Антра - наследница неба Т. IV, Ч. III, Гл. VII

                Глава VII. Типология любви и жизни
                (окончание)
   На следующий день в полдень происходил такой разговор:
   – За что вы так любите Россию, Антра?
   – Не знаю, Илья. Может, из-за вас, – он вздрогнул. – не
пугайтесь, да, из-за таких, как вы, из-за того мальчика сорок
первого года, ранившего мою и без того настрадавшуюся душу.
   Он схватил её руку и стал осыпать поцелуями:
   – Что вы делаете со мной, Антра. Я ведь люблю вас с того
самого дня, как увидел там, на Урале. Ту самую тётю доктора, что
приносила мне из госпиталя кусочки колотого сахара. Я часами
наблюдал за вами из угла, когда вы с моей мамой беседовали при
свете жестяной коптилки.
   – Ваша мама была замечательным человеком, Илья. Когда вы
уезжали на Дальний Восток, туда, где вот-вот должна была
начаться война с Японией, я спросила её, не страшно так
рисковать своей жизнью и жизнью сына? Она ответила, что с неё
хватит и первых семи месяцев войны. Я не могу забыть её слова:
«Погибать, так всем вместе». Мне даже показалось, что вашего
отца она любила больше, чем вас. Да, это была любовь. Вот
так я любила своего... – она попыталась осторожно высвободить
свою руку, но он удерживал её и смотрел умоляющими глазами.
   – Полно, Илья Петрович. Я уже давно из женщины превратилась
в живущий среди людей фантом, затерянный и безвестный.
Только  любовь к математике и физике человеческого  сознания
даёт мне силы оставаться на этой земле. и потом, как же Анна?
   – Анна никогда меня не любила. Да вы и так всё знаете. Она
прекрасный друг, преданный, самоотверженный. но она принадлежит
лежит только себе и науке. Какое-то место в её жизни занимает
Тропинин. Я бы сказал – спорадически.
   Солнце стало припекать не на шутку. Антра изучающе посмотрела
на Смыслова:
   – Ну что, в бассейн или в море?
Они долго плавали, проверяя выносливость друг друга, а когда
выходили на берег, Илья Петрович не выдержал и прижался к Антре
всем телом, обняв за талию. Что-то зажглось в её глазах, но тут
же погасло.

                534

   – Вы в своём уме, Илья Петрович? Вы же обнимаете Пизан-
скую башню, такую же древнюю и с опасным креном в голове.
   – Как бы я хотел, чтобы этот крен перешёл свой критический
предел.
   Антра только покачала головой и резко ускорила шаг. А он не
мог оторвать взгляд от её лёгкой молодой походки, в нём ещё не
угасло осязание упругого податливого тела там, где он, стоя по
колено в воде, сжимал её обнажённую талию.
   Когда они уселись за кофейным столиком на веранде её
апартаментов, она, глядя ему в глаза, спросила:
   – Вы не боитесь, что развалины башни могут раздавить вас,
как улитку?
   Это не было плохо скрытой угрозой, это был вызов. Что-то
молоточком застучало в висках: «берегись!» но ни одно движение
человеческой души не могло укрыться от этих глаз.
   – Послушайте, Илья, я ваш, быть может, самый преданный
друг, если можно быть более преданной, чем Анна. Но есть предел,
есть вещи... словом, я не могу и не хочу обсуждать.
   Открою вам одну невесёлую тайну. Я не святая, Илья Петрович
вич.  Как вы думаете, скольких возлюбленных я оплакала за
последние двести лет? Я проклята демонами вуду. Не правда ли,
это звучит зловеще и ужасно старомодно, но что же делать?
Это рок.  В новейших терминах нейропсихологии он трактуется
как искусственно вызванная квантовая аномалия сознания. Из-за
этой психической зависимости никто из любивших меня не мог
расстаться со мной по собственной воле. Я сею страдание и не
в силах изменить что-либо. Кто были эти страдальцы, вам лучше
не знать. Впрочем, не так уж много их и было, но каждый
из них был личностью, гордостью своей страны или своего
времени. Не подумайте, Илья, что я оправдываюсь, превознося
достоинства этих несчастных. Только роковое стечение
обстоятельств сближало меня с этими людьми.
   Она замолчала. Взгляд её рассеянно блуждал по сторонам,
казалось, будто далёкие тени прошлого кружили вокруг. Из
памяти не шёл вчерашний телефонный разговор с Анной. Если бы
Илья знал, о чём они говорили. Анна, после проведённого курса
лечения, полушутя названного ею психопатетикой, и компенсации
последствий разрушительной работы РВС, сопоставила

                535

психофизические тесты Антры и Ильи. Вчера она сказала и
голос  звучал предостерегающе:
   – Моя любимая и неповторимая, – уже это обращение
насторожило Антру, – не хочу тебя пугать, но вы оба приговорены.
Я ещё подумаю, кое-что проверю, но, боюсь, вердикт будет таким.
Только не впадай в панику – по всем данным, вы Тристан
и Изольда. Ваши либидо тесно связаны и, по-видимому, с того
самого дня, когда, направив на себя РВС умирающего младенца,
ты притянула и либидо Ильи.
   Антре показалось это настолько нелепым, ведь ему тогда и
десяти не было, что особой тревоги она и не почувствовала.
Но вот сейчас она вспомнила его руки на своей обнажённой талии
лии, и у неё потемнело в глазах. Только этого не хватало.
Стыд какой. Впрочем, и этого она не могла не знать, что с
позиций квантово-механической модели сознания это было вполне
объяснимо.
   Её вывел из забытья голос Ильи:
   – А ваш супруг, граф...
   – Ни слова! – Антра наклонилась к нему и ладонью прикрыла
ла ему рот. – Это запретная тема. Не повторяйте в разговоре с
третьими людьми его имя. Не дай бог, если об этом узнает мой
Мигель. Для него память о Гастоне тоже свята. Никто из смертных
ных, кроме нас с Мигелем, не имел до сих пор права произносить
сить его имя вслух. Это наше самое строгое табу. Да, тогда в
Риме  вы стали случайным свидетелем. Но и хватит об этом, –
помолчав, она продолжала: – благодаря Анне мы с вами
освободились от тяжёлого комплекса и можем безбоязненно обсуждать
наиболее интересные научные проблемы, в том числе связь пси-поля
Кобозева с квантовой механикой, это же ваш любимый конёк,
 не так ли? Для меня общение с вами подарок судьбы, мы
одинаково смотрим на многие проблемы, я читаю ваши статьи,
вы в одном интервью с богословами не побоялись назвать
монотеизм приживалкой на странностях человеческого сознания,
вы сказали: «сначала объясните мне происхождение человеческого
сознания, а уж потом говорите о боге, которого оно само
сотворило».
   Вот тогда я поверила в вас. Вот почему именно вам я
доверила свои дневники, – «ну что ты себе врёшь! дались тебе эти
богословы, – мелькнуло в её сознании, – лучше посмотри ему в
глаза».
   – Потом Анна, она так много рассказывала о вас, Илья. если

                536

вы когда-нибудь решите опубликовать мои дневники, или использовать
их для написания романа, у меня только одно единственное требование,
вы не должны пытаться разгадать сущность моей несчастной
матери. Она мой оберег до часа моего ухода.
   – Ухода?
   – Как вы побледнели, мон ами. Я не люблю демонстрировать
свои способности к прогнозам. Но вас могу успокоить. Нам с
вами ещё удастся пожить и в первом, и во втором десятилетии
следующего века. В каком возрасте умер ваш отец?
   – Он умер рано, но он прошёл три  войны, у него не было
лёгкого... многое было в его жизни.
   – История с врачами евреями?
   – Откуда вы знаете?
   – Не важно, какая вам разница, Илья?
Он тяжело вздохнул:
   – Да, это тоже сократило его жизнь. Он умер в возрасте
пятидесяти семи лет.
   – Так вот, я утверждаю, – в голосе Антры послышались твёрдые
нотки, – вы переживёте возраст своего отца не меньше чем на
двадцать пять лет.
   – Это так необходимо?
   – Молчите, неблагодарный, – она встала и увлекла его на
набережную.
   – Есть интересная тема, хочу услышать ваше мнение.
Вы близко знали Андрея Дмитриевича?
   – Сахарова? да, я встречался с ним, но в небольшом кругу
учёных, и всё, что говорилось на этих встречах, для политиков
ков не представляет никакого интереса, мы обсуждали некоторые
аспекты его барионной модели Вселенной. Он гениальный физик.
Если бы не его ссылка, я думаю, основные его теоретические
изыскания были бы уже опубликованы и вызвали бы сенсацию среди
мировой элиты физиков. Но для наших маразматиков из Политбюро,
б– Илья по многолетней привычке быстро обернулся, нет ли
поблизости чьих-то ослиных ушей, – так вот, для этих "товарищей"
барионная Вселенная является тем же самым, что для барана
новые ворота. Высокая физика для них – пустой звук, этим
динозаврам водородную бомбу вынь да положь. А что вас интересует
в Андрее Дмитриевиче, его физические теории или его гражданская
позиция в противостоянии партийным бонзам?

                537

   – Мне всё интересно в этом человеке, но то, что вы сказали
ли о теории барионной Вселенной, чрезвычайно важно. Илья, вы
не могли бы по памяти изложить основные тезисы его теории? И
потом, его гипотеза о распаде протона... – у меня получается
близкая величина, она меньше его расчётов  всего на 2-3 порядка
дка. Но для человечества это всё равно бесконечно большая ве
личина.  Впрочем, на межзвёздную экспансию человечеству времени
хватит...
   – Антра, если бы я знал, что вам это нужно так срочно.
Все мои записи о беседах с Андреем Дмитриевичем остались у
Елизаветы.
   – Илья! Я этой проблемой занимаюсь с тех пор, как изложила
ла Ньютону свою версию первоматерии. На том уровне знаний о
тонком строении частиц и полей ничего не было известно. Только
XX век расставил почти все точки над i. Не вам же это объяснять.
А я, благодаря способности переключаться в иное измерение
материального мира, могла видеть и ощущать вибрации
пространства и времени. Время вибрирует. Я столько
просчитала вариантов математического выражения этого его
свойства, его неоднородностей, асимметрию временных резонансов.
 Мы их не замечаем не только на уровне восприятия, мы вообще
не замечаем хода времени. В этом смысле изобретение способа
измерения хода времени я считаю самым гениальным открытием
человека после гипотезы Анаксагора о гомеометриях, – она резко
повернулась и провела рукой по его волосам. – только увидев,
что мальчик десяти лет отроду превратился в пятидесятилетнего
мужчину, мы ахаем – как, уже пролетело сорок лет?
   Я прожила несколько исторических эпох, но если бы не моё
нетрадиционное для обычного человека свойство периодической
чистки там, «за горизонтом», я бы не могла сказать, как и
куда исчезли целых двести восемьдесят лет моей жизни.
   – Какая вы, однако, молодящаяся дама, вы ловко уменьшили
свой возраст на целых восемь лет.
   – Правда? ты уже посчитал? – она расхохоталась и, резко
обернувшись к Илье и обняв за плечи, смотрела ему в лицо
сияющими глазами, а ему казалось, что они источали голубое
сияние.
   Прохожие на набережной удивлённо оборачивались на эту
немолодую пару. Впрочем, это слово можно было отнести лишь к
Илье Петровичу. женщине, обнимавшей его, было не больше
30–35 лет.  Ни он, ни она не заметили, как перешли на ты…

                538

   Они лежали рядом обнажённые, прикрытые тончайшими простынями,
так что тела их чуть просвечивали сквозь ткань, и лучи утреннего
солнца невольно направляли взгляд на наиболее выразительные и
откровенные детали женского тела. Он внимательно и долго
всматривался в лицо человека ещё вчера желанного, но далёкого,
а после этой ночи ставшего родным и близким, но таким
неожиданным и совершенно незнакомым в самой интимной сфере их
нового бытия.
   Как медленно, будто тягучий сладостный напиток, она всем
телом впитывала, втягивала в себя это наваждение близости.
Чуть заметными движениями бёдер она отвечала на его ласку и
когда впадала в состояние высшего погружения, когда в висках
начинало стучать, а тело исходило ни с чем не сравнимой истомой
близости, она каждый раз, закрыв глаза, откидывала голову на
подушку, плотно сжав губы, и содрогалась, и чуть слышно
стонала, распаляя его всё больше и больше. Казалось, это никогда
не кончится. Уже под утро, побледневшая, с пересохшими губами,
задыхаясь от накатившего страха, что это немыслимое,
непредсказуемое, невероятное их сближение может исчезнуть так же
неожиданно, как началось, она сказала:
   – Теперь ты знаешь, что такое власть над обезумевшей от страсти
рабыней?
   – Ты похожа на рабыню, как я на Джека-потрошителя.
   – Откуда эта ирония,  Илья?
   – Прости, прости. Я просто не верю самому себе, не верю, что
это не сон, что это ты.  Будто я во власти неких тайных мантр,
вот сейчас я коснусь тебя, и ты исчезнешь, как слабая тень от
солнца.  С этой ночи мне будет ведом лишь один страх, страх
потерять тебя или нечаянно оттолкнуть...
     Теперь они лежали, с удивлением разглядывая друг друга.
 и смотрели так серьёзно и так пристально, будто им
действительно предстояла скорая и долгая разлука.  Наконец Антра
первая нарушила молчание.
   –  Ты веришь в счастье?
   –  Некорректная постановка вопроса.
   –  Ты всегда такой занудный? Тогда вырази свой ответ в
граничных условиях задачи. Ох уж эти физики, – вздохнула она.
   – В граничных условиях? Охотно. Счастье – это частный
случай всеобщего несчастья.

                539

   Антра посмотрела на него с лёгкой иронией, но и с некоторой
долей одобрения. Так смотрит на своё дитя мать, не обманувшаяся
ся в способностях любимого чада. Потом молча, заложив руку за
голову и опустив веки, долго прислушивалась к тому, что
происходило где-то там, в её, недоступных никому, глубинах
сознания.
   А он не мог отвести глаз и упивался её красотой и молодостью.
   – До какого года ты перевёл мои дневники?
   – Персидский поход Петра и ваше бегство во Францию. Катастрофа
фа на Карибах, визит в Новый Орлеан после ремонта судов на Гаити
 Да! и падение Меншикова.
   – И только-то?
   – Ты забываешь, что я работал не в своём кабинете, а в
психиатрической клинике.
   – Извини, ради бога, извини, – она снова повернулась к нему
и, внимательно разглядывая черты его лица, рассеяно перебирала
ла пряди волос, скользила пальцами по линии рта, разглаживала
брови: – скоро ты разочаруешься во мне, там такое написано!
Двор последней королевы. Антра – враг нации и короля. Революция
ция 1789 года и бегство от гильотины через Бретань в Северную
Америку. Наполеоновские войны. Антра – карбонарий. Антра -
илюминатка и фанатичка, женщина-монстр, дочь дьявола и – даже! -
– дева небесных сфер. Потом Россия и декабристы. Мировые войны,
бегство в СССР. Антра военный хирург, к тому же профессор и
член  нескольких Академий. Хорош список? если бы ты знал, как
тайные  службы нескольких государств более ста лет охотились
за мной. Их сбивала с толку моя вечная молодость.
    В конце концов, возникла легенда о женской оккультной секте,
где я распалась на пять или шесть персонажей, наследовавших друг
другу тайную власть над людьми. Под какими только именами
я не скрывалась. И какую только ложь и клевету обо мне не
распространяли. А мне всю жизнь хотелось заниматься наукой,
учить детей и опекать многочисленных потомков Мигеля, Пьера,
Антуана и моего... того, чьё сердце замуровано в Пантеоне. Да,
взвалила я заботу на твои плечи, но если ты и дальше будешь
работать такими темпами, тебе хватит ещё лет на шесть. Ты
получил только первый блок моих дневников. А впрочем, куда
спешить, у нас с тобой лет тридцать впереди. ты не обескуражен?
нет? Почему молчишь?

                540

   – Я не молчу, я упиваюсь мыслями о предстоящей работе, ты
хоть на миг представляешь, какой царский подарок мне
преподнесла? Там же твои встречи с самыми великими физиками трёх
столетий, с ума можно сойти. Ты не жалеешь?
   – О чём?
   – Об этом, – и он стал осыпать поцелуями её глаза и высокий,
гладкий, без единой морщинки, лоб.
   – Что случилось, Илья, то случилось. ты помнишь, как после
римской конференции, вернувшись в Москву, ты потерял сознание
ние у памятника Льву Толстому?
   Илью словно подбросило, он сел, растерянно глядя на неё:
   – Так это были твои глаза, там... где я упал?
   Она взяла его за руки и притянула к себе:
   – Я, Антра де ла Фош, не от мира сего, я от мира твоего и
больше не исчезну, только не смотри на меня такими глазами.
Я ведь, уговорив Мигеля, из Рима помчалась за тобой. Тогда я
приняла решение попытаться спасти тебя, а заодно и себя, от
губительного невроза. Но даже в самых смелых помыслах я не
думала, что это... что я... нет, это невозможно… – и они вновь и
вновь сплетали свои тела и не могли ни насытиться друг другом,
ни наговориться. Только к вечеру, приняв душ, голодные, как
молодые хищники, они ринулись искать ближайший ресторан.
   Во время ужина стеклянная стена небольшого ресторана,
обращённая в сторону моря, была раздвинута, и отдалённый шум
ночного прибоя смешивался с приглушёнными звуками фламенко.
   – Ты знаешь, о чём я хочу тебя спросить, любовь моя верная?
   Антра грустно улыбнулась.
   – Так я называла Мигеля в годы его психического недуга. Так
о чём же? Впрочем, я догадываюсь.
   – Извини, ради бога, если мой вопрос ты сочтёшь бестактным,
не отвечай...
   – Илья, рано или поздно я должна рассказать тебе о тайной
стороне моей жизни. Но твоя психика ещё не настолько
адаптирована и может выдать неадекватную реакцию. Поверь,
нужно время. Единственно, о чём я могу сегодня сказать в самом
общем виде: моё состояние «ЭТО» – сон в белом полупрозрачном
мире, где продолжает жить моё сознание, работает память,
мысленно я вижу всё и всех, кроме меня самой. Я становлюсь 


                541

как бы частью думающего эфира. При этом никаких тревожных
ассоциаций или подобия мистического страха. Покой, белый свет
и всеобъемлющая радость бытия, да, именно бытия. Впервые я
испытала погружение в «ЭТО» в неполных восемнадцать лет и
была страшно напугана. Но, как видишь, на моей человеческой
природе такие переходы никак не отражаются даже чисто внешне.
о тонких физических странностях этого «сна» мы с тобой ещё не
раз будем говорить, и не только говорить. Без квантово-
механических интерпретаций не обойтись, и тут я всецело полагаюсь
на тебя. Но пока тебе хватит и этого, привыкай, – она ласково
потрепала его по голове. – Идём к морю, морской бриз уже затихает.
   Они сидели на берегу. Это был тот час суток, когда утомлённый
своей дневной работой, утихал морской бриз, а береговой только-
только начинал просыпаться. Поэтому даже слабый
плеск зыби у уреза воды не отвлекал внимание. Антра молчала,
наблюдая, как огромный ярко оранжевый диск приближается к линии
горизонта, вот-вот он коснётся воды. Яхта с парусами,
розовыми в лучах заходящего солнца, скользила в темнеющей
синеве моря.
   Илья Петрович вдруг начал декламировать, так ей показалось,
на самом деле он цитировал давно полюбившийся ему эпиграф к одному
из романов Бальзака: «скажите мне, что может
быть красивее танцующей женщины, скачущей лошади или фрегата,
идущего под всеми парусами».
   Антра невесело улыбнулась:
   – Эстетика XIX века. Как точно сказано, но из этой триады
именно я, как дикая необузданная кобылица, мчусь из века в
век, опережая ветер смерти, и нет конца этой погоне...
   – Не кощунствуй, – он ещё теснее обнял её, и так, прижавшись
друг к другу, они просидели до полной темноты. и в этом
сумраке, окутавшем мир, уходя всё дальше и дальше, будто души
влюблённых, заблудившихся в безбрежности Вселенной, тонули
бортовые огни одинокой яхты.
   Потом они взяли в аренду машину и помчались по Андалузии,
заглядывая в Альхамбру Гренады, дворцы Кардобы, соборы Севильи
льи, в Кадис, Гибралтар и Тарифи, и, наконец, очутились в
Рондо, городке, затерянном в горах – родине искусства корриды.
Там у входа в сравнительно скромную по размерам арену они
положили цветы к бронзовому, во весь рост, памятнику великого

                542




Манолетто, погибшего на корриде, как в бою.
    Наклонившись к Илье, Антра чуть слышно, стараясь не
привлекать внимание стоявших рядом людей сказала:
    – К корриде меня пристрастил Мигель. Мы бывали с ним на
боях
Манолетто, это был великий артист и воин. Ты знаешь, в
Испании элита, все эти гранды, любили бой быков, но тореадоров
считали низшей кастой, продающей свою отвагу наподобие уличных
девок, торгующих своим телом. Это странно, в Европе, да
и в самой Испании времён Аль-Андалусиа*, и в средние века, и
значительно позже, армии состояли в основном из наёмников,
продающих свою отвагу и жизнь в более кровавых и менее
благородных сражениях, чем коррида...
  Они бродили по Рондо, заглядывали в каньон Эль-Таджо –
узкий, глубиной 100 метров, обрамлённый исполинскими скалами.
   Первый мост через каньон построили ещё римляне во времена
Цезаря, покорителя древней Европы и Британских островов.
С балюстрады городского сквера, расположенного на краю карниза,
обрывающегося вниз на сотни метров, они любовались
панорамой гор от горизонта до горизонта, заслушивались
импровизациями уличных гитаристов на темы фламенко. Счастливые
и затерянные в многоязыкой толпе туристов, они бродили по узким
улочкам и говорили, говорили. К вечеру они планировали вернуться
в Торремалинос.
   И вот тогда произошло это несчастье. За рулём сидел Илья.
Водитель с большим стажем, в своё время он намотался по горным
серпантинам Кавказа и Крыма и на машинах, и на мотоциклах-
Но случай есть случай. На спуске от Рондо, а городок
находится примерно на уровне семисот пятидесяти метров над
уровнем моря, идёт хорошо асфальтированная, но узкая дорога.
При подъёме машина прижимается правым бортом к скалам, а при
спуске правый борт идёт по кромке обрыва. На одном из поворотов
тов в их «фольксваген» врезался чей-то «форд». Не успев
затормозить, водитель «форда» ударил их в левый угол бампера.
Этого было достаточно, чтобы машину развернуло, она боком
перелетела через невысокое ограждение и рухнула вниз. Правда,
падали они недолго. Склоны в том месте крутые, но лесистые,
_

* Аль-Андалусиа – территория Пиренейского полуострова во
времена мусульманского владычества в средние века (711—1492).


                543

и они, ломая подлесок и кустарник, застряли между стволов
огромных сосен, пролетев не более двадцати метров. К счастью,
оба были привязаны ремнями, но подушек безопасности в маши-
нах, сдаваемых в аренду, тогда не было. В результате у него –
черепно-мозговая закрытая травма и сломанная ключица, у неё
– перелом голени, ссадины и ушибы…..
    Но кто же сказал: «Анна, поздравляю, он вышел из комы».
Почему ему так стыдно? он застонал. Чья-то рука положила на
лоб влажную салфетку.
   – Лежи и не открывай глаза, откроешь после захода солнца,
я скажу сама.
   Это был голос Анны, ну конечно, это была она. Шаги, звук
закрываемой двери, тишина. Что-то мешало этой тишине, что это
за беззвучные тени вьются вокруг? Нужно маму спросить, нет,
лучше Антру. Антра! Её лицо, она летит куда-то, нет, они вместе
сте падают, падают… Наконец он забылся первым сном после комы.
Никто и не собирался будить его до самого утра.
   А утром взошло её лицо, взошло, как солнце, выходящее на
рассвете из вод морских.
   – Ты на небе? – это был первый вопрос и первые внятные
слова. Он ждал ответ, мучительно пытаясь вспомнить, почему он
здесь и почему он болен, он...
   – Да, мон ами, я на небе и я с тобой…
   Ах, эти ладони, нежные и мягкие, держат его руки, вот они
поднимают его и прижимают к груди, а он такой маленький, а
мама такая красивая... он опять проваливается, но руки, нежные
и мягкие, держат его, и он растёт, растёт…
   Илья Петрович открыл глаза и никого не увидел. Он и не мог
никого видеть. Было раннее утро, он лежал на открытой веранде,
прохладные волны утреннего бриза овевали лицо, где то
прошелестела шинами машина, потом ещё одна.
   Потом странный звук, он уже слышал его раньше, ну да, тук-тук,
тук-тук, ближе и ближе. Это «тук-тук» остановилось у самого
изголовья, и радость, радость, разрывающая грудь, обрушилась на него
– это была Антра! Подмышкой у неё был костыль.
А нога? ну да, как же, нога в гипсе. И он подставил лицо под
град её поцелуев.


                544