За облаками

Я несся с крутого берега на стремительно мчащемся трамвае, прямо к реке, по мощной каменной лестнице с огромными ступенями, спускающимися прямо в воду. Вверху мелькали провода и какие-то приводные ремни. Трамвай непрерывно звонил, звонил. Трезвон все нарастал и, наконец, превратился в телефон у изголовья.
За окном – полная отблесками черных окон дальних домов, серыми пятнами уличных фонарей глухая темнота.
- Это ты? Который час?
- Половина третьего. Прости. Опять не могу уснуть.
- Что это там у тебя?
- Да, просто телевизор. Но это не помогает.
Это моя сестра Маша. Развелась с мужем, точнее, он с ней.
- Машенька, ну сделай над собой усилие, ну постарайся заснуть!
- Я стараюсь, стараюсь – но ничего не выходит. Тоска! Опять кажется, что повернется ключ и он войдет. У него ведь есть ключ, я не стала брать специально.
- Да не войдет он, - говорю я устало, - другая у него семья, и уже давно. Не терзай себя.
- Но я не могу, не могу!
- Ну, выпей что-нибудь: сто грамм бренди, например… это должно помочь.
- Нет, не надо мне. Боюсь, боюсь втянуться. Ну, поговори со мной, пожалуйста? Скажи мне что-нибудь хорошее. Скажи мне, что он вернется.
- Не скажу. Он не вернется, ты это знаешь лучше меня. Пожалей себя, пожалей меня – говорю я, пытаясь справиться с надвигающейся головной болью. – Если б была у меня жена, она бы тебе показала, как звонить среди ночи. Ну, ладно, все Машка, будет у тебя хорошо. Утро вечера мудренее. Завтра встанешь, займешься своими батиками, и все пройдет. А сейчас сделай несколько глубоких вдохов и отправляйся считать баранов. Или верблюдов. Целую.
- Целую. Дышу, иду, как сказал. Ты один у меня остался. Спи.
Она звонит часто, почти каждый вечер или  ночь. Бедная моя Машка. Тоскливая, брошенная, одинокая сестренка. Ужасно ее жалко. Между нами разница всего в два года. Мы учились даже вместе в одном художественном заведении. Какая она была веселая, заводная, летящая стремительно. Теперь не узнать… Прямая спина как-то согнулась, высокая грудь вдавилась, глаза – уж не говорю, - боль, боль…
 
Через несколько дней на веранде летнего кафе. Обеденный час, но разговор о том же, о чем и накануне ночью.
- Я понимаю, что коньяк каждый вечер в качестве снотворного – это не лучший выход. И чревато, к тому ж. Ты права. Ну, хорошо. Я, конечно, не психолог, но думаю, что беда твоя в зацикленности на нем. Ты мужу когда-нибудь изменяла?
- Да ты что! Ты еще спрашиваешь! Как можно такое представить?
- Ну, а сейчас, когда вы уже давно не вместе?
- Ну как я могу?
- Но, ты бы хотела, теоретически встретить кого-то?
- Ну, наверное. Теоретически. А на практике, не знаю. Ни на кого смотреть не хочется. Хотя без мужчины мне очень тяжело, ну, - ты догадываешься…
- Догадываюсь. Наверное, все же, у мужчин это как-то по-другому.
- Поверь. Выть хочется иногда.
- Но ты, наверное, иногда можешь и сама себя удовлетворить?
- А, ты это имеешь в виду? Да, ерунда все это… К тому же я не очень-то это и умею… Да, ничего это не решает, в любом случае…
- А ты веришь, что любовник тебе поможет себя преодолеть, выйти из хандры твоей застарелой?
- Я? Наверное… Только где он, этот любовник? Я ни на кого не смотрю, а если кто на меня взглянет, то, честно тебе скажу – мне это даже неприятно бывает. Почему – не знаю.
- Машка, ты сейчас со стула не свались.
- Что это ты?
- Я бы мог стать им.
- Кем - им!? Ты что??? – она даже распрямилась на стуле и вскинула на меня свои печальные темные глаза . – Издеваешься? Это…
У нее даже дыхание перехватило. На ресницах задрожали капельки. – Ты посмешнее хохму не мог придумать, утешитель хренов!?
- Машка, ты послушай…
- Ты что, всерьез?! Да, что там слушать? Мы же брат и сестра родные, ты не забыл? Я вот сейчас встану, сумочкой тебя огрею по уху и уйду! Далеко-далеко.
- Огрей. Я заслужил. Но знай, что я могу тебе реально помочь. И я на все ради этого могу пойти. Даже – на такое.
- Нет, ты в самом деле такой идиот, что это предлагаешь? Вот уж не догадывалась, а думала – знаю тебя хорошо. Ну какой из тебя ухажер? Ты же брат мой, родственник, а не герой-любовник!
- Ну, что родственник, это и плюс тоже. Как-никак родная душа тебя лучше поймет, чем чужой дядя со своими понятиями. Не ты ли говорила, что чужие тебе заранее неприятны?
- Да, неприятны. Но ты вообще предлагаешь дикость полную, да еще как лекарство какое-то.
- Ты же сама веришь в такое лекарство, правда?
- Но про тебя я же ничего не говорила!
- Я ничем не хуже других. Может, и как герой-любовник. Во всяком случае, никто не жаловался.
- Нет, ты положительно опасный фантазер! Как ты это себе представляешь? Мы сейчас встанем, поедем ко мне домой или к тебе и ляжем в койку, что ли?
- Ну, если ты меня послушаешь, я мог бы тебе это сказать.
Она промолчала.
- Все начнется с романтического вечера.
- Ах с романтического! А дальше? Как всегда, да?
- Нет, не как всегда. Дальше все будет тоже все романтическое. Тебе хотелось бы романтики?
- Да, очень хотелось бы. Но вот с тобой? Боюсь, никакой романтики не получится.
- Я уверен в обратном. В любом случае, насильно ничего не будет. Ты можешь остановиться в любой момент.
- Да, конечно. Остановиться, - механически повторила она, погруженная в свои мысли.
- Ты согласна на мое предложение?
- Я? Нет, ты правда это серьезно? Хорошо, пусть. Вот бы видели наши родители, чем мы с тобой собираемся заняться! Но, только не заставляй меня. Это что уже сегодня нужно?
- Нет, через пару дней. Тебе нужно приготовиться. Морально - тоже. И мне тоже. Не дрейфь, Машка. Я тебе все детали объясню по телефону накануне.
Когда я уходил, она смотрела мне вслед, прямая, как стрела, с гордой осанкой ее красивой головки. Я подумал, что подготовка уже началась.

Я приехал вечером, когда уже стемнело. В руках - большой букет темных роз. Она открыла дверь, и я увидел, что Маша не обманула меня – она была в своем лучшем вечернем платье, которое я видел на ней только раз на одном из приемов по случаю вернисажа. Тонкие бретельки не скрывали ее округлые плечи, изящные руки были открыты, на пальцах поблескивали фамильные колечки.
- Ты доволен? – она заметно волновалась.
- Машка, ты чудо как выглядишь! – сказал я, вручая ей цветы.
Ее маленькая гостиная преобразилась: в углу появился небольшой столик с двумя приборами и вазочкой с фруктами. Стояли еще не зажженные свечи в высоких подсвечниках (когда-то подаренных на новоселье). Тяжелые портьеры на окнах были опущены – все как я просил ее приготовить.
- Где это ты раздобыл такой костюм? – спросила она, ставя цветы в вазу, - это почти смокинг, да? И эта рубашка, неужели с кружевами?
- Я старался. Может, перестарался, не знаю.
- Нет, молодец, молодец. Разве, самую малость. Зажги нам свечи, а я пригашу люстру.
Свечи разгорались медленно и потрескивали. Их запах поплыл по комнате. Она сидела очень прямо напротив меня, почти на самом краешке стула.
- Мы начинаем, не робей! – сказал я, положив свою ладонь на ее руку. Рука явственно дрожала. – Ты приготовила спальню, как надо?
- Да, - еле слышно ответила она.
- Давай выпьем немного за нас с тобой!
Мы чокнулись коньяком. Она сделала большой глоток и закрыла глаза. Потом открыла. Еще один глоток.
Я сказал:
Если раны не зажили в сердце твоем,
Успокой эту боль, заглуши как-нибудь,
Хоть на миг отдохни, хоть на миг дай вздохнуть!
Если долгая ночь нас застанет вдвоем,
Позабудь обо всем.
- Это что, откуда?
- Так, одна декадентка... Нравится?
Если струны звучат, пусть порвутся, звеня.
Мы раздвинем цепей заколдованный круг,
Неизведанных ласк будет сладок недуг…
И тоской, незнакомой с сиянием дня,
Истомишь ты меня!
- Истомишь ты меня? Это будто не со мной все происходит, прошептала она, - какой-то сон.  Румянец вскоре растекся по ее щекам.
- Мы с тобой уже сколько лет не танцевали, - заметил я, - давай поставим что-нибудь расслабленное и томное. Ах, какие у вас маленькие, миленькие пальчики. Позвольте поцеловать их?
Мы медленно кружились некоторое время по комнате, и моя рука все плотнее прижимала к себе тонкую талию.
- Не дрожи, Машенька. "Если долгая ночь нас застанет вдвоем..."
- Ох, я бы рада, я бы рада, да не могу совладать с собой. Даже коньяк не помог.
- Я знаю другое средство. Дай мне свои губы…
- О, как ты целуешься. Не верится, что это ты. Ты меня так никогда не целовал.
- Тебе, кажется, понравилось? Давай повторим.
- Ох, еще, еще… Голова кружится… Ты, все-таки, сумасшедший.
- Сестричка, а ты оказывается мужчин завораживать можешь, я и не знал…
- Это не я, это – коньяк, наверное.
- Я сейчас хочу, чтобы ты ушла в свою спальню. Там есть немного света? Ты разденешься почти полностью, останешься только в трусиках и ляжешь поверх простыней на спину так,  чтобы я видел тебя всю, когда войду. Я приду к тебе через пять минут. Ты готова?
- Я? Уже? Не знаю… боюсь…
- Нечего тебе бояться: ведь я с тобой. Помни, что ты освободишься от дурмана последних месяцев. Мы оба этого хотим, правда?
- Да. Хорошо. Да, я иду уже.
Когда я вошел, ночник слабо освещал ее обнаженную фигуру в черных тонких кружевных трусиках. Она лежала на спине, подогнув одну ногу и закинув на нее другую и смотрела на меня испуганно и в т о же время вызывающе. Наброшенный на голое тело халат полетел на пол. Некоторое время я стоял у ее кровати, затем медленно опустился рядом. Наши тела еще не касались друг друга. Я взял ее за руку, и опять почувствовал пробежавшую по ней дрожь.
- Что ты чувствуешь?
- Страшно, - прошептала она.
- Обними меня, сестричка. Прижмись, вот так. И я тебя обниму. Крепче, крепче, - и ты перестанешь дрожать. "Мы раздвинем цепей заколдованный круг,
Неизведанных ласк будет сладок недуг…"
- Да, держи меня. Как давно никто не целовал мою грудь! Я совсем отвыкла… Какое странное чувство.
- Ты жаркая женщина, Машенька. Ты чувствуешь меня через трусики?
- Да, да. Ты не как брат себя ведешь.
- Ты мне все равно родная плоть. Ох, ты тоже можешь жарко целовать, ты тоже ко мне прижалась крепко. Сейчас время снять себя все, до конца! Ты еще боишься?
- Да боюсь. Немного. Не знаю сама, чего.
- Ну вот, покажи, что у тебя там? Ух, здорово! Ты знаешь, я всегда любовался твоей статью – стройной, женственной. Только совсем обнаженной, как сейчас, видел тебя еще девочкой…
- И я тебя…Но, не в таком состоянии, как сейчас. Слушай Костя, неужели мы сейчас?... Прости, что я такая трусиха. Похоже, это сильнее меня.
- Но ты меня хочешь сейчас?
- Да, мне кажется, да! Но все же и страшно.
- Я буду нежен.
- Я знаю.
- Повернись на бок, вот так. Сожми одну мою ногу своими бедрами. Вот так. Только еще сильнее. Прижмись ко мне всем телом. Я люблю тебя сестричка. У нас все получится.
- О, да, и ты меня крепче… Ты уже хочешь войти в меня, да?
- Нет, еще нет. Откинься на спину. Вот так. Я поглажу тебя рукой. О, да твое тело готово и горячо. Я сейчас только прикоснусь к тебе, чтобы ты почувствовала меня у своих ворот. Что ты чувствуешь сейчас?
- Да, да, я дрожу, дрожу…
- Ты подаешься мне навстречу. Ты хочешь, чтобы я вошел?
- Да, я хочу. Войди в меня мой любимый брат. Я жду тебя, я хочу тебя, да!
- Боже, какое наслаждение быть в тебе, моя родная, сестричка моя. Нет ничего сильнее в жизни, чем то, что я сейчас чувствую. Это счастье богов, обладать самым родным и любимым существом на свете.
- О, любимый брат. Продолжай, живи во мне! Ты наполнил меня всю. Ни с кем и никогда мне не было так хорошо. Я люблю, люблю каждую твою клеточку!
- Как я люблю сжимать руками твои ягодицы, как люблю целовать твою влажную разгоряченную грудь! Ты дышишь уже тяжело. Ты чувствуешь приближение?
- Да, совсем скоро, скоро, вот сейчас! А-а-а-а! Излейся в меня, а-а-а-а! Я умираю, умираю.
- Я иду к тебе, сестричка! Боже, боже! Ты бьешься как раненый зверек подо мной. Я, я пронзил тебя копьем, я наполнил тебя твоей же родной плотью. Люблю, люблю тебя, родная, тысячу раз.
 
Я положил розы на смятую подушку, рядом с ее растрепанными волосами. Она медленно открыла глаза, и на лице ее заиграла улыбка.
- Что ты чувствуешь?
- Я лечу, - сказала она, - да, я освободилась. Я проснулась. Мне кажется, что-то начинается во мне. Поцелуй меня. О, как хорошо! Еще, еще… Ты оплодотворил меня. Нет, нет, не то, что ты, глупый, подумал, - детей у нас не будет. Ты меня наполнил новой жизнью, она вошла в меня вместе с твоим семенем, и она должна теперь остаться во мне.
- Машенька, любимая! Я не подозревал, что ты можешь подарить мне такое счастье. Мне такое и не снилось. Наш романтический вечер кончился, но мне не хочется ехать домой. Хочу тебя попросить оставить меня до утра, хочу любить тебя и проснуться утром рядом с тобой.
- Конечно, милый. Твоя ласка мне нужнее всего на свете. Я тебя никуда не отпущу!
 
………………………….
 
- Ты спишь?
- Кажется, нет. Мне казалось, ты задремал…
- Нет, я только закрыл глаза. За окнами, кажется все еще темно.
- Я раздвину шторы, да?
- Конечно. Давай посмотрим на город. И город посмотрит на нас… Машенька, ты так хороша со спины в этом темном окне. Я как-то никогда не смотрел на тебя, как сейчас. Эта линия плеч и бедер просто торжество пропорции.
- Правда? Я бы хотела тебе верить, да не верится, что я такое совершенство. Была б такой, меня б не бросали…
- Ну, неужели ты опять за старое?
- Нет, нет, конечно, нет. У меня в горле комок, грудь ноет – все как раньше, но теперь это из-за тебя…
- Правда? О чем ты думаешь?
- Что мы такие сумасшедшие. Это надо же было такое выкинуть! Как я могла на такое пойти? Мне и стыдно, и сладко сразу…
- Ты боишься чего-то?
- Да. Я боюсь, что это меня засосет. И за тебя боюсь. Ты ведь задумал все это как интрижку-лекарство от депрессии, так ведь? А потом все должно будет пойти своим чередом. А если так не получится? Тебе это не приходило в голову?
- Я люблю тебя, Машка. Как сестру, родную женщину, как любовницу лучшую на свете. Что тебе еще надо? Не терзай себя, лучше придвинься ко мне. Прижмись посильнее всем  твоим прекрасным телом.
- Так?
- Да, да… Дай я тоже посильнее обниму тебя. Ты чувствуешь, как я тебя хочу?
- Да, любимый. Как сладко тебя целовать. Я бы хотела обцеловать тебя всего, всего. Повернись на спину… Сюрприз!
- Боже, Машка! Кто тебя научил такому? Оооо, ты развращенная девушка, сестричка! У меня волны по всему телу от твоего языка. Ух, ух, о-о-о! Нет, только не увлекайся, а то все закончится слишком быстро.
Какая ты раскрасневшаяся, и глаза сверкают! Отдышись. Дай мне твои пухлые губки поцеловать. Еще, еще…
- Тебе нравится мой сюрприз?
- Это царский подарок.
- Для самого любимого я и стыд забыла.
- А что сейчас будет, ты догадываешься?
- Да, кажется. Но, я боюсь. Такого у меня не было. Мне, знаешь, ужасно стыдно все это. Если можно – не надо.
- Не можно, любимая. Повернись. Какая у тебя нежная кожа на бедрах! А живот, как пух кролика. Раздвинь еще немного свои стройные ножки. Вот так. Ты вся дрожишь! Что ты сейчас чувствуешь?
- Я как под пыткой, то ли сладкой, то ли жестокой. О! О! Господи! Я, кажется, зажала тебе голову своими ногами? Они сами сжимаются и дергаются, не могу ничего поделать… И-и-и! И-и-и! Ой, что ты делаешь со мной! Я совсем близко, на грани.
Милый, войди в меня сейчас! Я хочу, чтобы ты наполнил меня. Ум-м-м! Да, так! Так! Все, все! Я за облаками! Стреляй, стреляй в меня!
Я, кажется, плачу? Подушка мокрая… Чувствую твое горячее семя во мне. Тепло растекается кругами по животу... Я счастлива… Тебе было хорошо со мной, любимый?
- Это невыразимо словами. Все равно, как обладать богиней…
- Льстец, льстец.
- Правда. Я за облаками, как и ты.
- Обними меня, я буду тебя убаюкивать: Спи, засыпай мой любимый. Спи, спи. Спи
………………………….
- Кажется, совсем рассвело?
- Да. Вот теперь уж окончен романтический вечер.
- А будет ли романтическое утро?
- Не знаю, - может быть….
- Слушай, наверное, это утреннее настроение, но мне ужасно стыдно вспоминать, что мы с тобой вытворяли. Это даже вульгарно, как какой-нибудь сюжет из порнофильма.
- Все дело в тебе. Или во мне.
- Не понимаю.
- Мы любили друг друга, мы наслаждались друг другом, это было невероятно сильно, ярко, правда?
- Да, но такие номера, какие мы выделывали, больше уместны в каком-нибудь борделе.
- Да, если говорить о платном сексе, то все это может быть частью прейскуранта, и все это, конечно же, может быть и грязным, и вульгарным, и скотским. Т.е. постыдным для приличного человека. Но ты готова это утверждать сегодня про нас?
- Нет, конечно. Но стыдно все равно. Воспитание, может быть?
- У меня такое же воспитание, но тут я с тобой разнюсь. Есть условности, наконец: нельзя обнажаться на улице, но можно на пляже. Можно всяким заниматься в борделе, но это предосудительно между супругами. В общем – все относительно. Сам секс тоже наполняется разным содержанием: похоть, насилие, любовь.
- А у нас что?
- У нас, если честно, пока не понятно. Но, что бы не вышло, я тебя, сестричка, буду любить всегда. Моя любовь стереоскопическая, так сказать, - под двумя углами зрения. Вот сейчас я именно так на тебя смотрю.
- Я тоже, я тоже, любимый брат. Какая-то частичка во мне чувствует себя постыдной и растленной, но вся я – твоя. Мне и стыдно и сладко это вспоминать. И я ни о чем не жалею. И, наверное, могла бы повторить!
……………
- Вот и идти пора. Ждет работа. Надо сдавать эскизы через два дня.
- Да. А я, пожалуй, приму ванну и залягу еще отсыпаться.
- Что ты чувствуешь?
- Я чувствую себя брошенной девушкой, на которую с утра мрачно смотрит вчерашний любовник. Она знает, что он сейчас уйдет, и никогда не вернется.
- Дурочка, я правда спрашиваю!
- Сам дурачок. Ты ведь и так все знаешь. Знаешь, что будет еще вечер. И еще утро. И твоя дурочка сестра.

С.Хатт