Пароль

               

     Отдельные злопыхатели,  знающие об этой истории понаслышке от третьих или даже четвёртых лиц, смеют приплетать к ней совершенно ненужные подробности, а заодно и утверждать, что  не только фамилия главного героя явилась её причиной, но также и некоторые другие сопутствующие ей обстоятельства. Я, как  очевидец событий, изложу всё так, как оно было на самом деле, то есть - абсолютно правдиво.
     Фамилия моего героя была по - военному короткой и чёткой. На слух она воспринималась как далёкий пистолетный выстрел в летней ночи, как треск ветки в сыром осеннем лесу -  Щур.
     Просто  и ясно – Щур.

     Само это слово имеет в разных языках разные значения. Птица семейства вьюрковых, далёкий предок, домовой  в русском, крыса  в украинском полонизированном, кузнечик в чешском. А Василию  Ивановичу такая фамилия досталась от предков его. Ну, что же, бывает.

     Родом Василий Иванович был из Белоруссии, из- под Минска, училище военное закончил на Украине, служил в России и в описываемые времена в составе своего полка находился в районе станицы Ассиновской , что находится в Чечне, совсем недалеко от границы с Ингушетией.

     К своим тридцати пяти годам Василий Иванович, кроме военного училища закончил военную же академию, имел звание подполковника и должность заместитель командира полка. 
     Росту он  высокого, что – то около метра девяноста сантиметров,  худой, осанистый, по – мальчишечьи стройный и гибкий. У него были густые каштановые волосы, прямой нос, высокий лоб, умные голубые глаза, выразительно очерченные губы и упрямо – волевой подбородок. Не офицер – загляденье.

     Ещё с училища стал ходить Василий в  усах, а в командировках на войну всегда отпускал густую бороду, которая,  как ему казалось,  придавала ещё больше мужественности его лицу. Цвет бороды разительно отличался от цвета его усов. Усы у Василия были каштановые, как и волосы на голове, даже с некоторой  рыжинкой,  наверное,  от того, что Василий Иванович много курил,  а борода была чёрная и блестящая как качественный антрацит.  Борода делала его похожим на цыгана интеллигента.
     Говорил Василий Иванович с заметным белорусским акцентом, сглаживая звонкие согласные в словах, размывая шипящие и скрадывая окончания.

     В это же время в самой станице Ассиновской размещался воронежский милицейский полк. Командиром полка был сокурсник  Василия Ивановича по училищу Венька Артюхов, четыре года они учились в одном взводе и даже  их кровати в курсантской казарме стояли рядом.

     Вениамин, после окончания училища, немного послужил в войсках, а  в девяностые уволился из армии и перешёл работать в милицию. Он был на хорошем счету, здоровье имел отменное и кривая его карьерной лестницы быстро пошла в гору. Через пару лет он стал командиром ОМОНа, а затем и командиром милицейского полка.

    В Чечне Василий и Вениамин встретились случайно. Сразу после прибытия в район (в декабре прошлого года) Вениамин  со своим начальником штаба выехал на северо – восточную окраину Ассиновской, в расположение военных, своих соседей, для организации взаимодействия с войсками при выполнении служебно – боевых задач. И тут, в штабной палатке полка, к обоюдной радости, они и встретились.

    Ах, как же чертовски приятно после стольких лет встретить сокурсника! Сколько общих тем, сколько воспоминаний о годах,  проведённых в училище. Можно вернуться мысленно в те беззаботные курсантские годы, вспомнить те времена, когда они постигали суровую военную науку, когда вместе дрожали перед сессиями, вместе задыхались на марш – бросках, вместе бегали в самоволки и лазили через окна в общагу, где жили студентки мединститута. Можно делиться с другом своими успехами в службе, узнать о том, как идут дела у разбросанных армейской судьбиной  по всей территории бывшего СССР сокурсниках и рассказать о личном, о семье, о детях… Да мало ли тем для бесед за дружеским столом у бывших некогда мальчишками, а теперь послуживших и заматеревших на всяческих конфликтах взрослых мужчин.

     Встречались они часто, так часто, как позволяла обстановка и служба. Принимающей стороной всегда был Вениамин. Его полк размещался в здании школы, и он, как командир, занимал целый класс, а Василий жил в палатке, где кроме него располагались ещё трое офицеров  и где невозможно было уединиться для задушевной беседы за бутылочкой водки и поговорить на темы интересные только им двоим. К тому же и доступ на территорию военного лагеря был несколько затруднён. Все прибывающие должны были представляться оперативному дежурному, чтобы объяснить цель своего визита, а при выходе, всех без исключения, проверял наряд по КПП, где несли службу солдатики из комендатуры, которые подчинялись только начальнику штаба группировки. Подвыпившего офицера, не взирая на чины и звания, могли задержать и держать до вытрезвления в неотапливаемой палатке с соответствующим докладом по команде. Поэтому, чтобы не создавать себе дополнительных трудностей встречались на территории Вениамина. Уже чрез неделю после первой встречи,  весь личный состав милицейского полка знал Василия Ивановича в лицо. Его пропускали на огороженную территорию школы и в здание без проволочек и необходимых формальностей, в статусе друга командира. Это немалого стоит.

    В тот февральский вечер Василий шёл к своему другу в крайний раз. Военные избегают слова «последний»,  что поделаешь, военные тоже люди и на войне, где чувство опасности крайне обострено, поневоле становятся суеверными. Так вот, Василий шёл к другу в крайний раз. Завтра утром  милицейский полк должен был убыть к месту постоянной дислокации в  славный город Воронеж, а вместе со своим полком убывал и Вениамин.            
 Отвальная была назначена на сегодняшний вечер.
     Идти было недалече, километра может полтора, от силы два. Василий Иванович вышел засветло, договорившись заранее со своим командиром, что на вечернем совещании он будет отсутствовать.

     Командира тоже приглашали на мероприятие, но он отказался, сказав на прощание Василию Ивановичу:» Ты там… это, извинись за меня, скажи, что приболел. Сам понимаешь, кому - то нужно быть у руля и трезвым. Пожелай мужикам счастливой дороги, и ещё скажи, что я хочу,  чтобы встречались мы почаще, но желательно не в такой обстановке, не на войне, а как нормальные люди  дома или в ресторане хорошем».

 Потому и шёл Василий Иванович к другу своему один, по раскисшей от дождей, моросящих вторую неделю подряд,  дороге. Ладно бы дожди как дожди, а то так, морось смешанная с колючими крупинками снега.

  Вечерело, но было ещё довольно светло.  Разбитая колёсами и гусеницами полевая дорога не казалась ему тяжёлой,  тем паче, что миновав КПП войсковой группировки, он метров через пятьсот,  вышел на асфальт, а если точнее на остатки асфальтового шоссе ведущего в Ассиновскую,  и ещё минут через десять уже подходил к окраине станицы.

    Дежурившие на въезде в станицу милиционеры, узнав его, заблаговременно подняли сделанный из подручной трубы выкрашенной в красно – жёлтые полосы шлагбаум с противовесом из куска рельса .
- Здравия желаем, товарищ подполковник, - приветствовали они Василия Ивановича, - Попрощаться идётё?
- Да, мужики, к вам в гости. Артюхов на месте?
- А куда он денется. Сегодня целый день в штабе, хозяйство передаёт, а теперь уж наверное, все за столом сидят. Нас вот скоро поменяют сменщики наши,  и мы тоже подтянемся.
-Ну, тогда счастливо вам отдежурить, - пожелал милиционерам Василий Иванович и прибавил шаг.

    В здании школы  было суетно. Вновь прибывшие, потеснив воронежцев разносили по классам и другим помещениям баулы с вещами, ящики с боеприпасами, мешки и коробки с продуктами, матрасы и прочее барахло, которое привезли с собой из далёкой от этих мест Тувы.
Прибывшего гостя сразу провели в актовый зал школы, где на сцене был накрыт длинный стол, за которым сидели бойцы и командиры из старого и вновь прибывшего полков.

   Шла повальная пьянка обычная в такой ситуации.  Пили за знакомство, за отъезд и за приезд, вспоминали происшествия,  случившиеся за время командировки. Воронежцы на правах пока ещё хозяев, и старожилов, повоевавшие и многое уже повидавшие, а потому с видимым, хотя и мнимым, превосходством желали  здравия и спокойной службы  вновь прибывшим. Их тувинские сменщики, многие из которых плохо понимали русский язык,  в виду отдалённости мест их обитании от центральных районов матушки России  в ответ на произносимые в их честь пожелания и здравицы больше молчали и только согласно кивали головами.   
Не разрешалось пить только тем, кто должен был заступить на свою первую в этой командировке смену на посты, поэтому за столом их не было. Они пили втихую, прячась от начальства в туалетах и свободных учебных классах.

    Василий и Вениамин посидели для приличия в общей компании некоторое время, а затем пошли в знакомый уже класс, прихватив с собой водку, бутерброды и полную тарелку жареной с луком ароматной баранины.

     Сидели долго. Часа три, а может и все четыре.  Из актового зала, где проходило основное застолье,  уже неслось нестройное хоровое пение,  перемежавшееся с громкими возгласами, которые впрочем,  не мешали нашим друзьям.  Напоследок они переговорили обо всём о чём не успели переговорить за три предыдущих месяца. Обменивались адресами и  телефонами, строили планы на ближайший летний отпуск, который собирались провести  вместе с семьями на Чёрном море.

  Пили водку.  Пили много, закусывая  пахучей бараниной. Вениамин расслаблялся с радости, что завтра,  наконец – то покинет не слишком гостеприимные края,  Василий пил с ним заодно. С одной стороны он был рад за товарища, а с другой ему было немного грустно от того, что Венька уезжает, а он остаётся здесь ещё минимум на месяц, это при условии, что его заменят во время.

    Часам к двенадцати ночи они оба прилично накачались. Пришло время прощаться. Они долго похлопывали друг друга по плечам и крепко жали друг другу руки.
   Вениамин подарил на память товарищу мохнатую баранью шапку из чёрной овчины, которую Василий тут же одел и стал похож на басмача из советского вестерна  про белое солнце пустыни. Василию Ивановичу нечего было оставить на память другу, поэтому он, не долго думая,  нахлобучил Вениамину на голову свою видавшую виды форменную шапку.
-Держи! От меня!
   От предложения Вениамина доехать до расположения полка на уазике, который урча мотором,  уже поджидал его во дворе школы, Василий решительно отказался,
- Пешочком пройдусь. Тут не далеко. Заодно и проветрюсь.   
- Как знаешь, - не очень внятно пробурчал Вениамин, провожая его до самых ворот.

    Улицы старинной казачьей станицы были темны. Василий медленно брёл в потёмках,  по разбитой вдрызг асфальтовой дороге в расположение полка. Он подсвечивал себе под ноги фонариком, аккуратно обходя здоровенные тёмные лужи, покрытые пупырышками от падающих дождевых капель. В лужах плавали тонкие льдинки,  и  зыбко отражалась мутная луна. Капли дождя подгоняемые порывами февральского ветра попадали  на лицо. Василий поднял воротник ватной куртки и поглубже натянул мохнатую шапку.
 
  Несмотря на паршивую погоду на сердце у Василия было тепло после задушевно проведённого вечера и немного грустно от того что завтра Венька уедет.
- Ничего, - успокаивал он себя, - Ничего, летом как договорились,  махнём на моря семьями, будем вспоминать эти наши встречи, как воевали. А Венька совсем не изменился со времён училища, такой же простецкий, такой же добряк. Как хорошо, что мы с ним встретились. Здорово, что он оказался здесь в то же время, что и я…

-Стой! Три! – прервал его качающиеся мысли грозный оклик из темноты, назвавший первую цифру числового пароля.
Василий сразу сообразил, что пароля на сегодня он не знает, но его это обстоятельство ничуть не смутило, потому как за три месяца, что он  здесь все милиционеры уж знали его в лицо. Не замедляя шагов,  Василий громко крикнул в ответ, - Я Щур!

    Его ответ видимо не произвёл на часового должного впечатления.

- Стой! Три! – снова услышал он и, одновременно со словами грозно лязгнул затвор автомата досылающего патрон в патронник. 
    Василий,  по инерции сделав ещё несколько шагов в сторону поста,  перевёл тусклый луч своего фонаря себе на лицо и как мог громко и уже раздражённо крикнул не узнавшему его часовому,
- Я Щур!
История, как известно, не знает сослагательного наклонения, но честно говоря,  лучше бы он не освещал своё обличье.
   В неверном свете фонаря часовой с испугом увидел только заросшую чёрной бородищей физиономию в чёрной бараньей шапке.
 
- Какой на хрен ящур?!- завопил часовой  с нотками некоторой истеричности в голосе, присущей впрочем,  человеку который в первый раз в своей жизни встал на пост, да ещё ночью и к тому же на настоящеё войне. Это тебе не на дороге водителей обирать или пьяных трясти.  У страха, все это знают, глаза велики, - Какой ящер?! Сто...ой!

   В ту же секунду сырая и холодная ночь треснула от очереди, выпущенной из автомата. Раскололи, разорвали темноту на мгновения оранжево – красные вспышки, прерывисто осветили они бледное, скуластое лицо с раскосыми блестящими глазами, напряжённую фигуру стрелявшего с ногами,  раскорячено – упёртыми в асфальт.

   К звукам выстрелов Василий Иванович был,  конечно же,  привычен, но одно дело,  когда стреляют вообще, и совсем другое,  когда ты ясно осознаёшь, что стреляют в тебя, да ещё и с расстояния в десять метров.  Тогда  эти звуки воспринимаются несколько иначе.  Даже при полном отсутствии музыкального слуха,  в звуках выстрелов становятся отчётливо слышны нотки похоронного марша господина  Шопена,  и человек начинает  с особой остротой понимать, что эта музыка звучит в его честь.

    Что делает настоящий, не киношный военный, когда в его сторону начинают стрелять? Правильно, он ложится на землю, падает, укрывается, занимает позицию для ответной стрельбы. Это первое, что подсказывает ему выучка, опыт и инстинкт самосохранения. Всё остальное можно  будет сделать потом. Осмотреться, отползти, открыть ответный огонь или затаиться. Но первое – это уйти с линии огня противника, иначе никакое «потом» может не наступить. Иначе следующие выстрелы раздерут тебе грудь, раскроят череп и всё… Приехали – приплыли.

    Василий Иванович был кадровым военным, а не каким – то там «пиджаком», поэтому,  как только раздался малоприятный для него грохот выстрелов, он мигом отставил вперёд и немного вправо  правую ногу и,  вытянув вперёд согнутую в локте левую руку (школа, что тут скажешь), в одно мгновение полетел к земле.
 
    В момент опасности чувства и ощущения обостряются тысячекратно, а течение времени словно замедляется,  поэтому падая,  Василий успел заметить, что на левом ботинке стрелявшего развязан узел шнурка и шнурок мокрой змейкой извивается у подошвы. Ещё он успел заметить и  удивиться тому, что поверхность,  на которую он падает,  похожа на лист оцинкованного железа. Он успел даже подумать, что неоткуда здесь взяться листу оцинковки.
    Как бы то ни было,  Василий Иванович быстро приближался к спасительному асфальту.
    А вот тут я погорячился, как тогда погорячился Василий Иванович. Это ему только казалось, что на том месте, куда он ложится, должен быть асфальт.

Рука его не нашла твёрдой опоры, от этого на мгновение ухнуло сердце, затем, когда ему удалось таки коснуться твёрдой поверхности покрытой острой щебёнкой, а тело погрузилось в воду, сердце забилось быстро – быстро, как только могло, но зато мгновенно перехватило дыхание.

   Шлёп! Брызги воды  во все стороны. Вода в рукавах, под курткой, всё его тело обожгло – ужалило, по щекам сбегали струйки воды, вкус воды с привкусом бензина он ощущал и во рту. Лужа была глубока.  Настолько глубока,  что Василий Иванович,  лежащий на животе, погрузился в неё до самого подбородка и едва не хлебал воду.

    От неожиданности и мгновенно обжегшего холода Василий Иванович, то ли взвизгнул, то ли  охнул (он и сам не смог бы точно сказать, какой звук издал он тогда) и сделал попытку вскочить на ноги, но едва только его спина приподнялась, как новая автоматная очередь заставила его мгновенно забыть свои намерения. Он снова распластался в луже и где – то очень глубоко в душе сожалел, что лужа не настолько глубокая, чтобы можно было нырнуть и спрятать голову под водой.
     Вода между тем очень быстро пропитала одежду. Он ощущал,  как губкой втягивая в себя воду,  намокает и становится тяжёлой ватная куртка, как обжигает холодом ноги, пах, живот и грудь. Вода была холодной, дьявольски холодной, ледяной. Василий  не мог бы думать ни о чём, кроме как об обжигающей тело влаге, если бы не ствол автомата, направленный в его сторону и целящий, как ему казалось прямо в лоб.  Поэтому Василий о холоде на время как – то подзабыл. Ему остро захотелось жить.

    Фонарик его,  зажатый в кулаке,  погас  едва скрывшись под водой. В темноте раздавалось прерывистое дыхание Василия Ивановича.
Со стороны шлагбаума послышались крики и топот ног нескольких человек. Замелькали, подпрыгивая в темноте лучи карманных фонарей.

- Баир, Баир! Что случилось? Зачем стрелял? – слышались вопросы на разные  голоса.
   Несколько вооружённых автоматами милиционеров окружили товарища.
Бледный от страха Баир, прыгающими губами, нервно объяснял подбежавшим: «Смотрю, идёт. Я кричу бля, - Пароль! Он отвечает, - Ящур. Какой такой бля ящур? Болезнь ящур? Дракон бля ящер? »
Я снова кричу: «Пароль!» Он снова, - Ящур.
    Баир говорил сбивчиво. Он и стрелял – то не для острастки, а скорее от собственного страха, - Бородатый,  в шапке бараньей, страшный такой, как басмач.
- Где он? – задал вопрос Баиру кто – то, по видимому,  старший поста.
- Мерген, - отвечал часовой, - Посвети.Он он там, в луже лежит.
    Свет нескольких фонариков одновременно набросился на продолжавшего водные процедуры Василия Ивановича.
-Вот, что я говорил, - комментировал представшую глазам его товарищей  картину Баир.

    Он уже немного отошёл от испуга и был доволен собой. Глаза его  блестели. Ещё бы, не каждому так везёт, в первое же дежурство  боевика поймать! Медаль ему уже обеспечена, а может и орден.  Будет о чём в родном улусе рассказать. Чтобы показать, что ему совсем не было страшно,  он забрёл в лужу  и носком ботинка пнул Василия Ивановича в бок.
-Ты кто такой? Говори правду, - спросил Василия тот, кого назвали Мергеном.
-Да сколько раз повторять, я Щур, - пристукивая зубами,  невнятно ответил Василий.
    Баир осклабился, сверкнув в темноте зубами. Мол, что я говорил! Опять ящур.
- Да фамилия у меня такая - Щур. Я подполковник, - как мог убедительно, откидывая назад голову и вытягивая шею над водой, шипел Василий Иванович, пытаясь объяснить этим бестолочам кто он есть на самом деле. Он уже сообразил, что перед ним не милые друзья – воронежцы, а прибывшие им на замену милиционеры из Улан – Удэ, которые его совсем не знают.
  Для большей убедительности он стянул с головы шапку и,  преданно глядя в глаза  сержанту милиционеру, точно определив, что именно он старший в этой толпе сделал попытку встать на четвереньки.
- Лежать, сука, - заорал Мерген, и снова треснул воздух над головой.
Василий Иванович уже привычно распластался в луже.
- Не стреляйте, я свой, я подполковник, - снова повторил он,  и чуть было не сделал своей предыдущей ошибки, сказав, что он Щур, но вовремя опомнился.
Не будь у него бороды,  делавшей его похожим на кавказца и которую так любят носить представители чеченских боевиков, ему возможно и поверили бы, а так…
- Заткнись и лежи тихо, - зашипел в ответ Мерген, и для того чтобы его слова быстрее доходили до задержанного, двинул Василия прикладом автомата по голове. 
От обиды на себя (как он мог так обмишуриться) и на милиционеров (чурки узкоглазые, своих не признают) Василию хотелось завыть. Ему было больно и стыдно от того, что он лежит перед этими чурками в луже,  и они могут издеваться над ним.
   Из торчавшей  в нагрудном кармане куртки сержанта радиостанции,  раздалось шипение и чей - то голос, назвав позывной,  требовательно спросил, - Пятый, Пятый, что за стрельба с вашей стороны?
- Первый, отвечал Мерген, - на посту задержан неизвестный.
- Понял  Пятый. Через десять минут буду у Вас. Усильте наблюдение. Как понял?
- Понял. Ждём. Конец связи.
    Василий Иванович слушал разговор и с тоской думал, что если он пролежит в этой луже ещё десять минут, то воспаление лёгких ему будет обеспечено, а мечты его жены о втором ребёнке (жена так мечтала о дочке) будут похоронены в этой чёртовой луже.
    Милиционеры топтались возле Василия Ивановича в ожидании начальства.
- А почему пароль не знаешь? – хитро щурясь как будто хотел поймать Василия на вранье, спросил Мерген, - Без пароля почему ходиишь? Звёздочек на погонах почему нет?
    Сержант, как и его подчинённые, ещё не знал, что многие офицеры не носят знаков различия, опасаясь снайперов. В последнее время ходили слухи, что в Чечню приехали специалистки стрельбы по живым мишеням то ли из Прибалтики, то ли с Украины.
    Василий Иванович сразу и не нашёлся, что ответить, да и что он мог объяснить.
- Вставай, - вдруг милостиво разрешил сержант, - Только стой на месте и не шевелись, а то замёрзнешь совсем. Так как твоя фамилия говоришь…?
Позади Василия скрипнули тормоза подъехавшего уазика  из которого,  матерясь,  выскочил Венька и начальник  штаба улан – удинцев.

     После того случая, насколько я помню, Василий Иванович всегда, как только доводили пароль, жирно выводил цифру шариковой ручкой на тыльной стороне ладони. А если случалось попасть на какие – либо вечерние посиделки со спиртным, то он между тостами не забывал поглядывать на кисть руки и в случае нужды  поправлял написанное.