Глава 21. Без тебя я сломаю крылья

В первую ночь на новом месте приснилась Людочка. Она с удивлением оглядывала мой номер.
— Ты здесь живешь? Разве здесь можно жить? Почему так холодно и темно? Неужели отсюда полетел Гагарин? И космонавты тоже так живут? — засыпала вопросами любимая.
А я любовался живой и здоровой Людочкой, и боялся спугнуть сон. Я понимал, что это сон, а потому не отвечал. Я слушал ее живой голос и пристально вглядывался в каждую черточку знакомого до боли, прекрасного личика любимой.
«Людочка, Лю-ю-дочка. Ты навсегда заняла место в моем сердце. Никто и никогда не сможет заменить мне тебя, любовь моя», — с радостью и одновременно с какой-то невыразимой тоской думал во сне.
— Почему ты молчишь, Ромео? Ты, наверно, думаешь, это сон? Тогда обними меня и поцелуй, а то обижусь на тебя, как тогда, и мы снова расстанемся на целых пять лет. Ты же знаешь, какая я обидчивая, — улыбаясь, говорила Людочка, сидя в кресле в своем легком летнем платьице, в котором она была в ту первую весну. Но, нет, никогда она больше не обидится, что бы я ни делал. Ее глаза сияли любовью, как в тот памятный день, когда только мы одни были на всем белом свете — в родном городе, в нише старого дома, отделенные от остального мира плотными потоками теплого майского дождика.
— Людочка, любимая, — только и успел сказать в ответ и проснулся.

Я лежал в тех же двух свитерах, в шинели и пальто, под простыней и одеялом, и дрожал от холода. «Зачем я проснулся? Как бы хотелось вечно смотреть этот сон, и никогда не просыпаться. Уснуть, и во сне, вместе с любимой, покинуть этот мир, ничтожный в тщетной суете, унылый и пустой без моей Людочки. Пустая жизнь, пустые люди вокруг, и никакого просвета впереди. Я — в мышеловке, откуда, похоже, один выход — на помойку. У Гагарина была цель. А какая цель у меня? Уйти из армии? Допустим, добьюсь своего, уйду. А что дальше? Как уйти от самого себя и куда? Я вроде бы жив, но словно неживой. Я живу лишь воспоминаниями, а это то же самое, что расти наоборот, то есть медленно умирать. А у меня и жизни-то еще не было. А у Людочки? Бедная Людочка. Как же случилось, что мы так глупо искалечили наши жизни?» — раскалывалась голова от холодного кипения мыслей, загнанных в тупик.

И припомнился день, когда осознал, что потерял мою первую любовь. Это было пятнадцатого сентября шестьдесят первого года, когда вернулся из Крыма, где все лето провел в лагере планеристов. В школе уже полным ходом шли занятия, но я заранее получил разрешение задержаться на две недели.
И вот я дома. С трудом дождался, пока школьники пошли с занятий.
И, наконец, увидел ее, мою Людочку. Любимая тоже заметила меня. Она вышла из школы одна, без подруги. Я бросился к ней. Но, Людочка перешла дорогу и прошла мимо меня, словно не видела ничего вокруг. А ее взгляд, брошенный на меня, заставил остановиться. Этот взгляд видел лишь однажды — перед ее выступлением на соревнованиях по гимнастике, где она стала чемпионкой города.
— Здравствуй, Людочка, — произнес упавшим голосом, мгновенно почувствовав ее необычное состояние.
— Извини, спешу, — вместо приветствия ответила она, не замедляя шага.
— Я провожу.
— Не стоит, — отвергла девушка мое предложение, ускоряя шаг.
— Людочка, что с тобой? — спросил ее, предположив, что заболела и ей, возможно, плохо.
— Не ходи за мной, — глухо ответила Людочка, взглянув, наконец, на меня.
В ее глазах увидел слезы. На мгновение остолбенел, почувствовав, что с ней что-то неладное и вовсе не из-за болезни.
— Людочка, что случилось?
Не ответив, девушка бегом бросилась от меня, как от прокаженного. Я застыл на месте, пораженный ее реакцией на нашу встречу после трехмесячной разлуки.
Как мы расстались и как встретились — небо и земля! Что же случилось с ней — с моей Людочкой? Что произошло за время моего отсутствия?
Я ничего не понимал. Такого еще не было никогда. Даже, когда ей было очень плохо. Когда ссорилась с отчимом, а мама была не на ее стороне. Или, когда у нее были проблемы в школе. Или, когда заходил к ней, а она болела. Мы всегда понимали друг друга. Теперь же впервые не понимал мою Людочку.

Вечером зашел к ней домой. Дверь открыла Светланка.
— Здравствуй, Светик-Семицветик. Людочка дома?
— Здравствуй, Толик. Дома. Но, она гулять не пойдет.
— Что с ней? Можно войти?
— С ней ничего. Но она сказала, тебе к ней нельзя.
— Почему? Светочка, спроси еще разик, пожалуйста.
— Не буду спрашивать. Я и так знаю. Она на тебя обиделась.
— Как обиделась? Я ее три месяца не видел. На что можно обидеться? Светик, попроси ее выйти. Пусть объяснит хоть что-нибудь.
— Ладно, попробую, — ответила девочка и закрыла дверь. Минут через пять дверь открылась, но на пороге стояла не Людочка, а снова ее сестра, — Людка сказала, не хочет тебя видеть. Сказала, сам догадаешься, почему. И гулять с тобой больше не будет никогда, — огласила мой приговор расстроенная Светланка, явно сочувствуя.
— Светочка, ты ничего не напутала? Пусть Людочка сама это скажет. Попроси ее выйти. Пожалуйста.
— Она не выйдет. Она несколько раз повторила. Я все передала правильно.
— Ладно, Светик. Передай Людочке, я ничего не понимаю. До свидания, — попрощался с ней и ушел от порога квартиры, где осталась любимая, которая не захотела даже объясниться со мной, и которую, похоже, только что потерял.
В том общежитии больше не был никогда, хотя оно существует до сих пор.

А я действительно не понимал ничего. Ясно, что Людочка обижена на меня. Обижена настолько, что не хочет видеть. Она готова растоптать не только нашу первую любовь, но и многолетнюю дружбу. Причина, очевидно, серьезная. И я, по ее мнению, эту причину знаю, раз должен догадаться. О чем догадаться?
Я шел по нашему маршруту и пытался сосредоточиться, несмотря на то, что находился в стрессовом состоянии. Такой вот сюрприз преподнесла любимая к моему возвращению. А может, причина именно в этой поездке? Может, не надо было ездить? Нет, не похоже. Людочка искренне радовалась, что я твердо шел навстречу своей мечте.
Может, обиделась, что не написал ей ни одного письма? Но, так решила она сама. Может, втайне все же надеялась, что напишу? Да нет, у нас всегда были искренние отношения, а не «один пишем, три в уме». Во всяком случае, это не может быть причиной столь сильной обиды.
Может, мне надо было все-таки поцеловать ее на прощанье, когда вышла ко мне? Нет, это не причина. Я не успел бы даже сдвинуться с места. Она, попрощалась, стоя в дверном проеме, и тут же скрылась за дверью.
Нет, если причина в моих поступках, то не было никаких поступков, из-за которых на меня можно так обидеться.
Но, если причина все же во мне, она может быть единственной. Чем-то я Людочке не нравлюсь. Как друг, нравился. Потом думала, полюбила. Прошли три месяца без меня. И она могла понять, что ошиблась в своих чувствах. Скорее всего, именно об этом и должен догадаться. Другое не приходило в голову.

Тогда почему нельзя просто сказать мне об этом? Почему она не захотела со мной поговорить, а стремилась поскорее уйти? И почему в ее глазах были слезы, когда убежала от меня? Этого никак не мог понять.
А вдруг она боялась моей реакции? Может, она опасалась меня, и потому даже не вышла из своей квартиры?
Ведь этой весной совсем недалеко от нас, на улице Пушкинской, молодой парень застрелил девушку и застрелился, когда та сказала ему, что разлюбила. Они тоже были школьниками, как мы. И Людочка знает, что у меня есть оружие. Но, неужели она могла так подумать? Неужели я способен причинить зло любимой? Это невозможно.

Было два часа ночи, а я все ходил и ходил, размышляя о случившемся.
Я чувствовал, что моя первая любовь уже в прошлом. Но, при этом нисколько не сомневался в своих чувствах. Значит, моя любовь осталась, но она оказалась не взаимной?
Этот приговор означал полное крушение моих надежд на счастье, ведь я не мыслил жизни без моей любимой Людочки. Не смогу больше радоваться всему на свете, как это было до сих пор. Мои чувства отвергнуты, моя душа искалечена.
Дома отмахнулся от упреков в позднем возвращении с прогулки. Я уже знал, что завтра вообще не пойду в школу, потому что не смогу ни на кого смотреть. А, кроме того, все же хотел встретить Людочку из школы, чтобы еще раз попытаться поговорить с ней.
Я так и не уснул в ту ночь. А утром записал свои ночные мысли:

Прощай навсегда ты, любовь моя первая,
Радость и счастье, ушедшие в прошлое.

Отчего у меня ты последняя,
Почему я тобою брошенный?

Отчего есть любовь без взаимности,
Что калечит порой наши души?

Отчего в жизни нет справедливости —
Почему я не самый лучший,
Чтоб меня полюбить ты смогла?

Поджидая Людочку у выхода из школы, увидел ее подругу. Та была одна.
— Привет, Ирочка. А где твоя подружка?
— Привет, Толик. Ты уже вернулся из Крыма? Ну, как там было? Удалось полетать?
— Ирочка, там было хорошо. Полетать удалось больше, чем ожидал. Все же, где Людочка?
— Людка ушла с уроков на последней переменке. Даже мне ничего не сказала. Ты сам рулил на планере, или тебя катали? Что ты такой неразговорчивый? На тебя это непохоже.
— Ирочка, рулил, как ты выражаешься, сам. Говорить мне сейчас просто не хочется. Ты скажи, что с Людочкой? Я ее вчера не узнал. Она такой никогда не была.
— Я ее сама не узнаю. Влюбилась, наверно.
— В кого?
— Откуда я знаю? Не в тебя же.
— А почему бы нет?
— Не смеши меня, Толик. Ты бы не искал ее сейчас. Она бы сама постаралась оказаться на виду.
— Тебе видней, Ирочка. Скажи, а почему она меня боится, даже ушла пораньше? Мы же друзья. Разве я могу обидеть подругу детства, которую всегда защищал?
— Значит, есть, чего бояться. А друзьями мальчики и девочки могут быть только в детстве. Да и то куча проблем.
— А чего может бояться Людочка?
— Да мало ли? Проводит ее парень, а вы его отлупите. Да и ей может достаться. Ты ничего не сделаешь, так твой брат со своей бандой. Просто так. Из принципа. Они с Людкой с детства друг друга терпеть не могут.
— Ну, Ирочка, ты мне Америку открыла. Я помню, вы обе Сашку недолюбливали, а чтобы так, даже подумать не мог. Мы же дружили.
— Вместе с тобой дружили, а в отдельности никогда. Мы его с Людкой всегда гоняли. Слишком шустрый. Я-то еще могла справиться, а Людка нет. Вот ей и доставалось больше всех. Талка тоже могла за себя постоять.
— А что же вы мне ничего не говорили?
— Да он грозился, если наябедничаем, нам же хуже будет. Вот и молчали.
— Хорошо, Ирочка. Передай подруге, чтоб меня не боялась. Я к ней больше не подойду. Пусть делает, что хочет. И Сашку предупрежу. Никто ее ни с кем не тронет. А может, знаешь что, скажи. Это теперь ничего не изменит.
— Да есть у нее на примете один.
— Ладно, пока.

Я пришел домой сам не свой. Дома думали, что пришел из школы, и там что-то случилось. Меня допекали вопросами, но я молчал. А потом вдруг зашли Костя с Витькой, и тут только выяснилось, что не был в школе. Но, мне уже было все равно. Когда буря миновала, подошел брат.
— У тебя какие-то проблемы с Людочкой? — неожиданно спросил он.
— А ты откуда знаешь?
— Да она уже давно обходит меня стороной, а со вчерашнего дня особенно. И Ирка сказала.
— Понятно. Наверно, у Людочки есть причины тебя обходить. А у меня с ней больше проблем нет. И у тебя их быть не должно. Что бы она ни делала. Понял?
— Я-то понял. А вы что, поссорились?
— Может быть.
— Поэтому ты такой смурной? Хочешь, мы с ребятами ее на аркане притащим?
— Санька, я тебя предупредил. Мне Людочка на аркане не нужна.

На следующий день пошел в школу, но сбежал с последних уроков, чтобы встретить Людочку. Подруги вышли из школы вместе. Я стоял в сторонке от толпы школьников и смотрел на любимую. Она делала вид, что меня не замечает. Кивком поприветствовал Ирочку. Та кивком ответила.
Подруги прошли мимо, что-то нарочито громко обсуждая, но я видел, что Людочка совсем не улыбается. А ведь когда мы с ней дружили, и особенно, когда любили друг друга, Людочка светилась счастьем. Улыбка не сходила с ее прекрасного личика. Сейчас же мимо прошла не моя Людочка. Прошла девушка, предавшая нашу любовь.

С того дня старался не показываться Людочке на глаза. Часто стоял в глубине арки дома напротив школы, и наблюдал за ней. Она, как всегда, шла своей удивительной походкой, но никогда больше не видел на лице любимой улыбки, так ее украшавшей. Единственное, что удивляло, я так ни разу не увидел, чтобы Людочку провожал кто-то из ребят. Из школы она выходила одна, или с Ирочкой. Может, она не хочет, чтобы увидел их вместе?
Иногда Людочка замечала меня, но всегда проходила, как мимо пустого места. В такие моменты меня охватывало бесконечное отчаяние. В чем моя вина? Что сделал не так? Чем ее таинственный избранник лучше меня? А может, его и нет вовсе? Тогда за что я страдаю?
Размышляя, пытался разговаривать с любимой в стихах, чтобы хоть в такой форме объяснить ее заблуждения в отношении меня и рассказать о чувствах, которые испытываю с момента, когда оборвалось наше счастье.
Первая любовь и любовь к небу слились у меня в одно, ни с чем ни сравнимое ощущение огромного счастья. Я видел небо в глазах любимой, а в небе ее дивные глаза были для меня, как две путеводные звезды, зовущие на свершения и придающие силы в любых испытаниях. И вот теперь, когда эти звезды не светят, зачем мне крылья?

Никогда ты меня не полюбишь.
Ты же любишь другого. Я видел.
Для него счастьем, радостью будешь.
Чем же я так тебя обидел?

Я такой же, как был. Я прежний.
Мне весна подарила крылья.
Я парил в небесах безбрежных,
И мне глаз твоих звезды светили.

Я глаза твои видел так близко —
Вся Вселенная в них поместилась.
Наша дружба была такой чистой,
А на взлете любовь разбилась.

И не склеить нам эти осколки,
Не узнать той беды причины.
Греет душу лишь образ твой тонкий,
А на сердце тоска-кручина.

Без тебя я счастливым не стану,
Мне известно теперь это твердо,
Ведь любить тебя не перестану,
И лечу в одиночестве гордом.

Только нечего ждать мне от жизни —
Нет прекрасней тебя в целом мире.
Без тебя своей доли не мыслю,
Без тебя я сломаю крылья.

Оставив Людочку в покое и запретив нашей шпане ее преследовать, надеялся, что время все расставит на свои места. Я помнил, что наши свидания с любимой никогда не были пустым времяпровождением. Сколько интересного мы успели обсудить за время общения в дни нашего короткого счастья. Ведь именно в те дни нас интересовало все, что связано с любовью. Сложные взаимоотношения героев книг и фильмов о любви мы разбирали по косточкам и спорили, спорили, спорили. По многим вопросам сложились одинаковые представления. И вспоминая те бесконечные разговоры, а особенно жаркие споры, я пытался понять, в чем моя ошибка, которая могла стать первопричиной столь резкой перемены в наших отношениях.
Если найду ошибку и исправлю, есть надежда, что Людочка поймет это и оценит, и тогда наша любовь, выдержавшая такое непростое испытание и не запятнанная маниакальным преследованием или бессмысленной местью, расцветет с новой силой. И потому я не должен зациклиться на своем несчастии, а обязан, несмотря ни на что, двигаться к намеченной цели.

Я должен становиться все лучше и лучше, чтобы затмить своего соперника, если он все же существует. Ведь в любом случае Людочка будет постоянно сравнивать, хочет она того, или нет. Это будет происходить на подсознательном уровне. И, мне кажется, может наступить момент, когда это сравнение будет не в пользу ее нового избранника.
Мой план оказался верным. Мне кажется, он стал эффективным и потому, что был продиктован не чувством обиды, или оскорбленного самолюбия, а большой любовью к этой девушке.

Я понимал, что для реализации моего плана потребуется много времени, что должен запастись терпением и не форсировать события. И был огромный риск, что, оставив Людочку в покое, могу потерять ее окончательно. Но я уже и так ее потерял.
Мне не хватало нашего ежедневного общения. Мне хотелось видеть ее рядом, держать за руку, слышать ее голос, видеть ее улыбку, которая была для меня, как яркий лучик солнышка после затяжного ненастья. Но, единственное, что мог себе позволить в сложившейся ситуации, это хоть изредка издали смотреть на нее.
И еще, я все время говорил с ней, за себя и за нее. Спорил, доказывая свою правоту. Она возражала, приводила убийственные аргументы. Но, так уж выходило, что правым оказывался все же я. Нет, не мог я найти в своем поведении ничего, что могло причинить боль любимой. Я ничего не понимал и снова и снова начинал бесконечный спор с самим собой.
Мысленно разговаривая с Людочкой, все время видел ее глаза. Видел их такими, как тогда, в нише дома во время дождя. Это был взгляд любящей девушки. Иногда вспоминал последний взгляд Людочки, брошенный на меня перед тем, как она убежала. В ее глазах были слезы, но не было неприязни, ненависти, или чего-то подобного.
Наконец, я часто смотрел на нее издали так, что она не могла меня видеть. И ни разу не увидел улыбки на ее лице. Если бы у Людочки была другая любовь, она бы светилась счастьем. Я это видел, когда она любила меня. А значит, еще не все потеряно. Значит, есть надежда.
Но, продумав план действий, не мог даже представить, что лишь через пять с половиной лет мы сможем встретиться с моей любимой Людочкой, словно не было этих ужасных лет отчаяния и боли. Словно мы с ней никогда не расставались.
Но, это было. И этого, как оказалось, не было. Даже друг без друга, мы мысленно не расставались. Наши любящие сердца всегда были вместе. И все эти долгие годы разлуки моя любимая Людочка испытывала те же чувства, что и я. Тогда за что нам все это?!

Когда мы, наконец, объяснились, и рухнула стена непонимания, разделявшая нас, любимая с горечью сказала: «Боже мой, Толик, сколько лет мы с тобой потеряли из-за моей глупости».
Этими словами она брала на себя вину за наши несчастия. Но могла ли поступить иначе моя Людочка в свои четырнадцать? Вряд ли.
А как бы могли сложиться наши судьбы, не будь этих долгих лет жизни порознь? Пять с половиной лет — громадный срок для молодых любящих сердец, устремленных друг к другу.
Я думаю, мы наверняка соединили бы наши судьбы, едва Людочка окончила школу. Я не бросил бы институт, а лишь перешел на вечернее отделение, чтобы продолжить работу на авиационном заводе. Я зарабатывал достаточно, чтобы содержать семью.
Когда Людочке исполнилось девятнадцать, у нас родилась бы маленькая Людочка-Милочка. Я всегда мечтал о дочери, потому что в детстве так надоели младшие братья, которых приходилось опекать и за которых постоянно доставалось. Поэтому у нас обязательно была бы девочка. И даже, если болезнь Людочки и ее трагический уход были неизбежны, она еще больше года смогла бы растить нашу доченьку, познав самое большое счастье любой женщины — счастье материнства.

А может, и не было бы никакой болезни у моей Людочки, потому что не было бы травмы, ее спровоцировавшей. Ведь когда мы были счастливы, у нас все получалось, как никогда.
Я это знаю по себе. Выполняя одну за другой фигуры высшего пилотажа, ежедневно удивлял инструктора. А я всего лишь видел в каждом полете сияющие счастьем глаза любимой, и как турман перед голубкой, бесстрашно кувыркался в небе, ощущая, как единое целое, восторг разделенной любви и свободного полета.
Но, даже если случилось, как случилось, я бы один воспитал нашу Людочку-Милочку. И мне не было бы так пусто в этом мире, как сейчас. Потому что рядом была бы, плоть от плоти, наша маленькая девочка, которая росла бы, как когда-то росла на моих глазах ее мама — моя любимая Людочка.