Учитель

          УЧИТЕЛЬ

            
                - И так, сегодняшний урок  литературы мы начнём с творчества Ивана Алексеевича Бунина, и я надеюсь, - учитель сухо покашлял в кулак, - что все с удовольствием прочли его повесть «Деревня», в которой автор стремился изобразить э-э… а что он стремился изобразить, расскажет… - он опять покашлял, - расскажет нам,.. нам расскажет…  - глаза пожилого педагогического работника пробежали по длинному списку учащихся, - а это нам расскажет Шишаков Максим.
             Шишаков, тучный и взъерошенный, с бельмом в глазу, нехотя, гремя стулом, поднялся и удивлённо уставился на Михаила Евтропьевича.
           - Как это? – пробасил Шишаков.
           - В смысле?.. – тоже не понял учитель.
           - В смысле я не готов.
           - Почему?
           - …
          Михаил Евтропьевич не стал выпытывать у Шишакова причину неподготовленности к уроку, а поставив жирную двойку, вновь склонился над школьным журналом. Ему почему-то показалось, что все двадцать шесть человек в классе болваны и тупицы, включая и его самого. « А что собственно хотел отобразить  Бунин? – вдруг спросил он у самого себя. – Ужасный крестьянский быт и… что же и?.. И какой же вывод делает писатель? А никакой! Писатель просто смакует описывая все «прелести» деревенской жизни. Да-да!» Очки учителя сползли на самый кончик носа: «А так ли это? Ведь получается я и сам не готов. Столько лет и…»
          Михаил Евтропьевич оторвался от журнала и взволнованно оглядел класс. Он внутренне злился на себя за несобранность мыслей, хотя этот материал бунинского произведения он «обкатывал» уже лет пятнадцать. Потом вспомнил, что его буквально с полчаса назад оскорбили. Или сам оскорбился, хотя как понимать… и оттого он такой несобранный.
          До этого урока к нему в класс заглянула директор школы Раиса Ивановна Трещалова и объявила, что завтра с утра отменяются уроки в связи с приездом в село депутата, и чтобы Михаил Евтропьевич непременно был в Доме культуры в назначенное время.
          Михаил Евтропьевич, в силу своей пылкой натуры, возмутился доказывая, что политика к школе никакого отношения не имеет, и что он Михаил Евтропьевич, не является избирателем того депутата, к тому же завтра у него выходной день – «окно». Трещалова не стала до конца выслушивать его возмущения по этому поводу, а резко оборвав, выпалила:
         

         - Если вы таким образом выражаете своё отношение ко мне, то я тоже буду вынуждена изменить своё отношение к вам.
         Михаил Евтропьевич буквально остолбенел от таких намёков, вспомнив, что директриса обещала принять самое активное участие в его шестидесятилетнем юбилее, а это и торжественный вечер, возможная премия за долголетний  добросовестный труд, и так ожидаемое звание «отличник образования».
         Горячая волна ударила ему в голову, да так и жжет его.


         Учитель долго разглядывал лица учащихся, и почему-то остановился на щупленьком Веселухине Кости. Он заглянул вновь в журнал и, отыскав нужную фамилию, провёл пальцем по клеточкам и, обнаружив в конце точку, поднял того.
       - Ты читал повесть? – сухо спросил он.
       - Читал. – спокойно ответил Веселухин.
       - Мм-м,.. так что,.. то есть я хотел спросить, о чём мы вели речь?
       - О том, что хотел изобразить писатель в своей повести «Деревня».
       Михаил Евтропьевич пришедши в себя, внимательно посмотрел на него поверх очков.
         - Так, так. И что же он там изображает?
         - Русский народ. Деревенский. Такой, какой он есть.
         - Вот именно. – учитель оживился и бойко зашагав от двери к столу и обратно, вскидывал к потолку руку. – Совершенно верно! Русский деревенский быт без идеализации он изображал. Нищета, разорение, убожество и невежество! Безотрадность существования Дурновки. Просто идиотизм! - дал волю эмоциям учитель.
          Испугавшись последней фразы, Михаил Евтропьевич опять закашлялся в кулак, но решив, что он высказался хоть и резко, но по правде, тихо заключил: - Иван Алексеевич Бунин всё-таки приходит к выводу: загадка народного характера кроется в глубинных пластах национальной идеологии и представляется писателю трагически неразрешимой.
        Михаил Евтропьевия сурово оглядел учащихся:
       - А кто скажет, чем отличается бунинская Дурновка от нашей Проваловки? – И сам тут же ответил. – А ничем. Там безысходность и тут тоже. Там воровство, пьянство, дикость нравов и тут также. Для чего только в стране перестройку затеяли? Для чего мучаемся? И что же изменилось с тех пор? Кто мне сможет ответить?
        Класс молчал удивлённо.
        После урока он постучался к Раисе Ивановне. Та приняла его, нервно сцепив перед собою пальцы рук. Лицо её было бледным и встревоженным.
        - Я извиняюсь, Раиса Ивановна, - мягко начал он, - знаете, не хочу ссоры, но ведь вы должны были понять меня, поскольку я человек эмоциональный, да и в возрасте, и мне очень не нравится, когда на меня давят.
         - Вы опять начинаете! – вспылила директриса. – Пора бы вам, в силу вашего возраста, тоже понять: ведь и на меня давят.
         - Из администрации?
         - Да, оттуда.
         - Извините. Эх-х, времена.
         - Да что уж там,.. Так вы придёте, Михаил Евтропьевич? Явка должна быть стопроцентной.
         - Приду. – тяжело вздохнул учитель литературы. – Куда ж мне… надо с коллективом вместе.
         - Правильно, любезный.
         - Я что ещё хотел спросить, Раиса Ивановна, вы Бунина давно читали?
         - Честно признаться, давненько, но припоминаю – крестьянский быт, знаете, и прочее.
         - Да-да, всё верно. А я вот провожу параллели тогдашней деревни и сегодняшней. Есть ли разница? Как вы думаете?
         - А как же. – оживилась директриса. Вот допустим взять нашу школу, компьютерный класс, к примеру.
         - Ах да, как же я забыл! – Стукнул себя по лбу Михаил Евтропьевич, но тут же непоколебимо: - А мораль, нравы? Дети пьют пиво на перемене! Курят. Девочки курят! А зарплата учителя?
         - Ах, да кому вы это говорите, Михаил Евтропьевич, давайте лучше прощаться и не забудьте про наш уговор.


         Дома он не хотел разговаривать с женой . Не хотел ужинать. Им овладела ужасная тоска о чём-то несбыточном, светлом. Жизнь, казалось, была повернута к нему одним боком, как луна. Другим всё… а тут только концы с концами…
          Михаил Евтропьевич не спал всю ночь. Он пытался понять эту нелёгкую и короткую жизнь, понять политику, её отношение к простому человеку, месту интеллигенции в новом Российском обустройстве.
          Ин-тел-ли-гент,.. лич-ность!.. Какой же он интеллигент, когда он завтра, как бычок на веревочке, пойдёт в сельский Дом культуры, чтобы заполнить собой пустоту зала, развесить уши и слушать то, что ему уже опротивело. Противно его естеству, поскольку это не тот депутат -  не его вкусов. Хорошо, что есть пока альтернатива по кандидатам. Вот когда не будет…
          Страшно демократу Михаилу Евтропьевичу. Он хочет под старость пожить в свободной стране, доработать спокойно до пенсии, не боясь, что его могут уволить с работы за собственное мировоззрение.


         В Доме культуры было полно народа. Были сняты с уроков учащиеся, которые составляли добрую половину помещения, также присутствовали представители различных сельских профессий.
          Выступал депутат. У него было большое лицо и маленькие пухлые руки. Он говорил и почему-то часто подносил к своему щекастому лицу свои ухоженные верхние конечности, как бы для сравнения: «Вот видите, как я такими маленькими руками вскормил свою физиономию до весьма приличных размеров».
          Михаил Евтропьевич ощущал себя как в немом кино, поскольку уши его были плотно заткнуты ватой, но он догадывался о чём говорил депутат. Говорят они все одинаково: как тяжело создавать законы, и что они, депутаты, делают всё во имя людей. Потом в конце будут, как всегда вопросы из зала по поводу сельского хозяйства, о гибели Проваловки, о деградации труженика, ныне безработного и спивающегося. Депутат же будет отвечать, что пока государство, вот уже много лет, не может отказаться от зарубежных поставок сельхозпродукции, хотя оно в принципе не против поддержать собственного производителя.
             Будет снова с места кричать Бражкина Нина, что её двух коров так и не нашла милиция, а может и сама милиция способствует расхищению живности, и что при советской власти ей лучше жилось.
             Депутат говорил и говорил. Часа полтора. Многих клонило ко сну. А Михаил Евтропьевич всё сравнивал бунинскую Дурновку с его родной Проваловкой и находил, что разницы между ними практически никакой нет. Вот разве что компьютеры…