8 марта

Мы встретились на канале Грибоедова. День стоял солнечный, небо сияло свежевымытой голубизной, настроение было весеннее, все-таки праздник, как ни как! Я достал из кармана бутылку коньяка и пустил ее по кругу. «Считаю заседание нашего клуба открытым!» - провозгласил я и сделал большой глоток. Макс с Колей ко мне присоединились.
«Итак», - продолжал я, - «нам необходимо выработать стратегию наших действий. Какие будут предложения, господа?».
«Да какие тут могут быть предложения», - весело заявил Макс, - «наливай, да пей, вот и вся стратегия».
Мы дружно рассмеялись. День и вправду выдался праздничный, первый по-настоящему весенний день. Мы давненько не виделись втроем, каждый был занят какими-то делами, несущественными, но заполняющими собой все текущее время. А сейчас наступила «свобода».
Господи, как, в сущности, это все убого: это наше счастье, наша «свобода», наша «любовь»… Это просто небольшой кусочек видимого отсутствие дискомфорта, мнимая воля, которая существует лишь какое-то время в воображении отдельных граждан. Мы тянемся за этой призрачной ***ней, как кот за селедкой, и нас не интересует ни похмелье, ни неизбежное разочарование, ни фальшивое наслаждение этим выдуманным раем. Ни хуя нас не интересует, мы хотим почувствовать хоть что-то «хорошее» немедленно, прямо сейчас, самое позднее – в текущем квартале.
Мы почему-то уверены, что без ЭТОГО нам не выжить. Мы боимся, что погибнем в страшных судорогах без глотка суррогата, который изготовили сами же, в ближайшей подворотне.
Когда нас покидает что-то надоевшее и, несомненно, утомительное, например, супруга или работа, мы принимаемся тут же выискивать в памяти «прекрасные моменты», быстренько подкрашиваем их средствами внутреннего фотошопа и вот, готово: уже есть по чему плакать и горевать. О, несравненная! Как мне без тебя ***во.
Ничего подобного. С тобой мне точно так же ***во, вот только ты меня регулярно отвлекаешь от этого, - если не чем-то приятным вроде секса, то скандалами и бесконечным нытьем. И, несомненно, мне так легче. Почему-то всегда легче чувствовать гавно, которое липнет к тебе снаружи, чем переживать факт собственного дерьма, лезущего из ушей.
Мы постоянно бегаем от настойчивого факта, который стучится ежесекундно, кричит и кривляется прямо перед нашими сосредоточенными физиономиями, которые постоянно заняты работой, едой, чтением, разговорами, раздумьями и попытками облегчить собственную жизнь. Этот факт кричит: «Жизнь – это ****ец!!!! Это не абсолютный ****ец всему, это абсолютный ****ец ТЕБЕ, дорогуша! Тебя – со всеми твоими мнениями, желаниями, сомнениями и претензиями в жизни попросту не существует!!! Тебя нет, и никогда не было. И именно потому тебе всегда будет нестерпимо ***во, во веки вечные, аминь».
Мои друзья отправились за сигаретами в ближайший магазин, а я зашел в храм Святой Екатерины. Внутри было чисто и тихо, стояли скамьи, людей было мало. Я прошел в дальний уголок и присел на скамейку. Мне очень нравится Катя. Она веселая и все время смеется. Каждый раз, когда мы видимся, она беззлобно надо мной подшучивает, словно удивляясь моей способности всерьез переживать из-за всего, что происходит. Я прямо вижу, как она с тем же самым хрустальным смехом, похожим на звук перекатывающихся серебряных колокольчиков, посылает подальше серьезных товарищей, представителей Римской власти, которые предлагают ей сделку.
Ей смешно не потому, что она не боится физических мучений или не отдает себе отчета в том, что происходит. Ей смешно из-за очевидной невозможности каких-либо внятных коммуникаций с этими почтенными мужами. Ей смешна их тупая уверенность в ценности – как их самих, так и выдуманных истин, которым они служат. Она не может согласиться с их предложением отречься от своих слов не из упрямства или какого-то там фанатизма. Она не в состоянии присягнуть фальшивке, которой являются все слова, утверждения, истины, все, что можно пощупать и понять. Как любой живой человек, она не любит боль, но пытаться придать вечность тому, что уже исчезает… Продлить свою жизнь ценой отречения от того, от чего невозможно отречься, поскольку ЭТО не появляется или умирает в зависимости от того, что говорят или думают люди, ЭТО и есть НАСТОЯЩЕЕ, а потому не может быть уничтожено никакими фальшивыми действиями. Подобное предложение, сделанное с серьезными лицами, исполненными важности свершаемого момента… по меньшей мере нелепо. И, конечно, вызывало бы только смех, не будь оно подкреплено мощным аппаратом подавления, палачами и пытками.
Что же, когда тело пытают, оно кричит, и с этим ничего не поделаешь… Но если ты уже видишь, что есть что, даже выколотые глаза не лишат тебя этого видения. Святой Екатерине было очень больно, когда ее колесовали. Она выросла в аристократической семье, с детства была окружена слугами, комфортом, получила достойное воспитание и была высокообразованна. В ее распоряжении были учителя, книги, беседы с учеными мужами… Изысканная обстановка и высшее общество Александрии. Она была молодой женщиной, полной сил, и ей было так же больно, как и любой другой на ее месте. Но она не могла ничего с этим поделать. Она не могла отречься от себя, не могла захотеть сохранить жизнь такой ценой, избежать боли… Это было просто невозможно. И в этой невозможности и есть настоящая, а не убогая, свобода.
Я вышел из храма, Макс с Колей уже поджидали меня на улице, нервно попыхивая сигаретами. Мы пошли сначала по Невскому, затем свернули за угол. Мы беседовали, пили коньяк, смеялись. Я, как обычно, читал стихи. Мы говорили о женщинах, а Коля даже прочел нам небольшую лекцию по тантра-йоге, которой он увлеченно занимался последние два года.
«Вот что такое секс?» - спросил вдруг Макс, - «Почему вокруг него всегда столько шума и ажиотажа?»
«Лично для меня, секс – самое приятное занятие на свете», - честно ответил я, - «Это такой безобидно-простой способ исчезнуть, хотя бы на время. Можно сказать, что примерно тот же эффект дают водка, наркотики, медитация, упорный труд и прочие виды увлечений. Но лично для меня секс – самый приятный способ избежать себя. Для меня это не действие, которое совершаю я сам… Это, скорее, процесс, который захватывает меня, как волна, сплетая тела, соединяя руки, губы и прочие части, играя ими, как море камешками… И в этом нет ни времени, ни сомнений, ни выбора, ни решений, ни, упаси господи, «меня» и «ее». Это исчезновение наяву, подобное тому, что происходит во сне, сопровождаемое, к тому же, приятными телесными переживаниями, глубокими, как Марианская впадина».
«А что такое Марианская впадина?» - спросил любознательный Коля.
«Самая глубокая часть мирового океана», - автоматически ответил Макс, задумчиво переваривающий мою неожиданную речь.
«На мой взгляд, все так называемые «искусства любви» или «техники секса»», - продолжал я, - «нужны лишь для того, чтобы проводить на эту тему тренинги и собирать с участников деньги. Если во время любви есть «ты», который применяет какую-то там «технику», то никакой любви нет, а есть попытка очередного самообмана, который, может, и обманет тебя на время, но не сотрет. Это так невыносимо скучно – целовать красивую женщину, тереться об нее интимными местами и не исчезать. Это просто…» - я сделал паузу, подыскивая подходящее слово, которое может выразить всю безнадежную убогость происходящего…
«Дрочилово с помощью живого человека!» - восторженно выпалил Коля, явно радуясь своей находке.
«Ну, да», - согласился я, - «Вроде того. Скучно, однообразно и предсказуемо. Короче, не то… А любовь – это…» Тут мы все заулыбались, словно одновременно увидели нечто приятное и обворожительно-заманчивое, что никак нельзя ни описать, ни изобразить, ни придумать, ни сотворить.
Любовь – это то, что случается с тобой. И, когда это происходит, тебя больше нет. Слава тебе, господи, наконец-то хоть немного можно отдохнуть.