Шорох в траве 9

9.

- У-ух! – сказал первый амбал, пуская по кругу вокруг себя свою гирю, но Лажа успел пригнуться, и гиря облетела вокруг амбала и больно хлопнула его же в бок. Лажа для симметрии добавил ногой в другой бок, и амбал временно вышел из строя, присев и выпустив из рук цепь. Лажа отшвырнул её подальше – для него она была бесполезна, поскольку он не умел с ней обращаться. Осталось ещё двое амбалов, надвигающихся медленно и неотвратимо, как асфальтный каток на подложенные часы. Тут даже Маки не знала, что предпринять. Амбалы имели в виду только Лажу, взглянув на Майра и не увидев в нём потенциального противника, как и Лажа не видел потенциального союзника.

Майр смотрел, смотрел на отступающего Лажу, а потом сделал маленький неопасный шаг к амбалам, глядя на ближайшего.

- Ы! – непонятно и оттого страшно сказал он и мягко перегнул этого амбала через кулак, послав последний отточенным уверенным движением в солнечное амбальское сплетение.

- Ы! – послушно повторил амбал и тихо сполз на землю в таком согнутом положении.

Третий амбал перегибаться не хотел. Он издал гортанное рычание и раскрутил гирьку. Майр повторил пляжный Лажин жест и возглас, которому успел научиться; амбал испугался и отскочил. Маки показалось, что из пальцев Майра сверкнули молнии, потянувшиеся к цепи амбала. Гирька оторвалась и ракетой улетела куда-то в темноту, откуда донёсся звон разбитого стекла и чья-то чёрная ругань.

А тело амбала уже корчилось на земле, и по нему змеилась сеть из голубых молний, струящихся и переливающихся, как потоки дождя по оконному стеклу. Одежда и волосы амбала дымились, и самым страшным было то, что он молчал. А Майр стоял за ним, и сквозило во всём его облике, в его прямой, как стрела, фигуре что-то вызывающее, гордое, пренебрежительное, лениво-скучающее и снисходительное одновременно. Маки, глядящая на него с ужасом и восхищением, поняла вдруг, что тот, кого она нашла, не то безобидное существо со шрамом, не знающее ничего о жизни, а точнее – не помнящее, а нечто восхитительно-кошмарное, вытолкнутое неизвестно из какого мира и превосходящее всё, что известно о человеке. И доброе. Но когда Маки увидела глаза Майра, она устыдилась своих мыслей. Потому что у сверхсуществ таких заинтересованных и наивных глаз не бывает.

- Майр, прекрати! – закричала Маки так, что у неё самой заложило уши.

Майр прекратил. Сеть молний разорвалась и ушла в землю. Амбал поднялся на четвереньки, тряся головой, как будто его оглушили его же собственной гирей. И волосы, и одежда оказались целы, даже не обуглились, как можно было подумать.

- Дьявол! Дьявол! – дико вытаращив глаза, захрипел он и попятился в кусты, забыв встать на ноги. Его дружки помаленьку оживали.

- Пошли домой, - осторожно предложил Лажа, дёргая Майра за футболку.

 - Пошли домой, - не стал противиться Майр.

Уходя, он оглянулся через плечо и незло сообщил господам амбалам:

- Ваши физиономии есть запоминательны мне. Чао, крошки!

- Ага, – донеслось из трясущихся кустов.

- Здорово ты их уделал! – чистосердечно уведомил Лажа Майра.

- Плохого не держим, - Майр принял его похвалу, как нечто само собой разумеющееся.

- Но только впредь лучше делай людям «Ы!», чем эти твои молнии, – строго сказала Маки. – Понятно?

- Понятно.

Дома доели клубнику, уже вместе с Маки.

Лажа больше не хотел встречаться с Донной, но уик-энд отменить не представлялось возможным. Неделя прошла весело – Майр умел не надоедать. Его учить было одно удовольствие. Маки, которая вообще-то этот процесс терпеть не могла, теперь основательно взялась за Майра. У неё постоянно болел живот по той простой причине, что она непрестанно смеялась, просто хохотала до упаду, когда Майр начинал философствовать по поводу устройства Вселенной. Слов ему не хватало, а те, что он знал, он безбожно коверкал. Маки плакала от смеха, а Майр обижался:
- Зачем имеешь звучательно давиться? Не можно обсмеять неправильность рассказания словей. Это есть обижательно.

Что повергало Маки в пучины нового припадка веселья, и она уже каталась по полу, крича:

- Лаженька, убери его, а то я умру!

Лаженька был более устойчив к подобным воздействиям и всего лишь фыркал и хихикал. Но это не смертельно. Но когда Майр принимался отвечать на телефонные звонки, не мог устоять и Лажа, и они валялись на полу с Маки на пару.

Майр любил телевизор. Особенно ему нравились мультфильмы и ужасы про вампиров. Когда он видел, как очередной вампир досасывает очередную жертву, на его лице появлялось какое-то особенно нежное выражение. А вообще в этом смысле вкус у него оказался весьма своеобразным и извращённым. Он запоем читал книги (что нисколько не отражалось на его устных упражнениях), восторгаясь теми, в которых главного героя в конце убивали, калечили или уничтожали возлюбленную. Сказки с несчастливым концом. А читая стихи, он почему-то смеялся. Тут Маки окончательно переставала его понимать.

- Что здесь смешного? – возмущалась она, застукав Майра хохочущим над стихотворением, начинавшемся словами: «Любить тебя? О, я безумец…»

- Что здесь несмешного? – спросил Майр, вмиг умолкнув.

- Ты объясни, над чем смеёшься.

- Это веселительно!

- Что именно?

- Любовь. Любовь к мороженому. Любовь к котлетам. Любовь же?

- Да, - признала Маки со вздохом.

- Любовь к людям? – допытывался Майр. – Тоже любовь? Непонятки. Глупо.

- Любовь – это не глупо! – вспыхнула Маки. – Может быть, это самая прекрасная в мире вещь!

- Большая симпатия одного к другому?

- Да.

- Дона и Лажа?

- О, ты начинаешь понимать?

- Ромео и Джульетта. Да. Я и Лажа?

- Тьфу, какой ты дурачок! Обязательно надо всё испортить!

Но Майр не остановился на достигнутом:

- Я и дыни! О, любовь!

Маки только руками развела.

- Хорошо, оставим любовь, - устало сказала она. – Что ты ещё смешного нашёл?

- Стихи – словоблудие. Штампованные фразы. Зачем?

- Зачем? – Маки начинала злиться. – Это же красиво!

- Зачем красиво? – терпеливо спросил Майр.

- У-у! – взвыла Маки. – Тебе картины нравятся?

- Картины?

- Ну вот, на стенке висит!

- Картины – неправда, фотографии – неправда!

- Это ещё почему?

- Короткий миг. Раз – и нет. Не надо помнить. Не надо – остановись, мгновенье!.. Раз нет – так нужно. Нельзя останавливать. Если бы было хорошо, был бы стандарт. Вечная неизменность. В изменениях – интересность. Нет?

- Ну, понимаешь, маленькое постоянство можно позволить. Фотографии эти, картины… Это можно.

- Неправильность! Ложь!

- Ладно, это сугубо твоё личное мнение. Раз всё существует так, а не иначе, так должно быть. И всё. Но я спросила, нравятся ли тебе картины.

- Пейзажи.

- Так вот стихи – это что-то вроде картин, только из слов. Поэтому надо к стихам относиться хорошо. Понял?

Майр полистал книжку и ядовито вычитал:

- «Знамя чужое – под ноги, пленников всех – палачам. Мы – стальнокрылые боги! Дайте же крови мечам!..» Относиться хорошо? Картина из слов – красиво?

- Согласись, и в этом есть своя прелесть…

- Кровь – прелесть? Жертвы – прелесть?

- И вообще, прекрати меня учить! Я лучше знаю, что хорошо, а что плохо! И на себя посмотри – что ты смотришь, что ты читаешь?!

- Вспоминательно. Тень памяти. Смотрю – и что-то есть. Крик из темноты. А что – не помню, - грустно ответил Майр.

Маки успокоилась.

- Ничего, не грусти, - попробовала утешить она. – Когда-нибудь вспомнишь.

Впрочем, вспышки логического мышления у Майра бывали нечастыми. И хорошо, что появлялись они не при Лаже. Бедный Лажа бы не выдержал.

Майра по-прежнему никто не искал, а ведь прошла уже неделя с тех пор, как Маки наткнулась на вокзале на его взгляд.

Подошло время уик-энда. Маки, Лажа и Майр, захватив кое-какие продукты, отправились на дачу заранее – морально подготовиться. На закате уходящего дня Маки обвела прощальным взглядом кустики клубники. Завтра, по всей вероятности, они будут безжалостно вытоптаны. Сейчас там уже лазил Майр, с ног до головы перемазанный клубничным соком.

Лажа курил на веранде; Маки видела мерцающий огонёк его сигареты. И что-то было очень не так, если он вспомнил о сигаретах.

- Что-то случилось? – Маки подошла к Лаже и положила руки ему на плечи.

- Нет. Почему, собственно, что-то должно случиться? – но пальцы у Лажи едва заметно дрожали. – Тихо-то как, а? Ни листочек не шелохнётся. И солнце вот почти село. Странно, да?

- Ты о чём?

- Я вообще. Майр вот… Время странное. А когда солнце садится, море кажется кровавым, правда?

- Море? Там сейчас день, если ты имеешь в виду наших предков.

- А всё-таки хорошо, что они не надумали махнуть на дикий пляж.

- Да, хорошо. Что-то холодом потянуло, - Маки зябко поёжилась. – Пойдём в дом.

- Да, сейчас, только вот докурю. А всё равно – тихо… Как перед грозой.

- Небо чистое.

- Я вижу. Ветра совсем нет. А трава всё равно колышется. Помнишь, в прошлом году здесь жило семейство ежей? Может, это они вернулись?

- Шорох в траве? – Маки усмехнулась. – Не забивай себе голову всякими бреднями. Выбрасывай свою вонючку и зови Майра. Что-то он слишком долго по росе бродит, ещё простудится.

Сигаретный огонёк, прочертив в темнеющем воздухе красную дугу, упал в сад, откуда вышел Майр, несущий тарелку с клубникой.