Сердоликовая стоянка

                Автор - Музис А.И.

                СЕРДОЛИКОВАЯ СТОЯНКА
                ....................................................            
                1986г


   По Седёдеме плыли тремя резиновыми лодками. Солнце кружило над головой, било в глаза, светило в затылок - река крутила, путала.
   Иван Нюкжин сидел в первой лодке, на корме. До воды оставалось сантиметров двадцать, но со своего места он мог одновременно видеть каждую излучину и  наблюдать за  береговыми обрывами. Слои окаменевших лавовых потоков с включениями округлых "вулканических бомб" и прослоев пепла тянулись вдоль реки пестрой мозаичной лентой. Они изгибались, прерывались, вновь возникали, меняли цвет, размер, форму. А у кромки воды стелились галечниковые косы. Каждая начиналась широкой, приподнятой над водой насыпью и за изгибом реки выклинивалась, чтобы появиться вновь на другой стороне. Между ними лежали перекаты, которые сейчас, по высокой воде, только угадывались.   
   И все-таки на подходе к ним Нюкжин подсказывал:
   - Левой... Левой...
   Герасим Полешкин, получив команду, поворачивался. Обзор по носу загораживала Ася, повариха. Она сидела поверх груза и сама походила на куль, притороченный поверх брезента. Но, окинув взглядом перекат, Герасим удовлетворенно кивал: мол, теперь понятно... И налегал на весла, не выпуская из виду "трехсотку" с имуществом, которую они вели на буксире.             
  За "трехсоткой", на некотором удалении, плыла третья лодка, ее вел Андрей. Конечно, на такой реке как Седёдема рискованно доверять весла студенту. Тем более, что плыл он с сокурсницей Светланой. Она сидела в носовом отсеке, где Андрей оставил ей свободное место. Сесть на корму, подобно Нюкжину, она не решалась - страшно!
   - Как они там? - иногда спрашивал Нюкжин.
   - Детский сад!
   Герасим пожимал плечами: мол, сам выбирал.
   Да, Нюкжин взял их сам. Андрея, как имеющего опыт водного туризма; Светлану,  как отличную чертежницу. Но присматривать за ними, на что намекал Полешкин, не мог. Его внимание привлекали береговые обрывы. Да и ничего особенного произойти не могло, они плыли спокойно.
   За поворотом открылся очередной перекат. Нюкжин хотел подать очередную команду, как вдруг увидел сохатого. Тот стоял на косе, повернув голову в сторону лодки. Мощная грудь, мощная шея. Лишь рога молодые, не по габаритам владельца, им еще расти и расти. Сохатый невозмутимо смотрел, как из-за поворота выплывает что-то незнакомое, но не шевелился. Когда же лодка приблизилась, тронулся с места и ускоренным шагом затрусил вперед, к перекату.
   Полешкин услышал шорох гальки, заметил, что Нюкжин завороженно смотрит мимо, и обернулся. Увидев зверя, он бросил весла, вскочил и выдернул из-под сиденья карабин. Его лицо ожесточилось. Позабыв, что лодку несет на перекат, он выстрелил на вскидку, через голову Аси.
   Лодка качнулась, а сохатый ускорил шаг. Но, вместо того, чтобы скрыться в зарослях тальника, по-прежнему бежал параллельно берегу. Полешкин выстрелил снова. Сохатый вздрогнул, но все-таки добежал до переката и стал пересекать реку вброд. Вода доходила ему до живота. Он напористо преодолевал течение, а лодка наплывала на него. А Полешкин стрелял - патрон за патроном, патрон за патроном.
   - Герасим!
   Полешкин обернулся. Глаза белые, безумные. Убить! Во что бы то ни стало!
   Сохатый выбрался на противоположный берег и, не отряхиваясь, затрусил
в чащу, припадая на переднюю ногу.
   Лодку "трехсотку" занесло. От резкого толчка Герасим чуть не свалился. Но сбалансировал, чертыхаясь схватил весло и начал выгребать на перекат. В этот момент  "трехсотка" догнала их, толкнула в корму и по дуге ушла вперед. Теперь Полешкин маневрировал веслами, выравнивая "трехсотку", она мчалась по перекату, тараня быстрые воды.
   И снова отмель. Лодку с шорохом протащило по мелководью. Герасим соскочил в воду, оглянулся на кусты, что скрывали сохатого, и побежал по косе, на ходу вставляя в магазин новую обойму. А лодку повлекло по краю отмели, с шорохом царапая о галечник. Нюкжин выскочил и притормозил ее за бортовой канат, но "трехсотка" - она теперь оказалась впереди, - стягивала вниз по течению.
   Пройдя перекат, причалил и Андрей, и теперь спешил Нюкжину на помощь. Вдвоем они удержали головной понтон у косы. За ним, совершив движение по дуге, прибилась к берегу и "трехсотка". Ее тоже вытащили до половины на галечник.
   Тогда Андрей разогнулся.
   - Попал? - спросил он возбужденно.
   Только сейчас Нюкжин посмотрел на своего молодого помощника. Голова всклокоченная, взгляд взбудораженный, восторженный. Ну, как же?! Настоящая охота на дикого зверя! Он все видел собственными глазами.
   Они пошли по косе. Мокрый след сохатого тянулся по галечнику, подсыхая прямо на глазах. Рядом темнели бурые пятна крови. Сбоку виднелись следы мокрых резиновых сапог.
   - Ранен, - отметил Андрей. - И сильно.
   - Плохо, - отозвался Нюкжин. - Может сгинуть. Ляжет в кустах и не поднимется.
   Его тревожило и то, что Герасим опрометью кинулся в чащу. Раненый зверь очень опасен. В густом тальнике преимущество на его стороне. Он неподвижен, скрытен, а если двигается, то бесшумно. Нападает неожиданно. Если сойтись с ним вплотную, он способен задавить, растоптать человека.
   Нюкжин досадовал. Охота не должна сопровождаться таким звериным азартом, нельзя подвергаться неоправданному риску.
   Они вернулись к лодкам.
   - Что там? - равнодушно спросила Светлана.
   - Кровь, - хмуро ответил Нюкжин.
   - Много крови, - уточнил Андрей радостно.
   Светлана вздохнула.
   - Никогда не думала, что это такая жестокость.
   - Жестокость - закон тайги! - сказал Андрей тоном знатока.
   "Что ты понимаешь в тайге?!" - подумал Нюкжин.
   Он прислушивался: не донесется ли из чащи какой звук? Но чаща молчала.
   Светлана и Ася прогуливались по косе, однако не отходя далеко. Главное, размять ноги! Ася чуть прихрамывала. Хромуша!
   - Может, пойти ему навстречу? - предложил Андрей.
   - Ну да! - сказал Нюкжин. - Чтобы он подстрелил Вас вместо сохатого.
   Снова наступила настороженная тишина. Вода на перекате булькала, словно кто-то всхлипывал. Шелестела листва и, казалось, кто-то идет. В тайге всегда так: если вслушиваться в шорохи, будет казаться ни весть что.      
   Но вот из чащи послышался выстрел, за ним - второй! Значит зверь и человек встретились.
   - Как у меня громыхнуло над головой, - вспомнила Ася. - Я аж обмерла вся...
   Лучше бы не вспоминала. Качнись лодка сильней, Герасим мог попасть и не в сохатого. Но поздно говорить о том, что уже произошло. Теперь оставалось сидеть и ждать - что будет?
   Наконец ветки тальника раздвинулись и на косу вышел взбудораженный Полешкин. Лицо его светилось.
   - Добил! - торжествующе объявил он.
   - Зачем стрелял? - с укором спросил Нюкжин. - Полно рыбы, дичи,.. Зачем?
   Полешкин смотрел не понимая.
   - Что же было, упустить его?
   - Мы теряем время.
   Герасим промолчал, потом сказал, будто Нюкжин обращался вовсе не к нему:
   - Андрей! Пойдем, поможешь принести.
   Конечно, теперь надо разделать тушу, выбрать и принести мясо, принять меры к его сохранению. И как бы не хотелось продолжить маршрут, предстояло поставить лагерь.
   Распаковали "трехсотку", достали топоры, ведра, рюкзаки, небольшой брезент, пустые мешки. Полешкин осмотрел все хозяйским взглядом, полез в кухонный ящик и достал брусок. Обнажив охотничий нож, что висел у него на поясе, он стал оттачивать лезвие. Вслед за ним то же самое проделал Андрей.   
   Полешкин попробовал остроту лезвия на ноготь и удовлетворенно сунул нож в ножны.
   - Пошли? - спросил он Андрея.               
   - Я с вами, - сказал Нюкжин. Командирские замашки Герасима раздражали, хотя его хозяйской хватке следовало отдать должное.
   - А мне можно? - спросила Светлана, и трудно было определить, что побуждало ее - интерес или нежелание остаться на косе вдвоем с Асей?
   Но и Асю оставлять, тем более одну, не следовало. Нюкжин на мгновение задумался, но Ася сказала:
   - Идите. Я пока чайник согрею.
   - Я ненадолго, - пообещал Нюкжин. - Посмотрю и вернусь.
   Они углубились в заросли. Тальник стоял непроницаемой стеной. Только звериная стежка пронизывала чащу. Полешкин шел первым, расчищая дорогу топором. Второй рукой он придерживал на плече карабин. За ним следовал Андрей с рюкзаком, заполненным мешками и брезентом. В руке он нес ведро, из которого  торчала  ручка второго топора, прижатого мешковиной. Светлана держалась за Андреем. Она шла налегке. Нюкжин замыкал шествие. На его долю груза тоже почти не осталось, так, полупустой рюкзак. И ружье.
   Идти по тропке и то было сложно. Но вот, сохатый свернул с нее. Он ломился напрямую в самую гущу тальника. Поломанные ветки и кусты, шерсть на коре, пачкающая кровью листва. Зверь не выбирал дорогу, не таился. Только вглубь... вглубь... вглубь... И поскорее!
   Но уйти далеко не хватило сил. Он слышал, как чудище приближалось к нему с треском и шорохом, повернулся рогами ему навстречу, но передние ноги подкосились сами собой. Он опустился на колени. Непонятная тяжесть запрокидывала на бок. А шум приближался, грозный, неумолимый, безжалостный... И вот они увидели друг друга.
   - Он еще хрипел, - сказал Полешкин. - Пришлось добить.
   Сохатый лежал безобразной, потерявшей пластичность тушей. Его голова зацепилась рогом за куст, отчего казалась приподнятой. Высунутый язык прикушен. Неподвижный глаз смотрел не мигая.
   Полешкин сказал Андрею:
   - Расчистим. А то не подойти.
   Андрей достал второй топор и они стали вырубать кусты, вздымая тучи мошкары. Накомарники не спасали. Мошка лезла под сетку, забивалась в глаза, в нос, проникала в рукава и за воротник.
   Нюкжин быстро соорудил три дымокура. Трудно поверить, но в дыму дышать стало легче.
   Полешкин, тем временем, вскрыл сохатому брюхо и, подстелив брезент, вывалил на него внутренности. Отделил сердце, легкие, печень и положил в ведра. Остальное выбросил в кусты. Взглянул на Нюкжина, усмехнулся:
   - Лисицы растащат.
   С окровавленным ножом в окровавленной руке он выглядел живодером в дословном понимании этого термина - "дерет заживо"! Но действовал Полешкин сноровисто. Сделал надрез на задней ноге и сал обнажать ее, плавно и легко отделяя шкуру от мяса.
   С передней ногой возился Андрей. У него нож уходил или глубоко в мякоть или, наоборот, рвал шкуру. И если у Герасима в крови были только нож и руки, то Андрей перепачкался с головы до ног.
   "Как Зигфрид!" - подумал о нем Нюкжин, вспомнив легендарного Героя Германского эпоса, который искупался в крови дракона и стал неуязвимым для вражеских стрел. Но и у Зигфрида все-таки оказалось незащищенное пятнышко под лопаткой.
   И без всякой видимой связи подумал о Светлане - вот оно, уязвимое место Андрея!
   Нюкжин вспомнил, какой она предстала перед ним впервые.  Миловидная, изящная,  подчеркнуто обрисованная модным брючным костюмом. А сейчас?.. Мошка, похоже досаждала Светлане более чем кому-либо. Она забилась между дымокурами, согнулась, съежилась. Дым першил в горле, вызывая кашель. На окровавленную тушу сохатого она смотрела с брезгливым удивлением.
   Светлана напомнила ему, что на реке у лодок осталась Ася.
   - Я пойду, - сказал он и взялся за ведра.
   Светлана встрепенулась.
   - Я с Вами.
   Тяжелые ведра оттягивали руки, ветки хлестали по лицу, цеплялись за накомарник - Нюкжин не мог их отвести. Он шел наклонив голову, словно тараня густую чащу. Не оборачиваясь он слышал, как следовала за ним Светлана. Она держалась за ним, как лодка на буксире, неотступно.
   Ася сидела на берегу, пугливо вздрагивая при малейшем шорохе. Дымил костер, над ним коптился большой пятилитровый чайник.
   Когда Нюкжин и Светлана вышли из кустов, Ася сразу заулыбалась, но сидевшее в ней беспокойство просилось наружу. Она выдала себя, сказав:
   - Страшно... Как Вы там ходите, одни?
   - Нюкжин поставил ведра на гальку и тоже улыбнулся:
   Мы что... Вот Вы - смелая женщина! Променять городскую столовую на тайгу... Как Вы решились?
   Сама не знаю, - сказала Ася. - Пришел Герасим Арсентьевич, стал уговаривать девчат - поедемте да поедемте. И заработок вдвое, и воздух чистый, и обслуживать всего пять человек. А девчонки в раздаточной молодые, лопушастые. Не успели вылупиться, уже румянятся, губы красят, волосы. Жизни не видели, а туда же... насмешничают... "Ася, тут тебя в экспедицию приглашают". И я вдруг подумала: "А что?.. Если возьмут?.."               
   - И не жалеете?
   - Нет, что Вы! Там хуже. Шеф ругается каждый день, нецензурно. Плохо готовим! А как приготовить хорошо, когда продукты не по норме? А здесь, конечно, непривычно и страшновато, зато все по людски.
   Припадая на левую ногу, она подошла к ящику с кухонной посудой, достала таз и стала выкладывать в него мясо. Потом пошла мыть его - молодая одинокая женщина, приниженная только потому, что с первых дней своего незадачливого детства ходила переваливаясь с боку на бок, как утица.
   "Люди бессердечны и жестоки не только к природе, но и к самим себе..." - подумал Нюкжин.
   - Хотите чаю? - спросила Светлана. Она достала сахар, хлеб, кружки. - Здесь ветерок. Благодать!.. Как бы мошкара там наших не съела...
   Нюкжин от чая отказался. Смутное чувство беспокойства не оставляло его. Нет, за Герасима и Андрея он уже не беспокоился. Тогда что?.. Задержка маршрута?..
   Он пошел по берегу, разглядывая косу. Весенний паводок оставил много сучьев, коряг, даже стволы деревьев. Некоторые принесло прямо с корневищем. И большие и маленькие обломки, без коры, с белесой отполированной водой поверхностью были на удивление сухими, идеальными для костра.
   Он подбирал небольшие обломки, складывал их в кучки. И наклоняясь за очередной чуркой, заметил, что одна из галек на косе поблескивает. Голыш величиной шесть-семь сантиметров, овальной формы ни чем не отличался от других галек, разве что грязно-молочным цветом поверхности. Но скол на самом краешке светился, как оранжево-красный глазок.
   "Сердолик?! - подумал Нюкжин. - Любопытно!"               
   Он сунул гальку в карман куртки, как экзотическую находку, не более, и вновь занялся сбором дров. Их было в изобилии, и Нюкжин отметил, что крупные бревна можно распилить и обеспечить кухню дровами надолго.
   Он уже думал, как поставить лагерь. Двум требованиям - вода и дрова - коса удовлетворяла. Однако, если уровень в реке поднимется, то убежать некуда.
   "Вода падает, - подумал он. - Дождь не предвидится. По крайней мере
сутки переждать можно."
   Он оглядел косу по-хозяйски, прикинул, где встанут палатки, где расположится кухня. Посмотрел, что направо от лагеря, что налево...
   Правый берег прятался в тени, но Нюкжин все же разглядел, что породы там сильно трещиноваты, красновато-бурые и в верхней части берегового обрыва похожи на глины с бордюром из полос зеленого и белесо-серого цвета. Так выглядели коры выветривания - продукт химического преобразования пород.
   "Нет худа без добра, - подумал он. - А то проплыли бы ходом".
   Чайник уже повторно выплеснул в огонь тонкую струю кипятка, когда Герасим и Андрей вышли из зарослей. Их плечи оттягивали объемистые рюкзаки и притороченные поверх мешки. Сквозь ткань проступала краснота. На Полешкине висел неизменный карабин, Андрей держал топор. Они шли медленно. Ноша совсем пригнула к земле коротконогого Герасима и высокорослый Андрей, хотя и горбился, казался выше его на целую голову.
   - Взяли, что могли, - доложил Герасим, сваливая с плеч тяжелый груз. - Хорошо бы еще раз сходить.
   - Конечно, лучше забрать, - согласился Нюкжин. - Много там еще?
   - Столько же, если не больше.
   - Мы здесь постоим день-два, - сказал Нюкжин. - Тот берег надо посмотреть.
   - Да? - глаза Герасима сузились в раздумьи. - Тогда сейчас и сходим, пока мухи не засидели.
   - Поешьте, - предложила Ася. - Через полчаса будет готово.
   Они все здорово намаялись за день и огонь костра привлекал. В казане булькали макароны. На горячих угольях шипела смазанная маслом сковородка, рядом, на дощечке лежали крупные куски вымытой печенки. Но Герасим сказал:
   - На полный желудок много груза не поднимешь. А чайку выпьем.
   Андрей с сожалением посмотрел на сковородку, но возражать не стал. Только оглянулся - как остальные?
   Нюкжин думал так же как Герасим. Светлана в разговоре не участвовала, она зарисовывала привал. Ее внимание привлекли лишенные коры бревна, которые служили и за скамейку и за стол.
   Тропинка, которой несколько раз прошли люди, приняла заметные очертания. Но место, где завалился сохатый, изменилось неузнаваемо. Посредине вырубленной в кустах полянки лежал обрубок туши. Шкура, голова, потроха валялись разбросанные по сторонам. Здесь же темнел мокрый окровавленный брезент, ненужные мешки.
   Герасим сразу принялся за дело. Он мастерски отделил топором ребра, разрубил позвоночник. Нюкжин и Андрей оттаскивали куски. Мешки быстро полнились, рюкзаки обретали объемную форму.
   - Ну вот, - сказал Полешкин, когда последний кусок оказался в мешке. - Теперь, кажется, все.
   - Не все! - возразил Нюкжин. - Надо привести место в порядок.
   - Зачем?
   - Затем!
   - Вас понял! - подчеркнуто на "Вы" отреагировал Полешкин, как если бы вел радиопереговоры. И поджал губы.
   Нюкжин почувствовал, что высказался резко.
   - Ты иди, - сказал он примирительно. - Мы с Андреем управимся.
   Герасим постоял, подумал и ушел. Правда, мяса он взял столько, что аж крякнул, поднимая мешок.
   - Давайте соберем остатки в кучу и хотя бы закидаем ветками, - предложил Нюкжин.
   - Тент возьмем?
   - Да. В реке за сутки отмокнет.
   Нюкжин нагнулся свернуть тент, но Андрей опередил его.
   - Я сделаю.
   Они принялись за работу и вскоре на месте, где свалился сохатый, взгорбился небольшой зеленый холмик, наподобие могилки.
   - Вот теперь все!
   - Сохатому это без разницы.
   Необходимость уборки в тайге видимо и у Андрея вызывала сомнение.
   - Человек должен уважать себя, - наставительно сказал Нюкжин. - А вот так, разбросать и уйти может только зверь.
   И поскольку ему показалось, что не убедил Андрея, добавил:
   - Такая охота похожа на браконьерство.
   - Возможно, - неуверенно согласился Андрей.
   Они подняли каждый свою ношу и пошли к косе, чтобы сюда уже больше не возвращаться.
   Полешкин и Светлана ставили женскую палатку. Герасим выбрал хорошее ровное место недалеко от кухни. Оттяжки он закреплял с одной стороны за сучья тяжелого бревна, с другой - за колышки, вбитые в песок. На кухне он уже успел соорудить постоянный вместительный очаг. Успел он и разгрузить лодки и вытащить их на галечник. Рядом, вразброс лежали мешки и ящики.
   Большую палатку еще предстояло поставить, и все-таки Нюкжин испытывал чувство умиротворения. Грязная работа позади. Завтра они осмотрят правый берег и поплывут дальше. А сейчас...
   - Можно подавать? - спросила Ася.
   - Конечно!
   Они расселись вокруг костра на бревнах и ящиках и завороженно следили, как Ася накладывала в мисочки печенку и макароны. Печенку она приготовила мастерски - сверху нежная корочка, а внутри сыринка с кровью. А к макаронам неведомая подлива.
   - Самые витамины! - прокомментировал Герасим. - Мясо и рыба - овощи Заполярья.
   Он говорил напыщенно и получалось не столько торжественно, сколько смешно. И щеки у него сейчас были как у хомяка, за ними ушей не видно.
   Но и Нюкжин с аппетитом поедал печенку с макаронами, заправленными мучной и так же удивительно вкусной подливой.
   Прямую конкуренцию им обоим оказывал Андрей. Он вообще слыл великолепным едоком.
   - Жаль, кишки выбросили, - сказала Ася. - Я бы сделала ливерную колбасу.
   - В другой раз, - пообещал Герасим.
   - Я паштет сделаю, - размечталась Ася. - Печень сварю, проверну через мясорубку и смешаю со сливочным маслом.
   - Не испортится? - спросил Нюкжин.
   - Не допустим! - сказал Андрей с набитым ртом.
   Все засмеялись.
   - Растительным маслом залить, не испортится. - сказала Ася.
   - А дома сейчас уже и картошечка молодая, и помидорки, и огурчики, - вспомнила Светлана.
   - От картошки фигура полнится, - заметил Герасим.       
   Светлана повернулась к нему.
   - Мне это не грозит.
   - Пока... - подчеркнул Герасим.
   Светлана ела все, кроме гречневой каши, но фигура у нее действительно оставалась на загляденье. Тонкая талия, высокая шея, длинные ноги, - все удивительно нестандартно и гармонично. И Светлана не упускала случая
продемонстрировать, какая она стройная и изящная. Вот и сейчас - встала против солнца так, что фигура слилась в одном абрисе; села нога на ногу -
смотрите сколько непринужденности; изогнулась руки в бок - вот какая я гибкая...
   - Ветка, перестань!
   Андрей даже положил недоеденный кусок печенки.
   - А что?
   Ее большие голубые глаза смотрели широко и наивно. Смешно топорщились две косички.
   - Точно! - поддержал ее Герасим. Байство у нас упразднено.
   Андрей промолчал. Дискуссии между ним и Герасимом быть не могло. Но его нареченной не мешало бы держаться скромнее.
   - А на медведя не приходилось охотиться? - продолжала кокетничать Светлана. - Вот бы шкуру медвежью привести!
   - Медведь зверь серьезный, - сказал Полешкин и задумался. - Было со мной однажды, на Алтае... Шел за маралом. Вижу, он за валуном укрылся, вроде траву там щиплет. Подкрался. Двухстволка жаканами заряжена. Жду, пусть только голову поднимет... Он и поднял... Медведь!.. Я выстрелил, в воздух, да как рванул... Опомнился, когда километра два пробежал...
   Солнце клонилось к горизонту. Лучи косо скользили по галечнику, делали его рельефным, выпуклым. И то тут, то там галька поблескивала.
   - А вообще-то, если встретим... - снова бодро пообещал Герасим. - Только летняя шкура плохая.
   Галька поблескивала, привлекая внимание. Нюкжин поднялся.
   - Поставите палатку? - спросил он. - Я пройдусь посмотрю кое-что.
   - Конечно! - первым отозвался Андрей.
   Нюкжин шел по косе. Сначала она казалась ему незрячей, безликой, одинаковой. Но вот глаз приметил первый желтый блесток. Нюкжин присел на корточки, поднял обломок гальки, полупрозрачный, желтовато-оранжевый заиленный.Протер рукавом куртки. Обломок засиял, словно излучал тепло.
   Все еще сидя на корточках Нюкжин посмотрел по сторонам. Блестело справа, блестело слева, блестело прямо... Сделал два шага, снова присел.
Теперь перед ним лежала галька, подобная голышу, который он нашел первым. Только цвет на сколе был голубовато-серым.
   Халцедон!
   Третья находка оказалась совершенно великолепной - половинка небольшого валунчика вишнево-красного цвета, в белой "рубашке" "загара" выветривания. Великолепный экземпляр сердолика "кровавика".   
   Зрение адаптировалось. Нюкжин уже видел лишь блестки, он словно очутился в царстве геологического прошлого. Ощущал содрогание земли. Видел, как она трескалась, как на ее поверхность вырывалась раскаленная магма, как стекал по долине красный огнедышащий поток. Потом остывал, медленно, долго. Поверхность подергивалась серой корочкой, а под ее покровом держался жар и в сложных физико-химических условиях, в пустотах газовых пузырей раскаленной магмы происходил таинственный процесс рождения благородного минерала. Обломки сердоликов, разбросанные по косе, нагретые солнцем, казалось, еще хранили тепло огнедышащей лавы. Даже когда все живое и неживое оцепенело во владениях вечной мерзлоты и полярной ночи, сердолик остался неподвластен холоду.
   Нюкжиным овладел азарт, подобный охотничьему. Карманы куртки отяжелели и отвисли, руки тоже загрузили гальки. Он пожалел, что не взял с собой ведро или мешок.
   Герасим и Андрей уже установили радиомачту. Высокий шест, подобранный тут же на косе, закрепили тремя оттяжками в вертикальном положении и обложили камнями. Его макушку оттягивала антенна, вторым концом привязанная за дальний куст тальника. Определив место и направление отвода, они теперь ставили "генеральскую" палатку-четырехместку. В ней жили мужчины и размещались штаб отряда и рация.
   Светлана набрасывала в альбом эскизы возникающего лагеря, но увидев, что начальник высыпает в ведро какую-то гальку, подошла и полюбопытствовала:
   - Что это?
   - Сейчас увидите, - пообещал Нюкжин.
   Он дотащил отяжелевшее ведро до реки и погрузил в воду. Мокрые гальки
"проявились", как фотоснимки в проявителе. Они выражали целый спектр красок и узоров - полосчатых, кольцевых, замысловато-кружевных.
   Не в силах оторваться от их колдовских чар, он доставал из ведра обмытые
гальки и рассматривал одну за другой. Руки заледенели, да и ноги в резиновых
сапогах стыли. Тогда он разогнулся и увидел неподалеку второе ведро. Ася сложила в него оставшийся ливер и поставила в ледяную воду Седёдемы. А Герасим придавил тяжелым валунчиком, чтобы не снесло.
   Два ведра, два подхода к жизни, два интереса.
   Нюкжин слил часть воды и пошел к костру.
   - Смотрите, - показал он. и снова начал перебирать гальки. - Вот сердоликовый агат. А это оникс... Это опал... А этот!

               Желто-красен он словно весна,
               Что тепло и цветы нам приносит.
               И прозрачен он, словно слеза,
               Что застыла на лютом морозе...

   В Светлане ожила восторженная душа художника. Она замерла над ведром.
   - Изумительно!
   Подошли Герасим и Андрей.
   - Порядок! - сказал Герасим.
   Он уселся на толстом бревне, как на завалинке, и сразу потянулся за чайником. А Андрей спросил:
   - Что это у Вас?
   - Клад, - сказал Нюкжин. - Посмотрите, на чем мы стоим.
   Он высыпал гальку из ведра. Мокрые сердолики засветились всем своим разноцветьем, резко отделяясь от серой монотонной гальки косы.
   Андрей нагнулся, посмотрел одну гальку, другую, сказал задумчиво:
   - Любопытно.
   А Герасим неторопливо размешал сахар, сделал глоток. Потом выбрал гальку покрупнее, повертел в руках, рассматривая - что же в ней интересного? Затем хозяйственно выдернул из бревна топор и ударил обушком, обнажив кольцевой желто-розовый узор.
   - Герасим! - вздрогнул Нюкжин.
   - Камень... - пожал плечами Полешкин. - Что его жалеть?
   - Посмотри, какую красоту испортил.
   - От одного не убудет.
   Нюкжин смотрел в равнодушные глаза Герасима, но видел, какими безумными они были, когда тот стрелял сохатого.
   - Они что, драгоценные? - спросил Андрей.
   - Полудрагоценные. Сердолик - это минерал группы халцедонов желто-оранжевой окраски.
   - Кулоны из них можно делать или брошки, - заметил Герасим.
   - Завтра отберем пробы на анализы, ящика два-три, - продолжил свою мысль Нюкжин.
   - Лодки перегружены.
   Герасим не вспомнил про перегруженные лодки, когда стрелял сохатого. Но он прав: они уже отобрали пять ящиков проб и образцов, теперь еще сердолики и образцы с пестрого обрыва. И мясо! Увести такой груз на трех лодках невозможно, хотя две из них отличные понтоны-"пятисотки".
   - Придется ладить лабаз.
   - Вертолет нужен, - подсказал Гегасим.
   - Хорошо бы...
   - Я думал, лабазы устанавливают только в лесу, - удивился Андрей.
   - То охотничьи, вроде высоких полатей. - сказал Герасим.
   - А здесь, типа колодезного сруба, - пояснил Нюкжин. - Его заваливают камнями, чтобы "дурная" вода не смыла. Поверх ящики. А к срубу - шест с флагом. В горы летают часто. На обратном пути могут завернуть на наш лабаз.
   - Лучше бы они прилетели пока мы здесь, - снова подсказал Герасим.
   - Лучше! Так ведь не прилетят.
   - Может запросим? - Герасим взглянул на часы. - Еще нет восьми.
   - Что ж, попробуем, - согласился Нюкжин.
   "Генеральская" выглядела не обжито. Спальные мешки в чехлах, ящик с канцелярией, рюкзаки хотя и на своих местах, но не распакованы. А, главное, нет жилого человеческого тепла, которое сразу чувствуется, когда палатка простоит несколько дней. И сумеречно, не то, что на солнечной косе.
   Пока Герасим подключал рацию и настраивался на нужную волну, Нюкжин набросал короткий текст. Сообщил, что на косе оставят лабаз с пробами. Запросил: возможен ли попутный рейс завтра? Если "да", то пусть доставят хлеб, масло, пол мешка сахара и тарные ящики. Но ждать они не могут.
   Герасим поймал волну базовой радиостанции и, выждав момент, послал в эфир свои позывные. Выслушал что-то и снова застучал ключом. Его лицо стало сосредоточенным и отрешенным.
   Нюкжин не мог знать, о чем они переговариваются, но потому, как Герасим считывал текст радиограммы, догадался, что связь с базой установлена.
   Но вот Полешкин переключил приемо-передатчик на микрофон.
   - РСГТ! РСГТ! Здесь РЗПС! Как слышите? Прием!
   - Здесь РСГТ! Слышу нормально, - ворвался в тишину палатки голос Прохорова. - Что у Вас еще? Прием.
   - РСГТ! Небольшое уточнение. Мясную тушенку не надо. Категорически. Лучше новый комплект батарей. Прием.
   "Какую тушенку? - подумал Нюкжин. - Мяса выше головы".
   - РЗПС! Вас понял! - ответил Прохоров. - Постараемся. Завтра Главный собирается в Алазейские партии. У Вас есть что-нибудь для него?.. Прием.
   - Конечно! - подсказал Нюкжин. - Кора выветривания!   
   - ...Кора выветривания, - повторил Полешкин.
   - Тогда ждите, - пообещал Прохоров. - У меня все. Конец связи.            
   Полешкин выключил рацию.
   - Про какую тушенку ты ему говорил? - спросил Нюкжин.
   - Я?
   - Ну да! "Мясную тушенку категорически не надо!" Они что, предлагали?
   Герасим весело засмеялся.
   - Нет, я намекнул, что у нас есть мясо. Он понял. - И убежденно добавил:
   - Прилетят! За свежим мясом - обязательно!
   Они вышли из палатки. Андрей сидел у костра и рассматривал сердолики. Он брал их по одному. Обмывал в ведре и поворачивал то на отсвет, то на просвет, старался разглядеть: что же там светится, внутри?
   - Как уголья в костре, - сказал он. - Сверху оболочка, наподобие золы, а
внутри красный жар.
   - Где Светлана? - спросил Нюкжин.
   - Отдыхает.
   - Позовите ее, пожалуйста. Обстановка изменилась. Завтра ждем гостей. Так что сейчас все на отбор пробы.
   Андрей направился к женской палатке, а Нюкжин вышел на берег. Он пытался рассмотреть обрыв, о котором так уверенно объявил: "Кора выветривания!" Но обрыв скрывался в тени. Поехать осмотреть его уже не было времени. Да и поздно - заявка сделана.
   Ася мыла посуду. Нюкжин сказал:
   - Завтра подъем на час пораньше.
   Ася кивнула.
   - Я как раз собиралась с утра хлеб печь.
   Труд поварихи в геологическом отряде тяжелый. Вставай раньше всех, позже всех ложись. В любую погоду горы грязной посуды. Попробуй отмой, да не один раз.
   - Хлеб, возможно, завтра привезут, - сказал он.
   - Я уже завела.
   Подошел Андрей. Через несколько минут вышла и Светлана, нехотя, вяло. Она уже успела вздремнуть. И не удивительно. День выдался насыщенный.
   Нюкжин объяснил задачу: каждому по участку, собирать все подряд.
   Развернутым веером они пошли навстречу солнцу. Коса искрилась, поблескивала, подмигивала. Предзакатное время оказалось для поисков наиболее удачным.
   Андрей действовал азартно. Присядет, поднимет голыш, осмотрит, в мешок  и скачком к другому. Он, наверняка, многое пропускал, но уже через полчаса мешок, куда он складывал сердолики, был наполнен доверху.
   Показал. Все образцы отвечали требованиям кондиции. Крупные, монолитные, собранные в кучу они по-особенному удивляли размерами и большой площадью скола.
   - Быстро Вы!
   - Метод московского грибника: первым обежать делянку и похватать наиболее крупные.
   Нюкжин улыбнулся.
   - Проба пойдет на качественный анализ. Но, в принципе, это хищнический подход. Когда крупные образцы выбраны, разрабатывать россыпь уже не рентабельно.
   - Учту! - сказал Андрей. - Сейчас пройду еще раз.
   Светлана почти ничего не собрала. Она двигалась вяло, держалась в рост, пыталась разглядеть блестки сердоликов сверху.
   Нюкжин подошел помочь ей. Сам различал сердолики уже не только по блесткам, но и по их рубашке. А Светлана ничего не видела, словно еще не проснулась.
   И Нюкжин подумал:"Наружную красоту воспринимает остро, а скрытая ей невдомек!"
   Герасим обследовал свою зону обстоятельно. Со стороны можно было подумать, что он разыскивает на галечнике чьи-то следы. Впрочем, так оно и было, только сам Герасим не догадывался, что идет по следу далекой геологической истории. Отобранные для пробы гальки и крупные обломки он складывал кучками, так что таскать с собой почти ничего не приходилось. И все же, к концу опробования в руках у него был почти наполненный пробный мешок.
   - А там что? - спросил его Нюкжин.
   - Мелочь всякая, - уклонился Герасим. - Я возьму ее себе.
   Нюкжин возражать не стал, сердоликов оказалось не на одну, а на две, даже на три пробы.
   - Утром подготовишь ящики к отправке, - сказал он Герасиму. - А мы съездим на тот берег, надо еще успеть осмотреть обрыв.
   Он не был уверен, что вертолет прилетит, но знал: быть готовым к его прилету - надо!

                2.
   Утро выдалось погожее, солнечное. Лодки с вечера оставили на берегу, у кромки воды. Теперь они отстояли от воды метра на полтора-два. Бечевник еще темнел не просохшей полосой.
   "Вода падает, - подумал Нюкжин. - Пока лагерь на косе это не плохо".
   Правый берег светился на солнце сердоликовым ониксом. Выгребая против течения Андрей подвел лодку к заветному обрыву. В нижней части обнажения щебенка еще хранила серый цвет материнской породы, но мелкозем уже имел яркий красновато-малиновый оттенок. В верхней части преобладали глины кирпично-красные и ярко зеленые. Их перекрывали пески серо-желтые, белесые.
   - Красные глины - собственно химическая кора выветривания. Выше располагаются продукты ее переотложения и речные наносы - консерванты. Внизу - зона дезинтеграции...
   Нюкжин не столько объяснял Андрею, сколько сам для себя формулировал основные черты разреза. Находки кор выветривания в пределах Колымской низменности до сих пор еще не были известны.
   Но обнажение оказалось сложнее, чем выглядело из лагеря. Он попросил Светлану:
   - Зарисуйте, пожалуйста.
   Донимала мошка. Прикрытая берегом от речного ветерка она чувствовала себя вольготно. Руки зудели, чесались нос и шея. Нюкжин описывал породы, зарисовывал отдельные формы слоистости, показывал Андрею где и как отобрать образцы. Порой он говорил сам с собой. Андрей даже переспросил однажды:
   - Вы что-то сказали?
   - Это я с корой перешептываюсь, - пошутил Нюкжин.
   - С корой?
   - Ну да! Я ее спрашиваю: "Ты откуда?" А она шепчет: "Видишь?.. После бурной вулканической деятельности наступила эпоха длительного покоя. Меня жгло тропическое солнце, обмывали тропические ливни. Мой цвет от минералов железа, алюминия, титана..."
   - Здорово она шепчет, - сказал Андрей. - Целый путеводитель вглубь веков.
   - И в подземные кладовые... - Нюкжин отошел от обрыва, рассматривая, не пропустил ли чего? - Кажется успели.
   Но если бы потребовалось оценить испытанное им удовлетворение, то измерять его пришлось бы не эталонами времени, а превосходными степенями радости. Еще вчера он смотрел на это пестрое экзотическое обнажение, как нечто загадочное, а сегодня оно открылось ему, как Сезам Али-Бабе из "Тысячи и одной ночи".
   Светлана протянула ему рисунок.
   - Хорошо?
   - Более чем...
   И замер. До слуха донесся стрекот мотора.
   Прислушался и Андрей.
   - Вертолет? - настороженно спросил он.
   - Вертолет!
   Они побежали к лодке. Андрей сунул рюкзак с пробами под сиденье и сразу взялся за весла. Как всегда задержалась Светлана. 
   - Скорей!
   На стрежне их понесло и Андрей так налег на весла, что Нюкжину пришлось предупредить:
   - Не порвите уключины.
   Но железная громада все-таки обогнала их. Она появилась над долиной, развернулась в сторону лагеря и зависла, выбирая на косе место для приземления. Коса была ровная, но мешал плавник.
   Пилоты выбрали место на ее дальнем от лагеря выположенном конце. Туда же течением относило и лодку. Андрей сильными рывками вывел ее на мелководье.
   - Держите выше! - крикнул Нюкжин. - Перевернет...
   Лодку сдувало воздушной струей от лопастей вертолета. Она никак не могла причалить. Нюкжин спрыгнул в воду и придержал ее за бортовой канат. Спрыгнула и Светлана. По косе спешили к ним Герасим и Ася.
   Первым из вертолета выпрыгнул главный геолог экспедиции Андрей Федорович
Луговой. Лицо его прикрывал широкополый накомарник, на ногах красовались высокие болотные сапоги с подвернутыми ботфортами. Молоток на длинной ручке он держал сбоку, как шпагу на перевязи. В общем он походил на странствующего рыцаря-инопланетянина и Светлана незамедлительно стала набрасывать в журнале горных выработок его экзотическую фигуру.
   Приветственно подняв руку с молотком, Луговой сказал:
   - Привет землянам! - словно и в самом деле только что прилетел из иных миров. И не задерживаясь спросил: - Рассказывайте, что у Вас?
   Как только лопасти поумерили свое вращение, лодку удалось подтянуть к берегу и Нюкжин широким жестом показал на береговой обрыв. Там кирпично-красные, зеленые и белесые слои рисовались подобно гигантскому плакату: "Внимание! Клад!"
   Луговой откинул сетку накомарника, разглядел радужный спектр обнажения, потом перевел взгляд на подоспевшую позже всех Асю. По случаю прибытия гостей она одела пестренькое платье с открытыми руками.
   - А комары у Вас не водятся? - спросил он.
   - Здесь ветерок. Они нас там под обрывом дожидаются.
   - Тогда не будем терять времени, - сказал Луговой и направился к лодке, словно спешил именно на встречу с комарами. Но на полпути все же остановился и принялся бить молотком гальку. Он поднимал обломки, рассматривал их и отбрасывал в сторону. Нет, он не искал сердолики, он знакомился с породами, которые Седёдема выносила с верховий.
   Тем временем из вертолета вышли пилоты.
   - Как у Вас тут рыбка? - спросил Первый пилот, молодой, но не по годам тучный.
   - Я покажу, - отозвался Герасим. - Вот отгрузимся...
   - Саня! Помоги! - распорядился Первый.
   Борт-механик, который еще и не выходил из вертолета, стал выбрасывать нехитрый груз: ящики-тару, мешок с хлебом, мешок с сахаром, продуктовые мешки поменьше.
   Второй пилот, блондинистый и веснушчатый как озорной мальчишка, протянул Нюкжину пакет из желтой бумаги-крафт.
   - Вам, - сказал он. - С базы.
   Нюкжин передал пакет Герасиму.
   - Разберись.
   Он направился к Луговому, который, казалось, не очень торопился, настолько был занят галькой.
   Как-только пакет оказался в руках у Полешкина, рядом возникла Светлана.
   - Почта?
   Герасим вскрыл пакет. Там были газеты, письма и накладные на прибывший груз.
   - Иван Васильевич! - крикнул он.
   Нюкжин задержался, взял письмо и сунул в карман. Он никогда не читал письма наспех. А Светлана выхватила адресованные ей шесть-семь конвертов и сразу же углубилась в чтение.
   Но Луговой все-таки торопил с осмотром.
   - Поплыли! - сказал он, как только Нюкжин подошел к нему.
   Но тут же для проверки ткнул кулаком в поднятый нос "трехсотки". Он не поддался.
   - Я подкачал, - сказал Андрей. - Садитесь.
   Луговой прошел, балансируя, в носовой сектор. 
   - Держитесь!
   Андрей подвинул лодку на воду, сел и взялся за весла. Нюкжину оставалось столкнуть на воду корму, но задерживала Светлана. Она удобно устроилась на бревне и читала письма.
   - Ветка! - крикнул Андрей. - Ты долго?
   - Сейчас! - ответила она, не поворачивая головы.
   Нюкжин и Луговой переглянулись. Андрей недовольно нахмурился, вылез излодки, подошел к ней и повелительным жестом забрал письма.
   - Отдай! - вскрикнула Светлана и вскочила.
   Она даже топнула ногой, такая грозная и непреклонная, что Андрей растерялся. Он вернул письма и недоуменно сказал:
   - Ехать надо. Тебя, что? Ждать будут?
   - Я сейчас, - снова сказала Светлана и углубилась в чтение. Потом подняла на мгновение голову и выговорила Андрею, как неразумному: - Надо же ответы писать...
   Андрей постоял возле нее, потом повернулся и пошел прочь. Подойдя к лодке он только пожал плечами.
   - Пусть! - улыбнулся Луговой. - У каждого свое дело.
   Нюкжин столкнул лодку на воду и занял привычное место на корме. Андрей налег на весла. Правый берег приближался, смещаясь вверх по течению. Слева, почти параллельно лодке шли Первый пилот и Полешкин. В руках они держали спиннинги. Они шли спокойно и деловито, как на работу.
   - Толик! - крикнул Андрей Федорович.
   Крупногабаритный пилот, которому совсем не шло такое уменьшительное обращение, повернул голову.
   - Не задерживайтесь! Мы не долго!
   Толик кивнул с достоинством: мол, он знает, что делает и беспокоиться нечего.
   Лодка зашуршала о галечник. Луговой спрыгнул на берег, на мгновение остановился, как гончая в стойке, разглядел пестро-цветной обрыв и ринулся к нему. Он был быстроног, сухощав и очень реактивен.
   Нюкжин осматривал обнажение только что и, казалось, ничего не упустил. Однако Луговой находил все новые и новые пункты с его точки зрения очень интересные. Особенно привлекли его внимание зеленые глины.
   - А это уже продукт ее первичного переотложения. - говорил он как-будто обрадованно. - Смотрите: глина полна обломков вулканических пород. И цвет водных метаалюмосиликатов марганца и железа... Очень... очень... - что "очень" он не договаривал.
   С лихорадочной поспешностью он пробовал породу на ощупь и на вкус, раскатывал в ладонях глиняные колбаски, рассматривал в лупу мелкие включения, отбирал и отбирал образцы. Андрей и Нюкжин едва успевали конвертировать их и документировать.
   - Очень любопытно, - наконец подвел итог Андрей Федорович. - Возможно, что суглинки Колымской низменности - продукт переотложения этой коры. Будете на крупных обрывах ниже по течению, посмотрите внимательно. И напишите статью, когда получите анализы.
   - Давайте напишем вместе, - предложил Нюкжин.
   - Не знаю... не знаю... - явно колеблясь сказал Луговой. Он был жаден до статей, но дорожил репутацией ученого и если не принимал участия в работе, то свою фамилию под статьей, как правило не ставил. - Однако пора.      
   ...В лагере их ждали. Гостеприимство - закон тайги. А если гость высокий, то и стол широкий. Составили ящики, накрыли их клеенкой. Миски, полные вяленой рыбой, вареным мясом, свежим хлебом. Экзотически высилась банка печеночного паштета.
   - Недурственно устроились, - заметил Луговой.
   - Мы не можем ждать милости от природы, - солидно отозвался Полешкин.
   - Правильно! Природа сейчас сама нуждается в милости человека.
   - Пообедаем?! - предложил Нюкжин.
   - Нет! Нет! - Луговой заторопился. - Нас ждут.
   - Отведайте, - мягко попросила Ася. - Я приготовила...
   Андрей Федорович взглянул на Асю, на пилотов, которые делали вид, что им
безразлично. Снова перевел взгляд на стол.
   - Ну, хорошо! Отведаем. Только по быстрому.
   И Ася начала священнодейство. На первое она подала мясной бульон, наваристый, заправленный домашней лапшой и луковой подливой. На второе последовали котлеты. На каждой уместился бы Светланин тапочек. Рисовая каша рассыпалась отдельными крупинками. Но когда Ася поставила на стол таз и сняла с него полотенце, все ахнули.
   - Пирожки!
   - С ливером, - подтвердила Ася.
   - Да, - сказал Андрей Федорович. - Был смысл задержаться.
   Со всех сторон к тазу потянулись руки и через несколько мгновений он опустел.
   - Приготовила старуха пироги, - сказал Герасим. - Старик очистил сковороду и говорит: "Что ел, что не ел". А старуха ему: "Что готовила, что не готовила!".
   Легко смеяться на сытый желудок. И Андрей Федорович подобрел, не торопил. Когда Ася подала чай, спросил:
   - Кофе у Вас есть?
   - Нету... - как бы извиняясь сказала Ася.
   - Сейчас я Вас угощу... Андрюша! Не в службу, а в дружбу. Принеси мой рюкзак. Он там, в салоне.
   Андрей направился к вертолету, а Андрей Федорович обернулся к Нюкжину и сказал, словно они и не говорили ни о чем другом, кроме как о коре выветривания.
   - Обнажение хорошо бы зафотографировать.
   - У нас есть зарисовка. - сказал Нюкжин. - Светлана! Покажите, пожалуйста!
   Светлана принесла журнал горных выработок. Она уже успела переодеться и теперь сама выглядела как картинка - синие джинсы в обтяжку, цветные кеды, красная клетчатая рубашка-ковбойка с открытым воротом и подвернутыми рукавами. Но Луговой на нее не прореагировал, он внимательно рассматривал рисунок.
   - Недурственно... Недурственно... Однако слишком художественно. Надо смотреть профессионально. - Он достал из нагрудного кармана толстый карандаш. - Вы не возражаете?.. Вот здесь мы подчеркнем границы слоев... Здесь усилим формы размыва, чтобы отличались от остальных границ... Гальку надо нарисовать чуть крупнее, неважно, что немасштабно. Главное, чтобы выделялась...
   Он закончил корректуру и стал перелистывать страницы. На последней обложке разглядел свой портрет.
   - О-о!.. Я вижу тут не только неживая природа!
   Светлана скромно опустила глаза.
   - Неужели я так выгляжу со стороны?.. А, впрочем, похоже. Очень даже! А что у Вас еще есть?
   Светлана смутилась. Она не знала, как держать себя с таким человеком, как Андрей Федорович. Не получилось бы конфуза. Но Нюкжин подбодрил ее.
   - Она у нас художница. Целый альбом зарисовала.
   Светлана принесла тетрадь для рисования. Луговой перелистывал, пилоты
заглядывали через его плечо.
   Дольше других Луговой рассматривал портрет Нюкжина. Открытый лоб с залысинами. Лицо строгое, губы сжаты, взгляд куда-то мимо. А щеки и подбородок притемнены, видно, что не брился день или два. Сочетание задумчивости и небритости придавали лицу поразительную конкретность - Нюкжин в первую очередь думал о работе и только потом о себе.
   Остальные рисунки Луговой перелистнул почти не задерживаясь: Полешкин у костра... у лодок... у рации... - маленький, собранный, хозяйственный и самодовольный; Андрей - с рюкзаком... с ружьем... на обнажении... фрагменты портрета. Главное - глаза. Они выражали два чувства: любопытство и влюбленность.
   На последнем рисунке был изображен Второй пилот. Он явно позировал, но в его взгляде читалось нечто схожее со взглядом Андрея.
   - Отменно! Просто отменно! Вы не ту профессию избрали! - похвалил Луговой.
   Нюнжин знал его способность - смотреть мельком, но схватывать самую суть. И был доволен. А Андрей сердился. Светлана обнажала перед посторонними сокровенное, не только свое, но и его тоже.
   И уводя от альбома с рисунками, сказал:
   - Я принес рюкзак. Тяжелый он у Вас.
   Андрей не знал, что Главный возил с собой все дневники, используя каждую свободную минуту, чтобы перечитать их, сделать выписки, подготовить к публикации очередную статью.
   Андрей Федорович покопался в рюкзаке и достал металлическую банку с импортной этикеткой и старинную ковшик-кофеварку на длинной ручке.
   - Я сам сварю, - сказал он и пошел к костру. - Ася! Пожалуйста, приготовьте кружки.
   Варить пришлось несколько порций, хотя кофе он разливал, словно украл, по чуть-чуть.
   - Черный кофе пьют понемногу и маленькими глотками, - пояснял он. - Тогда чувствуется и вкус и аромат.
   Его совету последовали лишь Нюкжин и Андрей. Остальные выпили черную ароматную жидкость если и не в один глоток, то в два.
   - На один зуб, - пренебрежительно сказал Герасим.
   - Ослиному уху и золотые серьги в тягость, - не замедлил отреагировать Луговой.
   Герасим обиженно умолк. Главный, можно сказать, угощался его трудами, и вот - благодарность!
   Обед заканчивался. Второй пилот и борт-механик поднялись и пошли готовить машину к вылету. Луговой укладывал в рюкзак кофеварку, которую Ася
уже успела вымыть.
   - Все в порядке? - спросил Нюкжин Герасима. За все время прилета гостей у них не выпало минутки, чтобы поговорить.
   - Сахару прислали целый мешок, - буркнул Полешкин, словно Нюкжин обидел его своим вопросом, кровно.
   - Мы же просили половину? - сказал Нюкжин вопросительно.
   - Развесить не успели. Вот записка: "В связи с поздней заявкой посылаем продукты, приготовленные для другого отряда".
   - Каждый лишний килограмм для нас в тягость, - подосадовал Нюкжин.      
   - Ничего! Мяса поубавилось! - утешил его Герасим. - Я часть отправил на базу. И пилотам дал.
   "Раньше, когда поселков на Севере было по пальцам пересчитать, - подумал Нюкжин, - люди кормились охотой. Но теперь нет места, где бы не ступила нога человека. А источники снабжения прежние. Вот и редеет животный мир. Скудеют рыбой воды..."
   И словно в подтверждение его мысли Первый пилот подошел к реке и вытянул из воды веревочку с гирляндой крупных серебристых рыбин.
   - Девять штук! - не без удовлетворения показал он.
   Провожали гостей гурьбой. Долго пожимали руки, словно улетали близкие, родные люди. Но ведь так оно и было, по сути.
   Лопасти закружили, ветер взметнул песок, заставил отвернулся. А когда воздушный вихрь утих, оказалось, что вертолет уже далеко. Он летел вверх по долине, набирая высоту и уменьшаясь в размерах. С косы люди смотрели ему вслед, словно осиротели. Ведь он уносил с собой частицу той шумной жизни, которая обычно олицетворяла столь необходимое людям общение.
   Первой подала голос Светлана.
   - Хорошо все-таки, когда людей много, - сказала она. - Веселее.
   - А я бы в отшельники пошел, - возразил Полешкин. - По мне чем меньше людей, тем лучше.
   - Что же мешает? - спросил Андрей.
   - Удобства не те.
   - Нет, - покачала головой Светлана. - В отшельники? Даже с удобствами...
   - По моему нас вполне достаточно, - сказал Нюкжин. - Да и некогда скучать.
   Вернулись к столу. Герасим отбросил лишние ящики, как ненужное напоминание.
   - Кофе хорошо, а чай лучше, - сказал он, снимая чайник с огня. И, припомнив обиду, добавил: - Велика фигура, да дура!
   Нюкжин спросил:
   - А пословица к чему?
   - Так... - уклончиво ответил Герасим. - Пословица на пословицу.
   - И напрасно. Андрей Федорович не имел ввиду тебя обидеть.
   - И я не имел... - упрямо ответил Герасим.
   Нюкжин подумал, что заступаться за Лугового сложно. Тот, действительно, высказался с бездумной легкостью человека, которому многое дозволено.
   И тут, как нельзя кстати, Андрей спросил:
   - А пирожков не осталось?
   - Неужели не наелся? - удивилась Светлана.
   - Говорят: "Что мое, то мое. Но не мешает добавить к нему еще немного".
   Ася хозяйственно прохромала к костру и принесла оттуда ведро до половины наполненное пирожками.
   - Когда Вы все успели? - удивился Нюкжин.
   - Полдня разве мало? - сказала Ася.
   Андрей принялся за пирожки, словно и не обедал. Можно было позавидовать его аппетиту.
   - А пилотам понравилось у нас, - сказала Светлана.
   - Всем понравилось, - согласился Нюкжин.
   - В поле самое главное - еда! - самоуверенно заявил Герасим. - А здесь мясо парное, и от пуза.
   Он бы еще долго рассуждал о преимуществах полевой кухни, особенно, когда она обеспечена свежим мясом. Но Андрей вспомнил о Луговом.
   - А здорово, все-таки, Андрей Федорович! Едва подошел к обрыву, все ему уже ясно.
   - Без пяти минут академик! - отозвался Нюкжин.
   - Все мы без "пяти минут"... - съязвил Герасим.
   - Нет! Знаете, в чем разница между академиком и нами?
   - В чем?
   - Академик помнит, чему его учили в школе. А нам каждый раз приходится
вспоминать старое.
   - Тогда и я буду академиком, - сказал Андрей.
   - Вот так! - засмеялся Герасим. - Простенько и со вкусом.
   - А что? Я тоже помню все, чему учили в школе.
   - Иван Васильевич! - напомнила о себе Светлана. - А Вы не хотите стать
академиком?
   Нюкжин усмехнулся.
   - Я же сказал - у меня память заурядная.
   Вторжение людей из внешнего мира настроило на "мирские" воспоминания. Но мало-помалу возвращалось ощущение, что они снова одни, что работа продолжается, что завтра надо снимать лагерь с приветливой Сердоликовой косы и плыть дальше, в неизведанное. И они притихли. Каждый думал о своем.
   И следующий день настал.
   Легли на землю палатки, лишенные подпор. Убрались в чехлы спальные мешки. Лишь над костром еще висел чайник и суповая кастрюля, их освободят перед самым отъездом.
   Полешкин и Андрей готовили лодки к отплытию. Не так просто загрузить резиновую лодку, особенно если поклажа изменила вес и объем. Герасим укладывал каждую вещь отдельно, выбирая для нее свое место и примеряя по несколько раз.
   - Нет, не годится, - он отстранил поданный ему ящик. - Дай-ка, вон тот куль. Что там?
   - Мясо.
   Полешкин посмотрел на ополовиненный мешок, на Нюкжина, потом сказал:      
   - Ну вот! Пора еще одного заваливать.
   Сказано было слишком категорично. Того, что оставалось могло хватить надолго. Но что верно, то верно: присутствие гостей для запасов мяса оказалось чувствительным. Да! Все ели мясо, принимали его в дар, везли в поселок, - и никто /!/ не спрашивал: как его добыли?
   Наконец лодки осели под грузом. Пообедали. Суп, вареное мясо с макаронами, чай. Андрей еще намазал толстый ломоть хлеба печеночным паштетом.
   - Последнее. Что каплю оставлять? - сказал он, как бы оправдываясь.
   - Ешь, ешь... - подбодрил его Герасим. - Все меньше груза.
   - Так он же сам становится тяжелей, - сказала Светлана.
   - Ничего, зато лишнего места не занимает.
   Они шутили. Обычное дело, когда все ладно.
   - Готовы? - Спросил Нюкжин.
   - Порядок!
   - Тогда - по местам!
   Полешкин, Ася и Светлана сели в лодки, Нюкжин и Андрей задерживались. Андрей ждал, когда первые лодки отплывут, полагалось держать определенную дистанцию. А Нюкжина задержало красное пятно под ногой. Сначала он подумал, что Ася мыла мясо и испачкала камень. Потом вспомнил, что кухня от лодок далековато, да и прибрежная полоса обсохла только ночью.
   Он нагнулся. То был сердолик-кровавик, прекрасный экземпляр с полуладонь. Нюкжин ополоснул его и поверхность высветилась сложным кольцевым узором.
   "Вот так, - подумал Нюкжин. - Красоту ногами топчем".
   Но красота камня тревожила. Сердолик кровоточил в руке, как открытая рана. И Нюкжин вспомнил, как Полешкин вскрывал брюхо сохатого.
   "Суть проблемы не в том, что человек добывает пропитание, а в том К А К  он его добывает?!" - подумал он.
   А Герасим, словно почувствовал, что о нем, спросил:
   - Что там?
   - Сердолик. Красивый.
   - На других косах тоже будут.
   - Вероятно. Но этот - памятный.
   Нюкжин сунул находку в карман, столкнул лодку на воду и занял свое место на корме. Прощальным взглядом окинул берег. Да! Прекрасная была жизнь на Сердоликовой косе. Природа воздала им за старое, за новое и за три года вперед! Но не слишком ли бездумно пользуется человек дарами Природы?
   А солнце уже кружило над головой, било в глаза, светило в затылок, заходило сбоку - река крутила, путала, и он сосредоточился на маршруте.
   По солнечной сердоликовой реке, вдоль солнечных сердоликовых кос они плыли к высоким обрывам в рыхлых породах, которые, по мнению Лугового, являлись продуктом переотложения коры выветривания. Но мнение это предстояло еще или утвердить, или опровергнуть.

                = = = = = = = = = = = =


     Трилогия опубликована в электронном виде в журнале "Москва".
     Трилогия опубликована в печатном виде двумя издательствами.



               
               
                Просьба оставлять комментарии!
     Рассказ опубликован. Черно-белый вариант с фотографиями можно заказать в интернет-магазинах "ридеро.ру", "озон.ру" или "авито".
     Цветной вариант печатается только автору - 1500 руб. Цветной файл - 300 руб.