Пока не могу

Иванов провёл рукой по своим вельветовым с бархатным отливом мягким брюкам цвета спелой оливы. Цвет густел в складках. Олива там была не такой зрелой, видно. Он сидел на кухне. Ножка на ножке. Коленка шишкой возвышалась как гора Эверест. Сигаретка тлела красным тусклым огоньком. Кофе остывало в бокале из прозрачного английского фарфора с надписью "новембер" и невиданными малиновыми цветами с вырезанными зигзагами каплями лепестков. Шёлковая рубашка, тоже цвета бледной оливы с огурцами холодила кожу. Он сегодня весь был оливковый, стильный. Бархатные тапки с вензелями на ногах. Вытянул из тапка одну ногу. Большой палец ноги неправильной формы. Как миниатюрная ручка переключения скоростей с тёмными волосками. Дал же бог такие ноги!

Сегодня у него осталась ночевать она. Она ещё спит. Волосы раскинулись по шёлку подушки. Шторы из коричневого бархата задвинуты и в комнате полумрак. Хотя на улице совсем светло. Утро. День обещает быть замечательным. Солнце ещё не совсем встало. Так, золотит нижнюю часть неба. Всё ещё впереди. Яркие брызги лучей, небо из бледности выцветшего ситчика переходящее в глубокую насыщенную синеву.

Придётся ей сейчас сказать, что он не готов к семейной жизни. Он привык жить один. Со своими книгами с бронзовыми переплётами и лаковым блеском старинных картин в золочёных рамах. С бархатным коричневым халатом, горячим кофем по утрам и одиночеством. Вязкой тишиной и таинственным сумраком по углам комнаты. Она сейчас проснётся, и он ей всё скажет. Нет, не могу. Не могу, не могу. Пусть ещё это продлится немножко. Это тянущаяся медленно неопределённость. Ничего не буду говорить. Откину одеяло и буду любоваться на тонкую талию, узкие бёдра, хрупкие ручки. И сжимать до хруста эту нежную красоту, это совершенство. Пока не могу.