Ослик на колесиках

У нее теперь были длинные волосы. И он подумал, что длина ее распущенных, пушистых волос равна годам – годам их невстречи, потому что разлуки громкой и большой не было, просто не было встреч.

Он любил гладить ее волосы, ее короткие волосы, и ощущать рукой ее затылок. Затылок неправильной формы, чуть приплюснутый – короткая стрижка скрывала плоскогорье головы.

И теперь он не мог не смотреть на нее, хотя сидел очень неудобно, сбоку, сзади, через ряд. Ее загораживали другие люди. Он вытягивал шею, вжимался в свое кресло, потом решил привстать, но тут же передумал...
Нет, сейчас он ни за что на свете не коснулся бы ее затылка, ее волос. Новая ее прическа даже издали вызывала в нем огромную тоску. Тоску, которой он не находил причины...


А может быть пройти вдоль того ряда?
Будто бы не можешь никак найти свое кресло?..
 

Но появился хрипящий звук музыки, пошли титры, и фильм начался. Он любил ходить в кино, на самые модные фильмы, на самые людные сеансы, когда слышен шепот,шуршанье фантиков, женский смех – тогда ощущался праздник, и он был частицей этого торжества.

Господи! Ее волосы! Он просил ее отрастить их подлиннее, но она не любила свои нежные, тонкие, мягкие, воздушные, душистые волосы. Она кромсала их в какую–то оскорбительную стрижку. А когда появлялась в его одинокой квартире с фразой: «Я оболванилась!», он чувствовал себя обкраденным, но говорил ей: «Стрижка тебе идет. Я даже не заметил, что они стали короче, значит, действительно, идет». Он врал, думая, что юную женщину нельзя обижать недоверием к ее вкусу.

Когда они познакомились, то почти сразу же выяснили, что учились в одной школе, в разные годы. Она намного позже, настолько, что он не мог ее видеть даже среди первоклассниц на последнем звонке, прощаясь со школой. Потом он окончил военное училище и повидал многое, в том числе и нелюбящих его, конкретно его, любимых женщин... Она походила на коротко стриженого курсанта, когда в чужом городе он встретил ее...

Из этого случайного разговора о школе завязалась какая-то непонятная дружба, а на ее лице, когда она смотрела на него, возникала такая родная спокойная улыбка. Нет, эта особенная улыбка появилась раньше, гораздо раньше, во вторую секунду после первого взгляда друг на друга. Он потом спросил ее, почему она ему так улыбнулась? Она задумалась, прорезалась уморительная важная складка между бровями, и неожиданно она рассмеялась: «Ты очень похож на моего ослика! В детстве у меня был ослик на колесиках, с веревочкой, ну, вылитый – ты!»

Как женщина она ему не нравилась, говоря прямо, он ее не желал. Но это было до тех пор, пока он не коснулся ее волос, пока он не погладил ее, и тут волна такой нежности и силы обдала его сердце, что он невольно облокотился о дверной косяк.

«Путь к сердцу мужчины лежит через желудок! Я тебе тогда поджарила картошку!» – заявила она, удивляясь его резкой перемене. Ему всегда становилось тошно, когда женщины говорили афоризмами, пословицами, мудрыми изречениями, все слова тогда превращались в бетонную стену, где печатными буквами выведено: так и именно так, и никак иначе, и по-другому быть просто не может! «Когда ты на мне женишься?» – вопрос ее был из той же области, под названием: «По-другому никак нельзя».


Да, наверное, она была глупа? А может, ей тогда
легче жилось по этим выдуманным правилам?
Сам же ты прожил свою жизнь по уставу. Но сейчас
она совсем другая, она отрастила себе волосы! Может в память обо мне?
Все-таки мы вместе были целый год...


Он вдруг испугался, осознав, что в его жизни, после школы, было всего два года. Один год – с ней, с ее выдуманными и всегда жалкими, хрупкими праздниками, которые он мог легко разрушить хмурым взглядом или словом. Нелепость какая: «День первого тортика, испеченного мной», «Среда – день нашей встречи». А ее щебетанье новостей и сплетен, мурлыканье и ляляканье модных песенок...

Но какое наслаждение было иногда наблюдать за тем, как она натягивает колготки, как поглаживает эластик, любуется вытянутой ступней, дальше – смешное нюханье колена в чулке, потом скачок-прыжок со стула на носки, как балерина, дальше – решительное, короткое, угловатое движение и – колготки на талии. Белые трусики отчетливо проступали сквозь тонкость колготок...

Был бесконечный год мгновений – весомых, цветных, полных счастливого, пульсирующего света...


Все-таки можно, чёрт побери, посвятить всю свою жизнь одной женщине. А не какому–то делу или профессии... Всю жизнь –
для женщины, рядом с ней – и быть счастливым...


А другой год вместил в себя всё время без нее, до сегодняшнего дня. Шинели офицеров, шинели солдат, когда шинели сменялись на кителя и робы – наступало иное время года. Были одинаковые праздники. Были женщины, которые не удивлялись, когда после совместной ночи он им не звонил, они звонили сами. Если он и вспоминал ее, то только ее улыбку и фразу «ослик ты мой, на колесиках, с коротенькой веревочкой». От этих слов в груди начинало что-то сладко и мягко царапать...


Что сейчас-то тебе надо от нее? Что?
Может, просто поздороваться, посмотреть в ее глаза,
спросить о жизни?.. Так и так все ясно: была бы несчастлива –
стриглась бы, как миленькая, как в тот год с тобой.
Что еще? Не знаешь?
Вот сиди и смотри кино. Смейся. Ведь это кинокомедия!
Она тебя и не видела, она не знает, что ты сидишь рядом. Она может не узнать тебя! Поэтому приказ самому себе: встать, ослик на колесиках, шагом марш к выходу! Пусть зрители смеются, счастливые хотя бы на этом промежутке времени.


Почему такая тоска? Ты мечтаешь
погладить ее длинные волосы, которые
кончаются за лопатками, за ее тонкими и острыми лопатками, пройти всю длину ее волос, которые не обрываются сразу за ушами и возле шеи, а
идут темной печальной волной куда-то за грань жизни...


Почему казалось бы случайные, но одновременно и заветные желания, загнанные в тайный, далекий угол души и забытые там – все-таки осуществляются?..