Бомочка и Хаим

               
Некоторое время назад я надумал написать рассказ о своем дедушке-Хаиме и даже начал писать, но в процессе выяснилось, что рассказ о дедушке не получается без упоминания об  его сыне – моем отце. Так уж и вышло, что буду рассказывать о них обоих сразу, так будет и живее, и полнее рассказ о семье Мих-х.
Странная и удивительная наша жизнь! В газете читаю статью об истоках мирового автомобилестроения: «128 лет тому назад». Пишут: «Первый автомобиль Карла Бенца представлял собой трехколесный двухместный экипаж весом 250 кГ с двигателем мощностью 0,9 л.с., скоростью – 16 км/час, но по тем временам это была весьма прогрессивная конструкция. Экипаж был торжественно назван Motorwagen.  Он продемонстрировал его бюргерам Мангейма и тем не понравилась новинка и даже вызвала раздражение. После некоторых  доработок и испытаний 29 января 1886 года  Motorwagen получил Германский Императорский патент. В память этого события 29 января отмечается, как День рождения автомобиля.» А  на днях,  19 января 2014 года, мы отмечали 132 года со дня рождения моего дедушки:  Хаима Абрамовича Мих-кого, 1882 года рождения.  То есть это эпохальное событие – создание автомобиля,  произошло совсем недавно, на памяти 2-3 поколений!  Даже я, еще совсем не старый человек, родившийся в 1949 году, прекрасно помню своего деда!  Да будет благословенна его память! За 20 лет до 1882 года было отменено крепостное право, т.е. мой дед еще жил вместе и общался с бывшими крепостными.  А в 1915 году изобретатель Александр Белл провел первый трансамериканский сеанс телефонной связи Нью-Йорк – Сан-Франциско. Т.е. всего 100 лет назад!  Недавно, более трех часов проговорил в скайпе  с приятелем - Ильей Тасманом, живущим в Канаде. Это расстояние 11 часовых поясов, 10 тыс км.! Как сказал мой папка - Бомочка: «Большое счастье дожить до такого прекрасного времени,  пользоваться техническими  благами цивилизации!». Все великие свершения, которыми мы пользуемся сегодня, ну пусть 80% – придуманы всего 100 – 150 лет назад. Но сегодня техника на таком уровне, мечтать о котором можно было только в фантастических романах самых  смелых и эрудированных фантастов минувшей эпохи.  Считаю, что мне повезло в жизни с техникой, точнее с радиотехникой, так как пришлось, работая регулировщиком радиоаппаратуры, а потом инженером на заводе с 1970 по 1989 гг., пройти весь путь радиотехники. От обычных радиоламп, типа 6Н1П, 6Ж5П и др., потом дроби, т.е. те же лампы, но в миниатюрном исполнении, потом печатные платы, транзисторы, от обычных до полевых в позолоченном корпусе, далее микросборки в очень приличном исполнении и уже после этого микросхемы и микропроцессоры.  Да и Бомочке пришлось плотно работать со всей историей радиотехники, да еще и воплощенной в сложнейшие радиолокационные устройства для  самолетов. И это все за очень короткий промежуток времени, хотя, казалось бы, на это должны уйти многие десятилетия, но вот же получилось – и это здорово! Человеческий гений творит чудеса, и все скорее, все более необычные и совершенные достижения внедряются в нашу жизнь! И мы уже принимаем, как должное чтение книг по карманному планшету, обмен фотографиями и переписка практически  мгновенно, фото и видео, езда по маршруту с подсказкой GPS через телефон, да еще и разными способами.  В ближайшее время телефон поможет нам рассчитываться за покупки, в транспорте, за коммунальные услуги и еще не знаю за что. Мой папка – Бомочка  рассказывал, что в 30-е годы, когда он был мальчишкой, жил в самом центре Ленинграда, недалеко от Театральной площади,  зимой, когда проезжала машина, что было редкостью, они крюками цеплялись за борта и с «ветерком»  катались прямо на ногах. То есть это было всего 80 лет назад! А уж радио в доме – не слыханная редкость и привилегия в те годы!
Дед- Хаим был средним из трех мальчиков в семье торговца мукой Абрама Мих-кого, была еще Соня – младшая в семье. Они проживали  в Белоруссии, в черте оседлости под Оршей, в небольшом местечке. Абрам считался человеком зажиточным и набожным, был, как сегодня говорят, в авторитете. Ничего не осталось от большой семьи: ни памяти, ни вещей, ни многих родственников….   Года за три до смерти отца я попросил его записать историю своей семьи, из того, что он помнил сам, из рассказов родителей.  Только это из памяти и осталось.
Так вот, Абрам Мих-ский в начале 20-го века передал свой бизнес среднему сыну Хаиму. Причины сегодня достоверно уже не выяснить, но, видимо, Абрам увидел в нем продолжателя семейного бизнеса, как в дисциплинированном, аккуратном и очень набожном человеке. Время, вернее безвременье, стерло память о моих прародителях, войны Гражданская и Отечественная пробили бреши в большой семье, разрушили связи, потеряны могилы.... Из того, что сообщил мне Бомочка, известно, что семья одного из братьев - погибла в начале 20-го века в погромах, другая уехала в Америку и там устроилась вполне успешно, а Хаим и его сестра Соня жили по-прежнему в Орше или где-то рядом, как и положено было евреям - в черте оседлости. Бизнес  Хаима по продаже муки процветал и все шло своим чередом: в 1908 году Хаим женился на Ханне Чернявской - очень красивой и стройной девушке из соседнего поселения и 1909 году у них появился первенец - Иосиф, в 1912 году  - дочь Бася и в 1923 году, уже после пришествия гегемона (как сказал персонаж Яншина), мой отец, которого назвали Абрам. Представляете, все вокруг строят светлое будущее, все друг другу братья, а тут вдруг Абрам! Но уж не знаю почему,  с детства, как самого маленького,  его ласкательно называли Бомочка, что закрепилось совершенно удивительным способом. Дело было в июле 1941 года, Абрам-Бомочка пошел записываться добровольцем, но его не взяли по молодости лет. Через некоторое время он пошел еще раз, подделав дату рождения с августа на май и его записали в школу радистов, что располагалась невдалеке от Смольного. При записи добровольцев документы практически не проверяли и записался отец в военном билете не Абрамом Хаимовичем, а Бомой Ефимовичем. По окончании войны, на основании военного билета,  получил паспорт на это же имя. Как говорила моя сестренка - Анечка, вместо благозвучного отчества Абрамовна, я стала Бомовной, а я, соответственно, Бомичем. Бомочка учился в школе радистов около года, блокада, война, служил в Ленинградском военном округе, потом 1-й Белорусский фронт, ну и далее всю войну до Берлина, Бомочка радист-стрелок  в танке. Его позывные были БЕМ – аббревиатура Бома Ефимович Мих-ский.  Он был известен в кругах радистов своим «почерком» и скоростью работы, был даже старшим радистом  у маршала Рокосовского. Отец рассказал, что как-то, в начале 1942 года, он пришел домой из учебки на выходные после дежурства, принес немножко еды из своего пайка родителям, лег спать. Очнулся в госпитале с тяжелой контузией, весь в порезах от оконного стекла. Оказывается, в стену с наружной стороны попал снаряд! Хорошо делали дома в конце 19 века- 85 см. толщина стен, что и спасло Бомочку, да еще, наверное, снаряд был на излете, но факт имеется: остался жив! По статистике, из мальчиков, родившихся в 1921, 22, 23, 24 годах, воевавших, оставшихся в живых было около 5-7%,  к счастью, среди них были  Иосиф, и Бомочка, прошедшие всю войну. Их родители истово молились за своих детей, благо есть такие молитвы и, видимо, они работают, судьба сохранила братьев, но Ханна –их мать, от переживаний, от голода в блокаду, от всех невзгод - умерла в 1946 году, едва дождавшись прихода с войны сыновей. Так, Хаим в 64 года стал вдовцом (мне, его внуку сейчас, в 2013 году 64 года) и прожил он еще 26 лет в семье Бомочки.
Как купец первой гильдии, Хаим Мих-ский, с семьей  пережил революцию,  мы уже не узнаем никогда, но в 1921 году Владимир Ленин понял, что совершил ошибку и решил ее исправить, внедрив НЭП - Новую Экономическую Политику. Конечно, как энергичный и деловой, Хаим взялся за старое, т.е. наладил торговлю мукой, а товар это стратегический.  А еще он поверил новой власти, как оказалось, совсем напрасно. К 1928 году НЭП стали сворачивать, а в 1929 году с ним было покончено, НЭПманов стали высылать в отдаленные районы и расстреливать (ишь, сволочи, хлебом они практически обеспечили страну, рубль стал конвертируемой валютой, резко снизилась безработица!).  Хаим с семьей убегают в Ленинград, куда за пару лет до этого уехал на учебу старший сын Иосиф. Поселяется семья на ул. Союза печатников, что перпендикулярна Лермонтовскому проспекту и совсем недалеко от синагоги, куда набожный  Хаим ходил всю оставшуюся жизнь, до 1972 года, т.е. 44 года! Он, как человек скромный и не любящий привлекать внимание, посещал малую синагогу, что в глубине, слева за Большой хоральной синагогой, которая считается одним из красивейших сооружений в Европе, украшением города. Все в жизни по спирали! Моему зятю в Израиле приходилось по работе контактировать с одним из министров и тот, коренной израильтянин, почему-то проникся к зятю, парнишке очень сдержанному и малообщительному. После того, как он женился на моей дочке, рожденной в Ленинграде, министр рассказал (владел он где-то десятком языков)  моему зятю, что его дед был первым раввином Санкт-Петербургской синагоги. Интересно, что мой дед и дед-раввин этого министра вполне могли быть знакомы и знали о планах друг друга, и могло бы так случится, что и мой дед бы рванул в Израиль, но в силу неизвестных причин, этого не сделал. Уже в 70-х годах дед-Хаим говорил мне, что пошел бы в Израиль пешком, если бы были силы, зрение и возможность. Я подшучивал над дедушкой, над его полным незнанием и непониманием, что мы живем в самой лучшей, счастливой и миролюбивой стране, а в Израиле капиталисты, которые обижают и нападают на арабов. Так я был воспитан, считал всю ту гнусную и страшную ложь, что вещалась в газетах, по радио и ТВ - чистой правдой! Это я еще не рассказал вам, друзья, что про НЭПмановское прошлое деда органы все же прознали и его и его семью перевели в лишенцы. Вы не знаете, что это такое? Так вот, это означало, что ни самого лишенца, ни членов его семьи на государственную работу не берут (а на 90% была только гос. работа), лишение избирательных прав, лишение права на обучение в  высших учебных заведениях и еще что-то, что сегодня кажется глупым и ненужным. А в те, довоенные годы, все было довольно плохо и сложно, семья жила не то, чтобы скромно, а просто в глубокой нищете. Как рассказывал Бомочка, в 30-е годы Хаим работал в ларьке, что стоял  на углу ул. Огородникова и Старопетерговского проспекта, торговал сигаретами и всякой ерундой. Видимо, доходы были не очень, так как, по рассказам отца, Хаим кушал один раз в день кастрюльку пшенной каши без масла, что приносили ему в ларек  жена – Ханна или кто-то из детей. К началу войны Хаим достиг пенсионного возраста и демобилизации он не подлежал, да и зрение у него было минус 12, он носил очки-линзы очень сильные. Так вот в блокаду, которую он с женой провели от начала до конца в Ленинграде, он и Ханна считались иждивенцами, а это минимальный паек и голод в семье поселился надолго. Бася, их дочь, с двумя детьми, работала медсестрой и в 1943 году была эвакуирована на Большую Землю. Как Хаим и Ханна выжили, переболев цингой, потеряв все зубы, не имея никакой поддержки!  Перед войной семья Хаима переезжает в другую квартиру, естественно коммунальную, на набережной реки Фонтанки, дом 103 и занимает роскошную комнату на третьем этаже, метров 45 с видом на реку. По расположению комнаты, этажу, шикарному дубовому паркету и камину, наличию у нее выхода на балкон, предположу, что это были апартаменты хозяина этого дома. Уж как смог уже немолодой, ну совсем небогатый дед отхватить такие супер апартаменты - не знаю! Может и удалось ему чего-то заработать в годы НЭПа и он сохранил  эти сбережения? Подозреваю, что многовековая способность евреев находить выход из безвыходной ситуации и здесь сыграла свою положительную роль и Хаим нашел решение жилищного вопроса для себя и своих детей.  В последующее годы, что Хаим жил в нашей семье, он пенсии не получал и только, как очень пожилому и бедному, ему полагалось от Собеса 30 рублей раз в год. Перед войной в конце 30-х Бомочка поступает учиться в Художественное училище им. Мухиной, тогда это было среднее учебное заведение, на специальность «Скульптура». Эта та самая знаменитая «Муха», которая выпускала дизайнеров, где сегодня  располагается  Санкт-Петербургская государственная художественно-промышленная академия им. (знаменитого барона, еврея, но совсем не немца!) А.Л. Штиглица. Там в Мухе он знакомится со своей будущей женой Ниночкой Ковалерчик, но до женитьбы были еще война, блокада, Победа. Война их застала во время выпускного ночного гулянья по Ленинграду. Сказать, что к войне страна была не готова – ничего не сказать! Уже осенью,  8 сентября 1941года, во время первого массированного налёта на город, немецко-фашистской авиацией были подожжены Бадаевские склады, что на Киевской  улице. Говорят, что там хранилось чуть ли не 40% продуктовых запасов города. Пожар продолжался свыше 50 ч. Сгорело 41 строение и в них 3000 тонн муки и около 2500 т сахара. Мама рассказывала, как она и еще многие, ходили туда, собирали мерзлую сладкую землю и горелую муку с землей, это ели и считали за большую удачу. Про страшное блокадное время мои  родители не любили рассказывать и только после 80-х годов мы с сестрой Анечкой узнали о тех трудностях и лишениях, что пережили наши бабушка и дедушка, наши родители. В начале 42 года, Ниночка со своей старшей сестрой Фрумой, слегли от страшного голода. Они забрались в кровать и решили больше не вставать: все, что можно было продать или обменять на еду – было продано и поменяно, ноги от голода  опухли и не ходили. Девушки просто ждали смерти, это в свои 18 и 20 лет! И Б-г совершил чудо и послал умиравшим девушкам их дядю с  фронта, который не застав свою семью, она эвакуировалась, – навестил семью брата. Он оставил им какие-то продукты, истопил печку и ушел на фронт. И моя мама, и тетя остались живы. И я через 7 лет появился, а ведь  могло бы быть иначе… В 2010 году в хостел, что на улице Разиель, в Тель-Авиве, Яффо, где живет моя мама, приходили волонтеры из Голландии. Они собирали свидетельства переживших войну, блокаду Ленинграда, концлагеря. Блокадницей в хостеле была только моя мамочка – Ниночка. Волонтеры приходили несколько раз и записывали ее рассказ о пережитом. Через  месяцев  8  они пришли к маме и торжественно  подарили книгу, шикарно оформленную, где есть глава ее воспоминаний о блокаде. Представляете, какая-то крошечная Голландия, им до этого и дела то нет, ведь в войну там было спокойно, но им надо сохранить память о том непростом времени! Не могу не рассказать об одном эпизоде, который случился в 2004 году  по посещению синагоги, когда пришел заказать молитву в память об ушедшем  отце. Я зашел в малую синагогу, где почти 50 лет отмолился мой дед-Хаим. Папа показывал мне место, где он сидел все годы, у кафедры кантора (который поет молитвы), и обратился к пожилому еврею при входе за столом, может Ребе или просто служке, с вопросом по поводу заказать заупокойную молитву. Он сказал, что его зовут Зуся и он готов все решить, как и положено по традиции. Я назвал имя и фамилию отца и вдруг реб-Зуся спрашивает: «А Хаим Мих-ский не ваш родственник?» Конечно, говорю, это мой дедушка. И старенький Зуся (он года 35-го) рассказал мне историю. Дело было в конце зимы 1941-42 года, голод был жуткий, народ к войне был не готов и умирал без счета. Хаим, после молитвы в синагоге, пошел навестить семью своего приятеля, который был на фронте в армии и жил недалеко от синагоги. Он пришел к ним, дома были сам  Зуся,  его младший братишка, т.е. дети 6 и 4-х лет и их мать. Она открывает двери и в этот же момент  падает в голодный обморок.  Обычно, это приводило к гибели всей семьи, т.к. малые дети оставались без присмотра и умирали очень быстро. Тут наш старенький Хаим, а ему тогда было всего 60 лет, растопил печь, вскипятил воду, согрел руки бедной женщине (это очень правильный способ вывести из обморока), напоил кипятком  Зусину  мать, сварил похлебку из чего-то, вытащенного из карманов, и ушел. И все это Зуся помнил всю жизнь, т.е. больше 70-ти лет и вот он смог рассказать эту историю мне, внуку Хаима, да будет благословенна его память! Сказать, что я поразился – ничего не сказать, ведь я хорошо помню своего деда: старенького, слепого и глухого, совсем беспомощного. Правда, при этом он умудрялся еще ездить в синагогу на двух автобусах. А тут он сработал просто как молодец, как надо! Была гордость за моего деда, и огорчение, что я ничего не знал о нем толком, он никогда не рассказывал о трудностях жизни. В те годы не делали операций по лечению катаракты, замене хрусталика, а деду бы это здорово помогло: ведь он был практически слепой, не различал свет и тень в двух метрах. Моя мама-Ниночка делала эту операцию по замене хрусталика в израильской клинике пару лет назад, амбулаторно, зрение восстановилось на 95%. А Хаим очень страдал из-за своей слепоты: он не мог читать свои молитвы и приходилось напрягать память и все их помнить.  Вы знаете, сколько молитв у евреев? Так вот он все помнил! Может это и помогло ему, дожив до 90 лет, иметь ясное мышление и отменную память. В начале 60-х, когда мы въехали в новую квартиру в Дачном (43 кв.м., 4 комнаты!), мы записались на очередь на холодильник, отмечаться надо было раз в пол года. Мама просит Хаима через пол года, за день напомнить ей, что надо сходить туда-то, во столько-то, отметиться в очереди, номер такой-то. Все, больше напоминать, записывать не надо! У Хаима абсолютная память и за 2 дня до назначенного срока он маме вежливо напоминал: «Ниничка – так он ее называл, тебе надо отметиться в очереди». Хаим вообще очень любил свою невестку: она ведь не просто кормила его, следила за одеждой, но и помогала исполнять все нужные предписания, что еврею требовались на Песах, Пурим  по еде, по кашруту. И это в коммунальной квартире, потом в правда в отдельной, при весьма скромном достатке, практически отсутствии продуктов! Когда взрослые говорили о чем-то своем, папа с дедом переходили на идиш, который, как выяснилось, был просто немецкий язык, чуть искаженный. В Израиле знание идиша очень выручало родителей, так как большинство людей в их возрасте были из Европы и говорили на этом древнем языке.  В тот период, что мы жили в Дачном – были годы моей юности и старости Хаима. При поселении в новую квартиру меня с дедом разместили в 7-ми метровой комнате, сестренке– Анечке досталась 5-ти метровая, родителям спальня – 9 метров и для всех гостиная 16 кв.м.  Каждый день утром я видел, как дедушка вставал в 6 утра, одевал тфилин, талес и молился. Я понимал, что дедушка старенький, верит в Б-га, это пережиток старого времени. Как честный пионер, а потом комсомолец, я рассказывал дедушке о происхождении человека, о том, что Б-га нет и все это выдумки и обман народа. Дед внимательно слушал, улыбался, не спорил, но не верил ни единому моему слову! Как я страдал, когда ко мне приходили друзья: ведь дед ни на кого не обращал внимания, даже не видя, но чувствуя присутствие посторонних, продолжал молиться в пол-голоса, находясь со мной в одной комнате. Я очень стеснялся вопросов друзей, мол, что это дедушка бормочет? Приходилось прогонять его на кухню, объясняя, что дедушка очень старенький, что-то не понятное говорит. Только самые близкие друзья знали, что дед просто глубоко верующий еврей и молится  Б-гу, как приходит время молитвы.  Не могу не рассказать о том, что живя в Дачном, дед умудрялся от  туда  ездить  в синагогу на молитву. Папка его ругал, объяснял, что автобусы переполнены, что люди спешат на работу, что молитва подождет…. Ничего не помогало! Дед упорно ездил на утреннюю и вечернюю молитву, на двух автобусах по часу-полтора в одну сторону, тихонько считая остановки. Это в Израиле я увидел, как строят дома: сначала инфраструктура и  инженерия, дороги и скверы, потом огораживают котлован и все очень чистенько и аккуратно, колеса машин на выезде со стройки моют. В Ленинграде была другая методика: роют котлован, фундамент, стены, дом, а уже потом инженерия, дороги, скверы. Так вот подойти к нашему  дому в Дачном можно было только через стройку, по кое-как брошенным доскам, что даже для меня было непросто и ботинки всегда были в глине, а уж слепой дед, с палочкой… Он ведь был почти слепой и все определял на ощупь: посуду, одежду, стенки квартиры. Однажды осенью, вечером к нам приехал папин племянник – Семен, человек веселый и словоохотливый, и говорит папке, что мол, когда шел мимо котлована, было уже темно, но ему показалось, что там кто-то, похоже Хаим, просил помощи. Бомочка побежал и через 20 минут притащил деда, который оступился и упал в котлован! Он был весь в грязи и глине, мокрый и жалкий, но целый! Папа поставил его одетым в ванну и душем с горячей водой долго отмывал, жутко ругая его путешествия в синагогу. Одежду и пальто повесили сушить в ванной, а утром дед собрался в синагогу  и спрашивает маму: «Ниничка, зачем Боминька одел мое пальто?». Конечно, мы все смеялись до слез, но, с другой стороны, фанатизм Хаима был достоин уважения. В последующем дед просил людей проводить его от автобуса до дома и ему обычно не отказывали. Все родственники считали деда богатым, что, к сожалению, не соответствовало действительности, а  ясность появилась уже  после смерти деда. Мы с папой, после смерти деда, перебрали все его вещи, папа оставил себе пару книг с пометками своей мамы - Ханны. Сегодня я понимаю ценность  дедова наследия. Это были предметы культа: штук 5 шерстяных и шелковых талесов, книги  томов 50 - 60, издания начала и середины 19 века, два экземпляра Большой еврейской энциклопедии по 16 томов на русском языке, издания конца 19 и начала 20-го века, два или три больших пергаментных свитка торы и 4-5 штук средних и малых свитков торы 17-19 веков. Некоторые экземпляры были очень древние, с изъянами, с отполированными от употребления ручками из красного дерева, инкрустированные серебром и перламутром. Несколько Ханукий и просто Минор из меди, кованные, наверное,  еще от дедова отца, а может и деда.  Это и было состояние Хаима, но в 1972 это никакой ценности не представляло и кроме пары книг - все остальное мы отвезли в синагогу. Наверное, сегодня все перечисленное – значительная ценность, не каждая, даже состоятельная семья, может позволить себе купить свиток торы, тем более, намоленного столетиями, я даже не представляю стоимость  пергаментного большого свитка Торы сегодня …  Знаю, что дедушка потихоньку что-то покупал и продавал из религиозной утвари, а тот небольшой навар, что получался – отдавал Ниничке, на прожитие, обычно это было 30 рублей в месяц, но не каждый месяц получалось. Жили мы очень скромно, даже бедно, мамины родители жили на ул. Бронницкой, так что особо не поездишь, да они и помогать не спешили. Приходилось маме одной содержать дом, т.е. семью в пять человек  в комнате 15 кв.м. в коммунальной квартире на девять  съемщиков, 28 человек, с печным отоплением, без горячей воды, без холодильника и проч. предметов современной цивилизации.  И это при хронической нехватке денег и продуктов. Бомочка с 1948 года  работал на заводе, что у Московских ворот, особых заработков не было, но уже через 10 лет он считался хорошим специалистом и зарабатывал достойно.  Учитывая его моральные качества – ему в 1958 году поручили распределение земельных участков, выделенных Заводу для строительства жилья.  Было такое веяние: мол, пусть люди сами строят жилье, но только те, кто стоит на очереди, а для нашей семьи все так и подошло: пять человек в комнате 15 кв.м.  И мы получили участок в семь соток, в Горелове, тогда это был глубокий пригород,  а сегодня Красносельский район городской черты и 40 мин. на автомашине от Петроградской.  Как строили дом, добывали материалы, как не было денег – это не в этот раз,  но все накладные, документы, чеки на материалы Хаим собирал исправно, что очень помогло родителям при судебных разбирательствах. В 1967 году, во время нападения пяти арабских стран на Израиль (это мы сегодня знаем, кто на кого напал и кто кому помогал), из за израильской победы, пардон, агрессии, прошла установка уволить всех евреев с военных заводов. Под разборку попадает Бомочка, который уже почти 20 лет на заводе и кроме него - другой жизни не представляет. Начальник эксплуатационно – ремонтного отдела – ЭРО, зная его, как супер-специалиста, берет к себе и Бомочка ездит в командировки, чинит РЛС на аэродромах. Работа тяжелая, ответственная и бездомная: семью он видел раз в два месяца. И так почти семь лет. Когда дом в Горелово был построен, как-то летом, я захожу в дом и слышу, кто-то стучит, смотрю и вижу, как дед что-то прибивает к косяку двери. Я накричал на него, отобрал молоток, он испугался, не смог объяснить зачем это надо… Потом, через годы, я понял, что дед все делал правильно и мезуза, а это была именно она, должна быть на «косяках твоих» и я сам прибил мезузу (это коробочка с кусочком пергамента с молитвой на иврите благословение дому) на косяк входной двери, где она находится и поныне. Никогда не забуду, как в 1971 году привел в дом мою будущую жену познакомить с дедушкой! Я подвел её к деду и сказал, что вот, мол, дедушка, это моя жена, зовут Таня. И мой слепой дед, который не очень жаловал не евреев, все понял, но, как у всех слепых, имел обостренные другие чувства, «раскусил» Таню сразу,  пожал ей руку и пожелал счастья, что можно было считать за благословление. Моя мама-Ниночка, уже здесь, в Израиле, зная, как и чем живет моя семья, сказала, что твоя Таня – это большая редкость и удача в жизни! «Если бы все евреи были, как твоя Таня – в Израиле наступил бы коммунизм!» - сказала моя мать. А папка ещё раньше понял свою невестку и у них была нежная и уважительная симпатия. Хотя, если честно, то мой выбор, первые годы семейной жизни родителям не нравился: им очень хотелось, чтобы моя жена была еврейкой! Но, как выяснилось, это совсем не главное, а главное – это сам человек, его отношение к семье, что выяснилось в неудачном замужестве сестренки- Анечки, хоть и евреем был ее муж. Каждый раз 8 мая, в день смерти Хаима, я езжу на кладбище "Жертв 9-го января", на еврейский участок, где похоронен дедушка-Хаим. Я прошу у него прощения за все глупости, которые делал по отношению к нему. Думаю, он простил меня, ведь я единственный, кто ездит на его  могилу много десятилетий, читает Кадиш, поминальную молитву Изкор. Рассказываю ему про нашу семью, про внуков, правнуков и пра-праправнуков. Прошу у него поддержки и помощи семье. Да будет благословенна ваша  память, дорогой мой дедушка-Хаим, мой любимый папочка - Бомочка!
2013-2015 год.

  Чудо в Питере/ Synagog in st.petersburg: