Белый огонь

Цветы вянут. Свечи гаснут.
Каждое утро Франциск приносит Анне цветы. Она молча кивает и ставит их в вазу. Ровно через три дня они вянут.
Анна считает по ним дни. Она уже устала от календарей.
Она устала и от таких вычурных бордовых роз, но почему-то стесняется сказать Франциску, чтобы он не дарил ей цветов, особенно красных. Хорошее воспитание эмиграцией не испортить. Красный цвет и все его оттенки в июле восемнадцатого года действуют на русскую хуже, чем аналогичного цвета тряпка на быка.
Этот цвет - цвет крови и заразы. Цвет болезни и смерти. Анна хорошо знает поэзию и любит символистов. Они возразили бы ей, сказав, что цвет болезни - желтый, а смерти - черный. В ответ она может просто указать на заколоченные окна Зимнего.
Ее уже не было в Петербурге, когда брат отдавал приказ "на штурм!" тщедушному и совершенно безобидному на первый взгляд мальчишке. Жаль, что защитники дворца не знали, как хороши латышские стрелки. Даже сама Анна, неплохо умевшая стрелять, не рискнула бы потягаться в этом искусстве с малявкой-Райвисом[1]. Она предпочитала соколиную охоту и борзых собак. В этом-то ей точно не было равных. А что стрельба? Стрельба ей так - забава.
Ее до сих пор смешит глупый каламбур: юнкера и юнцы - даже звучит похоже. Она не винит их. Что они могли сделать?!
Безысходность для нее теперь тоже красного цвета. Все, что плохо теперь красного цвета.
Белой остается только надежда.
Анна пьет белое вино, носит белые платья и все так же смеется странным нервным и черным смехом, когда Франциск делится последними новостями. Он для нее теперь стал последней ниточкой, связывавшей со внешним миром.
Франциск все так же водит ее в рестораны и театры, старается пробудить интерес к жизни. Каждое утро он заходит в десять, дарит букет и уводит куда-нибудь: в оперу, в театр, в ресторан или просто на прогулку по городу. Примерно в одиннадцать вечера он провожает Анну до дома, продолжая уговаривать остаться еще чуть-чуть, ведь светская жизнь в городе только начинается.
Но Анна качает головой и по французской традиции целует его в щеку на прощание. Франциск достаточно умен и проницателен, чтобы не напрашиваться "на вечерний чай". Шансов остаться "на утренний кофе" у него все равно нет.
Русская девушка холодна, как снег, но именно ее недоступность и привлекает француза.
Все, что остается безнадежному романтику - продолжать надеяться. Ведь белый - цвет надежды.
Сегодня Франциск приходит рано - к восьми. Анна все равно не спит. Ее мучает бессонница - недуг стариков и влюбленных. Анна не стара и не влюблена, она просто боится хоть на секунду прикрыть глаза. Безумные сны, как вопросы, на которые нет ответа, мучают ее уже который месяц.
В конце концов, сон сейчас - всего лишь блажь, неуместная роскошь. Они ведь не люди, чтобы предаваться подобным глупостям.
Любовь - тоже блажь, Анна уверена, хотя Франциск все еще пытается убедить ее в обратном. Иногда ему кажется, что сердце свое она оставила на Родине, в замерзшем Петербурге, в разграбленном Зимнем.
Слишком уж холодна русская девушка.
- Доброе утро, Франциск. Я не ждала тебя, - говорит она и эти слова, словно ритуал, уже стали привычными.
Они оба знают, что она действительно не ждала.
- У меня для тебя сюрприз, Аннэт, - улыбается француз, стараясь не обращать внимания на холодность, - Собирайся. Тебе понравится.
Анна могла бы и не выходить из дома каждое утро под руку с Франциском, не ходить по театрам и операм, которые и раньше посещала чисто формально, не улыбаться сдержанно, чтобы не выдать свою неприязнь к мимам, и не прогуливаться по опостылевшим улицам Парижа, знакомым уже даже лучше, чем улицы родного Петербурга. Могла бы. Но каждый раз она одевается и идет с Франциском туда, куда он планировал ее отвести. Потому что в одиночестве еще хуже.
Анна носит белые платья, и шляпка на ней тоже белая. Она позволяет себе опереться о руку Франциска, но только потому что так принято. Мужчина и женщина, идущие рядом, но не под руку производят впечатление супругов в ссоре.
Они неспешно идут по улицам. Франциск молчит, очевидно, новых новостей нет. Анна тоже молчит - она не любит бессмысленного трепа.
- Смотри, Аннэт. Знаешь, что это? - спрашивает француз, останавливаясь.
- Это бульвар Эксельманс, - даже не оглядываясь по сторонам, говорит Анна.
- Это церковь![2]
- Это бульвар, Франциск.
Француз вздыхает. Русская девушка слишком упряма и слишком презирает католическую церковь.
- Аннэт, взгляни: это храм Знамения Мадонны.
- Сам ты Мадонна, - почему-то обижается Анна, узнавая православную святыню, - Божья Матерь.
Но Франциск не замечает обиды. Он счастлив, потому что его дорогая Аннэт улыбается. На этот раз в ее улыбке намного меньше безумия, и малодушному романтику проще считать ее просто немного нервной.
Девушка смотрит чуть вопросительно. "Я зайду?" - читается в ее взгляде. Бонфуа кивает. "Я подожду. Иди!" - как бы говорит он.
И Анна, торопливо крестясь, скрывается за дверями.
Она по привычке крестится трижды у входа двумя перстами и кладет земные поклоны, придерживая шляпку, а какая-то женщина поспешно проходит мимо, глядя косо и недобро[3].
Она покупает свечу и подходит ближе к алтарю, кротко улыбаясь.
- Я забыла все молитвы, - тихо шепчет она, - Забыла. Я не помню "Богородица, дева, радуйся"… и "Отче наш"… Простишь мне? Кажется, в последнее время я слишком увлеклась светской жизнью. Даже пост пропустила. И Пасху. И Вознесение. Простишь мне? Я брата родного, кровного ненавижу лютой греховной ненавистью и ничуть не жалею о том. Я предала своего императора. Уехала, бросила. А ведь Николаю первая на верность присягала, раньше гвардии. Гвардия осталась, а я уехала… Простишь мне? Ты ведь все знаешь, всех видишь. Храни же, Господи, в покое и здравии души рабы божьей Александры, рабы божьей Ольги, рабы божьей Татьяны, рабы божьей Марии, рабы божьей Анастасии, раба божьего Алексея и раба божьего Николая[4].
Анна трижды крестится и зажигает свечу.
Все свечи и лампады в церкви горят особым белым огнем, словно его питает сам запах ладана, витающий в воздухе. И этот белый огонь кажется ей добрым знаком.
Анна шепчет: "Аминь" и разворачивается к выходу. Уже у дверей она в последний раз крестится на алтарь, не замечая неодобрительных взглядов прихожан и выходит.
Свеча, которую она поставила, гаснет сама собой, без единого порыва ветра. "Вот дьявольщина!" - перешептываются женщины и спешат убрать свечу "за нечистое" подальше[5].
Анна этого уже не видит. Она даже не помнит, что на дворе семнадцатое июля тысяча девятьсот восемнадцатого года[6].
Новости еще не дошли до Парижа, и самого страшного не знает даже хорошо информированный Франциск.
Свечи гаснут. Цветы вянут.
Ничто не вечно.

_______
Примечания:
[1] - непрозрачный намек на латышских стрелков, которые вместе с моряками участвовали в штурме Зимнего дворца.
[2] - Франциск привел Анну на бульвар Эксельманс в Париже к храму знамения Божией Матери. Церковь эта православная, одна из немногих в Париже, хоть и относится к константинопольскому патриархату.
[3] - по этим признакам(крестное знамение двумя перстами, а не тремя и земные, а не поясные поклоны) можно сказать, что Анна относится к раскольнической церкви или, попросту, к староверам. Женщина, прошедшая мимо, истовая православная, относящаяся к пореформенной церкви. Они староверов не жалуют. Хэдканонные бредни автора, связанные с чередованием воплощений (см. примечания к "Белая гвардия") воплотились и в интерпретации реформы патриарха Никона. Касательно религии (да и вообще) Аня всегда в оппозиции Ивану. Крещение Руси - она язычница, церковный раскол - она со староверами, советский воинствующий атеизм - верующая.
[4] - как все поняли, Анна ставит свечу о зравии царской семьи: императрицы Александры Федоровны, великих княжен Ольги, Татьяны, Марии и Анастасии, цесаревича Алексея и самого императора Николая. Кстати, молится Анна без молитвы, почти так же, как молилась бабушка из романа Максима Горького "Детство".
[5] - существует поверье, что свечи, поставленные в храме с недобрыми мыслями, за недоброго человека или за недоброе дело, гаснут сами собой.
[6] - 17 июля 1918 года в подвале Ипатьевского дома в Екатеринбурге был расстрелян последний император Николай Второй со всей своей семьей. Учитывая разницу во времени, на тот момент, когда Анна ставит свечу, Николай уже мертв. Свеча о здравии гаснет, потому что самое время ставить за упокой. Капелька религиозной мистики. А что? В конце концов, автор - верующий человек.