полутона невыразимого

Небо заволакивает темными тучами необычайно густого чернильного цвета. Мир за окнами неожиданно подергивается сероватой вечерней дымкой, утрачивает краски и укутывается липким жарким покрывалом предгрозового душного марева.
Только на светлой кухне с большими окнами по-прежнему уютно, а внешний мир со своими погодными каверзами совсем не просится внутрь.
- Наверное, будет дождь, - тихо говорит Мэг, скорее всего, только чтобы разбавить тишину.
То, что дождь будет и без ее слов очевидно. Она всегда говорила так: не с какой-то целью, а просто ради того, чтобы слова звучали, словно главное для нее было не в смысле, а в звуках, словно в самом звучании голоса для нее был заключен какой-то сакральный смысл. Альфред не понимал таких тонких материй. Ему было не до них. Он говорил только тогда, когда хотел донести определенную мысль, пусть не всегда правильно подбирая интонации, но всегда емко обозначая суть вещей. Не замечать таких вещей Альфреду было простительно. Мэг замечала их за него.
- Ага, по-любому будет, - с легкостью соглашается он, ведь действительно же очевидно.
- Значит завтра можно будет цветы не поливать в палисаднике, - так же тихо произносит Мэг, то ли думая о чем-то своем, то ли стараясь слишком тонко на что-то намекнуть.
Намеки Альфред всегда понимал плохо. А когда не хотел понимать - еще хуже. Он всегда был на редкость нечутким и неделикатным, за что мать Мэг, изысканная утонченная женщина, с улыбкой назвала его деревенщиной еще при самой первой встрече. Читать между строк Альфред не умел, поэтому вполне мог бы люто возненавидеть maman за нанесенное ему оскорбление, если бы не был незлоблив и отходчив ровно настолько же, насколько и прямолинеен.
- Да можешь их вообще не поливать. К черту всю эту траву! Я ведь сразу предлагал все асфальтом закатать и не париться.
Маргарет никогда не признавалась, что ей безумно не нравилась лень Альфреда. Лень у него была постоянной, как хронический гайморит. В принципе она вполне компенсировалась приступами энтузиазма, когда Альфред мог в порыве сделать что-нибудь грандиозное, например, генеральную уборку в гараже, которая была бы уборкой не только с его точки зрения, но и с точки зрения Мэг. И если бы у лени Альфреда не было одного забавного свойства, напрямую проистекающего из характера Джонса, на нее, пожалуй, можно было бы совсем закрыть глаза, но ее хозяин считал своим долгом приспособить под нее весь мир, искренне полагая, что все на свете скажут ему за это спасибо.
- Ну ты что, Альфи, какой асфальт?! - не то возмущается, не то удивляется Маргарет и тихо, по обыкновению прибавляет, - Я люблю свои цветы.
И само это слово "свой" тоже было для Мэг чем-то сакральным, как и звучание самых обыденных фраз. Говоря "я люблю", она всегда уточняла, что любит что-то свое, ни у кого этого не отбирала и уж нет более даже в мыслях не держала любить что-то чужое. "Я люблю свою работу", "я люблю своих детей" обычно говорила сама себе Мэг. Она действительно любила свою работу, хотя ее матери профессия учителя в младшей школе казалась на редкость скучной. Говоря о "своей" работе, Мэг как-то не задумывалась, что еще много-много людей во всем мире зарабатывают на хлеб тем же, чем и она, и уж тем более, говоря "мои дети", не вспоминала, что у этих детей есть родители, для которых они даже в большей степени "свои". Все это просто не приходило Маргарет в голову, а значит было не так уж важно. "Я люблю "свой дом", "свои цветы" и даже "своего Альфи"" так легко и прочно вошло в их совместную жизнь, что ни Альфреду, ни уж тем более Мэг не пришло в голову задуматься о собственнических корнях этого коротенького словечка.
- Не, я ничего против них не имею, - примирительно отмахивается Джонс, - Если тебе нравятся, пусть растут.
- Я люблю свои цветы, - снова задумчиво повторяет Мэг, - Но тебя я люблю больше.
- Это ты сейчас к чему сказала?
"Я тебя люблю" Мэг тоже говорила всегда неожиданно, будто бы не к месту, пребывая в святой убежденности, что для слов любви время и место просто не могут быть неудачными. Однажды, еще в школе, она молча вручила Арьфреду открытку, подписанную на французском, хотя раньше совсем с ним не общалась, и бедный Джонс провел часа два над словарями, пытаясь выяснить, что ему хотели сообщить. В итоге он перевел только до заветного "J'team" и тут же кинулся к Мэг, считая, что самое главное уже узнал. Лишние красивые фразы его не интересовали.
Маргарет вздыхает и грустно улыбается, как бы внутренне махнув рукой. Все же есть вещи, которые так сложно объяснить словами. Если бы Альфред был художником, он мог бы понять, о чем она думает, ведь у красок, как и у слов, тоже есть свои интонации - полутона. Но Альфред инженер, черт его дери! Поэтому, пока не вывели формулу любви, Мэг придется объясняться с Альфредом на понятном ему языке.
Все, чего будет достаточно - мимолетный поцелуй в щеку и тихие слова:
- Просто так, Альфи. Просто так.
Альфред Джонс может быть сколько угодно прямолинейным, нечутким и невнимательным. Но он никогда не будет бесчувственным идиотом.
- Я тоже тебя люблю.
Иногда, чтобы любить друг друга, совершенно не обязательно понимать. Можно умиляться, восхищаться, уважать - этого может быть вполне достаточно. Хотя вообще, чисто теоретически, не должно бы.
Но теории не имеют значения, потому то их, как модель идеального газа, практически невозможно воплотить в жизнь. Теории совершенно не имеют к ним отношения, потому что ни одна схема не может вместить в себя всех граней реальности, как ни одна картина не передаст всей чистоты настоящего цвета.
Альфреду совершенно не обязательно различать интонации, видеть полутона и понимать намеки. Альфреду достаточно просто знать, что ему очень повезло с женой.