Хрустальная роза в стеклянном стакане

Ресницы дрогнули, и она проснулась. Вернее было такое чувство, что кто-то вынул её из сна. «Зачем, зачем?» - повторяла она. Как не хотелось просыпаться. Именно сегодня не хотелось, когда, наконец, её мучительный сон, который ей снится уже почти тридцать лет, быть может, прояснил бы что - нибудь. Она крепко зажмурила глаза, моля всех святых, чтобы сон вернулся. Да и сном это не назовешь. Ни сюжета, ни динамики, только тревога и она. Она бежит, бежит к одинокой фигуре, которая стоит на берегу. Бежит, но расстояние не сокращается. Она с большим трудом преодолевает это расстояние, протягивает руку к нему, хочет что-то сказать, но голоса не слышит своего, а фигура растворяется, словно мираж: нет её, опять нет. И вдруг сегодня все изменилось. Она, легко преодолев то же расстояние, коснулась его плеча. Он вздрогнул и начал поворачивать голову. Медленно - медленно. Она смотрела во все глаза, гадая, опять исчезнет видение или она, наконец, увидит его лицо. Медленно, очень медленно тянется время. Повернись, скажи кто ты? И тот ли ты, о ком она думала все эти годы? И здесь она проснулась. Нет, не удалось вернуть сон. Значит ли это, что мучительная неизвестность будет продолжаться? Но чувство было такое, что она преодолела какой-то барьер неизвестности, что она стоит на пороге раскрытия тайны своего сна. Что-то случилось в этом бесконечном мире ожидания. И хоть внешне это ни в чем не проявлялось, она чувствовала это интуитивно. Все, надо вставать. Разгоняя сон, в сознание входили звуки реальной жизни. На улице гулял апрель. Как она любила весну! Весна для неё была, как чудо, как сказка. Говорят, когда рождается сказочник, то на небе загорается новая звездочка. А если посмотреть на ночное небо, то видно, что все мы немного сказочники. Обновление природы - это всегда чудесная сказка, хоть и случается каждый год. За окном пели птицы, курлыкали голуби, а из машины, стоящей под окном, доносился гнусавый голос Чигракова, который с тоской пел: «А не спеть ли мне песнь. О любви...». «Да», - подумала она, - «прямо сейчас и стоит спеть о той самой любви». С кухни доносился запах свежего кофе. Значит её младшее чудовище, она так ласково называла своего сына, уже проснулся. Он варил кофе и, наверное, кормил своих питомцев. Слышно было, как черепаха стучит панцирем о свой стеклянный домик. И попугай звонко чирикал, а потом, немного помолчав, глухо начинал шипеть: кушать, кушать, кушать. Попугай, которого звали Робик, был любимцем сына. После того, как его предшественника съел соседский кот, забравшись на балкон, сын долго не решался приобрести нового, но желание иметь попугая перебороло, и теперь новый друг радует его своим веселым нравом и задиристым характером. И все-таки надо встать, попить кофе и идти на работу. Она обвела глазами комнату. Её взгляд остановился на стеклянном цветке. Этот цветок она купила на ярмарке, очень давно. Он заворожил её своей красотой. Это было чудом искусства стеклодувов. У него был длинный, изящно изогнутый стебель. Этот хрупкий стебель венчал бутон, величиной с кулак. Он был совсем как живой. Тончайшее стекло навеки запечатлело все до мельчайших подробностей: большие и маленькие нежные лепестки, листочки с прожилками и даже капельку росы, застывшую на лепестке. Как - будто какой-то волшебник, гуляя по саду и проходя мимо этого цветка, поддавшись минутной слабости, превратил его в красочный кусочек хрусталя. Она не расставалась с этим цветком всю жизнь. Когда она его покупала, то знала, что подарит его. Подарит человеку, которого любила. Любила, но никогда бы не решилась сказать ему об этом. А, увидев на ярмарке этот цветок, она решила, что когда подарит его, он сам все поймет и объяснения будут лишними. Она долго ждала его. Долго ждал его и подарок. Но он так и не пришел, а цветок все стоит на окне в стеклянном стакане. Иногда, лепестки цветка ловят луч солнца, и тогда весь цветок вспыхивает разноцветным огнем. Цветок этот был невероятно хрупким, но с ним ни разу ничего не случилось. И она все думала о том, что не зря так… Этот цветок как мостик, который до сих пор соединяет две души. Да что же такое с ней сегодня, мысли о нем не выходят из головы. Но это все сон, только сон расцарапал душу, ведь она точно знает, чье лицо хочет увидеть. Так, все. Надо вставать и идти на работу. Вот еще письма просмотреть надо. Она включила компьютер. Машинка щелкнула и зажужжала. Так, эти письма подождут, а на эти надо ответить сейчас. Стоп. Она увидела родное лицо... Не даром что-то изменилось в её сне. Это был какой-то знак. Знак, что не может она всю жизнь жить в неизвестности и тревоге за него, и без него. И она решила, что молчать нет никакого смысла, что надо все сказать ему. Хотя бы просто для того, чтобы он знал. Она села за компьютер и начала писать: «Родной мой, куда же ты пропал? Столько лет...». В реальность происходящего было невозможно поверить. Она забыла обо всем: о кофе, о сыне, что ждет её на кухне и даже о работе, на которую надо бы поспешить. Она смотрела на фотографию на сайте, на те родные глаза, взгляд которых преследовал её эти долгие годы. Сразу на свободу вырвались, запрятанные в самый дальний уголок сознания, воспоминания...
 А ведь именно с глаз все и началось...
 Это был девятый класс. Удивительная пора юности, полная волшебства, радости и открытий. Пора надежд, ожиданий и нежной грусти, словом все то, что мы начинаем осознавать и ценить только тогда, когда юность уходит безвозвратно. Он был её одноклассником. Несомненно, она выделяла его из всех. Он был застенчивым, но умел постоять за себя. Он был, как говорила её бабушка, правильно воспитан, а это уже тогда было редкостью. Он был молчаливым, а это всегда было загадкой. В нем была какая-то притягательная тайна, которую ей хотелось всегда понять и разгадать, или просто чуть-чуть заглянуть за порог этой тайны. В тот день они столкнулись в школьной раздевалке. Она опаздывала на урок и быстро спускалась, по плохо освещенной лестнице, в подвал школы, где собственно и была раздевалка. Он шагнул ей навстречу из темноты, как - будто из ниоткуда. Это было так неожиданно, что она по инерции сделала еще шаг, слишком близко подошла к нему, и случайно коснулась его руки. Она почти физически ощутила, какую сладкую угрозу таит в себе это прикосновение. Потом она подняла глаза и встретилась с его взглядом. Это был сосредоточенный, непроницаемый, закрытый взгляд голубых глаз, но он в тоже время был магическим, чарующим и зовущим. Ей показалось, что под этим взглядом её сердце стало маленькой морозильной камерой и уже начало выдавать кусочки льда, которые, впрочем, тут же таяли и превращались в прохладный ручеек. Она поняла, что шагнула все же за порог той тайны. И еще она поняла, что пропала, просто утонула в этих голубых глазах. Окунулась, как в омут, в их манящую глубину и возвращаться оттуда не хотелось. С этого момента жизнь её разделилась на две половины: до этой секундной встречи на лестнице и после. В первой своей половине она была обычной девчонкой, с вольной жизнью и маленькими девичьими секретами, во второй она несла в себе ларец с волшебным чувством. В тот день в класс она вошла уже другим человеком. Человеком, прикоснувшимся к тайне, своей и чужой. Ей казалось, что этот волшебный и волнительный эпизод не остался и для него незамеченным. Ей хотелось, чтобы он заговорил с ней, пригласил в кино, что ли, погулять, но он был так же закрыт для неё, как и раньше и, к великому её сожалению, совершенно не обращал на неё внимания. Голова у неё была горячая, и в этой голове каждодневно рождались всякие сумасшедшие идеи. В мозгах, словно кукуруза была, которая в горячей голове превращалась в попкорн, рождая все новые идеи. И этот процесс шел непрерывно. Она сознательно опаздывала на урок, тогда весь класс обращал внимание на вошедшего. Закалывала в волосы нежно-сиреневый цветок, пыталась заговорить с ним, а он всячески избегал её и уклонялся от этих попыток. Поощряла совершенно ненужные ей ухаживания кавалеров, только для того чтобы вызвать хоть какую-нибудь его реакцию, записки ему писала. Вот на записки он всегда отвечал. Это было удивительно. Потом она эти записки очень долго хранила. Так прошел девятый класс. С ним и без него, а на душе: туманно, тихо, холодно, волшебно. За лето перед десятым классом она сильно изменилась, повзрослела, наверное. Стала задумчивой, тихой, молчаливой. Её нерастраченное чувство плескалось в ней, как хорошее вино в хрустальном бокале. Построив новое здание из своих чувств, она не знала, что делать с этим зданием, а ведь новое, любое здание, разрушает привычную картину мира. И её мир изменился. Она ушла в себя. Чтобы как-то отвлечься от мыслей о нем, она начала читать запоем, учить латинский и польский языки, немного писать о себе, и о жизни вообще, и еще довольствоваться элементом присутствия. Этот «элемент» она придумала сама. Когда они всем классом встречались где - нибудь, она всегда глазами искала его, и если он был здесь, то она была спокойна и счастлива, даже если они не встретятся ни на секунду взглядом. Это и был «элемент присутствия». Главное, чтобы он был рядом. И еще она знала, что у него есть своя симпатия. Она никогда не видела этой девочки, но с грустью завидовала ей и еще немного жалела её, ей казалось, что девочка та совсем не понимает и не ценит того, кто рядом с ней. Однажды, гуляя по городу, а такие прогулки в одиночестве бывали частыми, она встретила их вдвоем. Они оживленно разговаривали и смеялись. Первое взрослое чувство ревности резануло её с такой силой, что она долго не могла прийти в себя. Но на следующий день он прислал ей записку, в стихах, и боль эта потихоньку утихла, вновь уступив место надежде. А, может, ей просто так легче было жить, с этой надеждой, но в крепком яблоке этой надежды уже сидел червячок сомнения и медленно, но методично подтачивал сердцевинку. Она очень боялась его потерять, хотя сама себя и высмеивала за это. Что терять-то, этот приз она еще не получила. Пролетел, отшелестел осенними листьями, отвьюжил вьюгами и пролил весенними дождями десятый класс. Встретились они только через год, на вечере встречи одноклассников и он, о чудо, пошел её провожать. Он рассказывал о своей студенческой жизни, о новых друзьях, еще они говорили о своем классе, учителях, погоде, звездах, планах на будущее. Дорога до её дома была длинной. Она держала его под руку, шли они медленно и говорили, говорили. Ей хотелось, чтобы дорога эта никогда не кончалась. А потом еще долго стояли у дома её и опять говорили. Удивительным было это состояние - быть рядом, смотреть на такое родное лицо, говорить и при этом скрывать чувства свои, открыться-то она и вовсе не могла, и еще... Еще ей ужасно хотелось его поцеловать. А что, вот сейчас взять и поцеловать, прямо в уголочек губ. Она даже улыбнулась своим мыслям и тут же подумала, что он расценит это, как жуткую вольность и просто сбежит от неё. Да и не решилась бы она никогда на это, вот только разве в мыслях. Хотя после, когда она вспоминала это свое желание, она даже немного ругала себя за это. Надо было все же решиться. В некоторых случаях душевная мягкость и тактичность бывает проявлением трусости, а она ведь тогда просто отчаянно трусила. Но расстались они, как друзья и ей казалось, что теперь он обязательно придет. Придет к ней, придет за ней. Во дворе её дома росла большая ветвистая яблоня. Она часто забиралась на яблоню с книжкой. Ветки скрывали её от посторонних, а она видела все вокруг, и видно было ту дорогу, которая вела к её дому. Она читала, смотрела на дорогу и очень ждала, что однажды он придет. Ну ладно, не сегодня, но, может быть, завтра, или через неделю, или через месяц. Так прошел еще один год. И однажды, сквозь стеклянные двери институтской аудитории, она увидела его. Он рассматривал, сидящих в аудитории. Она отпросилась с лекции и вышла. Сердце пело и отказывалось верить: нашел, пришел. Но он сразу отрезвил её, сказав, что ищет ту свою девочку. Вот тут она и поняла, что мечты её и надежды сгорают и улетают, как старое письмо в горящем камине. Она еще стояла, улыбаясь и объясняя ему, как найти ту девочку и где сейчас может быть группа, в которой она занимается, но сердце уже кричало, выражая обиду и отчаянье. Сердце тихо умирало вместе с её мечтой. Он ушел искать свою девочку, а она сбежала домой, забралась на чердак, она так часто делала в детстве, легла на старый диван, свернулась калачиком и пролежала так до самого вечера, спрятавшись от всего мира. Слез не было, была боль. Она была такой сильной, что невозможно было дышать. Вечером за ней пришел отец. Он ни о чем её не спрашивал, только обнял её, гладил по голове, целовал в макушку, совсем как в детстве, и боль немного улеглась. Потом она жила, как в наказание. Она не понимала за что, но, наверное, было за что, раз это случилось с ней. Она ненавидела все то, что её окружает, все то, что любила когда-то: скамейку в саду, на которой она лежала всю ночь напролет и смотрела на звезды, то дерево ветвистое, на которое так любила забираться. Она ненавидела себя в этой жизни и еще ненавидела конец ночи, потому что наступал день, и надо было опять оставаться наедине со своими мыслями. Все для неё было бесполезным, безнадежным и трагичным. Она долго выходила из этой своей затяжной депрессии. Отец, как мог, помогал ей в этом. За это время они объездили с удочками все большие и маленькие водоемы вокруг того города, где жили... Все когда-то кончается, и она стала жить дальше. Стало все, как прежде. Только не было его. Но забыть его она не могла, да и не хотела, и хоть у неё была теперь своя семья, дети и море забот, она всегда возвращалась в мыслях в то время, когда каждый день могла видеть его. А на Новый год она всегда вешала на елку игрушку и за него. Это была её маленькая слабость и маленькая тайна. Эту игрушку она сняла со школьной елки, когда они с ним танцевали на новогоднем вечере. Это был смешной Чиполино, потертая и уже старенькая теперь игрушка, но это был немой свидетель того, как она была когда-то счастлива. И вот теперь эта встреча на сайте. Прошло почти тридцать лет. У неё было такое состояние, будто в животе порхает бабочка. Ничего в этом мире не происходит просто так. И встреча эта через столько лет тоже не случайна. Она хорошо это понимала. И если она тогда считала, что живет в наказание, то сейчас что, награда? А может быть просто судьба ей дает шанс исправить ошибку? Дает время и возможность объясниться, наконец? Все рассказать, и еще сказать то, что она все равно будет ждать, ждать, пока порыв ветра не отнимет у неё мечту, и все мысли не унесет в пустоту. А без мечты и воспоминания пусть улетают всё дальше с ветром, в неразгаданный путь по галактикам человеческих ожиданий...