ЛоГГ. Роковая свадьба. 2. Призрак Яна Вэньли

Юлиан был счастлив – во всяком случае, так ему казалось. Ослепительный солнечный свет озарял день его торжества – всё же Аттенборо прав, в чём-то ему удалось перещеголять адмирала Яна, чья свадьба была более чем скромной. Интересно, как бы реагировал Ян на его месте, когда посажённым отцом невесты является сам Император? Наверняка пробормотал бы себе под нос что-то вроде: «Это жжжжж неспроста…» Однако, сейчас на женихе красуется его же парадный мундир, который Яну пришлось снять, помнится, на своей свадьбе тот страдал сильно в непривычном гражданском платье. Но разве не символично это всё сейчас – когда соглашения насчёт конституционализма и парламента вот-вот будут достигнуты, а иначе для чего все эти поблажки со стороны императора Райнхарда? Наверняка  оттого, что молодой правитель Галактики симпатизирует идеям демократии и республиканского строя, ведь он же говорил перед смертью, что не против, если Императрица сочтёт нужным…

Сожалеть о том, что странный основатель новой династии Лоэнграммов всё-таки не только не умер, но отчего-то день за днём чувствует себя всё лучше, Юлиан не смел – слишком сильной симпатией он, всё же, успел проникнуться к этому амбициозному завоевателю: слишком благороден был этот воин, изящно подарив его жизнь Катерозе. Вопрос о женитьбе после подарка Императора Юлиану даже не пришлось поднимать со своей своенравной возлюбленной, коль скоро она не отказалась от свадьбы при дворе действующего венценосца – а иначе, право, Юлиан не представлял, как бы он обратился к своей даме с предложением руки и сердца. Особенно после того, как выяснилось, что августейший фехтовальщик, трижды победивший его в открытом поединке, был ещё и полностью слепым – какое счастье, что об этом факте следует умалчивать! Иначе геройски погибший едва ли не у него на глазах капитан Шейнкопф, отец Катерозе, наверняка хохотал бы над своим новым начальником до упаду – просто так, не из желания поглумиться, но всё же видеть это было бы очень обидно. Да и Поплан бы долго разорялся насчёт бездарности доставшегося ему ученика, клял свою несчастную судьбу, позволившую ему дожить до такого позора, и визжал бы, не переставая на эту тему все три с лишним недели без остановки. Куда он пропал, интересно, заявив, что намерен стать пиратом? Ни следа, ни весточки – может, у него не очень хорошо пошли дела, раз даже такое событие, как свадьба любимой ученицы, не сподобило этого величайшего весельчака всех времён и народов посетить её? Можно было бы расспросить о нём Конева, но после их последней дурацкой стычки тот и слышать ничего не желает «об этом мерзком бабнике и скандалисте»…
Конев, кстати, обещал нынче поддержать команду жениха – хоть это радует. А то хотя и передали с половины невесты, что традиционных мучений с процедурой выкупа и задариваний подруг и тёщи не будет вообще, равно как похищений самой невесты и её туфельки, на душе как-то неспокойно. Хоть обычная суета и утомительна, но понятна и логична, всегда из команды невесты имеется утечка информации, что за каверзы запланированы там. А нынче – чего можно ждать от этих чопорных имперцев? – проще рехнуться, чем предположить что-то правдоподобное…

Зачем Катерозе постоянно консультируется с Оберштайном едва ли не по две трети суток всю неделю? Даже уже и думать неохота, эти постоянные звонки с Хайнессена, обмен новостями и указаниями… Юлиан не мог включаться в тему на таком бешеном темпе, и предпочёл утешиться уже тем, что его помощь при решении всякого рода вопросов почти не требуется. Поначалу он разок даже взревновал, когда после злосчастной аудиенции с дуэлью Император ни разу не пожелал пригласить его снова, как обещал – а ведь до того тот с удовольствием слушал все рассказы о Яне Вэньли. С другой стороны, помощь Катерозе трудно переоценить – ведь именно она подхватила инициативу в переговорах, которую венценосец так коварно вырвал у Юлиана из рук. И она права: устроив свадьбу именно таким образом, можно рассчитывать на поддержку населения родной планеты, жаль только, что снова в тени самовластного главы нового Рейха. Что ж, возможно, как раз после сегодняшней грядущей церемонии Император и намерен разговаривать всерьёз о введении конституционализма? – будучи во многом мальчишкой, он проверяет на серьёзность соперника ещё раз: не откажется ли республиканец жениться на даме сердца.

«Дурак я, что ли, если счастье само плывёт в руки? Хотя, конечно, адмирал Ян всё же сам сделал своей даме предложение, и успел с этим накануне лобовой схватки с Императором, той самой знаменитой дуэли в космосе под Вермиллионом… Но я же не знал заранее, что поединок на клинках состоится в природе – так что тут я ни при чём… Но вспоминать страшно. Так страшно, что сразу напиться хочется. Дурак же я был, постоянно отбирая бутылку с бренди у покойного Яна, сейчас бы самому глоточек не помешал. А то вон Аттенборо знай себе, насвистывает что-то грустное под нос и всё глядит на облака – что он там видит, а?...»

Юлиан поднял голову вверх, прикрыв чуток ресницами глаза от слепящих лучей, и отчётливо различил в окне белое платье невесты. Ага, она его видит – прекрасно, парадный республиканский мундир сидит на нём будто влитой, пусть порадуется, как он браво выглядит. Точно, рада – даже показывает кому-то через экран связи… Нужно улыбнуться шире, в таком случае. Исчезла из окна – ох уж эти дамские капризы, видимо, не хочет, чтоб он знал, что замечен. Ну да ничего, среди облаков вдруг померещилось лицо адмирала Яна, с обычным прищуром и усмешкой, вот только понять, что они означают, так и не получилось, и видение растаяло среди ясного неба между двумя крупными фронтами кучевых облаков, белых, как парадный мундир. Юлиан с грустью вздохнул и перестал смотреть на небо, опасаясь, что глаза не вовремя заслезятся или он снова что-то упустит из происходящего. Так и есть, упустил за ликованием от того, что республиканская форма замечена, кое-что новое – прямой проезд к дому давно вовсю перегородила целая стая хищных чёрных лимузинов повышенной комфортности. Нетрудно догадаться, чьё прибытие замаскировано их появлением… Однако уходящая за угол часть улицы была ещё свободна, и оттуда совсем не с чинным неспешием мчался ещё один, с тонированными стёклами и полностью распахнутым окном у водителя, чей огромный локоть весьма нахально выглядывал наружу, пусть и облачённый в офицерский мундир космофлота Империи…

Мгновенно приблизившись, лимузин столь же мгновенно припарковался, лихо вильнув при этом задом, и, хотя и слился с толпой собратьев, оказался ближе всех к стоящим на тротуаре жениху и его дружке. Водитель, рослый рыжий имперский капитан, молниеносно покинул своё место, дабы галантно помочь выбраться даме из авто, и затараторил при этом очень знакомым баритоном:

- И нисколько не опоздали, дорогая, даже ждать придётся! Так что вот, обещал я тебе, что ты своими глазами увидишь Императора, и так оно нынче и будет! Кроме того, - тут кавалер заметно понизил голос, впрочем, от этого хуже слышно его не стало, - учти тот факт, что жених на этой свадьбе танцевать не умеет, а в таких случаях по традиции это приходится делать тоже посажённому отцу, смекаешь, какая штука?

- О! – с мощнейшей гаммой эмоций произнесла ослепительная шатенка в стандартном длинном платье для торжеств, вытаращившись на ухажёра с восторгом и благодарностью. – А-а, ведь вдова Яна ещё не вышла замуж, да… Как же это они, не научили сына танцевать? В Рейхе это просто не поймут, ха-ха!

Аттенборо злобно поёжился и повернулся боком к зрелищу настолько, насколько это было вообще возможно, и с досадой закусил губу. Юлиан Минц просто остолбенел, не шевелясь. Имперский капитан весело пожал плечами в ответ, хитро прищурившись и сделав очень знакомый жест «умываю руки»…
 
- Ну, тогда, дорогой, - с радостным апломбом хозяйки положения, тоном, слишком напоминающим мадам Казельн, продолжала его дама, сиятельно улыбаясь и покачивая классической лодочкой из-под длинных бирюзовых оборок, - должна тебе сообщить кое-что. Двойня, папаша, думаю, мальчики…
 
- Йохо-хо!!! – этот развесёлый вой Юлиан и Дасти слышали слишком часто много лет, чтоб можно было ошибиться в его владельце, а тот тем временем, схватив свою даму в охапку, сделал несколько кругов на месте, затем поставил её на ноги и взялся церемониально перецеловывать ей пальцы, вальяжно рухнув на колени. – Только чур, родная, если это будут мальчики, пусть там не будет золотоволосых и голубоглазых, а то насмотришься сегодня на Императора, да такие и родятся! Твой брат и папа решат, что я сплоховал…

- Чтоб мне сквозь землю провалиться! – прошипел Аттенборо почти шёпотом. – Везде успел шельмец…

- Не решат, твоё происхождение всё извиняет, мы ж не знаем толком, как выглядела твоя родня, - со смехом отозвалась будущая мама. – Ах, оставь любезности до дома, а то мы привлечём лишнее внимание. Встань. Может, тебе стоит счесть нужным поприветствовать старых друзей? – добавила она так тихо, что слышал только тот, к кому она обращалась, но Дасти Аттенборо прочёл это по её губам.
 
- Слона-то я и не приметил, - фыркнул Поплан, поднимаясь с колен. – Инда залетела ворона в барские хоромы, понимаешь, - тихо процедил он сквозь зубы, затем, успешно сделав вид, что только сейчас заметил парочку в республиканских мундирах, беззаботно помахал им рукой. – Держите хвост пистолетом, парни, это вам не шахматы! Или Катерозе разрешила Вам эту экипировку, а? – добавил он с такой бесстыжей улыбкой, на которую никогда никто ещё не нашёлся, что ответить.

- Чёрт знает что! – рявкнул Дасти уже в голос, повернувшись лицом к нему. – Ну что значит «разрешила»? Нынче что, сезон диктата женатиков, что ли?

- Нынче сезон свадеб, открытый мной, если что, - с прежним несносным апломбом отпарировал Поплан, галантно подавая руку своей даме – та с грацией доминантной самки уцепилась за неё. – Кабы вы ко мне припёрлись вот так, я бы тоже не понял этого. Неужели надеть было нечего?

- Какого чёрта… - наконец обрел дар речи Юлиан, - какого черта Поплан – капитан флота…???

- Адмирала Валена, - с чопорным кивком закончил тот, перестав улыбаться. – Прости, Юлиан, но проигнорировать просьбу Катерозе я не мог. Это её свадьба, и тебе следовало у неё спросить, как быть.

- Но почему, почему? – скорбным тоном вопрошал Минц, горестно всплеснув руками. – Как же можно, Поплан, разве не Вы ненавидели Империю?!...

- Гольденбаумов, - тем же тоном ответил бывший республиканец, снова чопорно кивнув, - но не Лоэнграммов, как известно. Когда тебе самому стукнет за тридцать, ты поймёшь, что быть вечным лейтенантом неизвестно чего – очень скучно, и разве моя вина в том, что Союз не ценил кадровых военных и людей вообще, Юлиан? Ничего, кроме горя, идеи республики людям не принесли, а я, как известно, всегда считал, что множить нужно радость, а не скуку!

- Вы сказали, что станете пиратом! – почти со слезами выпалил Юлиан.

- А потом у меня появилась идея получше! – с прежним узнаваемым озорством парировал Поплан, ослепительно улыбнувшись. – Когда-то я тоже полагал, что смогу сделать счастливыми почти половину человечества, но понял, что мне зачтётся, даже если получится осчастливить одного человека, - он выразительно кивнул на свою зардевшуюся от гордости спутницу. – А если я даже этого не смогу, то всё остальное – бесполезная шелуха. Подумай над этими моими словами – они вполне годятся в качестве свадебного подарка, поверь.

- Вы издеваетесь, Поплан! Вы, преданный адмиралу Яну до последнего вздоха, вы сейчас…

- Вот именно! – спокойно оборвал тот бывшего начальника, выразительно подняв палец к небесам и многозначительно прищурившись, как всегда делал, пытаясь подчеркнуть важность своих слов. – Лично адмиралу Яну, а не абстрактным разговорам о светлом будущем. Но мёртв не только Ян, но ещё куча блестящих людей, верных ему – и что дальше? Ритуальное самоубийство, да, как у команды Бьюкока? Благодарю, не нужно, я всегда жизнь любил и любить буду. Чего и тебе очень советую, Юлиан. Подумай.

- Идём, дорогой, мальчик ещё молод и нервничает к тому же, - тихо проворковала дама. – У него ещё есть время повзрослеть самостоятельно, не трудись.

- Прошу прощения, ребята, - ехидно ухмыльнувшись, вежливо проговорил Поплан, - но я нынче ещё и подкаблучник, в мире всё меняется. Желаю счастья, а ты, Аттенборо – последний лоботряс, тоже женись – а то примут за чёрт-те что скоро, - и, величественно кивнув, словно заправский аристократ, он поспешил удалиться, как будто ничего не произошло.

- Он всегда был нахалом, - угрюмо процедил Дасти, помрачнев, как грозовая туча, - но именно сейчас его появление меня очень не обрадовало. И, похоже, дело вовсе не в нём, что и печально.

- Ладно, не стоит унывать, мало ли крыс в своё время сбежало с Изерлона, - миролюбиво пожал плечами Юлиан, пытаясь разрядить обстановку.

- Крысы – не идиоты сбегать просто так, - мрачно проговорил Аттенборо, глядя себе под ноги. – Да и он – не крыса, далеко, знаешь ли! – рявкнул он вдруг в лицо собеседнику. – Если помнишь, он свалил после того, как оказалось, что твой проект конституции полностью совпадает с тем, что предлагал Иов Трюнихт! Стало быть, вместо того мертвеца мы можем вырастить нового, возможно, ещё хуже! – и продолжил, уже не смущаясь тем, что тот отшатнулся от него, умоляюще задрав ладони вверх. – Паук застрелен, да здравствует паук, что ли? Или снова слово адмирала Яна священно лишь потому, что его произнес он, а не кто другой? Ян вовсе не политик, ты это знаешь лучше меня даже, сколько раз он давал помыкать собой кому попало. Тогда почему стоило смениться главе Рейха, как там всё стало отлично, а в Союзе после ухода Трюнихта с поста главы Совета началось самое дерьмо? Где доказательства, что республика лучше, а?

- Зачем ты говоришь мне это сейчас? – с укоризной сказал Юлиан, покачав головой.

- Интересно, а когда мне было что-то говорить тебе, одухотворённая пьянь? Кто за три недели не сделал ни единой попытки что-то шевельнуть или изменить? – сурово процедил Дасти, с вызовом подбоченясь. – Я – адмирал неизвестно чего уже, в подчинении у лейтенанта, пусть, но разве моя работа заниматься конституцией и убеждать Лоэнграмма в нужности её? Теперь я понял, что ты не внёс не единого отличия от трюнихтовской, потому она и неинтересна Лоэнграмму!

- Это не так, - поспешил его заверить Юлиан, говоря нарочито доверительно и спокойно. – Лоэнграмм просто был болен эти дни, да и свадьба его, как родового аристократа, разумеется, интересует и забавляет. Как только мы её проскочим, дело сдвинется с мёртвой точки.

- В самом деле? – глумливо скривился в ответ собеседник, явно демонстрируя, что не впечатлён ни единым словом. – Человек, выступающий в этом качестве на такой чужой свадьбе, вряд ли настолько болен, чтоб отказать себе в обсуждении интересующей его темы. И уж кто-кто, а этот представитель племени аристократов ничем не доказал ещё, что унаследовал привычки, приписываемые нашими идеологами этому классу – не то они нам всё врали про них, не то эти привычки на деле в другом состоят. Кроме того, ты, очевидно, полагаешь, что те, кто был рядом с тобой в безвыходном положении, должны всегда сидеть возле тебя, что бы ни случилось. Как думаешь, это утверждение логично, если учитывать, что люди хотят жить вообще-то, а не упиваться фантастическими идеалами?

- Дасти, что случилось? – обмер Юлиан, надеясь вызвать того на откровенность.

- Как что? Или ты ничего не понял до сих пор? Кому интересна будет твоя конституция, если она ничуть не вдохновляет такого правителя, как Лоэнграмм? Не ты ли как-то назвал его же самым демократичным кандидатом – если что, за него подадут голоса не только все его подданные, но и большинство народа на территории бывшего Союза? И что потом буду делать я – утирать тебе сопли, когда ты будешь жалобно уверять всех и каждого, что хороший и предлагаешь хорошие идеи? – Аттенборо говорил всё более спокойно и пренебрежительно, и это уже начинало пугать. – Хороша идея, как же – давайте грохнем прекрасного правителя ради того принципа, что он не соответствует неким нашим, ни разу успешно не доказанным принципам! Ян мёртв, Шейнкопф мёртв, Бьюкок мёртв, Машунго тоже, куча народа с ними – мертвы, каждый, кто придерживался этого мнения – мертвец, даже Трюнихт и Лебелло! Не странная ли закономерность, Юлиан, не настораживает ли? Хочешь, чтоб и Катерозе погибла, во имя твоих амбиций?

- Дасти, перестань! Ну сколько ж раз повторять, что такие, как Лоэнграмм, рождаются не каждый век!
 
- А отчего ж они рождаются-то только в Империи, а? – как ни в чём ни бывало пожал плечами адмирал бывшего Союза. – Должно быть, для того и рождаются, чтоб делать, что делают, логично? Или тоже вопрос – кто лез воевать, как бешеный, разве Рейх? Кроме того, команда у таких, как Лоэнграмм, отчего-то на зависть кому угодно, верно? Думаешь, с его смертью они бы тоже исчезли, что ли? Полагаю, как раз наоборот, пахали бы во славу его имени впятеро сильнее на благо державы – и что ты можешь этому противопоставить, кроме звонкой риторики? Ты даже женишься с подачи Лоэнграмма, это же факт!

- Адмирал Аттенборо, Вы что, затеяли бунт на корабле во время бури? – сурово начал Юлиан, сложив руки на груди. -  Или просто позавидовали Поплану, с которым всегда ругались, помнится?
 
- Бури я пока не наблюдаю, вижу вот у капитана приступ дури, - цинично усмехнулся в ответ собеседник. – А насчёт второго пункта – ответ утвердительный, кушайте его с кашей, мой пока командующий, ладно?

- Так, - начал было Юлиан, пытаясь безуспешно изобразить некий приступ гнева, но закончить ему не удалось вовсе – подошедший церемониймейстер жестом дал понять, что им пора проследовать за ним. – После выясним эти вопросы, - с горьким вздохом подытожил он, и оба двинулись навстречу судьбе.
 
Огромный зал феззанского нового дворца бракосочетаний был забит народом настолько, насколько это позволяла охрана, вытянувшаяся с лёгкую струнку с дальней лестницы – оттуда по традиции так или иначе должна была появиться невеста, будто спускаясь с некоего небесного полога, задрапированного пурпуром. Напротив, команде жениха предстояло идти по наклонному ровному полю, немного, но заметно уходящему вниз, к середине помещения, где стояло нечто вроде старинного аналоя. По обеим сторонам алебастровой лестницы, будто протянутой на небо, было черно от мундиров космофлота Империи, и даже всплески разноцветных плащей адмиралов никак не скрашивали это впечатление. Зато нижняя часть, по краям от широкой алой дорожки, пестрела самой разнообразной публикой, расфуфыренной кто во что горазд – от спортивных костюмов и древних сказочных персонажей до строгих классических денди и гризеток. «Карнавал на выезде, - обмер от неудовольствия Аттенборо. – Случайно ли это, а?» Зато Юлиан был искренне раз такой бодрой поддержке феззанцев – ведь, если бы журналисты и простые граждане предпочли соблюсти официальный дресс-код, это выглядело бы на редкость уныло, по его мнению. Однако ослепительные улыбки и приветственные помахивания ладонями, так радовавшие жениха, столь же сильно действовали на его друга, но заставляя его становиться всё более угрюмым – цену феззанскому добродушию тот отлично знал и не питал на этот счёт никаких иллюзий, и приклеенная улыбка становилась у него всё более натянутой.
 
Церемониймейстер прогрохотал у них за спиной имя жениха, а затем тихо сообщил им, что следует двигаться вперёд. Юлиан хоть и сиял от счастья, но двинулся не особо быстро, и Аттенборо был скорее даже рад тому, что может достаточно хорошо разглядеть то, что фактически надвигалось на них тёмной громадой, полной гигантской силы, но лишённой напрочь звериных и злобных эмоций. Раньше он видел их только в виде нужных точек, вспышек, линий и полей на экранах. Ничего хорошего их появление не означало, ведь тогда всё было предельно просто – стреляем по кораблям, и баста. Только дважды пришлось всерьёз поволноваться: когда в Изерлонском коридоре их всех, вместе с Яном, едва не протаранил имперский крейсер, которому не повезло на две секунды или меньше, да ещё под Вермиллионом, когда Ян вдруг отдал приказ не стрелять по флагману Императора, уже стоящему в прицеле.  Аттенборо помнил своё отчаяние, даже желание не подчиниться и назло всем самому приказать выстрелить, но пришлось и запомнить тихую реплику стрелка, вдруг вставшего со своего места: «А у меня на Хайнессене семья, если что…». Эх, Ян Вэньли, как же тебя сейчас не хватает, не в виде отца жениха, а как старого друга и собеседника… Вот они все, без своих кораблей, и как же некомфортно их всех видеть сейчас обычными людьми, по-разному относящимися к бытовому, вообще-то, событию, пусть и обязанному быть окрашенным в радостные тона. Скучают, забавляются, глядят иной раз с любопытством – симпатичные весёлые люди, просто одетые в форму, которую республиканцы привыкли ненавидеть, ведь иначе нельзя. Между тем, наверное, удобная штука – Катерозе, помнится, расхваливала, как комфортно в старом мундире Гольденбаумов – тут и парадного костюма вообще не надо. Этот вредина Поплан всегда умел устраиваться с максимальными удобствами – наверное, сейчас втихую радуется этому, и стоит тоже где-то там, среди них. А вон рыжий гигант в адмиральском плаще – он самый, главный наш нынешний противник в Изерлонском коридоре, Биттенфельд собственной персоной, так заразительно хохочет, что это может увлечь и меня, несмотря на все мрачные предчувствия. У этих всё хорошо, несмотря на все наши старания и брыкания, так в чём же был их смысл, а, Ян? Мы потеряли тебя, потеряли себя, потеряли кучу наших блестящих людей – для чего всё это? Это сладкое заклинание «демократия» обернулось горькой пустышкой, никому на деле не нужной. Выборы на Хайнессене – с неизвестным результатом, а точнее, с известным про-имперским, просто про это не хочется думать – это всё, ради чего стоило погибать все эти годы? Да даже протащи я сюда бомбу и грохни тут вместе с нами Императора и Его команду – что это изменит к лучшему? Ничего. Кстати, ты бы сам на это не пошёл, я знаю. И никому это уже не надо просто. Они, кажется, это тоже знают, оттого такие спокойные и весёлые. Так зачем я тут иду в нашем парадном мундире, ощущая себя клоуном на чужом празднике – между прочим, эти феззанцы мне вовсе не рады, они скорее презирают меня, как проигравшего. Нас уже нет – и скоро я получу конкретные доказательства этого, сколько бы я не играл в страуса, за что же мне этот позор-то, Ян? Неужели за то, что уничтожил тогда флот хунты, идущей убивать нас? Я не виноват, что они не сдавались. Хотя… Ян, мы что, обречены были изначально? Кого ты мне вырастил на смену, Ян – он даже не понимает, что на деле происходит. Счастлив, как дурак. Как страшно… И Поплан прав…
   
Второго церемониймейстера не появилось – просто заиграла нежная музыка, и раздвинулись пурпурные занавеси. Возможно, в этот момент и возник ещё один, который так и стоял потом возле аналоя, торжественно держа на нём нужные документы. Тем не менее, все смотрели, понятное дело, на верхнюю площадку лестницы. Интересно, откуда сейчас на это смотрит Фредерика, подумалось вдруг молодому республиканскому адмиралу, где она в этой толпе – среди феззанцев или жён, родственниц и подруг имперских офицеров, там, где целый цветник кринолинов и прочая? И почти сразу его пронзила страшная мысль – мало того, что рядом с Катерозе сейчас вместо капитана Шейнкопфа или уж, Поплана, как предполагалось совсем недавно после гибели того, сам Император, так они же с Аттенборо ещё и ровесники! Всё началось ещё тогда, когда их с Яном план зарубило командование, а имперцы бросили перспективного офицера к ним, на верную смерть, как предполагалось с обеих сторон, стало быть! И вот итог – тот самый, сделавший тогда фактически невозможное, и приславший Яну милое такое сообщение, которое первым увидел сам Дасти, увидел и остолбенел от изумления, вот он – сейчас подойдёт совсем близко! Яна нет, а Лоэнграмм – живёхонек, так что ж в нём такого, что Бог выбрал его, а не кого-то ещё из той бойни? Почему рядом с Катерозе – он, вместо хоть кого-то из нас?! Ян, он победил, победил полностью и окончательно, случайностям тут не место! Но кто предал тогда нас, Ян? Неужели… демократия???...
   
Невесту Аттенборо почти не воспринимал – похоже, под вуалью она пока вообще никого из зрителей не интересовала. Обычная ясная роскошь наряда, единственная заметная деталь – живые белые лилии поверх кринолина, вроде как любимый цветок нашей юной валькирии. Чёрт возьми, она права – Император красавец, таких в армии Союза как-то просто не наблюдалось, и дело тут не в мундире и белом плаще, и даже не в длинной золотой гриве. Аттенборо пытался понять, что это – сколько раз он видел этого человека на многочисленных изображениях и видео, но сейчас всё было абсолютно иначе. Конечно, в космосе, когда белый флагман имперцев был где-то совсем поблизости, казалось, что он едва ли не дышит у тебя за спиной, а то и ледяной взгляд голубых глаз мог спокойно примерещиться из ниоткуда, если усталость догнала в пустынных коридорах, особенно на Изерлоне. Но, то была война, тревога, дискомфорт, сдающие нервы. Сейчас молодому адмиралу казалось, что вместо рослого ладно сложенного мужчины в имперской парадке на него движется настоящее летнее полуденное солнце, ласковое, приятное, ослепительное… То самое, которое заставляет забыть про всё и нырнуть куда-нибудь в рощу или озеро, рядом с которым столь хорошо, что ничего больше и желать не хочется. Грохнуться перед таким парнем на колени – а отчего нет, это же вполне естественное поведение будет, и плевать на все лозунги да условности! Вот так бы и сделал это исключительно по собственному желанию, позволяй мне оно ситуация. М-да, знай я это заранее, ни за что бы не нацепил наш мундир, это точно. Ах ты негодяй, Ян, ничего мне об этом не сказал и погиб… Ещё бы мы не проиграли, пытаясь убить такого человека, теперь всё ясно.
   
Аттенборо без отрыва смотрел на Императора, который приближался неторопливо и величественно, озаряя своим теплом и благодатью всё вокруг, и не хотел, чтоб это чудо кончалось. Только… вот не хотел бы он, честно говоря, оказаться причиной недовольства такого человека… А сейчас этот проклятый республиканский мундир пригвоздил его к настоящему позорному столбу, хоть и нематериальному на вид. Эх, до чего опрометчиво было слушать Юлиана! - этот как раз смотрит, куда не надо, на вуаль и платье невесты, и явно до сих пор мнит себя победителем. Что ж, придётся утешиться тем, что повезло хотя бы вживую увидеть Того, Кто сокрушил Союз. Теперь понятно, отчего его невозможно победить – с правдой не воюют, если не рехнулись окончательно. А потом случилось настоящее чудо – Император с участием взглянул на самого Аттенборо, и в его глазах не читалось никакого негатива, скорее только снисходительное «Что, плохо? Мне бы тоже было нехорошо на твоём месте», и республиканский адмирал вытянулся в струну, сдёрнув берет, а затем, пользуясь тем, что стоит почти за спиной жениха, ответил на это поясным поклоном. Венценосец спокойно дождался этого, чуть отметил одинарным движением ресниц – стало быть, не показалось! – и повернул голову в сторону церемониймейстера, разрешив глазами действовать. Жениху не досталось ни единого взора Императора.
   
Церемониймейстер, смуглый вертлявый брюнетик, чья голова с быстрыми глазками и важными усиками торчала из формы, будто одинокий цветок из подарочной упаковки, лихо протарахтел протокольные словеса о смысле происходящего, а затем, надувшись от важности, как новоизбранный депутат на первом диспуте, резким движением корпуса повернулся к жениху:

- Согласны ли Вы, Юлиан Минц, вступить в честный брак со своей избранницей?
   
У того на лице полыхнули все языки пламени влюблённости, гордости за важность момента и собственный выбор, а также сиюминутного и всеобъемлющего счастья. Однако прежде, чем он успел ответить, Аттенборо понял, что с бесшабашным задором надевает на себя берет чуть ли не набекрень, а затем застывает в удалой стойке, сложив руки на груди, словно самодовольный капитан Шейнкопф, только что вернувшийся с удачной боевой вылазки, и на лице его проявляется в точности такое выражение, что
бывало в таких случаях у бедового отца Катерозе. К счастью, ни этого маневра, ни высокомерного взгляда дружки, направленного на себя, ни выражений лиц имперских офицеров, оценивших вполне жесты сопровождавшего жениха, тот видеть не мог, и со всей пылкой наивностью выпалил:

- Разумеется, согласен! Для чего бы я сюда ещё пришёл?
 
Аттенборо заметил, как дрогнула ладонь невесты, лежащая на рукаве мундира сопровождавшего её мужчины, и сразу же услышал, будто тихий шелест ветра в кронах сосен. Этот звук доносился со стороны тёмных скал, которыми казались сейчас мундиры космофлота Рейха – из-за света, направленного на стоящих у аналоя, они сливались вдалеке в плохо различаемый фон. Более сильный порыв того же тут же зашелестел со стороны дамского цветника у них под ногами, а феззанцы предпочли многозначительно и каменно замолчать. Однако почти сразу раздался звонкий и уверенный баритон Императора:

- Вопрос, безусловно, интересный, но не будем на него отвлекаться. Что ж, раз согласен, тогда кланяйся своей избраннице, жених.
   
Церемониймейстер осторожно, чтоб не различили многочисленные слушатели, но настойчиво пояснил, что делать, мгновенно оказавшись рядом с Минцем, и тому ничего не оставалось, как выполнить полученные указания. Выражение полного счастья по-прежнему затопляло всё его лицо, пока он это делал, а отдавший указания уже вернулся на своё место. Произошло же следующее. Юлиан опустился на правое колено и картинно приложился к руке стоящей неподвижно невесты. Тем временем Император слегка отстранился от них, и шаг, на который он отступил, был вовсе незаметен для совершающего поклон. Церемониймейстер тут же громко и с нажимом затянул:

- За сим, сегодня, вступающий в брак Юлиан Минц…
 
И тут произошло такое, что Аттенборо инстинктивно шарахнулся на шаг назад, оторопело вытаращившись. Император молниеносным движением выхватил палаш из ножен и как следует огрел жениха лезвием по плечу, сразу же продолжив вслух:

- Объявляется мужем Катерозе фон Кройцер, - и, лучезарно сияя церемонной полуулыбкой, убрал клинок в ножны. – Можешь встать и дотронуться до её вуали.
   
Юлиан, ошарашенный сверх всякой меры, но ещё нисколько не осознавший смысл происшедшего, автоматически поднялся и, протянув руку, отодвинул фату с лица невесты. В глазах Катерозе полыхали такие молнии, что даже мысли о залихватском поцелуе сейчас быть не могло…

- Теперь изволь пообещать, что будешь любить, хранить и лелеять доставшееся тебе сокровище, Юлиан Минц, - бесстрастным великосветским тоном потребовал Император, невозмутимо застыв рядом. – Я не даю подобных драгоценностей кому попало, учти.

- Да, Ваше Величество, обещаю, - расчувствовавшись, произнёс тот как ни в чём ни бывало.
   
«Это надо быть таким идиотом, а, Ян? – машинально подумал про себя Аттенборо. – Ах, ты был прав, хоть мы и были вынуждены, но занимались не тем, чем вообще следовало заниматься. Вот и расплата начинается уже. Мы не те уроки извлекли из факта твоей смерти, увы, не те». Император, молча кивнул, фактически затопив всё вокруг царственным величием, кроме просиявшего улыбкой юноши, только что отчего-то объявленного мужем, и церемониймейстер гаркнул почти без паузы:

- А сейчас, по традиции, супруги обменяются кольцами…
   
В полосу света с противоположной стороны довольно бесцеремонно проникла рука в мундире имперского капитана и протянула невесте раскрытую алую коробочку с сиявшими внутри изделиями из белого золота. Самого Поплана Аттенборо разглядел почти сразу, но лишь после того, как тот знакомым манером нахально подмигнул ему, едва не лопаясь от молчаливой радости. Движения Катерозе, ловко окольцевавшей новоиспечённого мужа, напоминали своей плавностью опытного пилота, застёгивающего на себе шлем перед вылетом. Однако Юлиан, взяв кольцо, замер, будто это был ядовитый паук… Дасти, сам не зная, отчего, придвинулся поближе и сразу понял причину: на внутренней поверхности обручального кольца, которое предстояло носить молодой жене, сияла гравировка. Геральдический лев династии Лоэнграмма и классический вензель «L», разумеется, для республиканца это было более чем страшно.

- А ну, быстро сделал и промолчал, - прошипел вдруг Аттенборо в спину командиру. – Даже не вздумай!
 
Спросил бы его кто, зачем он это говорит – ответа бы не получил никакого, потому что его просто не было сейчас в существующем мире. Но уж аксиома о том, что он всё делает правильно, была вне возможности обсуждения для Аттенборо – это был непреложный факт. Юлиан, очевидно, испугавшись услышанного, просто подчинился, как робот, и аккуратно надел роковое кольцо на палец своей уже жене. У той на лице даже промелькнула тень удовлетворения. Но всё же, сказать, что Катерозе была хоть чуточку похожа на обычную счастливую молодую, пусть разволновавшуюся, но сияющую радостью от знаменательного события, было никак нельзя. Скорее, это и было лицо пилота истребителя в бою, грамотно идущего на нужный маневр, уже бесстрастное, на деле спокойное. «Как у Императора же! – ошпарила вдруг мысль, заставив спину похолодеть так, будто в тыл неожиданно забралась внушительная вражья флотилия. Полный разгром, Ян!... Бьюкок бы просто пошёл и застрелился, право. Бессмысленно, согласен. Как будто вся наша дурацкая драка с короной вообще имела на деле какой-то смысл, ага. Сжечь во имя трескучих фраз все ресурсы Союза в этой самоубийственной войне, а потом сидеть на не своей базе на подачки феззанских толстосумов, изображать доблестных партизан ради собственного тщеславия. Прилетели, короче, допрыгались. Мы собственной смене, получается, уже не нужны. По Сеньке и шапка, что ж…».
 
- …И подтвердят своё решение документально, - протяжно прогнусавил церемониймейстер, широким жестом распахивая на аналое разукрашенную виньетками красную папку с бумагами.   

- Да, конечно, - холодно произнесла Катерозе и ровным жестом воина взялась за перо, протянутое ей.
   
Юлиан не мог бы похвастаться тем, что знает, что именно он подписывает после неё – буквы расплывались перед глазами, и он тупо поставил автограф, где указали. Он пытался понять, что именно произошло сейчас не так – но кроме смутного ощущения, ничего не смог вычленить методом логического анализа. Вероятно, он чего-то просто не знал. Тем не менее, мысль от того, что Катерозе уже является его женой, была способна отогнать и это смутное ощущение. Он предпочёл, чтоб так и случилось.
   
Тем не менее, церемониал, оказывается, так и не предусматривал поцелуя… Едва Юлиан машинально подставил локоть, как бывшая невеста ловко уцепилась за него и развернулась боком всем корпусом. Он не заметил, что Император смотрит на него поистине насмешливо, – вместо него это сделали окружающие феззанцы и многозначительно начали друг другу подмигивать, умея обсуждать такие новости без слов.

- А теперь пройдём, отпразднуем событие, - ледяным как будто доброжелательным тоном произнёс Император и двинулся первым в сторону с пятёркой возникших рядом сопровождающих по мгновенно раздвинувшемуся среди толпы проходу к дверям в соседний зал.

Поплан вовсе исчез из вида, успев весело поморгать глазами в сторону глаз любимой ученицы и даже получить в ответ что-то лучезарное и благодарное. По дорожке сзади раздался громкий и быстрый топот – это продвигались и в итоге застыли за спиной чуть погрустневшего Аттенборо – он, наконец, решил перестать делать вид, что радостно улыбается, – Конев и команда, наряженные в стиле Билли Кид и с немаленькой гитарой на перевязи. Их-то как раз феззанцы и не стали высмеивать, но шелест со стороны имперцев, разбиравших своих дам, был хорошо слышен. Пауза была скорее приятной, но адмирал почуял, что это был штиль перед бурей, и вздохнул.