20. Ранняя рокировка

За три дня с горы сняли и вывезли в город всё оборудование РосПула-люкс.  Природозащитники помогали рабочим, особенно, когда те физически не тянули или ленились. Мы, пятеро вкалывали и под дождём, и под звёздами; а когда последний мешок с мусором был погружён на борт вертолёта, пожали друг другу руки.

Наивно было бы видеть в произошедшем значительную победу экологического сознания. Имея понятие о действительных механизмах событий, я не вправе был обольщаться. Тут приходится честно признать, что случившимся мы обязаны наиредчайшему сочетанию обстоятельств, когда – ни много ни мало – Высокая Сомкнутая Духосфера побуждала к активности жителей Стогорского края.

Энергия, охватившая массы людей отодвинула на какое-то время попытки преступного разграбления Небочерпалки. Только не думаю, что в дальнейшем есть смысл уповать на высокое покровительство. Нужно будет выжимать свой ресурс.

Город переживал неслыханное для сезона отпусков возбуждение и брожение умов. На живца протестной активности потянулись сюда эмиссары от псевдооппозиционных движений, партий и эмбрионов будущих партий. Но главные телодвижения производила собственно власть. Вскоре я убедился в том, что моя прекрасная Танечка со своих высот зорко видела перспективу:

- Христианизация края не то что пошла – понеслась!

Заложили фундаменты сразу пяти православных храмов. Зато под надуманными предлогами закрыли два из трёх планетариев и экспериментарий и опечатали нашу клубную башню для созерцания дневного неба. Я лишился своей половины ставки в университете, так как кафедру аксиологии теперь закрывали, а на месте её устраивали одну из двух новых кафедр теологического направления. Речь, конечно, не обо мне - я и сам хотел концентрированно работать на счастливое будущее Сообщества; а прокормиться теперь поможет служба ИКС – ИКС С ЧЕРТОЙ.

О своём желании участвовать в «Стратегии четырнадцать» сообщила Елена. Я передал ей сапфировое колье, и теперь она вновь выходила на связь с моей милой из Тонкого мира.

Наш самый первый пикет в мэрии «согласовали», хотя и весьма неохотно. После двух неудачных попыток мы – Лена, я и Сократ Сергеевич – пришли с заявкой уже в крайний срок; мы потребовали часть Студенческой площади и за день до намеченного события получили «согласительный» документ.

Вот на что я ещё обратил внимание: за час до пикета с наветренной стороны близко к городу кружили попеременно несколько самолётов и специальными реагентами засеивали облака, чтобы вызвать дождь. Действительно – наше мероприятие накрыла хмурая тучка и пролилась на протестные головы крупными каплями с резким искусственным запахом. Пал Палыч, которого мы недавно встречали цветами после пятнадцатисуточного заключения, морщился и говорил, что у дождя вкус тюремной баланды.

Кстати вспомнили о Поросёнке, которого вовсе закрыли на неопределённое время. Со дня своего задержания парень отказывался от пищи, выставив полицейским (и, опосредованно, своему папаше) претензию: «Петя в заточении не питается!» Понты понтами, но продолжительный голод без предварительной подготовки и при отсутствии опыта этого дела – к тому же в условиях общей камеры – может навредить любому здоровью, даже такому румяному и звенящему, как у Поросёнка.

Его свобода теперь в какой-то мере зависит и от наших уличных действий. Известная мудрость экологов – «всё связано со всем» - столь же внятно работает и в социальном контексте.

Наш флаг подмок, и раскисла пара плакатов, а в остальном пикет выглядел представительно, далеко выпирая за пределы согласованной численности. Офицер полиции стал выражать недовольство, и глаза его уже виновато забегали… но умница Ксения уговорила майора считать собравшихся граждан не по головам, а по большеформатным плакатам.

Хорошо, что участников больше сотни; а то ведь, когда на пикете маются три человечка с невзрачной наглядностью на картонках, наш горожанин или приезжий может и не почувствовать уважения к мероприятию – пройдёт мимо с видом потомственного сенатора и ни мозгами, ни сердцем никак не зацепится. Но наш аванпост либерального антиклерикализма довольно-таки представителен, а люди располагают к общению: Соня, Ксения, Сократ Сергеевич… Лена одной своей внешностью редко какому мужчине позволит прошествовать мимо, не задержаться и не прочесть, что написано у неё на плакатике, размером всего-то с тетрадный листок. К Леночке, конечно, часто подходят с вопросами, иногда даже очередь образуется.

Кругленький господин с большой лысиной и жёлтой щёткой усов к Бэмс не достоялся и адресовал вопрос Ксении:

- Вы про возрождение государственной светскости образца тридцать пятого – тридцать восьмого?..

- Категорически нет, - разочаровала его журналистка. – Религиозоподобная идеология сталинизма была людоедской. Порабощала и убивала миллионы людей. Потом – в какие-то десятилетия – мягче, конечно; но Россия ещё никогда не являлась светской страной. Нужно теперь прекратить мракобесничать и приближать наше общество к светскому…

- Болтовня!! – перебил её желтоусый. – Ничего в стране этой не сдвинется, народ наш глубинный не изменить, никаких у вас нет механизмов! Никаких шансов!

- Пожалуйста, не так решительно! Спросите у Кроманьонца, у того - с плакатом «Освободить гимн от мистики!» - Ксения указала рукой на меня. – Он изобрёл модификацию Рейтинг-йоги, которая помогает людям стать светскими и реализованными. Его системе не хватает только раскрутки. Спросите!

Но нет, до вопросов ко мне не дошло, кругленький господин-товарищ презрительно фыркнул и метнулся к Лене, которая только вырвалась из разговора с двумя студентами. Застрекотал ей в левое ухо что-то нравоучительное. А минут через пять моралист отскочил от Бэмс, как ошпаренный. Определённо, в последние дни Лена стала болезненно нетолерантной.

Однако мы обретали сторонников, а на пикете процесс был особо заметен.

На следующий день освободили из следственного изолятора Поросёнка. Исхудавшего, обросшего и возмужавшего, Лена забрала его от калитки «казённого дома» и отвезла к Марте – для грамотной  реабилитации ослабленного организма.

Марта и её племянница Соня квалифицированно возвратили парня в русло нормальной жизни. Когда через несколько дней мы с Леной его навестили, Петя нас «подвязал» - в хорошем, конечно, смысле этого слова:

- О чём я мечтал, когда лопатками шконку полировал? А-а, не знаете: чтобы снова, опять втроём, нам пройти… хотя бы элементарный траверс Трёх Братьев.

Мы оба как-то легко согласились: самим захотелось в горы, ведь и всего-то на пару дней, да ещё в конце лета, по солнышку, в сезон всякой ягодной спелости…


В очередной раз вернувшись из развесёлого ПоЛетима, Бэмс разительно переменилась. В движениях проступила чужеродная резкость, а в речи – тем более. Сдержанности и такта ей теперь не хватало даже на пять минут разговора. Особенно в обновлённом её характере мне не понравилась провокативность. Два дня в Стогорске Лена кокетничала с Поросёнком – так, что у парня глаза на лоб лезли. Я подумал тогда: «Владилена Артемьевича уважаю… но караулить так называемую честь молодой-горячей его жены не намерен». Поэтому прихватил из дома, в дополнение к прочей снаряге, палатку-одноместку.

Леночкина игривость продолжилась и на тропе, пока приближались к Трём Братьям. Но когда устраивались на ночлег и я сообщил, что иду ночевать «во-он на тот моренный опупок», Бэмс вперилась в меня гневным взглядом и процедила:

- Поросёнок – с него что и взять, но ты, Кроманьонец, ты почему такая скотина?! Я не давала вам повода!..

«Будто на самом деле она не давала повода, как же!».

 Ладно, «утро вечера не дряннее». После полубессонной ночи из-за наплывшей
откуда-то духоты и нездорового ощущения скученности, позавтракали, уложились и пошли к горе.

На Три Брата – десятки путей. В этот раз мы избрали маршрут средней сложности, с обязательной крючьевой страховкой и одним небольшим нависанием. Уже непосредственно перед подъёмом я спросил Поросёнка:

- Потянешь? Силёнки вернулись?

- Без базара, командир. Я теперь такой лёгкий – просто солнечный зайчик. Могу, в натуре, первым пролезть.

Мой товарищ готов был бегом бежать на скалу… но его с неожиданной категоричностью отстранила Елена:

- Расслабься! Ты будешь меня страховать, если Кроманьонец не против.

- Пожалуйста, могу пойти замыкающим. Валяйте,  – согласился я.

Лена на том последнем своём восхождении двигалась быстро и возмутительно «грязно»: камни из-под её ног и рук так и сыпались. Даже мне прилетел по каске «орех», при всём том, что я грамотно уворачивался; а Поросёнка на пять рядов засыпало щебнем, да камень размером с маленький торт ободрал ему ляжку. Тот же скальный обломок с острыми гранями, падая, разлохматил верёвку, соединяющую первого и второго… так что, когда суматошная Бэмс сорвалась и повисла над пропастью на побитой страховке – момент был тоскливый.  Но обошлось. Дальше – без приключений взошли на макушку Среднего Брата. В окружающем воздухе молча толкались тяжёлые хмурые облака. Я собрался уже выговаривать Лене за безответственность, но она опередила меня своей резкой реакцией по стороннему поводу:

- Какого хрена здесь на вершине, крест?! Они что, православные, землю скупили?! Петя, дай мне ножовку – спилю эту копоть, срежу это идиотское надругательство над свободным пространством!

- Ты что?! – воспротивился Поросёнок. - Пусть оттягиваются, кто как хочет. Гляди, вон буддисты кучу камня наворотили и тряпочек навязали. Никого же оно не парит!

- А ты в состоянии хоть что-то сравнить? – зло заметила Бэмс. – Одно дело скромная пирамидка, другое – пятиметровый крестище, который топорщится над горой, как… - по жесту было понятно, что она имела в виду.

- Пойдём, не будем дождя дожидаться, - вмешался я.

Перебежали ложбинку и поднялись на Левого Брата. Здесь, как и на Среднем, высился монументальный поклонный крест из свежесрубленной лиственницы. Лена ногтем царапнула выступившую на дереве смолу; потом, с брезгливым выражением лица, долго оттирала палец о камни.

Сильный дождь накрыл нас на середине спуска. Мы поспешно надели плащи, а уже через пару минут ливень разом иссяк и небо почти прояснилось. Оставшийся участок маршрута не представлял какой-либо сложности: по нему поднимались на Левого и дальше на Среднего Брата многие младшие школьники, чтобы затем по пути подъёма и возвратиться. Мы быстро спустились к подошве горы. Я читал на лице Поросёнка неудовлетворённость - ему хотелось ещё полазать, ощутить здоровый спортивный накал. И что-то меня дёрнуло предложить:

- Скала Винт тут рядом… Можно мешки с собой не таскать, налегке прогуляться. Редкая красотища, скажу я вам!

Рюкзаки оставили на полянке. Неподалёку слышен был деловитый стук топора.

- Идите, я вас здесь подожду, - определилась Елена.

Нам с Поросёнком и не подумалось её уговаривать пойти с нами. Влажным широколиственным лесом мы шагали к намеченной цели. Дышалось привольно. Кукушки, когда их никто ни о чём не спрашивал, закукукивались до одури.

Поднялись на верх скальника логичным маршрутом, дважды обкручивающим оригинальную природную форму. С высоты просматривались тропа и часть поляны, на которой осталась Бэмс с рюкзаками. Дальше - за узкой полоской леса, на высокой древней морене – над всем возвышалось нечто очень похожее на верхушку креста. Мы увидели, как этот знак почему-то вдруг покосился и рухнул.

- Миша, друг!.. – просительно зашептал Поросёнок.

Мы рискованно быстро скатились вниз и бегом рванули к поляне. Возле вещей Лены не было.

- Пила! Посмотри – на месте она или нет?

Петя заглянул в свой рюкзак и отрицательно мотнул головой. Мы ломанулись через мокрый кустарник по обомшелым камням борта древней морены. Наверху, на искусственно выровненной площадке, валялся спиленный крест. Возле топтались растерянные и смущённые люди. Один из них, с длинной всклокоченной бородой, пошёл нам навстречу; соединив ладони молитвенно, он упал на колени и завопил:

- Простите его, простите!!

За что нужно было прощать – мы поняли в следующую минуту. В окружении бородачей и подростков, в том числе девочек, на подстеленных ковриках и шинели лежала бледная Бэмс. Глаза её были закрыты, из-под приподнятой тонкой ветровки выглядывали пропитанные кровью импровизированные бинты.

Поросёнок отчаянно стал хватать мужиков за грудки и требовать объяснений. Длиннобородый, как мог, рассказал о случившемся.

Казачок приметил, что кто-то подкрадывается к кресту, который всего-то часа три назад торжественно установили; потом увидел, как злоумышленник торопливо спиливает государственно признанный символ веры. Под треск падающего креста паренёк подскочил к врагу православия со спины и отцовой саблей плашмя уже целил злодею по ягодицам. Он полагал, что имеет дело с мужчиной - из-за свободной одежды на чужаке и надвинутого на голову капюшона.

Неизвестный крутнулся навстречу удару, резко присев, так что вместо своей безопасной плоскости сабля пошла заточкой… и глубоко в правый бок.

Мальчишка сидел теперь на земле и рыдал, зарывшись лицом в ладони; злополучная сабля валялась рядом. Поросёнок рванулся было к нему… я с трудом удержал Петра от безумного мщения, стал уговаривать - помогать теперь самой Лене, раз уж случилась такая беда…

Чтобы вынести раненую к дороге, мою запасную палатку приспособили под носилки. Мы с Поросёнком встали впереди, к импровизированным ручкам, четверо казаков – позади и с боков; ещё четверо шли рядом, чтобы своевременно подменить товарищей; подростки несли наши три рюкзака.

Позвонили в Стогорск, куда только что прилетел Владилен Артемьевич. Теперь навстречу нам выехала бригада скорой помощи на спецмашине со многим необходимым для реанимации и поддержания жизни.

Лена не приходила в сознание, дышала прерывисто. Однако уже в километре от тракта она открыла глаза и спросила:

- Где Кроманьонец?

- Здесь, Лена, здесь, - поспешил я отозваться.

Бэмс попросила остановиться и затруднённым шёпотом говорила мне:

- …Слушай, слушай внимательно… Не дожидайся полиции, бери свой рюкзак и беги… Встречай Таню… Не перебивай!.. Возьми сапфиры, возьми для неё одежду, возьми её тёплые вещи…

- Леночка, почему?!..

- Потому, что здесь она может замёрзнуть… а там я её заменю.

Последующее запомнилось штрих-пунктиром. На тракте меня подхватил Пал Палыч – в новенькую скоростную машину. Доставил на испытательный аэродром, где уже заправленный борт ждал меня одного. Потом – полёт до Иркутска, пересадка на вертолёт… Приземление ночью в Саянах, в «цирке» возле горы Трёхглавой.


Далее. Лена Бэмс умерла час назад… Я убрал телефон в рюкзак, потрогал сапфировое колье, пришитое сверху к ветровке, и продолжил своё восхождение на Центральную башню.

«Таня, Танечка, солнце моё, отзовись!..»

Ближе к восходу дневного светила воздух резко колюч от какого-то всесезонного холода. Скалы по мере подъёма становятся круче и для свободного лазания, в этих потёмках и в одиночку - нехороши. Наверху, метрах в ста от меня, огонёк... Что бы это могло быть? Минуточку...

...Разве я не готовился к этому, разве не тренировал на гибкость свою банальную рациональность?! Но сердце забилось с такой дикой силой, что показалось – рёбра раскрошатся. На уступе как статуя неподвижно стояла Таня – обнажённая… с очень знакомой мне синей молнией на голове.

Я подобрался вплотную и вскарабкался на уступ. Под нами теперь был серьёзный обрыв, и я боялся – как бы от неосторожных движений Танечка туда не упала.

Она стояла не прикасаясь спиной к скале, в метре от края уступа. Её взгляд фиксировался на мне.

Я осторожно извлёк пуховку из рюкзака и плавно перешагнул разделявшее нас расстояние.

Молния, зашипев, поднялась на вершок. Я завёл за плечи Танюши пуховую куртку,  притянул к себе девушку и поцеловал её в губы. Молния затрещала, осыпав нас холодными искрами.

До ледяного хруста замёрзшим голосом моя Танечка произнесла:
- Ну всё, Кр-романьонец, кр-ранты твоей воле, придётся тебе жениться на мне.

- Да я разве против?! Вот доберёмся до ЗАГСа…