Палец в небо

На фоне  звездного, безлунного, глубокого неба, которое плавно, без горизонта, перетекало в темноту вспаханного поля, четко чернела гигантская кисть руки с манжетою, указательный палец которой показывал вверх.

«Кисть руки» походила на огромную копию интернетовского значка, возникающего,  когда нужно нажать кнопку перехода  на новый сайт.  Сейчас я понимаю, что тот трехметровый указательный «пальчик»,  действительно, был  для меня переходом в другую реальность.

Эта «кисть», пока я к ней упорно шла,  казалась мне  нелепым, с овальными формами, пистолетом, из которого я мечтала пристрелить Его! Мне бы только  убедиться, что это правда. Он – с ней или не с ней? Ради факта правды,  совершенно никому не нужной и ничего не объясняющей, я успела сесть в последнюю электричку, теперь быстро шла  по пустому прямому шоссе, среди почему-то вспаханных в июне полей.

«Кисть», в скором времени, оказалась металлической конструкцией, на которой  в лучших советских традициях были изображены овощи и злаки, выше всех, «пальцем», возвышался колосок пшеницы, а на ржавом «манжете» было написано  «Добро пожаловать в совхоз «Энтузиаст».

Но все это можно прочитать днем, ночью же остаешься в полном недоумении, зачем посреди поля стоит обрубленная гигантская кисть, с пальцем указующим в небо.

Яростной ревности мне хватило пройти пешком пять километров от станции до «кисти». Затем нужно было свернуть на проселочную дорогу, пройти еще  примерно час и попасть в деревушку из десяти дворов, где в маленьком доме, купленным под дачу, должен быть Он с ней.

Именно на повороте, рядом с этим железным знаком, который к тому же противно скрипел на ветру, и как раз от этого звука мой разум  наконец-то  включился: час ночи, среди полей, в темноте, в  длинном летнем сарафане, злая и никому ненужная, двадцатилетняя дура.

Теперь всё встало на свои места, и шахматная композиция моих действий, изящно построенная «верной» старой подругой, вела меня прямиком к пропасти моей «первой и настоящей любви».

Только теперь мне стало страшно: обостренное ощущение собственного одиночества – неприятная вещь.

«Почему я верю тем, кому не надо верить? Зачем Ему нужны другие женщины, когда у него есть я? Кто же мне сможет все это объяснить? Почему со мной это происходит? Зачем я здесь?» – хоровод вопросов крутился в моей голове, и я крутилась в отчаянье вокруг свой оси, не зная, что делать дальше.

В это время на шоссе появилось тусклое пятно света, как от фонарика. Пятно приближалось, стал слышен звук мотоцикла. Ко мне вернулось спокойствие, я стала ждать, хотя ночной холод, казалось, приближался быстрее мотоцикла.
 
Наконец  свет фары осветил меня, стоящую с опущенными руками, окаменевшую. Мотоцикл подъехал ближе, чихнул и заглох.

При слабом свете фары, которая тут же погасла, я успела разглядеть молодого парня с волосами до плеч, в красной футболке, кожаной куртке и джинсах. Одну ногу, придерживая свою "Яву", он  поставил на  землю.
-     И бензин кончился... – сказал он с отчаяньем, опустил голову, закрыл лицо левой ладонью, и громко  разрыдался.
- Что с вами случилось? Чем вам помочь? – стала лепетать я, больше всего на свете боясь собственной мысли – не сошли ли, включая и меня, все с ума. Подошла ближе, инстинктивно греясь в теплой волне, исходящей от мотоцикла.

Парень, в ответ на мои вопросы, резко замотал головой так, что его слезы попали мне на руку.
-      От ваших слез мой сарафан превратится в сарафан в горошек, – неумело пошутила я, хотя и бодрым голосом.
-      Простите, – стал шмыгать носом мотоциклист, вытирая локтем слезы. Я протянула ему носовой платок.
-     Что это? – спросил он, глядя  на что-то белеющее в моей руке.
-     Носовой платок. Вытрите, пожалуйста, слезы. А то, что бензин кончился, это не беда, совсем не беда, все поправимо, – говорила я успокаивающим тоном.
-     Да я же не из-за бензина, – захихикал плакса.
 
«Психопат», – решила я.

    -    Что Вы, в самом деле, как можно из-за  какого-то бензина.  Я, – он заговорил медленнее, – потерял любимую женщину...
    -    О, это ужасно! Примите мои искренние соболезнования, – почти на автомате проговорила я.
    -    Да что Вы, в самом деле! – вскрикнул он. - Она жива! С ней все в порядке. Только она меня больше не любит! Она ушла к нему! Вы понимаете?!
    -    Очень хорошо понимаю! Вы не волнуйтесь так, пожалуйста… – схожесть ситуации тогда меня абсолютно не удивила.

Мы и дальше с ним говорили,  обращаясь, исключительно на Вы. И когда скатили мотоцикл  в рощу, и когда разожгли костер, чтобы дождаться утренней первой машины и попросить бензин.

    -     Вас комары совсем заели, садитесь на мою куртку, она пахнет бензином, они меньше будут кусаться... Она ... Анна такая же, как Вы, неженка...

Он стал говорить о ней,  называя ее – то она, то Анна, затем все слилось в сочетание, полное грусти – «ОнаАнна». Ночной мотоциклист взахлеб говорил о ней, о том, как «ОнаАнна» любит город Питер, как она хорошо преподает детям географию, что мечтает объездить весь мир, как он ухаживал за ней, как показывал ей здешние озера, на этом мотоцикле они объехали всю округу, что они целый год дружили и хотели пожениться. Но тут приехал из Питера ее бывший жених... И «ОнаАнна»...

Боясь, что ночной приятель заплачет вновь, я постаралась неумело перевести разговор и спросила:
-    Она красивая?
-    Да, очень! – сказал он с жаром. – У нее такие круглые колени!

«Господи, чем только у мужчин не измеряется женская красота!»

-    А я ведь только сейчас узнал Вас! – закричал мотоциклист так, что я вздрогнула. - Вы же приезжаете в нашу деревню, в павликовский дом, они там раньше жили, пока не уехали. Да это Вы! Вы читаете толстые журналы, и весь день качаетесь на такой длинной, смешной качели.

Если бы он не вспомнил про качели, я сдержалась бы. Но тут так стало себя жалко:
-    Эти качели он построил для меня, а журналы – «Иностранная литература»! 
 
Наступила моя очередь рыдать, что я и сделала, уткнувшись в собственные колени. Мотоциклист поднялся и куда-то ушел. Удивившись этому, я даже почти перестала плакать, но затем стало себя еще жальче, и я сладко разрыдалась с новой силой в подол сарафана.

Он появился, осторожно неся свернутый в кулек лист лопуха, в котором плескалась вода.
- Выпейте, пожалуйста, здесь недалеко родник. Извините, что ушел, ничего не сказал, просто мне всегда становится так страшно, когда кто-то плачет, как будто наступает конец света. 

От ледяной воды слегка ломило зубы, но я выпила ее в три глотка, быстро и жадно, словно живую воду.  А холодным листком вытерла горячее лицо.

-      Вы словно вернули меня к жизни. Спасибо.
-      Да что  вы  в самом деле. Сам виноват, про качели тут вспомнил. Ой, не плачьте. Я только хочу сказать, что если строятся для женщины качели, то ее любят. Ой, не плачьте. Скоро солнышко будет вставать. Хотите посмотреть? Давайте поднимемся на гору. Там и комаров меньше, их ветром сдувает.

Тогда я увидела один из самых прекрасных восходов в своей жизни.  Мы стояли рядом, наблюдали малиновые оттенки солнца, слушали ликующие трели птиц, воспевающих светило. Нас можно было принять за двух влюбленных, которые в жарких, безоглядных объятьях провели всю ночь. На самом деле рядом стояли два бедных существа с разбитыми сердцами и обкусанные комарами.
 
Затем, если не вдаваться в подробности, мы благополучно добрались до станции и стали ждать электричку. И вдруг мой мотоциклист умоляюще произнес:
-      Вы такая красивая, можно я Вас поцелую?
-      Ну, целуйте, – ответила я, подставляя щеку.

Через секунду на пустом перроне мы страстно целовались, как в последний раз в жизни. Правда, одна мысль помешала мне отдаться этому процессу полностью.

-      Скажи, а почему я для тебя красивая?
-      У тебя нежные щеки, розовые, и такие детские руки с ямочками...

«А я думала, что мужчины видят только ноги, грудь и глаза.  Век живи, век учись...» 

Приближалась электричка, был виден машинист, он улыбался нам, зевал, качал головой, всячески демонстрировал удивление: «Что ж вы расстаетесь, голубки?»

В вагоне, очухиваясь от своих приключений, я нашла в своем сердце благодарность этому парню. «Что бы со мной было, если бы я его не встретила?»

Еще нашла твердую уверенность, что никогда  в жизни никого не буду больше ревновать! Опасно для собственной жизни, знаете ли…

Чем дело кончилось? В семь утра я была дома.  Любимый  спал, положив руки и голову на кухонный стол, вокруг лежали тома Шекспира, один из них открыт на пьесе «Сон в летнюю ночь». Все было усыпано цветными крылышками шелестящих фантиков от конфет. Моя «первая все поглощающая страсть» любила читать поэтов, с карамелькой за щекою.

Каким-то неведомым звериным чутьем я поняла, что Он был с ней, что всё, о чем поведала подруга, было правда, но этот факт уже не вызывал во мне смертельной боли.

-       Где ты была? И почему от тебя так сильно пахнет бензином? Только не говори, моя девочка, что всю ночь занималась токсикоманией...
- Ты попал пальцем в небо, мой мальчик, – ответила я.

И ушла в ванную.