Еще раз о блокаде Ленинграда ч. 3

Попытки прорыва блокады осенью 1941 года

В октябре 1941 года Ставка требовала от командования Ленинградского фронта и 54-й армии Волховского фронта принять все возможные меры для прорыва блокады.
Командование фронтов и армий тоже предпринимало все возможное для выполнения этой задачи, однако наши войска не смогли ее выполнить.
Причин этого много и нет необходимости их здесь  их подробно разбирать.
При  этих попытках  случались  серьезные трагедии.
Ты рассказываешь об одной из них так:
«С Ораниенбаумского пятачка была переброшена в Ленинград 80-я стрелковая дивизия (в прошлом 1-я Гвардейская ДНО) . Она была пополнена в Ленинграде призывниками-дистрофиками и пешком (!!!) отправлена в Шлиссельбург. Со стороны Дороги Жизни обессиленные пехотинцы без артподготовки (какая же артподготовка со льда?) атаковали немецкие позиции.

   «За сутки до этой атаки командир дивизии Фролов Иван Михайлович доложил  Генералу Гусеву , представителю фронта, о том, что дивизия не готова к штурму, что солдаты не то, что не могут идти в атаку, а они вообще не могут идти. Полковника  Фролова расстреляли перед строем. А с ним заодно и полкового комиссара Константина Иванова. Чтоб поменьше свидетелей оставалось. Назначили командовать дивизией…майора Брыгина…Брыгин сам повел бойцов на штурм.  Когда дивизия подошла к берегу на расстояние два километра, немцы начали артобстрел. Все были уничтожены. Брыгин был смертельно ранен, его пытались эвакуировать, но он умер в самолете.

   Следует заметить, что 80-я стрелковая была приписана к 54-й армии генерала Федюнинского, но еще не успела в эту армию вписаться. Просто " по дороге”ей поставили простенькую задачу – прорвать блокаду. Вроде как бы бесхозная дивизия…»

Прочитав это,  я пришел в ужас, и решил разобраться в деталях этой истории с использованием  «бесхозной» дивизии, с пополнением из мобилизованных «призывников-дистрофиков».
Неужели действительно,   Жданов с Хозиным  их  послали в атаку по льду Ладоги, без всякой  артподготовки, на верную смерть?!
К сожалению, у тебя не указан источник информации об этой истории.
Пришлось поискать информацию самому.
Кое- что удалось найти.

Как известно, вторая попытка прорвать блокаду Ленинграда была предпринята во второй половине октября ударом силами 54-й армии и войск Ленфронта навстречу друг другу.
Ситуация осложнилась тем, что противник предпринял наступление на Тихвин, с целью полностью отрезать Ленинград от страны. Часть войск, предназначавшихся для прорыва блокады, пришлось перебросить на тихвинское направление и это ослабило силу основного удара по прорыву блокады.

8 ноября 1941 г. противнику удалось захватить Тихвин, перерезав коммуникации, по которым грузы шли к Ладожскому озеру.
В тот же день  Сталин вновь потребовал к прямому проводу Жданова  и Хозина. 
Сталин  в очередной раз подчеркнул, что Ставку очень тревожит медлительность командования Ленфронта:
«Вам дан срок в несколько дней. Если в течение нескольких дней не прорветесь на восток, вы загубите Ленинградский фронт и население Ленинграда, — заявил Сталин. — ...Надо выбирать между пленом, с одной стороны, и тем, чтобы пожертвовать несколькими дивизиями, повторяю, пожертвовать и пробить себе дорогу на восток, чтобы спасти ваш фронт и Ленинград. Вы рассуждаете так, будто есть еще какой-то третий путь. Никакого третьего пути не существует. Либо плен и провал всего фронта, либо не останавливаться ни перед какими жертвами и пробить себе дорогу на восток... Повторяю, времени осталось мало. Сидеть и ждать у моря погоды не разумно... Повторяю, времени у вас осталось очень мало. Скоро без хлеба останетесь. Попробуйте из разных дивизий выделить группы охотников, наиболее смелых людей, составьте один или два сводных полка и объясните всем им значение того подвига, который требуется от них, чтобы пробить дорогу. Возможно, что эти сводные полки смелых людей потянут за собой и остальную пехоту. Все. Если не согласны или есть какие сомнения, скажите прямо».


Даже спустя 70 лет чувствуется, трагизм  той обстановки,  видно неимоверное напряжение, в котором находился тогда сам Верховный, уровень его требовательности и степень ответственности, которую он поддерживал у подчиненных.
Разве можно было врать или «отбрехиваться», докладывая ТАКОМУ руководителю?!

(Один из рецензентов,  к первой части этой работы, напомнил  цитату либерального историка Игоря Чубайса (родного брата всероссийского рыжего аллергена-приватизатора) с его оценкой ситуации в Ленинграде:
«… почему миллион горожан умер от голода? Рассуждая логически, можно допустить только две причины. Первая – это результат преступной недееспособности руководителей страны…
Вторая – это результат сознательной политики, продолжение Гражданской войны и добивание жителей имперской столицы».

Других причин и не было, стало быть…
Немцы-то гуманитарную помощь подвезли, да раздать ее ленинградцам  им сталинские сатрапы  помешали.

Судите сами, похожи вышеприведенные отчаянные сталинские телеграммы  к ленинградским руководителям с его требованиями  напрячь все силы для прорыва блокады Лениграда,  на «сознательное добивание жителей имперской столицы»?!
 
Плохо не то, что разные демосволочидзе сочиняют  паскудные мифы о нашей истории, настоящая беда в том, что очень многие люди им верят..)


О том, какие силы напрягали тогда ленинградцы, говорит сообщение  командующего Ленфронтом генерала Федюнинского  в Москву, генерал-майору Василевскому,  для доклада Сталину.
В нем отмечалось, что:
«для прорыва на Восток были выделены 11 дивизий и 6-я морбригада, а также 123 танковая бригада. ...Из-за транспортных проблем в связи с переброской дивизий пришлось приостановить эвакуацию Кировского и Ижорского заводов, а также завоз в Ленинград из Новой Ладоги грузов, обратив весь транспорт на перевозку дивизий. На восточном берегу Невы при поддержке почти всей тяжелой артиллерии фронта и авиации вели бой три дивизии: 86, 115 и 265. В ночь на 27 октября переправляется еще одна дивизия. Наибольшие трудности связаны с переправкой войск и особенно артиллерии. Только КВ до сих пор не смогли переправить. Принимаем все меры для переправы артиллерии и танков и развития наступления для прорыва на Восток».
(РЦХИДНИ. Ф.77. Оп.3с. Д.126 (телеграфные бланки разговоров по Бодо А.А. Жданова, Г.К. Жукова, А.А. Кузнецова со Ставкой Верховного Главнокомандующего о положении на Ленинградском фронте,  необходимости подкрепления тяжелыми танками и самолетами, наступлении на Тихвин и Волхов (июль 1941 — ноябрь 1941 гг.)

Подчеркнем, что прорвать блокаду тогда должна была   отнюдь не только единственная 80 дивизия (без артиллерии и «по дороге» на Волховский фронт), а ОДИННАДЦАТЬ дивизий и морбригада, при поддержке танков (в т.ч. тяжелых), почти всей тяжелой артиллерии фронта и наличной авиации.

1 декабря 1941г состоялся очередной крайне тяжелый разговор Сталина с руководителями Ленфронта.
Вот выдержки из него:
Сталин, Молотов:
«Крайне странно, что тов. Жданов не чувствует потребности прийти к аппарату и потребовать кого-либо из нас для взаимной информации в столь трудную минуту для Ленинграда.
Если бы москвичи не вызывали Вас к аппарату, пожалуй, тов. Жданов забыл бы о Москве и москвичах, которые могли бы подать помощь Ленинграду.
Можно полагать, что Ленинград с тов. Ждановым находится не в СССР, а где-то в Тихом океане. Сообщите, чем Вы заняты, как у Вас дела и как Вы думаете выбраться из нынешнего положения. Все».

Жданов, Хозин:
«…Все эти дни мы были заняты переправой танков КВ на левый берег Невы. Это нам удалось — в течение нескольких ночей мы переправили на левый берег Невы 20 танков КВ, 10 танков Т-34 и 16 легких танков и вчера, 30 октября, начали наступление на левом берегу Невы при поддержке этих танков.
Первый день наступления дал порядочный успех. На фронте прорыва занята первая линия окопов противника. Сегодня продолжаем атаку и рассчитываем на успех. Для развития успеха подведены две свежие дивизии и дополнительное количество танков.
…
За это время мы создали два лыжных полка и два отдельных лыжных батальона и формируем третий лыжный полк.
У нас была задумана очень интересная и способная дать быстрое решение операция по льду Ладожского озера 80-й дивизии с лыжным полком, причем этот лыжный полк должен был прийти и действовать в тылу 8-й армии на левом берегу Невы. Эта операция благодаря трусливо-предательскому поведению 80-й дивизии (командир дивизии Фролов) за три часа до начала отказалась от ее проведения.
Операция была перенесена на следующий день и проделана, но внезапность уже была нарушена. Мы направляем Вам представление с просьбой разрешить комдива 80-й дивизии Фролова и комиссара дивизии Иванова судить и расстрелять.
Военному Совету фронта приходится вести войну с трусами и паникерами, которых оказывается больше всего среди высшего командного состава.
Проводим широкое выдвижение молодых кадров, желающих драться.
Сталин, Молотов:
1) Фролова и Иванова обязательно расстреляйте и объявите об этом в печати,
2) выстрелы для 152 постараемся подать, пополнение от Щаденко тоже, скоро Тихвин возьмем и навалимся на Будогощь…

Жданов, Хозин:
Слушаемся, все будет сделано. Твердо уверены, что мы в самые ближайшие дни сможем Вас порадовать. Все.

…
Сталин, Молотов:
Не теряйте времени. Не только каждый день, но и каждый час дорог. Противник собрал все свои силы со всех фронтов против Москвы. Все остальные фронты имеют теперь благоприятный случай ударить по врагу, в том числе и ваш фронт. Пользуйтесь случаем, пока не поздно».(РЦХИДНИ. Ф.77. Оп.3с. Д.126. Л. 86 —95.)




Конечно, с точки зрения абстрактного гуманизма, этот разговор очень жесток.
С другой стороны, В ЛЮБОЙ армии мира отказ командира  от выполнения  боевого приказа за 3 часа до начала наступления, повлек бы применение к нему самых жестких мер, вплоть до самых крайних.  Тут не до сантиментов.
Тот же генерал К.В. Пядышев, которого ты хвалишь,  и о котором шла речь в предыдущей части  этой статьи, во время советско – финской войны, в феврале 1940 года, принял на себя командование 34-м стрелковым корпусом7-й  армии, сменив арестованного «за преступное бездействие в выполнении приказа» комдива В. М. Гонина.
Под командованием Пядышева 34-й стрелковый корпус участвовал в штурме и взятии  Выборга.
Так что отстранение от должности вялых или нерешительных командиров в боевой  обстановке – обычное дело и ничего экстраординарного  в этом нет.
Другое дело, что Жданов и Хозин просят санкции Сталина на расстрел командира и комиссара 80-й дивизии.
Согласитесь, что, не зная ВСЕХ обстоятельств этого дела трудно судить о степени обоснованности этой просьбы.
Сталин, как Верховный главнокомандующий,  посчитал, что командованию фронта виднее и дал свое разрешение на эту меру.  Бог ему  судья…

Подчеркнем и то, что в попытке прорвать немецкую оборону тогда участвовали : «20 танков КВ, 10 танков Т-34 и 16 легких танков». Это – очень серьезные  силы для прорыва фронта на небольшом участке у Невской Дубровки.
Но… слишком сильной оказалась там немецкая оборона и  прорыв не удался.
Светлая память павшим там героям – ленинградцам. Они сделали все, что могли для спасения своего города и его жителей.

Но, может быть, случай с 80 сд был чем-то уникальным?!
К сожалению, нет. Случаи трусости, самовольного оставления боевых позиций целыми частями и соединениями, увы, встречались тогда на всех фронтах.
Для борьбы с ними приходилось применять крутые меры.

Так, 20 октября 1941 года командующий 43-й армии Западного фронта генерал-майор К.Д. Голубев  издаёт приказ, в котором есть такие горькие строки:
 «Несмотря  на  то, что приказ Народного Комиссара Обороны № 270 и приказы Командующего Западным фронтом №345, 346 доведены до каждого красноармейца, командира и политработника, всё же наблюдаются случаи, когда командиры частей, подразделений и отдельные красноармейцы без приказа оставляют поле боя и самовольно, по-предательски, при первом же, даже несерьёзном, столкновении с противником отходят в тыл, а некоторые из них бросают оружие.
Так, например, командир 223-го стрелкового полка майор Владимирский и военком полка старший политрук Емельянов без приказа отвели полк  на  20 километров в тыл, не выполнив боевой задачи. Емельянов и Владимирский как трусы и предатели Родины  расстреляны   перед   строем.
Приказываю:
1) Трусов и паникеров, уходящих без разрешения с боевых позиций, бросающих оружие и технику,  расстреливать   на  месте. В равной степени несёт ответственность командир и начальник (комиссар), которые не предотвратили подобных явлений…»

21 октября  генерал  Голубев докладывает  Жукову, что для наведения порядка  расстреляны   перед   строем  20 человек.
В этот же  день  командующий Западным фронтом Г.К. Жуков издаёт приказ:
«В связи с неоднократным бегством с поля боя 17-й и 53-й дивизий приказываю:
В целях борьбы с дезертирством выделить к утру 22.10 отряд заграждения, отобрав в него надёжных бойцов воздушно-десантного корпуса.

Заставить 17-ю и 53-ю стрелковые дивизии упорно драться, и в случае бегства выделенному отряду заграждения  расстреливать   на  месте всех, бросающих поле боя. О сформировании отряда донести».
22 октября Жуков категорически запрещает Голубеву отходить с занимаемого рубежа. Командира 17-й стрелковой дивизии приказано арестовать и  перед   строем   расстрелять. Заставить 17-ю и 53-ю стрелковые дивизии вернуть Тарутино во что бы то ни стало, включительно до самопожертвования».

Так что суровые меры для наведения порядка в боевых частях РККА были ВЫНУЖДЕННОЙ и необходимой мерой.

Осталось разобраться с остальными деталями   рассказа о 80-й стрелковой дивизии:  призывниками-дистрофиками, сунутыми в дивизию прямо в Ленинграде, отсутствием артподготовки («какая же артподготовка со льда?») и т.п.
Не очень понятно, почему лед мог помешать артподготовке дивизии.
Орудия 80 стрелковой дивизии  обладали приличной дальностью, они стреляли и на 6, и на 14 километров, а Нева там от силы 2 км шириной.
Вполне можно было расположить наши пушки на твердом грунте, а не на льду. (Что, как выясняется,  и было сделано).

Пытаясь разобраться в этих вопросах, я нашел в сети  «Дневник ополченца 88-го артиллерийского полка 80-й стрелковой Любанской дивизии»  Василия Чуркина. Василий Васильевич Чуркин – ленинградец, доброволец, он  вел дневники всю войну, а его дочь в 2005 году их  опубликовала.
Поскольку он воевал именно в ЭТОЙ самой 80-й сд, о которой и  идет речь, то свидетельства рядового В.В. Чуркина поистине бесценны, как источник информации о реальной ситуации в ней.
И дневники эти – интереснейшие.
Автор описывает, как его 1-я дивизия народного ополчения (переименованная в 80 сд только 23 октября 1941 года) попала в окружение и выходила из него:
«15 августа недалеко от деревни Ямки (под Волосово) в небольшом лесу мы установили свою пушку на лужайке, замаскировали ее и ждали дальнейших распоряжений. Нас было восемь человек — полный орудийный расчет и вместе с нами лейтенант Воронин…
Лейтенант Воронин послал четырех человек из нашего расчета выяснить обстановку, в направлении шоссейной дороги, которая в этом месте проходила густым лесом. По пути, недалеко от нашей пушки, мы встретили группу пехотинцев, около 50 человек. Они ушли с переднего края. Сказали, что удержаться на переднем крае нет сил, что немцы открыли сильный автоматный, пулеметный и минометный огонь, появились танки.
Когда мы подошли к шоссейной дороге в плотном лесу, увидели охваченную паникой толпу, беспорядочно бегущую на дороге на Волосово… Позади, по пятам за бегущей толпой, лязгали гусеницами немецкие танки.
Мы повернули обратно и быстро пошли к тому месту, где оставили пушку, но ни пушки, ни людей на том месте не оказалось. Вышли на опушку леса, с правой стороны на открытом месте увидели движущуюся по проселочной дороге четвертую батарею…
В ночь на 16 августа пришли в Волосово…
Мы, все семеро, пошли туда, где стреляли пушки. Не очень далеко от Волосова, на перекрестке дорог, увидели наших военных, группу около человек двадцати. Знаков отличия на воротниках гимнастерок у них ни у кого не было. Небольшого роста военный, отделившись от группы, пошел нам навстречу и стал кричать нам: «Сюда, сюда, товарищи, идите!»

Мы не знали, кто он.
Говорили потом, что это был командир нашей дивизии.

Присоединились к этой группе и пошли по проселочной дороге вместе с шестой батареей, остановились около деревни».


Ну, и что же мы видим?! Дивизия прибыла по железной дороге под Волосово. Там развернулась (вместе со всей артиллерией) в лесном районе. Однако, при появлении немецких танков, увы, пехота не выдержала огня противника и побежала... Такое, к сожалению, в начале войны бывало нередко.
Низкая дисциплина и боевая стойкость у многих частей, «танкобоязнь», оставление боевых позиций без приказа и серьезного «нажима» противника, были обыденным явлением на многих участках фронта...

Кто в этом виноват?!
Сталин, Ворошилов, Жданов, Хозин, другие командующие? Конечно, определенная доля ответственности лежит и на них.
Однако основная часть вины лежит на соответствующих командирах: взводов, рот, батальонов, полков, дивизий, которые не смогли тогда обеспечить должный уровень боеспособности и дисциплины среди своих частей.
Это очень горькая правда, о которой у нас десятилетиями не принято было говорить…
О том, как вели себя тогда отдельные наши генералы – речь впереди.
А пока вернемся к 80-й стрелковой дивизии.

Очень плохо то, что командир дивизии, со своими приближенными,  встреченные В. Чуркиным в окружении, почему-то ВСЕ оказались БЕЗ ЗНАКОВ РАЗЛИЧИЯ.
Это очень плохой признак готовности и ЖЕЛАНИЯ командного состава ВОЕВАТЬ и требовать подчинения и выполнения приказов от своих бойцов.
Какой-же ты командир, если в трудной обстановке, в окружении, для чего-то  срываешь с себя знаки различия?!

Напомню грозные требования  приказа Ставки Верховного главнокомандования № 270 от 16 августа 1941 года:
«1.Командиров и политработников, во время боя срывающих с себя знаки различия и дезертирующих в тыл или сдающихся в плен врагу, считать злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту как семьи нарушивших присягу и предавших свою Родину дезертиров.

Обязать всех вышестоящих командиров и комиссаров расстреливать на месте подобных дезертиров из начсостава».

Тут важно подчеркнуть, что этот суровый пункт  приказа касался именно КОМАНДИРОВ и ПОЛИТРАБОТНИКОВ, СТРУСИВШИХ ВО ВРЕМЯ БОЯ и срывавших с себя знаки различия. Такого не могла терпеть (да и никогда не терпела) ни одна уважающая себя армия.

(Скорее всего, это и был тот самый полковник Филимонов, о котором, впоследствии,  пойдет речь в переговорах Хозина и Жданова со Сталиным.
Прямо скажем, что Филимонову и его окружению сильно повезло ТОГДА, что к ним не применили требования этого приказа…)


Потом остатки дивизии вышли из окружения в сторону Петергофа и были переведены в район Ораниенбаума.

«9 сентября.
Метрах в трехстах от деревни Марьино, в сторону Стрельны, на берегу речки, стояла наша зенитная батарея. Еще было светло, когда появились три немецких бомбардировщика. Они шли очень низко. Зенитчики торопливо свернули стволы орудий в горизонтальное положение и побежали в траншеи. Мы стояли и смотрели.
Самолеты шли прямо на нас, бежать было уже поздно, все легли на землю. Бомбы повалились с каждого самолета штук по десяти на пашню недалеко от зенитчиков. Разрывом каждой бомбы поднимало столб земли. Зенитную батарею не затронуло, бомбы упали в стороне от нее».

Как видим, далеко не все тогда были героями… Зенитчики, вместо того чтобы вести огонь по вражеским бомбардировщикам, просто побросали свои орудия и попрятались в щели от них.

«19 сентября… Утром была слышна сильная артиллерийская стрельба в направлении Стрельны. Днем со стороны моря наши батареи непрерывно ведут орудийный огонь. Старшина сказал, что немцы захватили Стрельну, и мы отрезаны от Ленинграда. Продовольствие для нас доставляют из Ленинграда водой на баржах ночью через Финский залив. Питание неплохое, хлеба достаточно, водки дают по сто грамм.
23 сентября. Наша дивизия расположилась в лощине, растянулась на большое расстояние, где был мелкий редкий лес и кустарник. С правой стороны, через поле, на горе, стояла деревня Большие Семиногоны. На пригорке, за леском, мы установили две пушки…
Рано утром немцы обстреляли из минометов Большие Семиногоны и заняли деревню. Установили на этой высоте наблюдательный пункт, увидели передвижение наших людей. Лес был невысокий и редкий. Днем немецкие автоматчики вошли в этот лес и, не получив отпора с нашей стороны, открыли огонь из автоматов. Трескотня автоматов и свист пуль сделали свое дело, началась паника. Расположившиеся в этом лесу разрозненно отдельные подразделения бросились бежать. Дорога в лесу была только одна и с горы хорошо просматривалась. Увидев поток бегущих по дороге, немцы открыли ураганный огонь из минометов. Свист летящих мин, треск их разрывов и стоны раненых усилили панику. Потеряв самообладание, люди бежали по дороге, забыв о предосторожности. С пригорка нам видно было, как люди падали и не поднимались, осколки разорвавшихся мин настигали бегущих.
Командир нашего взвода лейтенант товарищ Смирнов нервно ходил от орудия к орудию и непрерывно твердил: «Как быть? Как быть?». Если бы Смирнов, не дожидаясь указания сверху, проявил инициативу и дал команду открыть огонь по этой деревне, мы разнесли бы ее вместе с фашистами. Немало бы было спасено от гибели наших людей. Но этого не случилось…
Боец из нашего расчета Федорец добровольно остался часовым у пушки до вечера. Мы с тремя лошадьми пошли по дороге в сторону Ораниенбаума. Прошли шесть деревень. На дороге и даже в противотанковом рву лежали разорванные тела погибших от немецкой бомбардировки.
Прошли деревню Бабино, переехали широкий и глубокий противотанковый ров и оказались на территории Ораниенбаумского плацдарма. Расположились в густом ельнике. Недалеко от противотанкового рва установили и замаскировали шестидюймовые пушки. Помощник командира дивизии по политчасти тов. Аверин собрал коммунистов и сказал, что отступать нам больше некуда, здесь стоять будем насмерть. Сказал, что, если мы отдадим врагу Ораниенбаум, то падет Кронштадт, а потом и Ленинград. На воротнике шинели у тов. Аверина были три «шпалы»…
Оставшийся часовым у пушки Федорец прибежал к нам поздно ночью. Федорец был среднего возраста, небольшого роста, юркий, подвижный, легкий на ногу. Он стоял часовым у пушки с винтовкой со штыком до тех пор, пока не подошли к нему два наших командира и показали ему на приближающихся немецких солдат. Федорец вывернул орудийный замок (у старых пушек была червячная передача), отнес в сторону от пушки и зарыл его в кочках. Эта наша первая пушка осталась у немцев…
24 сентября рано утром переехали в лагерь авиашколы морских летчиков… Нас объединили с кадровыми частями, они отступили к Ораниенбауму из Эстонии. Вместе с ними мы сказались отрезанными от Ленинграда на Ораниенбаумском пятачке. Немцы заняли Стрельну и Новый Петергоф.
28 сентября пришел лейтенант К. Н. Дубенецкий, записал весь наш орудийный расчет в орудийный расчет четвертой батареи, а после обеда в тот же день переехали на новое место. Около самой шоссейной дороги, вблизи авиашколы, вырыли землянку. Вычистили и смазали пушку. Пушка была новая, на резиновом ходу, с раздвижным лафетом, полуавтоматическая, с клиновым затвором. Стреляла не на шесть километров, как та, старая, а на четырнадцать километров и при хорошей слаженности расчета давала до двадцати пяти выстрелов в минуту».


Что бросается в глаза, при чтении этих записей?! Бестолковщина, отсутствие связи и порядка в боевой обстановке. Части легко впадают в панику и бегут, бросая технику и позиции, при малейшем нажиме неприятеля.
Для того чтобы пресечь все это потом потребовались  очень строгие и неординарные  меры…
Дивизия имеет на вооружении своего артполка прекрасные новейшие 152 мм орудия, но их применение  спорадическое и неэффективное.
Кормят бойцов хорошо (а ведь уже идет 20-й день блокады),  дают водку:
«3 октября в четыре часа приехала кухня. Старшина привез хлеб и сухой паек на два дня и по сто граммов водки…
13 октября в 14 часов переехали на новое место левее авиагородка в противоположную сторону от Ораниенбаума. К нашей дивизии под Ораниенбаумом было присоединено 500 человек моряков-балтийцев: они помогали нам удержать Ораниенбаумский плацдарм, а береговая артиллерия и пушки кораблей каждый день обстреливали немцев. Тяжелые снаряды с воем летели над нами и опускались на вражеские позиции…
19 октября получил от сестры из Ленинграда письмо. Питаемся неплохо. Завтрак в 9 часов, обед в 19 часов. Хлеба дают 800 граммов на день, сахара 35 граммов, папирос — 2 пачки на 3 дня.
С 24 на 25 октября в ночь выехали в Ораниенбаум. Остановились в парке. Немцы методически обстреливали парк.
Ночью грузились на баржи.
25 октября в 4 часа, с пристани Ораниенбаума на баржах поехали в Ленинград. Одна баржа, перегруженная имуществом, затонула в Финском заливе.
В 7 часов мы были в Ленинграде…
От берега Финского залива ехали по Большому проспекту Васильевского острова, по Съездовской линии, через Дворцовый мост, Невским проспектом, по Литейному проспекту, по Кирочной улице, через Большеохтинский мост проехали на Пороховые. Переночевали в бане и 26 октября поехали в Колтуши. Идет густой снег…
28 октября утром вырыли блиндажи как лисьи норы на 8–10 человек каждый. Сбоку сделали углубление для «печки» и дыру для выхода дыма…
Через некоторое время поедем к Шлиссельбургу…
Наши условия с продуктами очень плохи, получаем 300 граммов хлеба, черного, как земля, суп-водичку. Лошадей кормим березовыми прутьями без листьев. Лошади дохнут одна за одной. Местные жители Березовки и наши солдаты от упавшей безнадежной лошади оставляют только одни кости: мясо вырубают кусками и варят».


И тут,  однако – никаких упоминаний о пополнении из дистрофиков, которое дивизия, якобы, получила в Ленинграде в этот день (а уж о пополнении-то ВСЕ бойцы в части всегда знают).
Не очень понятно и столь раннее появление дистрофиков в Ленинграде среди призывников. До 11 сентября рабочим и ИТР давали по 500 граммов хлеба в день, иждивенцам -250 грамм.
С 1 октября их снизили до 400 и 200 грамм соответственно. Это ОЧЕНЬ мало, конечно, но массовой дистрофии в городе пока не было, она появится позднее, в ноябре - декабре.
НИЧЕГО не говорится у Чуркина  и о том, что бойцы дивизии шли ПЕШКОМ в Шлиссельбург. Наоборот, он ДВАЖДЫ записывает,  что они ЕХАЛИ и по городу, и в Колтуши.

Кормили на Ораниенбаумскомплацдарме ТОГДА на удивление хорошо: «Завтрак в 9 часов, обед в 19 часов. Хлеба дают 800 граммов на день, сахара 35 граммов, папирос — 2 пачки на 3 дня».
А вот под Шлисселльбургом с едой стало плохо: на 300  грамм хлеба много не навоюешь. В качестве «приварка» ели мясо убитых, или павших лошадей, благо в артиллерии их хватало.
Это было обычным и привычным делом в нашей армии тогда.

Совсем по-другому Чуркин описывает и попытку наступления их дивизии:

«22 ноября в 4 часа выехали обратно к полустанку Каменка. Приехали в 9 часов. До 16 часов сидели у костров в лесу. В 16 часов обед, потом поехали дальше.
Моряки, которые еще под Ораниенбаумом пришли в нашу дивизию, были направлены на укрепление плацдарма «Невская Дубровка», на левый берег Невы. Говорили, что во время переправы через Неву все они были расстреляны немцами.
27 ноября. Стоим на берегу Ладожского озера. Я был очень нездоров, расстроился желудок, ноги опухли от обморожения.
В 12 часов 30 минут поедем по Ладоге. Выдали НЗ (неприкосновенный запас). Командование дивизии дало приказ о наступлении на Шлиссельбург со стороны озера. Ночью вся дивизия пойдет по льду на штурм Шлиссельбурга. Артиллерия своим огнем будет поддерживать наступающие на город части с этого берега. На берегу Невы, между деревьями, недалеко от крепости Орешек мы стали устанавливать пушки с целью вести огонь по Шлиссельбургу, по немцам. Мы уже начали рубить землю, она оказалась очень крепкой, но приказ был отменен.
Но внезапное ночное наступление на Шлиссельбург сорвалось: лед в этом месте оказался непрочным, много людей потонуло.
Говорили, что командира нашей дивизии трибунал приговорил к расстрелу за большие потери личного состава по его вине».

Обратите  внимание, что у него говорится о том, что  погибли при попытке переправы именно те моряки-балтийцы, что прибыли к ним на пополнение в дивизию еще на Ораниенбаумском плацдарме.
Дивизия готовилась к штурму Шлиссельбурга со стороны Ладоги. Ее артиллерия д.б. поддерживать штурм огнем, никакой лед ей не мешал в этом.
Бойцы считали, что успеху штурма помешал слабый лед. (Вполне возможно, что так и было. Только 20 ноября последние корабли Ладожской флотилии встали на зимовку).
Солдаты считали, что их прежнего командира расстреляли «за большие потери личного состава по его вине». Скорее всего, так им про это и сообщили.

Чтобы понять, ПОЧЕМУ столь строго спрашивали тогда с высших военачальников, в  следующей части мы и поговорим о поведении некоторых наших генералов.


На фото: объявление немецкого коменданта. Лучшая иллюстрация отношения "освободителей" к русскому народу.

Продолжение: http://www.proza.ru/2014/02/26/769