Братство по могиле

      

Я не давал покоя городу твоих снов, невидимый и
настойчивый, точно терновый пожар на ветру.
Сен-Жон Перс, «Анабасис»





1.
    
        Они уже три сотню лет жили одни в домике своем, но звери их навещали, чтобы рассказать про то, что происходит в лесных чащах. Они пили квас с волками, ели огурцы с медведями, танцевали с утра до вечера на полянах, на которых быки резвились и козочки. Лида упала в густую траву с гитарой и спела фальцетом свою песенку.
- У моря синего сидел я одинокими ночами
Мечтал я о красавицах шальных
Со смуглыми телами и шелками
Они бросаются в экстазе у ног моих
У моря синего я видел ожерелья
Их чресла искр полны и диаманты глаз
Вода уносит все мои поверья
И впереди маячил мне экстаз
У моря синего ночами я мечтаю
Златая рыбка в глубине плывет
Ночами синими медуз я испугаю
И лишь во снах я совершу полет
      Одна из сестер была музыкантом, да и Инна что-то тоже играла по-своему, Лида ходила по селам, играла на гитаре и все свои песни пела о том, как она бежит к океану, садится на лодку и плывет куда-то без компаса и карты. В гости ездила к медведям в лес, дабы им петь свои песни. Еще волки танцевали у нее во дворе, звери накрывали столы, пили чай до утра, а потом еще один день так же проходил, да и весь год, а после и сто лет, ибо надо жить.
      Инна играла на баяне и пела песни о лесе, сидя на поляне на пне, а звери плясали, кушал, пили чай. На баяне она играла такие странные вещи, что все селяне слушали и плакали. «Хорошо! Лидка, жжешь, молодец, дай нам свою ладонь, чтобы мы пошли с тобой в огонь!» - говорили ей селяне, попивая самогон, разрезая барашка, созерцая закат, что был им дороже всех благ мира.
       Мальчишки ходили к ним в дом, чтобы послушать их песенки про чудеса, мохнатые мишки танцевали в зале прямо на столе, а козы в сарае бурчали себе под нос о своем. Кошки сидели в колодце и ядовито мяукали, видя огромных птиц, что пролетали над селом. Торопливо бежали псы по улочкам к этому дому, в котором жили такие вот удивительные девы.
     Мальчишки пытались научиться танцевать, но им все мешало выпитое, что копошилось в желудках, казалось, что все это выльется наружу. Денег нет у этих мальчишек, но есть желание быть странниками, что будут ходить по Руси куда угодно, но лишь бы быть подальше от села, в котором им надо было пилить дрова на зиму и сидеть на печи с азбукой. Они носили грибы и ягоды бабам, а все потому, что мальчишки хотели им дать ключик от домашнего погреба, где хранились вина и шубки сусликов, в которых обычно по деревни ходят бобыли в холодную пору года. В каждом доме были эти погреба, где мещане складывали вещи на авось.
     Бабы играли в шахматы с парубками, слушали рок-музыку по радио, славно пили чай с блинами, жгли костры до утра. Мишке Егорову дали под зад за то, что он проиграл в шашки, а Сашке Петрову надавали по ушам за то, что тот уснул при игре в прятки. Баба Лида в чулане держала Ваську, а баба Инна на чердаке заперла Славика просто так: за добрые глаза и веселый нрав. В их котельной спал по четвергам Игорек, а по субботам Димка.
        Димку тревожило все сексуальное. Голый зад Лиды все время возбуждал парня. Однажды Лида села своим голым задом в кастрюлю, что стояла на плите, в которой плавал холодный борщ. Димке с радостью необходимо было вылизать ее плоть, чтобы не осталось ни капли следов от борща на ней. На горе они лежат прямо на черных камнях. Димка вставил ей наслюнявленный палец в зад. Лида пристально глядит на свое село, в котором прожила столько бесценных лет. Ей нравится, как он пальцем орудует там. После этого она встает на корточки, и писает ему прямо на лицо. А после этого она ложится на камни, и он писает ей на живот. После они обнимаются, им как-то уж больно уютно становится жить после таких ласк. В избе после таких встреч воздух начал звенеть, словно бы колокольчик кто-то тут невидимый держал в руках и тряс его.   
   Димка решил, что лишь смерть есть единственный исход его эрекции.
      В поле цвели маки, молочко давали коровы, что стояли себе в поле без всякого пастуха. В церкви народ молился сладостно, дьякон читал себе богоугодные книги, а после службы звал всех в лес по ягоды.
      «Нас ебут власти, а мы крепчаем! Я святой, а потому мне все равно на все, что творится с моим имуществом. Так угодно Господу!» - твердил весело на проповеди поп, узнав о том, что мальчишки во главе с сестрами сожгли его сарай с гробами и крестами. «То, что нас не убивает, - продолжил свою речь священник, - то дает нам тотальную власть над курочками и свиньями».
       Сестры же пошли с мальчишками палить хату попа. Устроили мощный пожар, а поп лишь стоял на пригорке, и улыбался изо всех сил, при этом приговаривая: «Я духовный человек, а потому мне все равно, что творится в этом мире, ибо на все воля божья. Мне все равно на все». В деревни уже знали, что сестры молодцы, что детишки их очень даже любят.
        В лесу воет волк, Лида же легко берет его на руки и качает, он засыпает у нее в руках, под кустом кладет его и спит рядышком с ним. Ветерок листву гоняет по траве, пахнет дождями и грибами, в воздухе молва духов слышна, протянуты руки с неба к волчку и женщине, что совсем без ума от лесной жизни. Под кустом они спят себе и видят сны про ягоды и сады, где красавицы танцуют на слонах, что пересекают огромную реку без конца и края.
      Лида играет на баяне в трактире, бабы пляшут, мужики едят пельмени, смотрят в окно, зевают коты, что сидят на подоконнике. Жуткие монологи толкают бабки в черных платках. Одна из них стала плясать прямо под носом у Лидочки, от чего и получила в глаз кулаком. «Не пляши ты тут так, словно бы ты на том свете» - предупредила ее баянистка. Инночка ножку подставила почтальону, от чего тот упал на пол и заплакал, а после промямлил: «За что? Я ношу письма, я кричу о рубле, о рубахе, о бабе, что спит на спине!». Инка топтала своим сапогами его письма, что выпали из мешка, они хаотично валялись по полу.
       Рисовал дед Егор депрессивные картины именно непременно там, где клопов травили мужики в хатах с помощью яда, который разбрасывали по комнатам в неограниченном количестве. Девки плакали, когда видели, как травят на картинах клопов. Ковры в кабаке заплыли клопами, но все пили водку с утра и никто не видел их на ковре, а на картине они были видны, как яркие звезды в лесу в час ночной.
       Парубки пахали пашню, чтобы потом сеять пшеницу, но им было тошнотворно, им хотелось уснуть в могиле сырой, но небес то не было видно, а потому и спать вроде как нельзя еще, а вот когда небеса упадут на землю, то тогда-то и вся масть начнется. В кабаках отцы пили самогон, девки ткали ковры, бабы строчили письма внукам в Ленинград. Все было весьма убедительно, словно бы и без повода на печаль. Вдруг Лида взяла гитару и запела песенки про вечные бои между мирами, а бабки стали танцевать, деды стали бороды свои медом мазать, а собаки покусали сенатора, что вылез из кареты и зашел к народу.
      Голос бабы Лиды звучал на всю округу. От него коровы думали о своем быке, а козлы танцевали на лугу. Дочь мельника Вика залезла на мельницу и оттуда прыгнула вниз прямо в колодец. Ей стало настолько не по себе, что хотелось убить себя. Вику нашли в воде, она смеялась, прыгала на дне колодца, но не умирала. Сам Пан после песен сестер оплодотворил кучу женщин, когда они собирали в лесу грибы.
     Местные жители боялись сестер. Ночами они проникали в сны местных и уводили мужчин в лес. В хатах бабы и дети голосили. Бабы грозили им кулаком. Мужики прятали баб и детей от них. Бабы для них лишь шиншиллы. Мужики хотели животного секса, а потому заводили себе пухлых баб с огромными сиськами. Они как скажут, так и будут. Традиционалисты. Руки у них железные, деревянные тела. Бабы контролировали мужиков. В доме плакали дети. Требовали пищи. Мужики пахали поля, чтобы кормить своих отпрысков. Когда в лесу один дядька встретил Лиду, то у него все поплыло перед глазами. Он так испугался своей реакции на девушку, что просто не знал куда себя деть. В лесу они были одни. Она смотрела на него внимательно. Он прятался от ее взгляда за дубы. Отводил взгляд от ее красивого тела. Он так был напуган, что бежал, куда глаза глядят, но лишь бы подальше от нее. 
       Дети дождя протянули руки бабам, что шли себе по полю навстречу огромному и спелому солнцу. Лида крикнула ребятам весело: «В одном монастыре я видела, как монахи насиловали белого медведя», и вскинула правую руку в знак приветствия восходящему солнцу. Инна ударила по струнам, а после запела.
- Таинственная похоти страна наваждения
Она окутает тебя, Люся, даст мнение
О том, что просто земля плодит и пахнет
Поп над золотом своим чахнет
Идешь в страну без координат
То глас чудной пьесы
Цветут дожди невпопад
После кровавой мессы
То Люся упала в кровать
Годы ее прошли, любви не миновать
Дай ей друг убить свою мать
Дабы ей было легко обо всем забывать.

2.

        По реке плыли голые девы, им было весело, они смеялись, а накупавшись, вышли на берегу и стали плести алые венки и петь песню о белых малышах, что в темных чуланах сидят себе без тоски день и нощно. Водяной их не тронул в этот раз.
       Гневные псы поедали кошек на улочках села, а бабы рожали детей, вздыхали мужи, потирали рукавом усы, пили квас и ели мед, снова пили квас, но им было скучно без войны. Жены рожали новых детей, а мужи смотрели на звезды и видели в этом тайну вечную, которую никто и никогда не поймет.
       Мамаши варили щи, а дети бегали к сестрам, чтобы учиться мрачным делам, чтобы слышать ночь, видеть день, пропивать свои учебники и схемы, которые никому и даром не нужны. Мальчики молчали, видя, как сестры голые бегут по лесу и кричат свои песни зверям, что спят в своих норах.
       В болоте сидели деды и обдумывали свое бытие-жите, а бабы в селах рожали новых детишек. Сестры же смутили всех селян своим поведением, которое шло в разрез местным традициям. Конечно, селяне любили дикие танцы, но такого они себе не позволяли. Им бы сидеть на печи и видеть сны, а сестры дают их детям уроки любви.      
      В селе пошли слухи, что стали исчезать дети, то будто бы сестры их уничтожают в своих лесах. Охота на сестер пошла суровая. Сестры же просто жили себе в лесу, где к ним мальчики ходили посидеть у костра и послушать новую порцию песен, что исцеляют все и вся. Гудели басовито барсуки в своих норах, спали парни на коленях у сестер, а дубы вещали им великий смысл мироздания. Каждому из них хотелось иметь себе всю вселенную в подарок. Сны их были о том, как они рвут и мечут все созвездия и галактики. Порядочно они летали над землей в своих снах, постоянно ощущали они свои внутренние источники, из которых сквозили миллиарды тайных сновидений.
    По каналам узким плавали бабы на лодках, кричали о том, что им всем надоела жизнь в селах, где им приходится рожать детишек день и ночь. Сидя в кустах сирени, наблюдая сны, мужики понимали, что это работа сестер. Дети шныряют туда-сюда по берегу реки, стреляя в облака, надеясь на успех, который свалится на них с небес ради опыта и откровений внеземных чудесных явлений, которые будут сотканы из ткани наших сновидений.
       Бабы орали свои частушки, в которых они крыли матом все на свете, в том числе и царя-батюшку, который создал этот безумный мир, где люди страдают и ждут посылок, что исходят из тел женщин. Кровь, сперма, пот и моча – это все мистично-земное, что делает тебя одним целым с космосом, который к тебе равнодушен и не желает тебе добра. Сестры знали, что им пора плыть на ту сторону, а мексиканские индейцы приплыли сюда, дабы поселиться в селе и понять лучше сестер, которые учили злу детей.
     Индейцы залезли в дом сестер и смотрели, сидя на полу, как мальчишки мастурбируют, глядя на голых сестер, что сидят на креслах, и смотрят на пылающий огонь. А какие они молодые! Они словно бы из магических книжек все вышли, такое ощущение, будто бы они просто шагнули из сказок, где старухи могли с помощью колдовства возвращать свою молодость.      Бабы протянули свои руки снегу, что выпал только на поле. Им было ясно видно, что пора уже зимовать, что консервов хватит и для индейцев. Многим людям свойственно по природе есть и размножаться. Без еды ведь и член не встанет.
        Индейцы курили трубку мира в хатах, а бабы пекли блины. Сестры же сидели в своем доме и созерцали бесконечность. Сашка уже остыл, ему хотелось стать монахом. Мишка же решил в лесу строить избу, дабы стать отшельником. Даже на свой день рождения Игнат ощутил безбрежную тоску в душе, ибо ему хотелось побороть в себе демона алкоголя. Все дело в том, что сестры спаивали мальчишек самогоном, а родители были злы на детей, что не могут без алкоголя и дня прожить.   
      В селах бабы жгли фонари, чтобы звери могли найти ход к их амбарам, дабы съесть всю еду, что они готовили на зиму. Волки лезли в амбары и поедали все, что заготовили крестьяне. Селянам нравилось, что их амбары после посещения зверей пусты. Стихи читали сестры мальчикам. Батя Сашки пришел к ним послушать стихи, ему налили стакан вина, но вопль кабанов, что сидели в погребе заставил батьку вздрогнуть от испуга.
      Кошки поют в своих дырах, где им дышат мыши в спину. Кошки жуют блины на столе, просьба их о том, что их переведут в иной мир, не выполнена сестрами.
     Даня бежит по лугу и кричит, что Инна не дала ему, а потому он хочет быть котом, чтобы ему вечно давали кошки. Орут котята в утробе кошек, ждут новостей с фронта коты, между прочим, гости идут в теремок, жуют газеты кроты, мурчат желуди в коробках, что лежат на западном чердаке.
     Баба Инна строчит письмо детскому доктору, что отдыхает в селе, ей хочется напоить его вишневым вином, чтобы задать ему пару вопросов на тему: что есть человек.            
     Дети идут к сестрам, чтобы слушать их стихи, но на их пути стоят отцы с топорами и не пускают их к ним. Сырые облака зависли над землей, индейцы спят в погребах, в садах жужжат шмели, танцы диких баб у реки, марш новобранцев, что должны лететь навстречу американских кораблям, чтобы сбить их к чертовой матери. Желтые дни настали в селе, все бабы занялись стиркой мужских штанов, а колодцы их наполнились зеленой водой. Даты забыты. Имена ничего не значат. Лишь тень от башен, в которых совокупляются день и ночь люди, может дать лишь кое-что для того, чтобы насытить чувство великолепия и ощущения трансцендентности.
      Бабы привыкли сидеть в башнях на членах мужчин, которые так смачно могут дать им ощущение бездыханной любви и пошлой романтики бытового покоя. Дьявол им мерещится в поле. То высокий мужчина во всем черном, что, то появляется среди поля, то исчезает. Мальчишки в диком и заброшенном саду яблоки едят, а змей в траве свернулся и молчит день и нощно без задней мысли, просто созерцает эти голодные руки, что рвут яблоки с деревьев. Он-то точно знает о том, куда все это может привести и во что вылиться. День и ночь тут вовсе ничего не значили.
       Село совсем иным стало, ведь бабы знали лишь одно дело – это рожать детей, а после уж стирка и уборка хат, готовка еды и чтение библии на ночь всем иначе, а потому бабы хотели им дать по шеям за такой свободный образ жизни.
     Горько стало Костику, когда он узнал, что его мать не будет с ним заниматься сексом. Он надел шапку, взял топор и ушел в лес рубить дрова, чтобы чуточку успокоить нервы. Лида сидела на пне и смотрела на мальчика, ей казалось, что она сможет помочь ему, ибо эти малыши совсем быт не знают.
- Эй, ты, молодец, иди ко мне! – крикнула дамочка в длиной черной юбке и в белом пиджаке. Ты бы ощутил мою плоть, мою киску, мои губки, мою грудь, мою попку что ли.
        Костик уронил топор и сел на пенек, ибо был озадачен красотой дамы. Ему казалось, что это Венера. Та самая, что даст ему все случайные подарки, будет ему юной девой, с которой ему предстоит уснуть и не проснуться. Если космос обезличил его навеки и стер с лица земли, то чего ему терять?
    Кровать в этом погребе была до ужаса скрипучей, парнишка снял трусики и застенчиво осмотрел себя в зеркале: худой, длинный, скуластый, но не волосатый. Вдруг ему почудилось, что из шкафа вышла Инна, та самая сестра Лиды, которую он видел однажды ночью в своем сне, в котором он пролил кучу семени на простыню. Его член был таким набухшим, что мама не горюй. Во снах лунатики его мочалили, коты сидели в сейфе и скучали, штаны летали по комнате, а бабочки пели о своем, сидя в шкафу. Костик хотел вечно созерцать тело богини, но ее все не было, он уже додумался до того, что решил одеться и прыгнуть в окно, дабы не было так грустно ожидать красавицу.
     Эта деревня так манила странников, что шли сюда толпами, чтобы послушать пение сестер. Ветер попутный всегда был для бродяг очень уместным. Лев шел в эту деревню по двум причинам: во-первых – это понять свое высшее Я, а во-вторых – увидеть себя со стороны, дабы забыть о том, что мир во зле лежит. Грибы росли огромные по лесам, ягоды расцветали, бабы рожали детей, звери тоже плодились, гремели раскаты грома, слышалось пения птиц, а в реке полным-полно рыбы. Дома стояли все в белом цвету, ибо вишня уродилась в этот год небывалая на благо всем жителям деревни. Корни уходили под землю, стволы росли ввысь, бабы пожирали пироги, мамаши кутали детишек в теплые вещицы, мужи строгали плоты, а парубки сидели у сестер за столом и пили чай с халвой.
   Лида посмотрела ему в глаза и обнажила колени, подняв черную шелковую юбку. Ребятишки аж ахнули. «Во дает!» - усмехнулся рыжий Мишка.
      Думают бабы о том, как бы им занять место в лодке, дабы пересечь реку и найти на той стороне покой от родов, а то каждый год рожать надо. Устали бабы. Хотят свободы от тела. Жизни вне циклов. Мужи строят лодки, но прячут их от баб в сараях, которые запирают на замок, а потом идут на базар продавать свиней и молоко. Цветут помидоры, огурцы, чеснок и лук, скоро надо будет все собрать и продать. Жадные пальцы Ульянова загребают горячий хлеб, что спекла ему Устина. Хохочет домовой, видя, как они целуются и ложатся в кровать. Хохочет домовой по ночам, стучит в окно, будит их посреди ночи неземным криком. Жопу покажет Устина ребятишкам в окно, а толку?
      Жуткие крики в ночи раздаются, когда Мишка открывает сарай и видит в нем свою тень. Ему кажется, что это его мир, где ему будет легко. Инна бежит в сторону леса и кричит во тьму, что ее живой замуровали в этом страшном мире. Лида бросает гитару в костер и пляшет вокруг него, чтобы бесы жидкими слезами плакали, видя, как она трясет своими большими грудями, охая и вздыхая, призывая по памяти всех своих родственников. Даня дрожит от страха, сидя под кустом, ему кажется, что из грудей Лиды выпорхнули на волю миллион пчел, летучих мышей, что полетят в лес вслед за сестрой.
    Охают бабы, видя, как лодка горит, как изба горит, как горит все село. Случилось вот что: Сашка в экстазе, возбужденный ночью образом Лиды, зажег сарай, в котором спал его отец, а после все пламя перешло на соседние дома, что вспыхнули моментально. В итоге, все село горело себе славно. Сестры сидели на горе и созерцали пожар.
- Мечтала об этом дне! – смеялась Лида.
- Он настал! – ответила радостно Инна.
       Лошади и коровы погибают в пожаре, малыши тушат игрушечными ведрами избы, но все без толку, ибо пожар велик. Сашка надел свою красную рубаху после сна в лодке. Он видел свое родное село догорающим, все в дыму, в огне, и не спокойно у него на душе стало тогда.
- Сон что ли? – спросил он сам себя и протер глаза.
- Не, не сон! – услышал он далекий голос сестер, но их не было видно.
      Зубастые колеса завертелись в голове Сашки, он плюнул в воду, и стал хохотать, видя свое отражение. Ему бы спать и видеть сны, но вместо сна он видит свой горящий поселок.
      Тем временем сестры сидели на горе и умилялись, видя горящее село, им казалось, что это они колдовством своим спалили дома и скотину.
- Мы ребята еще те! – хохотала Инна, - поем песни в пустоту.
- Мы им покажем! – усмехнулась Лида.

3.

         Сашка же лег на дно лодки и позволил течению унести его куда угодно, но лишь бы подальше от догорающего села. Его волосы плясали, им хотелось улететь от хозяина, далекие дали манили их, его пальцы дрожали, было ощущение приближения океана, в котором ему предстоит раствориться, чтобы ощутить блаженный покой и забыть о земном мире окончательно.
     Во снах Сашки плавно шагали по гулкой мостовой дамы в шубах. Все такие милые и всех и так хотелось обнять. Эти дамы, размахивая флейтами, подвывая на луну, выщипывая себе волосы между бровями, они казались жутко деловыми и серьезными. Сашка боялся дам из снов. Они вносили в его внутренний мир хаос и запах Бездны. После этих снов, казалось, что он сходит с ума, что теперь ему уже все равно: снится ли ему баба в шубе, идущая по сибирской трассе в надежде поймать дальнобойщика, чтобы уехать в Крым, где бы лучшие женщины бросились бы в ее объятия или же не снится вообще ничего. Вся реальность по существу своему является женской. Гибель является источником жизненной мудрости. Источником мудрости всегда является кастрация. Матриархальная стихия проявляется в существах как культ предков и порождаемый этим культом инстинкт размножения. Героический вызов утверждает веру в мгновенную молнию.
           Сашка просто плыл в лодке подальше от женщин, дабы не попасть им на крючок. 
      Вот и год прошел после того пожара. Сестры же жили в подземелье, где к ним ходили на ночь мальчики, что жили в вновь отстроенном селе. Молодые люди играли в карты на желания. Проигравший брал себя за член и пытался отсосать сам у себя, а если у него это не получалось, тогда сестры били виновника кочергой по спине, чтобы ясно было всем: основа изначального ужаса есть отсутствие истины. Детишки ясно ощущали, что любовь — это экстатическая агрессия. Всякая форма – это кошмар.
      В лесах было полно дичи, но охотники закопали свои ружья в землю, дабы ощутить свою душу. Бабы же теперь стали иными, они думали о роке, который надо победить, пытались стать духовными бродягами.

4.

          Жарко пылала печь в хате старух. Инна лечила людей заговорами, а все звери собирались вокруг нее и танцевали в знак согласия. Сестры дом нашли и заняли его. Видели их силу местные и охали, слышали шепот сестер и умилялись.
      На нарах сидели: блудницы и бароны, ямщики и банкиры, судьи и школяры, одним словом, хворающие люди, что видели самого товарища Ленина! Им всем дали тут приют, чтобы исцелить все их недуги. В сарае мычали коровы, козы околачивались во дворе, а ежики ползали  порога, пили молочко из блюдца.
       Вот Инна рассказала одну историю из своей жизни всем больным, что сидели в ее хате.
- Холмы все в крестах. Бабы мрут, как тараканы. Леса в моих печальных мыслях. Дрожит моя озябшая голова. Легкие мои впитывают вкус сырой земли. Жарко мне в этом мире. Я в лет шестнадцать стала жить с одним уголовником. Ему было сорок лет. Мы просто дергались в конвульсиях всю ночь. Орала, бил меня, плакала. Отец велел с ним жить, ибо бухали они вместе, следовательно, отец дал меня ему на пользование. Что же это такое, люди добрые? Я сожгла дом отца и того уголовника. Они все под огнем сладко спали. Под теплыми щами уснули они, моя мочалка уткнулась в их лица, уснув на еже, что служит им подушкой, они видели во снах красных коней и голых мальчиков, что купали своих коней. После этого я стала понимать, что не хочу ни с кем больше спать, ибо спать значит поджигать. Мужчин не прощу! Они все звери. Креста на них нет. Мы их подожжем. Они все поймут, как наше пламя им враждебно, женщины, никогда не дадим им своего тепла. Хватит! Обойдутся. Ироды окаянные эдакие! Пусть ищут в поле ягод, или сидят у киота и ждут своих великих лам и спасителей. Вечность пахнет моей ****ой.
- Прошу вас, сударыня, не томите себя прошлым! Громкие ваши речи, как и мои, но мы к ночи улетим в космос, там нам дадут сладкие леденцы и мы откроем тайну своего сна, ведь для чего сны нам идут . Кто такой шутник, что посылает нам сны каждую ночь? Убью этого шутника! На кол! – взревел басом белобрысый Аркаша, что лежал на полу, - я двести лет жил в могиле сырой, но теперь я воскрес, словно бы мне земная азбука нипочем. Эта планета, полностью уничтоженная и обернутая в целлофан, смотрится так убого с космоса. Мои космические братья и сестры, знайте, что голубую планету вывернули наизнанку и уничтожили, и теперь она залита в пластик и не используется.
- Да что вы, Аркадий, вы бы переспали с бабами из борделя, так после бы уже не думали, что женщина есть сатана,- ответила ему молниеносно Инна, - я и сама вижу, как гибнут люди в городах из-за пачки сигарет и кружки пива. Вот мой племянник в городе купил себе компьютер и сутками сидел за ним, а после монитор погас, а потом вспыхнул: на экране лишь черепа и кости. Ужас один, люди добрые, безумие царит в городах. А кто придумал компьютер? В церкви залипали унылые прихожане, которые шептали: «Другом будет мне тот, кто тайну океана откроет, кто цветы даст ледяные, и жажду утолит горячим песком. Расистом не будет, маму свою убьет ножом, папу зарежет пилой, бабку закопает заживо в огороде». Правильно, мужчины, будь они все прокляты, но и бабы не лучше. Мы все тут заложники тела. Нам пора в космос улетать. Если бы тел не было, то и войны бы не было. Надо просветляться, улетать! Они бесполезны для нас, женщин. Не нужны они нам. Тела просто мешают полету. Дьявол в мужчинах сидит. И во мне он и во всех он. Кругом один он. Везде и повсюду! И тут и там!
      Аркадий мигом встал с пола и, обхватив за шею Инну, с силой внедрил язык в ее рот, дал понять ей, что мир соглашается, а после, отстранив от себя девушку, тревожно сказал:
- Голубушка моя милая, солнце ты мое ясное, да я тебе шиншилловую шубу на базаре куплю, кишками по солнцу растекусь, жабой на ветру повею, ароматом бездны насыщу твое пространство мертвых тропинок. Если душа бессмертна, то пусть тело болит, не все ли равно, если бессмертие уже в кармане нашем лежит! Тела наши уйдут, а вот душа во веки веков пребудет в вечности. Как-то раз я с подругой гулял возле новостроек, что находятся в районном центре. Мы подошли к ним почти вплотную. Присели на корточки и увидели закат. Красивый такой закат. Вдруг она меня тянет за руку, хочет, чтобы мы залезли на крышу. Мы лезем на крышу, но оттуда заката уже не видно. То ли солнце исчезло за лесом, пошло вспять, то ли что, но на крыше был черный человек, что читал нам свои стихи. Тот черный человек совсем испугал меня, я от страха не знал, куда себя деть. Этот черный человек был сам дьявол! Так нам надо сбежать с этой планеты. Камешки полетели из пустоты к нам на огород, мы их собирали и считали, как оказалось, целый день считали, а к вечеру камешки испарились, словно капли росы поутру. Хватило нам неводов, когда ловили мы мертвую царевну, что плыла по реке навстречу камышовым котам и благодатным отрокам, что жили себе под водой уже не одну тысячу лет.
- Святая похоть, ибо свят мир! Толку все время свои камешки, бью их о волны морские, парю над водой чайкой, ровно так лечу прямо над волнами, словно бы мне измученной и не быть никогда, – вдруг произнесла Инна, глядя на присутствующих баб и мужиков, - мужчина и женщина любят друг друга и рождается третий. Это все от тела. Вот и вся загадка жизни. Тело берет вверх, а нам в космос лететь надо. В рождении. В том, чтобы продолжать род. Без похоти будет Дарвин и его мертвый и одномерный мир. Юноши, засевайте поля! Кухарки, сносите тела Ленина и Сталина на кладбище, разрушай постаменты красноармейцев, серп и молот засуньте красным комиссарам куда подальше. Красный проект – это путь в подвал, где на дряблых стенах висят портреты кислотных бутузов в чумных скороходах. Муж ближе женщине, чем отец и мать. Все беды у нашего народа от онанизма. Ислам – это постоянный покров и жуткий страх перед всем на свете. Там женщины повышают сексуальное желание у мужчин, ибо в мешках все время ходят. Кругом соблазна море, но никто не дает никому. Глянцевые похотливые обложки журналов и на экране компьютера, и на экране телевизора все одно. Запад задохнулся от того, что жители столиц перестали ходить босиком по площади своего города, а коль это так, то ясно одно – люди забыли о том, что площадь, лишь каменное сооружение, не более того, а потому там, где люди ходят в обуви по площадям, происходят постоянно революции. Гибнут цари и президенты. Пусть гибнут. Пусть им рубят головы. Народ знает что делает. Как понятно иудейское запрещение рисовать! Надо возлюбить не «ближних», а себя самого. Уничтожить планету – это есть символ величайшего достижения человека. Ненавижу богатых! Смерть капиталистам! Ислам освежит Запад. Мешки всем выдадут, а после в ад отправят, дабы там аллаху молиться.
      А еще они любили любить друг друга в лесу. То бывало, лежат на траве после соития, закинув руки за голову, а над ними мохнатые ели качались и пели о мире тонком, а молитвы из монастырей достигали их ушей. Монастыри те были в лесах тайные – только для избранных. Легкие руки Любы касались его плеча, и резкие порывы ветра давали ему понять, что вот она долгожданная осень. Вот она ему покупает пару десяток пластинок, а после проводить заставляет до дома, где у нее кухне стоит зеленый чай, заваренный уж третий день, но ей приятно будет выпить его самой, ибо она на порог не пустит Аркадия. Они сидят в автобусе, она жует мятную резинку, истошно орет на соседнем кресле малый, ее рука скользит по запястью к золотому браслету, а его рука лезет к ней под юбку. Ей думается, что он следит за ее движениям, пассажиры жадно смотрят, как парень плюет ей в сумочку, в которой лежат сигареты и деньги, на которые она покупает карандаши за сто гривен. Это теперь ей больно все вспоминать, ведь ее большие сиськи мешают всем детишкам спать по ночам спокойно, думать о духовной жизни они им мешают, но в скором времени она поймет, что ей самой сложно думать о том, что смерть ее ждет непременно, что спасать душу надо от греха. Детишки все время пытаются подглядеть за ней, когда она моется в бане. Даже щелочку специальную сделали в одной дощечке, чтобы эти самые огромные буфера созерцать. Ах, эти буфера и самой ей покоя не дают: спать ночью на животе сложно из-за них. Тоска одна с ними. Лучше бы у нее груди вообще не было.
    Лида решила спеть хворым и убогим, что сидели в ее хате очередную свою вещь. Те тихо пили чай, жевали булки, ждали именин великих, когда им уже не надо будет вести телесную жизнь. Тело ведь скафандр. Космос зовет! Религиозный трип – это ловушка.
Ушел куда–то вдаль себе,
Мой зверь из чащи
Встречал он Якоба Беме
Дабы жизнь стала слаще
Откликнулся пастух,
Он видит двух старух,
Они идут по полю,
Кричат: «Нам волю!»
в том поле черный птах
он бродит средь папах
он семечки клюет
и так из года в год
Зверь идет к ним в дом
Там водится гном
Там буря и шторм.
Травы там висят на стенах.