1. Похоть абсурдов

ГЛАВА 1.

- Ты знаешь, я ухожу от тебя, - обронила Бедрова, - лучше буду жить с щербатым месяцем.
- Ладно, ты свободная фреска, - легко отразил Костров.
- В голове у тебя слоняются диваны, - щедро косила Бедрова, - я не хотела кашлять, но ты сам помочился на эту тему, икая.
- Только не закрывай мне глаза платьем! Это проделывали со мной много раз, впрочем, не знаю зачем.
- С собой я заберу вот этот пуфик. Как тебе такая поза?
- И какой от этого толк, позволь помуарировать прямо на снег, дорогая?
- Больше, чем ты накопаешь себе червей, милый.
- Я уже нигде не пью сок. В пакете жизни и не такое плавает.
- Значит, ты не будешь пускать газы, как вчера? - тут Бедрова стала облизывать столовые принадлежности. - Но надо дать тебе пирожок, ты был со мной деликатен.
- Спасибо, конечно, за теплую ванну, - зашевелился Костров, - но, может, ты все-таки передумаешь и вывернешь свой разум наизнанку?
- Нет, тебе не удастся выпотрошить меня.
- Но у тебя же припасены какие-то прутья для меня, причины, по которым ты сейчас стоишь у стула?
- Есть и несколько, незаживающая ранка. Это письмо я смахнула вчера из одного из ящиков, которые так трудно открываются.
Достает и водит им перед глазами Кострова.
- Да, тебе не откажешь в залпе из пушки. И какие же ты ягоды нашла там?
- А я могу зачитать.
Разворачивает листок. Оттуда вырывается затхлый дух и уносится под потолок.
- Здравствуй, ключик от моего заводного сердца, гирька, подвешенная к семи чувствам, которыми обладаю.
Ночь, что вы не можете представить мое состояние, мою руку, которой я сейчас обрабатываю эту писульку, а кропаю я ее, доверчиво полагаясь на ваши синонимы.
Иной телеграммой - яйцо, которое не так давно вы посеяли, прыснуло урожаем.
Какая пантомима ползает по моему лицу! Такой незнакомец впервые беседовал со мной так содержательно.
Поскорей приезжайте ко мне. Мои раковины с нетерпением ждут, что вы скажите.
Целую и прижимаю к телу, с распахнутыми окнами, Брусникова.
- Так я не отряхнулся, что здесь такого? - стал вязать свою шапочку Костров.
- Не прячься, я знаю кто ты, - пощекотала его Бедрова.
- Сколько можно?! Нет, я так больше не могу, это невыносимо! Перекрестись, пока я не бросил тебя в топку.
- Ворсина в супе, что твое амплуа утешителя женщин с черной вуалью меня изрядно проело.
- Как я устал от этой небрежности! Милая, ну перережь же мне артерию.
- Ты все отрицаешь? Хорошо, я останусь. Но еще лишь одна хлебная крошка и я ухожу за соломой для нового гнездышка.
- Такая поза меня устраивает. Я принимаю ее на целый век.
Костров с такой силой вцепился в подлокотники, что отодрать его возможно было только совком.

ГЛАВА 2.

Брусникова только начала открывать дверь, как Костров уже совался в проем.
- Получил ли ты мое письмо? - сразу спросила Брусникова, мило улыбаясь себе в руку. - Если да, то где оно?
Костров был опрокинут этим.
- Не совок, - смеялся он поздней, - что любовь так же реальна, как и сама жизнь. Но пойми же всю фригидность ситуации, в которую я метнул дротик.
- Понимаю, глоток свежего воздуха, так нужный совам, - и Брусникова поцеловала Кострова в пуговицу.
- Нет, стань сюда, - мастерил свое Костров и было слышно, как лопались перепонки в орехах.
- Выпей же мои слезы, - взмолилась тут Брусникова и ее лицо сжалось до размера кулака.
Гаснет свет.
- Бог мой!..
- Давид!..
- И вы?..
- Благодарю...
Зажженная Костровым спичка освещает часть коморки. Брусниковой бросилось в глаза увеличенные зрачки Кострова.
- Хочу быть понят немногими, - заговорил Костров из кресла без всякой поспешности и его зрачки стали успокаиваться, остывать. - Да, я одурманен вашей соломкой и это могло бы продолжаться вечно, но примерьте мою шляпу, на шее у меня свернулся уж.
- Я перелистала сотни книг и догадывалась, что не одна в вашем сборнике.
- Нет, височек, - сказал Костров грустнея, - я, наверное, вошел не в тот дом.
- А мой чемодан надежд? - сильно плеснула Брусникова. - Куда прикажете его девать?
- Мы снова на “вы”, - точно подметил Костров.
- И в самом деле, - изумилась Брусникова.
- Знаешь, если соприкоснуться лбами, можно увидеть образы и мысли того, к кому прикоснулся, - промолвил Костров, приближаясь, символизируя один гигантский образ. - Попробуем?
- Не знаю. В этом мерещатся пороки моим причудливым глазам.
- О, нет же, ни выбрыков, ни боли - только срам.
Костров притягивает к себе Брусникову, прижимаясь лбом. Так они стоят несколько минут.
- Ну что? Видела? Прочла? Что именно? - допытывался Костров через минуту, отступая, пытаясь заглянуть в самую суть Брусниковой и зачеркнуть все ненужное. - Я отчетливо думал, старался.
Брусникова делает над собой усилие.
- Да, кое-что видела. Мы разговаривали по телефону и вдруг связь прервалась. Я тут же перезвонила, а на другом конце провода сказали, что тебя уже похоронили.
На кладбище, стоя у твоей могилы, я плакала. Ты подошел ко мне сзади, обнял и промолвил:
- Не плачь.
- Мне сказали, что ты умер.
- Не верь.
- Я и не верю.
Тут я опустила руку в карман, чтобы кое-что достать.
- Остановись! - вскричал ты. - Никаких подарков и гостей.
Брусникова замолчала. Костров подозрительно смотрел на нее.
- А ты что видел? - еле слышно спросила Брусникова.
- Корифеев.
Тут кто-то постучал сапогом в дверь.
- Кто это? - зашумели чайки у Кострова. - Кто? Отчим? Папа? Пес лукавый?
- Солнышко, - быстро заговорила Брусникова, точно боясь не успеть, - я люблю тебя!
- Но я же могу свернуть в обочину! - полыхал Костров.
- Не ешь.
Стук стих. Кострова внезапно потянуло к дому.
- Мне пора. На днях заскочу снова. И не надо больше писем, хорошо?
Костров надел пальто и наматывал шарф.
- При монетке телефонирую.

ГЛАВА 3.

Дорога, а с нею и дома вели Кострова на обед. И природа завыла собакой, прочищая свое горло. Солнце ласкало лучами курортную улицу дома родного.
Открываются тихо двери в прихожую, видит Костров Бедрову, пьющую байховый чай из блюдечек вместе с Бубновым, известным в городе своими варварскими обрядами.
Волна ревности накрывает Кострова. Нервы пошатнулись и вскакивает Бубнов, но тут же опускается, разбивая чашечку.
- Ты не постучался, - сказала Бедрова.
Костров не поверил вылетевшему.
- Что ты такое льешь?! Так не может больше продолжаться. Мое терпение покрылось шарами и вот-вот лопнет. Всему же есть границы, за которыми нет даже чая.
- Я бы с удовольствием сходил с вами по грибы, - подал голос Бубнов, - но боюсь, лукошко не выдержит троих.
Костров (Бубнову): Вы - тварь, у которой воспаление легких!
- Я - начинающий философ. Со мной так нельзя, - обиделся Бубнов.
Бедрова (Бубнову): Ой, а помнишь, как мы познакомились? Ты подошел ко мне и сказал:
- Хотелось бы извиниться. Я смотрел на вас слишком долго и вы смутились.
Бубнов: Да. А потом я исторг пару неприложных истин.
Бедрова: Знаете что? Пожмите друг другу руки.
Костров: Никогда! Я могу откладывать на потом и доиграться, но шевелить пальцем ради какого-то жалкого облачка на небе я не позволю.
Бедрова: Тогда ты вымазался вдвойне! (Вспомнив) Вчера ночью я видела дивный сон, хотя и не спала.
Костров: Вчера мы были вместе. Ты не дотрагивалась до моей головы?
Бедрова: Не отвлекай меня. Так вот, мы стояли возле дерева. Тут одна из веток надломилась. (Посмотрев на Кострова) Это тебя огорчило. Ты обошел несколько раз дерево, потом стал ходить вокруг меня.
- Что ты делаешь? - спросила я.
- Я вращаюсь вокруг тебя, - ответил ты и остановился. - Скучно. Как же скучно! Надо что-то предпринять.
Ты достал пистоль и убил себя.
Похороны состоялись на рассвете. Я плакала. Потом долго утирала слезы. После этого происшествия мы стали с тобой снова встречаться. Но уже не то, совсем не то - ведь серьезных взаимоотношений с призраком быть не может.
- Так, опять, - Костров был вне себя от возмущенья.
Достает пистоль, Бедровой: Такой видела?
Бедрова: Совсем другой, более убойный.
Костров (Бубнову): А ты что скажешь?
Бубнов: К сожалению, коробочку, которую мне дал гробовщик, я уже использовал.
Костров (в сторону): А ведь, действительно, так скучно.
Стреляет себе в голову, падает на пол. Бубнов и Бедрова подбегают к нему.
Бубнов (осматривая Кострова): А вам повезло. Пуля попала в персиковую косточку.
Костров: Значит, я как прежде буду сотрясать мир своей палкой?
Бубнов: Возможны варианты. (Долго смотрит в дуло пистоля): Ага, кажется, я понял в чем здесь дело.
Бедрова: Вот как? (Подходит поближе)
Костров (забеспокоившись): Не смейте! Верните мне его. В конце концов, это мой секрет.
Бедрова (отстраняет Кострова, заинтересованно): Объясни, что-то я не совсем...
Бубнов: Понимаешь, вот здесь...
Раздается звонок в дверь. Бедрова уходит открывать. Тут же открывается окно. В него влазит Пташкина.
Пташкина (Бубнову): Мне очень одиноко, я тоскую. Возвращайся ко мне.
Бубнов: Сейчас я не могу.
Пташкина: Ты меня любишь? Любишь? Скажи, скажи.
Бубнов: Своей любовью я небо покрою.
Пташкина: Так следуй за мной, улазь в оконце.
Тянет Бубнова за собой, после чего оба исчезают за окном.
Бедрова (возвращается): На крыльце никого нет. А где?.. (Замечает открытое окно)
Костров: Остался только я.
Бедрова: Как? Как же так?
Костров: Да, ты поскользнулась, хотя и лежала до этого.
В окно влазит обратно Бубнов. Бедрова радосно сияет.
Бубнов: Это я. (Пауза) Я сяду. (Садится в кресло)
Раздается звонок в дверь.
Бедрова: Открывать не пойду.
Бубнов и Костров не реагируют. Бедрова уходит, слышится какая-то возня, возвращается.
Бедрова: А у нас гости.
В комнату робко входит Брусникова, плачет. Костров от неожиданности отступает к шкафу. Бубнов ничего не понимает, хочет обратиться с вопросом, но Бедрова своим платком завязывает ему глаза.
Брусникова: У меня пузырь. Что мне с ним делать?
Бедрова пронзительно смотрит на Кострова.
- Не я, - бормочет Костров, - от Лукавого.
Брусникова: Что мне делать?
Бубнов (с завязанными глазами): Предлагаю корчевание.
Бедрова (открывает дверь): Пройдемте?
Втроем они заходят в соседнюю комнату, где закрываются. Костров у шкафа прислушивается, но раковины молчат. Спустя минуту дверь со скрипом отворяется.
Бедрова (Бубнову, восхищенно): Прекрасно! Не разжимая век!
Бубнов: Да, сегодня мой крючок в скале. (Снимает повязку с глаз)
Брусникова бледна и в руках что-то держит.
- Вот фетус нашей любви.
Протягивает Кострову восковую фигурку, утыканную иглами.
Костров: Я не проглочу это.
Бубнов: Проглотишь.
Бедрова: Проглотишь.
Брусникова: Я же проглотила.
- Здесь, наверно, некий замысел, да?
И Костров крутанулся на месте, точно он был задействован в каком-то механизме.