результаты как в от-ношениях с послом Дирксеном, так и с военными атташе посольства. Особое внимание он уделил приезду в Токио и пребыванию в течение двух месяцев (сентябрь-октябрь) специаль-ного представителя МИД Германии  Альбрехта Хаусхофера. Представляя в Японии интере-сы его отца - Карла Хаусхофера в качестве корреспондента журнала «Цайтшрифт фюр Гео-политик», Зорге сумел  установить добрые отношения и с влиятельным сыном, который был другом Гесса. 
      Конечно, советские разведчики, находящиеся на нелегальной работе за рубежом, в том числе Зорге и Айно внимательно следили  за международными событиями и в 1937 г.,  знали многое из  прессы   о чрезвычайных событиях в Советском Союзе, о политических процессах и судебных приговорах.  Но никто из них не знал о том, что 1937 год стал началом периода так называемого «Большого террора», нанесшего советскому народу и государству в целом неисчислимый по своей силе моральный и физический урон. Из международной прессы, скорее всего, знали частично о  Пленуме ЦК ВКП(б), состоявшемся с 23 февраля по 5 марта 1937 года, на котором был заслушан доклад нового народного комиссара внутренних дел СССР Н. Ежова  «Уроки вредительства, диверсии и шпионажа японо-немецко-троцкист-ских агентов».
    Сталин в докладе 3 марта 1937 года на февральско-мартовском пленуме ЦК ВКП(б) глав-ное внимание уделил потере бдительности в борьбе с вредительской и диверсионно-шпионской  работой агентов иностранных государств в советских хозяйственных, админист-ративных и партийных организациях. А забыв об этом, «оказались застигнутыми врасплох. Вот почему шпионско-диверсионная работа троцкистских агентов японо-немецкой поли-цейской охранки оказалась для некотороых наших товарищей полной неожиданностью». Принятая в тот же день Резолюция Пленума по докладу Ежова дали право НКВД СССР пе-рейти к массовым арестам в масштабах страны, включая  армию и военную  разведку.  На этой основе  был дан старт непрерывному конвееру репрессий, который  быстро начал наби-рать обороты. Наряду с открытыми политическими процессами  по делу «Параллельного троцкистского центра», «Военно- фашистского заговора» в Красной Армии и «Правотроцки-стского блока» начали осуществляться в широких масштабах  тайные аресты руководителей и сотрудников  органов внутренних дел и военной разведки, жестокие допросы и  растрелы.
     В частности: в ночь на 13 марта 1937 года был арестован Артузов;     28 апреля 1937 года под грифом совершенно секретно секретарю ЦК ВКП(б) тов. Сталину за подписью наркома внутренних дел СССР Ежова было направлено  спецсообщение «О Б.Н. Мельникове», о бывшем заместителе начальника Разведывательного управления. В подробной записке Мельников обвинялся в троцкистской и шпионской деятельности (связь с японской развед-кой), предательстве ряда коммунистов, в подрыве конспиративной работы, а также в мораль-ном разложении. На документе имеется помета: «Т. Ежову. Мельникова и «окружение»  надо арестовать. Ст.»: Сообщено т. Ежову. П.
     Особое место во всех произведениях о советской военной разведке занимает выступление Сталина 21 мая 1937 года на совещании в  Разведывательном управлении и, хотя нигде нет текста его выступления или каких-либо подробностей, приводится ссылка на то, что он  зая-вил: «Разведуправление со своим аппаратом попало в руки немцев» и  дал установку на роспуск агентурной сети.
     В тот же день,  21 мая 1937 г. Ежов направляет Сталину спецсообщение  с приложением протокола допросов Мельникова Б.Н. от 16-17 мая 1937 года  («ЛУБЯНКА. Сталин и глав-ное управление госбезопасности НКВД 1937-1938», страница 177, документ № 81). В со-общении он указывает, что Мельников был завербован японцами в 1918 г. и с 1924 года вел активную шпионскую работу. «За время своей работы в качестве заместителя начальника Разведупра штаба РККА Мельников выдал японской разведке агентуру Разведупра по Мань-чжурии, Китаю, Германии, Чехословакии и Ирану».
     Протокол допросов Мельникова многостраничен ( стр. 177-185) и касается многих вопро-сов и из него  следует, что под пытками Мельников не только оговорил себя в шпионской деятельности, но и оклеветал многих своих сослуживцев, включая Аскова, который якобы был устроен им в Разведупр начальником Восточного сектора  и являлся передаточным зве-ном между ним и японцами. Но нас  в данном случае интересуют только те места из ответов Мельникова, которые косвенно касаются Зорге. Мельников  подтвердил, что якобы был за-вербован японцами еще в 1918 году. Сообщил в частности: «По приезде в Москву в начале 1932 года я был назначен заместителем начальника Разведупра Штаба РККА. Примерно через месяц или полтора после моего вступления в эту должность ко мне явился АСКОВ, который сообщил, что он будет осуществлять связь между мной  и японской разведкой. Кроме того, он сказал мне, что он будет вести самостоятельную разведывательную рабо-ту в пользу японцев и просил устроить его в Разведупр, в восточный сектор……Мною через АСКОВА были переданы следующие сведения: данные об агентуре по Маньчжурии, Китаю, Италии, Германии, Чехословакии и Америке. В них были указаны: клички агентов, пароли, время и место встреч, место работы и характеристики агентов. По согласованию со мной АСКОВ сообщил японской разведке о резиденте Разведупра Шанхая «Рамбек», ко-торый впоследствии был назначен резидентом в Японии. О переезде его в Японию АС-КОВ своевременно сообщил японской разведке  (выделено – Ю.К.). Ввиду отсутствия агентуры по Японии в тот период, другие сведения по Японии не передавались… Осенью 1932 год, когда я замещал начальника Разведупра БЕРЗИНА, я передал  японской разведке ряд проектов штаба РККА по личному составу штаба. Мною также были переданы сведе-ния о личном составе центрального аппарата Разведупра».
     Асков Аркадий Борисович. Полковой комиссар (1936), в РККА с 1919, член партии эсе-ров (1915-1917), в компартии – с 1918 Участник Гражданской войны. Окончил англосаксон
ское отделение Института внешних сношений (1923), японское отделение  восточного фа-культета Военной академии РККА (1925). С 1923 г. в Разведуправлении штаба РККА.
Сентябрь 1925 – май 1926 – секретарь в консульствах  в городах Нагасаки и Цуруга, Сен-тябрь 1926 – январь 1929 – вице-консул, консул в городе Кобе. Помощник начальника 2-го отдела РУ штаба РККА (январь 1932-октябрь 1933). Октябрь 1933 – март 1937 – 1-й секретарь полпредства СССР в Японии.
     Арестован 26 мая и расстрелян 2 сентября 1937. Реабилитирован в 1956.
     То, что ни Мельников, ни Асков не были предателями и не работали ни на японскую, ни на какую-либо другую иностранную разведку доказано и не подвергается сомнению.  Мы никогда не узнаем о чем думали  эти талантливые люди, коммунисты, вынужденные в ре-зультате пыток  оклеветать самих себя и коллег.
     Из протокола видно, что концу второго дня допросов с пристрастием Мельников был вы-нужден дать хоть какие-то показания и он дал в крайне сжатом, завуалированном виде неко-торые сведения на резидента похожего на Зорге. И хотя он непосредственно отвечал за
подготовку операции «Рамзай» и поэтому знал и настоящий оперативный псевдоним Зорге, его задачи и прикрытие, и объект его проникновения, и людей, направленных в состав созда-ваемой резидентуры (Вукеличи, Виндты , Мияги) и многие другие детали, но все же нашел в себе силы и не раскрыл ни фамилию и имя Зорге, ни его оперативный псевдоним, ни другие важные подробности. Важная деталь - следователей НКВД  сообщение о «Рамбеке»   не  за-интересовало. Для них самым важным было выделить в общем виде троцкистскую деятель-ность, шпионаж и расширить сеть «врагов народа» за счет конкретных лиц, находящихся на территории СССР, а не где-то за рубежом. Но в тоже время очень интересным является то, что Сталин не проявил интерес к «Рамбеку», хотя  по его пометам видно, что он не только очень внимательно читал все спецсообщения, но и активно реагировал  на их содержание.
     Поскольку рассматривается  деятельность именно Зорге в конкретной обстановке, в Япо-нии,  обращает на себя тот факт, что  в названии пленума и в докладе Молотова, ближайшего сподвижника Сталина, и в решениях февральско-мартовского пленума ЦК ВКП(б) 1937 г. японские «шпионы» упоминались первыми и только за ними следовали немецкие «шпионы» и «троцкистские двурушники».
      На этом фоне интерес представляют те события, которые связаны непосредственно с Центром,  Зорге и деятельностью резидентуры. Примечательным является то, что , несмотря на  положительную оценку работы Зорге в  1936 году со стороны заместителя начальника  Управления Артузова и  представление к награждению за подписью начальника Развед-управления Урицкого,  руководящее звено 2-го (Восточного) отдела продолжало придержи-ваться своего отрицательного отношения к Зорге. Так, вплоть до перевода в разведотдел ОКДВА с должности начальника японского отделения в апреле 1937 года полковник Покла-док продолжал  отрицательно относиться к Зорге, добавив к его мнимым шанхайским про-ступкам   обвинения в «несомненности дезинформации».
     Тем временем в Разведывательном управлении  как в калейдоскопе разворачивались со-бытия по смене руководства и началу репрессий в отношении руководителей Центра и рези-дентов   
     В начале января 1937 г. был снят с должности  Артузов и на его место был назначен Алек-сандровский (из госбезопасности). В апреле 1937 г. освободили от должности Карина и  По-кладока, непосредственно занимавшимися делами резидентуры «Рамзай». В июне 1937 г. был снят С. Урицкий и на должность начальника Разведуправления был вновь назначен Я. Берзин, вернувшийся из Испании и награжденный орденом «Ленина». Через два месяца, 1 августа Берзин то же был уволен.
     В связи с польским делом, которое формулировалось в закрытом письме  от 11 августа 1937 г.   за подписью Ежова как «О фашистско-повстанческой, шпионской, диверсионной, пораженческой и террористической деятельности польской разведки в СССР»  из Китая был отозван Борович («Алекс»), который родился в Польше. По прибытии в Москву он был аре-стован и расстрелян.
    В упомянутом закрытом письме Ежова был указан польский шпион Карин, помощник на-чальника Разведуправления, которого якобы завербовал  резидент 2-го отдела польского ге-нерального штаба Сосновский, и к тому же Карин оказался еще и немецким агентом с 1916 года. Такая же участь постигла Никонова. Следом наступила очередь и Александровского. Были сняты Борович, Валин-Гайлис.
     2 июня 1937 г. на расширенном  заседании Военного совета  при наркоме обороны Сталин  повторил отрицательную оценку военной разведки после чего единичные аресты  приняли широко масштабный характер.
     В прошедшую с мая по ноябрь 1937 года волну арестов и расстрелов руководящего соста-ва попали люди, котороые знали Зорге.  В призведении некоторых авторов говорится о том, что в ходе допросов некоторые из выше упомянутых лиц под пытками дали  показания на Зорге в том, что он является японским и немецким шпионом. В частности, Д. Волкогонов ссылается на показания Гайлиса, а Л. Млечин – на одну из  страниц протокола допроса Бер-зина, но документально эти утверждения ничем не подтверждены. Только в 2004 г. в откры-той печати появилось издание «Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД. Архив Сталина. Документы  высших органов партийной и государственной власти. 1937- 1938», которое позволило, как указано выше, документально пролить свет на
некоторые обстоятельства, связанные с арестами, допросами и пытками. 
     Ясно одно, что до ухода из Управления  Берзина в августе 1937 года  никаких обвинений в адрес Зорге не  могло быть. В связи с отстранением Берзина на должность исполняющего обязанности начальника Разведывательного управления  в сентябре 1937 г. был назначен из НКВД С. Г. Гендин, грамотный и опытный руководитель-контрразведчик, а на должность его заместителя  - Орлов Александр Григорьевич, комдив (1935), проработавший в Управле-нии по май 1938.
    К моменту их прихода   практически все, кто знал Зорге лично, кто помогал создавать ре-зидентуру и руководил ее деятельностью были арестованы.
     Обстановка в Управлении в миниатюре отражала то, что происходило в стране. Безу-держные репрессии породили страх и  разрушение нравственных устоев. Поощрялось доно-сительство и  процветала клевета. Под пытками выбивались нужные показания, предавались друзья, боевые соратники, коллеги по работе, родные и близкие люди. Порождались бес-принципность, угодничество и безинициативность.  Все это приводило к истеричности в по-иске врагов и к тому, что  у некоторых сотрудников центрального аппарата на этой почве особо развился синдром подозрительности. Без всяких на то оснований могли увидеть в со-труднике, работающем за рубежом «потенциального невозвращенца». Это чуть не стало ро-ковым и для Зорге.
     С приходом в Разведывательное управление на должность И.о. начальника Гендин  стал знакомиться с зарубежной сетью, так как на этот счет имелось прямое указание Сталина. Ра-нее занимаемые ответственные посты по линии контрразведки  в НКВД и генеральское зва-ние давали возможность Гендину прекрасно знать обстановку в стране, связанную с ареста-ми, судами и расстрелами «врагов народа» в самых различных слоях населения и со шпио-нами всех мастей, но в первую очередь с японскими и немецкими агентами. Вместе с тем, в числе первых  дел, с которыми Гендину пришлось срочно заняться,  было задание Сталина взять под личный контроль обмен арестованного в СССР сына Чан Кайши на Бронина, кото-рый сидел в китайской тюрьме и одновременно оказать содействие Коминтерну в освобож-дении супругов «Руэгг» (Рудник и его жена , Моисеенко-Великая)..
          В связи с отсутствием документов нам не известно, когда точно, как и по чьей инициа-тиве возникла идея обменять Бронина на сына Чан Кайши – Цзян Цинго, который учился и работал в СССР под фамилией Елизаров Николай Владимирович. Но абсолютно ясно, что обмен сына главы правительства Китая не мог быть осуществлен без согласия или даже ини-циативы Сталина, который на протяжении многих лет вел сложную военно-политическую игру с Китаем, Гоминьданом и  лично с Чан Кайши. Для принятия решения нарком обороны СССР К.Ворошилов должен  был представить Сталину  на рассмотрение докладную, которая объясняла бы обоснование обмена. Кто такой Бронин и о причине ареста Сталин уже знал из документов, подготовленных НКО и НКВД, когда решался вопрос об организации  побега Бронина из тюрьмы.
     То, что в этом обмене главной фигурой был сын Чан Кайши, а не Бронин не вызывает ни-каких сомнений. Последнему просто повезло.
     Скорее всего, решение об обмене сына Чан Кайши на Бронина состоялось в начале 1937 года при Урицком и Артузове. В подготовке документов приняли участие Карин и Покладок, а затем Берзин последовательно контролировал процесс подготовки к обмену.
     Обычно при составлении такого рода докладной готовятся вспомогательные материалы на тот случай, если у начальства возникнут какие-либо вопросы. При составлении Разведы-вательным  управлением докладной для К. Ворошилова, а фактически для Сталина естест-венно излагался послужной список Бронина и в особенности та часть, которая касалась его работы в Шанхае. Именно здесь у руководства Разведывательного управления возникла не-обходимость на всякий случай составить «справки-докладные» на И.о. резидента К. Римма, которого сменил Бронин,  и  Зорге, который был резидентом до Римма. Следует напомнить, что  все это происходило в начавшееся грозное и смутное время, так называемого сталинско-го «Большого террора».
      Естественно, докладная составлялась в таком духе, чтобы не просматривалась вина Цен-тра, а провал объяснялся бы только предательством или уж на худой конец ошибками преж-него руководства шанхайской резидентурой, то есть Римма и Зорге. При подготовке «справ-ки-докладной» на Зорге на всякий случай наскребли ряд «грехов» по шанхайскому периоду. Можно представить как старался в этом плане Покладок, который терпеть не мог Зорге! По-скольку реальных фактов не было,   все обвинения носили расплывчатый характер. Даже М. Сироткин ограничивается общей фразой о том, что «неизменно фигурирует перечень шан-хайских «грехов» «Рамзая», но не приводит из  этого перечня ни одного факта.  Этот набор слов говорит только о том, что люди, составлявшие эти документы, прежде всего, думали о том, как бы защитить себя  и не попасть впросак. Поэтому фразы составлялись обтекаемо. Содержание проработанной литературы о Зорге свидетельствует о том, что  нигде нет точ-ных, конкретных данных о каких именно грехах Зорге в Шанхае идет речь. Только у одного Б.Н. Гудзя встречается упоминание о том, что Центром в упрек Зорге ставились слишком от-крытые отношения в Шанхае с Агнесой Смедли, которая из-за своих революционных убеж-дений и действий находилась под наблюдением местных и иностранных спецслужб и это могло набросить тень на репутацию Зорге.  И всё, если не считать того, что в некоторых кни-гах приглушенно проходят какие-то намеки на его выпивки и даже драку.
      Особо обращает на себя внимание тот факт, что на фоне проходивших тогда партсобра-ний, арестов и допросов, на которых выдвигались обвинения в пособничестве «врагам наро-да», в шпионаже в пользу империалистических государств и в первую очередь Японии, фан-томные обвинения в адрес Зорге выглядят просто смехотворно.
     При изучении документов Гендину потребовалось знать подробности не только о шан-хайской, но, естественно,  и о японской резидентуре. По его указанию в сентябре была под-готовлена справка  на резидентуру «Рамзай», текст которой отсутствует, но в книге А. Фе-сюна «Дело Рихарда»  из нее напечатана характеристика на Зорге. Не исключено, что такого же рода  справка была составлена и на К. Римма. К слову, существуют еще две известные  документальные справки-характеристики на Зорге, текст которых будет приведен в даль-нейших разделах.
     Именно в начале сталинского террора в 1937 году впервые  появился официальный доку-мент в котором четко и ясно выражается политическое недоверие Зорге. Причем в появлении такого рода документа нет ничего удивительного или необычного. Этот период можно ох-рактеризовать морально-психологической неустойчивостью всех сфер советского общества, что   наглядно видно из описаний партийных собраний, митингов, обвинительных процессов того времени,  расстрельных списков. Делалось это в обстановке страха и напряженности, так как не было известно какая может последовать реакция. Никто не был застрахован от об-винений во враждебной деятельности против своего народа, в шпионаже в пользу любой разведки мира и  ареста. При этом, вера в непогрешимость Сталина и желание защитить себя от реальной опасности привели к тому, что махровым цветом расцвело доносительство, пре-дательство соратников, коллег по работе, друзей, родных и близких. К слову, это было одним из главных морально-психологических ударов по советскому народу и коммунистической партии, которые впоследствии приведут к гибели Советского Союза. 
    Вот текст справки и читатель может составить собственное мнение:

"Зорге Ика Рихардович, в/н.. Немец. Подданство немецкое. Родился в Баку в 1985 г., жил и воспитывался с раннего детства в Германии. Член КПГ с 1919 г., член ВКП (б) с 1929 г. С 1929 г. по 1933 г. — нелегальный резидент в Шанхае. С 1933 г. — нелегальный резидент в Токио. В 1935 г. приезжал в СССР на один месяц. Политически совершенно не проверен. Имел связь с  троцкистами. Политического доверия не внушает (выделено – Ю.К.)».
                Врио начальника 2-го отделения <…>

     Фамилия начальника, подготовившего справку купирована архивом ГРУ.
   
      Это  третий из пяти  нам известных официальных документов, характеризующих Зорге в политическом и деловом отношении. Справочка короткая, но сколько пищи она содержит для размышлений! Впервые в открытой печати в ней документально  сконцентрированы главные политические обвинения, которые  по своему содержанию на тот момент давали безусловный повод для отзыва, ареста и расстрела Зорге. В ней  особо подчеркивается, что Зорге немец. Ведь Сталин сказал, что Разведывательное управление попало в руки немецкой разведки.  У Зорге, если уж говорить точно, двойное гражданство – он гражданин Советского Союза и подданный Германии, член ВКП(б) не с 1929, а с 1925 года. Ничего не говорится о том, что в течение пяти лет он работал в ИККИ, не сообщается о положительных результатах его работы в Китае.  Но в тоже время  исполнитель этой справки сознательно  подводит Зор-ге  под «расстрельную статью», причисляя его безосновательно  к троцкистам, что является клеветой. Зорге никогда не имел связи с троцкистами. Наоборот он всегда  резко выступал против них. Примечательным в то же время является то, что ничего не говориться о припи-сываемой ему ранее связи с бухаринцами. Интересно, что   в справке впервые дается опреде-ление Зорге в качестве вольнонаемного. 
     Вот так и изобретались всякие вымыслы! Одни причисляли его к бухаринцам, а другие к троцкистам. Третьи записывали его в агенты нескольких вражеских разведок, а четвертые в алкоголики и т.д. и т.п. В этой связи возникает вопрос, а где же совесть, порядочность, объ-ективность.
    Можно понять составителя справки, учитывая обстановку, которая была на тот момент в Разведывательном управлении – обстановку оголтелой критики на партийных собраниях, обвинений в антипартийной деятельности, в дружбе  и сотрудничестве с «врагами народа»,  исключение из партии, аресты. Неуверенность в завтрашнем дне, боязнь за себя и судьбу близких все это приводило не только к необъективности, но и просто к предательству всех лучших человеческих качеств. Здесь все ясно!
     После ухода из отдела Карина, Покладока, Гудзя  и последнего начальника 2-го отдела Гайлиса в отделе, судя по всему, остался один Хабазов на должности «Врио начальника 2-го отделения».
     Гайлис Август Юрьевич (Валин), комбриг (1936). Военный советник германской компар-тии (1923-1925). Секретарь комиссии по Китаю при Политбюро ЦК ВКП(б) (1926-1927). По-мощник, заместитель начальника 4  отдела РУ штаба РККА (сентябрь1926 – август 1930). В распоряжении РУ – военный советник ЦК компартии Китая (август 1930 – ноябрь 1931). Помощник начальника 2-го отдела РУ (ноябрь 1931 – декабрь 1932). Начальник 2-го отдела РУ штаба  РККА (апрель – июль 1937). Фактически имел отношение к Зорге в течение 4-х месяцев, но явно было не до него. Репрессирован 26.07.1937. Реабилитирован 01.06.1957. 

      Хабазов  Николай Васильевич, майор (впоследствии полковник).  По состоянию на 11 августа 1937 г. - начальник японского отделения.. Более подробные данные найти не уда-лось.
     Пришедший в отдел только в апреле 1937 года на должность «Врио начальника 2-го отде-ления»,   не знающий существо работы и запуганный разгромными партсобраниями и аре-стами Хабазов, получив задание Гайлиса, на скорую руку состряпал справку, исходя из соб-ственного понимания обстановки и ограниченного доступа к документации.  Это видно из тех ошибок и искажений, которые существуют в справке
     Конечно, Гендин не ограничился ознакомлением с этой справкой и собрал другие более
полные и достоверные сведения. Как опытный чекист-контрразведчик  Гендин быстро понял всю фальшь обвинений против Зорге. Но в тоже время он отлично знал, что происходит в НКВД, в военной разведке и самое главное  позицию Сталина из его выступлений. Он прек-расно понимал насколько надо быть осторожным, чтобы не поставить под удар себя.   
     В ноябре 1937 года поступило указание от высшего руководства, срочно отозвать  Айно Куусинен, которая была в Разведуправлении на особом положении. Гендин понимал, что это указание идет по указанию Сталина и в шифрограмме, направленной Зорге, дал приказание Айно незамедлительно выехать по конкретному маршруту Шанхай-Владивосток-Москва, а не кружным путем, как прежде. Одновременно, в развитие указания Сталина он уже по соб-ственной инициативе дал указание Зорге выехать в Москву, но перед этим ознакомить Макса Клаузена («Фриц») с шифром, предоставив ему таким образом независимость для связи с Москвой, и осуществить несколько пробных сеансов.
      Здесь важно выделить тот факт, что Айно и Зорге, ничего не зная об арестах и изменени-ях в Разведуправлении, восприняли факт вызова спокойно. Хотя Айно была крайне недо-вольна вторичным вызывов в Москву из Японии, где ей отлично жилось, но она скорее всего посчитала, что Сталин будет настаивать на ее назначении на пост посла в Скандинавские страны. Зорге воспринял содержание шифровки как выполнение его просьбы и обещания Центра об окончании командировки после налаживания деятельности резидентуры. Сооб-щение Зорге относительно своего отъезда в Москву не раньше, чем в апреле 1938 года было естественным ответом для человека, который ответственно относился к своим обязательст-вам, работе и намерен был сделать все от него зависящее для успешного продолжения дея-тельности разведывательной сети после его отъезда.
     Так сложились обстоятельства, что вскоре после получения шифрограммы о вызове в Центр  от Зорге в Москву поступила  важная аналитическая справка, в  которой он дал раз-вернутый анализ внешнеполитических расчетов Японии: «Военно-политическая обстановка в Японии, по личному мнению и по ряду данных, полученных в иностранных и местных кру-гах, — писал Зорге, — позволяет придти к заключению, что выступление Японии против СССР может последовать в непродолжительном будущем, хотя общие затруднения Япо-нии, весьма значительные уже в настоящее время, в этом случае возрастут еще более». Очень интересной была информация о стратегических планах японского Генштаба в 1937 г., которую сообщил Зорге в этом же аналитическом материале. «Если до сих пор, — писал он, — предусматривались преимущественно наступательные методы борьбы с Красной Арми-ей, то теперь предполагается на всех фронтах, кроме участка около Владивостока (где бу-дет осуществлен наступательный удар), действовать по принципу «сдерживающего боя». Существует убеждение, что Красная Армия ответит на японскую провокацию наступа-тельными действиями со стороны Читы и Благовещенска. В этом случае ей дадут воз-можность постепенно проникнуть вглубь Маньчжурии, чтобы, когда она достаточно утомится и будет удалена от полосы собственных укреплений, решительно по ней уда-рить».  Кроме этого, в справке была информация о том, что премьер Коноэ «и руководящие круги флота понимают, что нападение на СССР с каждым годом становится все опаснее, и тем не менее создается впечатление, что в данное время более чем когда-либо они начи-нают верить в легкомысленные заверения военщины о сравнительной легкости осуществле-ния внезапного нападения на Владивосток и Приморье и возможность ввиду «неблагопри-ятного положения в СССР» ограничить японо-советскую войну этой территорией и Саха-лином».   
     Наряду с этим, характеризуя планы японцев, Зорге не имел права утаить сведения о мар-шале В. Блюхере, командовавшем тогда Особой Дальневосточной Краснознаменной армией.  Зорге писал: «Ведутся, например, серьезные разговоры о том, что есть основания рассчи-тывать на сепаратистские настроения маршала Блюхера, а потому в результате первого решительного удара можно будет достигнуть с ним мира на благоприятных для Японии условиях».
     Ознакомивщись с содержанием справки,  Гендин  оказался в сложной ситуации. Возник вопрос как ее подать. С одной стороны он знал о постоянном интересе Сталина к событиям
на Дальнем Востоке и в особенности к планам и действиям Японии. В этом отношении ана-литический материал Зорге безусловно представлял интерес  и, имея все сведения о Зорге, заслуживал доверия. С другой стороны резкая позиция Сталина в отношении потери бди-тельности и японских шпионов могла обернуться непредсказуемой реакцией в отношении самого Гендина.  К ноябрю 1937 года обстановка в разведывательном управлении сложилась таким образом, что практически все, кто знал Зорге лично, кто помогал создавать резиденту-ру и руководил ее деятельностью из Центра были арестованы. Из них одни были расстреля-ны практически немедленно, другие позже.
      Поэтому Гендин принимается  следующее решение: 14 декабря 1937 г. он направил  Ста-лину аналитический материал Зорге со своей  докладной запиской: «ЦК ВКП(б), тов. Стали-ну. Сов. секретно. «Представляю донесение нашего источника, близкого к немецким кругам в Токио. Источник не пользуется полным нашим доверием, однако некоторые его данные заслуживают внимания (выделено – Ю.К.)».
     На основании своего опыта, знания обстановки и изученных данных о Зорге, Гендин , безусловно, проявил смелость, так как прекрасно понимал кому он пишет на фоне беспо-щадной борьбы с японо-немецкими шпионами и поэтому его формулировки в докладной за-писке очень осторожны, но в тоже время с определенным подтекстом и в пользу Зорге. Пер-вое, что бросается в глаза, так это подчеркивание того, что Гендин не отрекается от Зорге, пишет  – «наш источник», который к тому же является не простым, а «близким к немецким кругам в Токио» . Гендин берет на себя еще большую смелость, когда  отмечает также, что источник пользуется доверием, хотя и  неполным. В тоже время  он уходит от оценки доку-мента, рассчитывая, что Сталин сделает это сам и его расчеты оказались правильными.
     Сталин не только знал о Зорге, но и ценил его информацию по Японии.  Кроме того, он знал истинную цену тем сведениям, которые поступали от Ежова  в результате пыток.
Анналитический материал Зорге настолько заинтересовал Сталина, что он  решил сохранить этот документ у себя под рукой, наложив на него следующую резолюцию: «Мой архив. Сталин». Докладная записка Гендина и текст аналитического материала  Зорге опубликова-ны в «Известия ЦК КПСС», № 3, 1990.
     Вот и всё что документально связывает имя Зорге со Сталиным.
     Изучение спецсообщений наркома внутренних дел  СССР Ежова за 1937 год на имя Ста-лина  наглядно показывает, что Сталин дотошно знакомился с содержанием всех докумен-тов, направленных в его адрес,  независимо от степени их важности и единолично принимал решения, как правило четкие, деловые  и во многих случаях беспощадные.
      После того как Сталин оставил аналитический матерал Зорге  в личном архиве, можно полагать, что в какой-то форме он, ценя, практически единственный источник важной ин-формации из Японии,  дал указание, а может быть просто ограничился репликой своему лич-ному секретарю Поскребышеву, чтобы Зорге оставили в покое. Это подтверждается  тем, что по сообщению ряда авторов  имя Зорге проходило в НКВД на допросах с пристрастием его бывших руководителей и коллег, но никаких действий против него предпринято не было. В конечном итоге, в НКВД не было  даже личного дела на него, что в последствии подтверди-лось  запросом  П.М. Фитина в Коминтерн от 7 и 14 января 1942 года, а это могло быть толь-ко в одном случае – положительное отношение Сталина к Зорге существовало и никто не мог ему перечить.       
     После того как Гендину стала известна реакция Сталина, вопрос об отзыве Зорге автома-тически отпал, но в каком виде это было осуществлено открытых сведений нет.
      В заключение рассказа о событиях в 1937 году следует отметить, что сын Чан Кайши вер-нулся в Китай в марте,  Рудник и его жена были выпущены из тюрьмы в августе, в Москву 15 декабря прибыл, освобожденный из китайской тюрьмы Я.Бронин. Нет сомнений, что его в Москве допрашивали, но отнеслись  благожелательно, помня о том, что он был освобожден при активном участии Сталина. Поэтому судьба на тот момент ему благоволила. Он  был ос-тавлен в Разведуправлении и вел активную работу.
     Хотя опубликованных протоколов допроса «Абрама» нет, но писатель В. Лота в книге  «За гранью возможного. Военная разведка России на Дальнем Востоке 1918-1945 гг.», на странице 307 приводит отрывок из воспоминаний Бронина», в котором он вскользь гово
рит о своих ошибках и в тоже время подчеркивает свою роль: «.. дело (его арест – Ю.К.) в  конечном  счете кончилось для нас без всякого политического ущерба. Провал не имел так-же особо тяжелых последствий для нелегальной разведки. Практически  ни один важный источник не был потерян, ни один из наших  кадровых работников не пострадал, Все это, несмотря на то, что предателем оказался один из наших старых источников (Ханькоу-бой), такой результат  стал возможен только благодаря правильной системе работы шанхай-ской резидентуры, где основные правила конспирации строго соблюдались всеми работни-ками..». 
    При прочтении  отрывка и зная  о допущенных Брониным грубейших  ошибках  бросается в глаза не только неприкрытое самовосхваление, но и походя он фактически свалил вину за провал из-за «Ханькоу-боя»  на прежнее руководство резидентурой, то есть на Зорге и Рим-ма. На самом деле предателем оказался его агент и вина Бронина в провале четко определена Урицким в письме № 242461 сс от 23 августа 1935 года на имя Ворошилова с ходатайством о выделении валютных средств для организации побега. К слову, побег, оргнизованный совме-стно НКВД И РУ, не удался и участвовшие в его организации сотрудники провалились.   
     В соответствии с указанием Центра Зорге уже в конце декабря 1937 года стал серьезно готовиться к возвращению в Москву.  Он  выполнил указание Центра и  обучил  «Фрица» шифровальной работе. Тот 27 января, 11 и 12 февараля 1938 года провел пробные сеансы связи,  направив под  своим оперативным псевдонимом в Центр шифровки с информацией, полученной от Зорге. Тем самым Зорге подтвердил готовность выполнить приказ  вернуться в Москву
     Что касается Айно, которая была арестована 1 января 1938 года, в своей книге пишет о прибытии в Москву следующее: «В середине декабря я была уже там; ко мне сразу пришел Сироткин. То, что он рассказал, было удручающе и предвещало страшное будущее. Урицкий арестован и, видимо, расстрелян. Исчезло много офицеров  четвертого управления. Сирот-кин удивлялся, что сам он все еще на свободе. Но скоро опасения  его стали реальностью, я еще несколько раз встречала этого доброго человека – когда мы с ним шли дорогой тюрем и лагерей».
     По логике вещей Айно после ареста подвергалась допросам, но об их содержании нет ни-каких сведений  и поэтому неизвестно говорила ли она что-нибудь о Зорге.
    В заключение этого раздела следует остановиться  на событиях, связанных с 1937 годом, но всплывших неожиданно спустя 60 лет, когда в своем стремлении всячески очернить Зорге его враги  использовали ряд фрагментов  из книги Айно Куусинен «Господь низвергает своих ангелов», изданной в Петрозаводске в 1991 году, чтобы показать его не только в не-приглядном виде как человека, но и как  руководителя, полностью потерявшего доверие Центра. Так Суворов (Резун), ???? ссылаясь на эту книгу пишут о том, что, получив вызов в Москву, Зорге,  понимал, что его ждет в Москве арест и расстрел и поэтому  отказался ехать и попал автоматически в список «невозвращенцев» тем самым подтвердив имевшиеся в от-ношении него подозрения о работе на другие разведки.
     Писатель Чунихин В.М. в заслуживающем особого внимания эссе «Рихард Зорге: замет-ки на полях легенды», изучая биографию Айно Куусинен и разбираясь с достоверностью изложенного в ее книге «Господь низвергает своих ангелов», особенно о Зорге,  делает обоснованное заключение о том, что : «..источник этот мягко говоря, сомнительный. Автор не просто необъективен. Он намерено и декларативно пристрастен. И не просто неискре-нен, а совершенно отчетливо лицемерен. Поэтому любая трактовка событий, изложенная в данных воспоминаниях, должна быть многократно перепроверена. И переосмыслена».
     К этому можно вновь добавить, что Айно и Зорге безусловно знали о политических про-цессах, прошедших в Москве и закончившихся расстрелом осужденных. Но они ничего не знали о тайных арестах и расстрелах руководителей и сотрудников разведки. Поэтому у них не было никаких поводов для опасений при возвращении в Советский Союз. Даже через несколько лет в «Открытом письме Сталину», написанного советским военным и госуду-арственным деятелем , дипломатом Ф.Ф. Раскольниковым 17 апреля 1939 г. с обвинениями в кровавых расправах,  в уничтожении партии Ленина, в том, что Сталин обезглавил Красную Армию  ничего нет о трагическом положении в советской разведке. Только, говоря о разгро-ме советского полпредства в Болгарии, где он был руководителем, Раскольников упоминает известного нам военного атташе полковника В.Т. Сухорукова.