Гриша

                «Кто уверен в себе,
                тому чуждо чувство
                страха»
                (Цицерон) 



— Дождь пойдет, дождь пойдёт, дождь пойдёт…

— Гриша, отойди от меня, Христа ради, а то зашибу!

Варвара Михайловна Сачкова замахнулась на странного пляшущего человечка тяпкой.

— Сколько раз тебя просила – не лезь под горячую руку!

Гриша не унимался.

— Дождь пойдёт… убийца… дождь… машина… беда…

Варвара Михайловна вздохнула.

— Дурак, он и есть дурак. Что  с него возьмёшь?    

Женщина порылась в глубоких складках засаленного байкового халата и, нащупав на дне кармана несколько мятых конфет, протянула их Грише.

— На, возьми сладенькое, ты же любишь, только отстань от меня. Видишь, уже темнеет, а у меня рассада вянет.

Гриша схватил конфеты и, улыбнувшись блаженной улыбкой, почему-то шёпотом произнёс:

— «Дождь пойдёт, дороги размоет, позвони, позвони…».

Гриша убежал, а Варвара Михайловна задумалась.

— Этот Гриша, блаженный, почём зря говорить не будет. В его словах, на первый взгляд, странных, всегда есть что-то пророческое. Сколько раз вот таким вот образом он предупреждал её односельчан об опасности! Что он там ей говорил? О дожде? Дожде-убийце? А какой, интересно, сегодня день?

И вдруг женщина закричала. Она отбросила тяпку в одну сторону, а рассаду – в другую и забежала в дом. Грязными от земли, дрожащими от волнения пальцами она набрала мобильный сына, но тот не отвечал. Женщина схватила пульт телевизора и нажала на все кнопки сразу. Телевизор несколько раз мигнул в знак приветствия и выдал на экран картинку с прогнозом погоды. Варвара Михайловна снова закричала, теперь уже телевизору:
 
— Эй, ящик с ушами, ты зачем меня пугаешь? Что значит, «в западных областях страны штормовое предупреждение?».

— О, Господи! Сегодня как раз пятница, и её сын, Яков, собрался к ней на выходные. С тех пор, как умер отец Якова и  муж Варвары Михайловны, сын частенько проведывал мать, помогая ей по хозяйству. Он всегда выезжал вечером в пятницу, чтобы, значит, в субботу прямо с утра приступить к работе, которой у Варвары Михайловны был непочатый край. Ехал Яков всю ночь, - экономя, таким образом, время…
   
Варвара Михайловна набирала номер сына снова и снова, но на другом конце упрямый, с металлическими нотками, компьютерный голос неустанно повторял одно и то же – «недоступен…».

Покорёженную машину Якова Сычкова доставали из глубокого обрыва краном. Несмотря на то, что машина превратилась в груду металла, парень был  жив. В машине скорой помощи он пришёл в себя и позвал мать…

В эту же секунду на другом конце страны Варвара Михайловна схватилась за сердце.

— Сынок, сыночек мой… Я – твоя мама. Я – рядом, пусть даже и далеко…
 
…С тех пор, как в деревне Деньки появился блаженный Гриша, жителям не стало никакого покоя. Почти каждый день он подходил к кому-то на улице и говорил непонятные, странные вещи. Многие его не понимали, и поэтому прогоняли вон и крутили у виска. Таких недоброжелательных и «глупых» людей Гриша не любил и страшно злился. Он надолго замыкался в себе и несколько дней странного парня никто не видел. Многие удивлялись тому, куда же мог деваться  на это время Гриша? Дома у него своего не было, на ночлег его никто никогда не пускал. Ему, правда, давали иногда кое-какую еду, но этого, явно, было мало. И, тем не менее, сам Гриша ни у кого ничего не просил. Давали – брал, не давали – отходил в сторону. Кто был повнимательней – те замечали, что у странного парня присутствует гордыня, но не грубого пошиба, а человеческая, хоть и замаскированная.

После трагедии с сыном Варвары Михайловны Гриша надолго исчез. В селе уже было вздохнули спокойно, но не тут-то было! Однажды вечером он подошёл к дому Гайкиных и громко постучал в окно.

С  другой стороны стекла появилось искажённое гримасой ужаса и недовольства лицо хозяйки дома - Марии Платоновны Гайкиной.
   
— Чего тебе, паршивец! Чего ты тут ходишь, людей почём зря пугаешь! Хорошо было, когда тебя не было, а ты снова – за старое…

Гриша улыбнулся и поманил женщину к себе. Этот его жест знали все.
Он означал только одно – беду…

Мария Платоновна взорвалась.
   
— Пошёл вон, дурак! Ты меня так напугал, так напугал… Конфетку, небось, хочешь? Вот тебе конфетка!
   
И Мария Платоновна, выбежав на крыльцо, замахнулась на Гришу длинной метлой. Парень, не ожидая такого поворота дел, не успел убежать. От испуга он обхватил голову обеими руками и покорно приготовился к побоям. Получив обильную порцию синяков и шишек, Гриша  медленно поплёлся восвояси. Отойдя на безопасное от «нехорошего» дома место, парень сел прямо на сырую землю и горько заплакал.
 
А вечером к Гайкиным нагрянули гости. Племянник Марии Платоновны Сева, наркоман и урка, пожаловал к тёте со своими дружками, чтобы разжиться деньжат. Зная безмерную скупость тётушки, Сева сотоварищи связали несчастных Гайкиных и пригрозили расправой, если те не отдадут добровольно все свои сбережения. В итоге Марии Платоновне ничего не оставалось, как отдать всё, до копеечки! Уходя, племянник уже в дверях грозно бросил:

— Вякнешь кому, сука старая, убью и тебя и твоего старого пердуна! Так что заткнись и не возникай, поняла?

Мария Платоновна заголосила. После долгих мучений она смогла развязаться сама и помочь освободиться от пут своему мужу. Крякая и окая от боли в суставах и мышцах, женщина подошла к окну, чтобы поправить занавеску. Там, в темноте, смеясь и кривляясь, танцевал радостный Гриша.

— Получила, получила, так тебе и надо! Не обидела бы Гришу, не ушла бы радость!

— Дура я, старая, - подумала  женщина. А ведь он, Гриша, хотел меня предупредить. Конфетку хотел. Отказала  в такой мелочи доброму, весёлому, пусть и больному на всю голову, парню.

Мария Платоновна села на старый, потёртый, скрипучий диван и задумалась.
 
— Ещё в глубокие времена Господь наказывал тех, кто обидит блаженного. Вот и заслужила. Пожалела конфетку – потеряла состояние. Хорошо, хоть живыми с мужем остались…

Мария Платоновна выгребла из стеклянной, на высокой ножке конфетницы, все лакомства и, выйдя на крыльцо, позвала парня:

— Гриша, Гришенька, подойди ко мне, пожалуйста. Возьми сладенькое, ты же любишь. И прости меня, родимый…

Конфеты Гриша взял, рассовал их по карманам и повернулся, чтобы уйти. Отойдя на безопасное расстояние, улыбнулся во весь рот всё ещё стоящей на крыльце старой женщине:

— Гриша обиды не помнит… Гриша не гордый. Готовь мешок, мама. К тебе идут деньги. Много. Ты не горюй. Как Гриша сказал, так и будет…

Мария Платоновна махнула рукой.

— Ладно, Гриша, что будет, то и будет. Скоро вот пенсию со стариком получим, проживём как-нибудь. Ты приходи ещё. Я тебе приготовлю целый кулёк гостинцев. Придёшь? А если хочешь, иди ко мне ночевать, на диване тебе постелю. Куда ты пойдёшь – ночь на дворе…

Гриша ещё раз улыбнулся женщине и, махнув на прощание рукой, убежал. Женщина вздохнула, пожала плечами и, ёжась от холода, зашла в дом.

Прошёл месяц. Предсказания Гриши сбылись. Марии Платоновне пришло извещение, что её племянник, Сева Прыщ, убит в криминальной потасовке. Марии же Платоновне досталась в наследство квартира её сестры, матери Севы, которая умерла пять лет назад от рака. Вот и получается, что блаженный Гриша снова оказался прав.

Мария Платоновна с некоторых пор не находила себе места. Она искала Гришу, чтобы как-то отблагодарить несчастного парня, пожалеть его, но он, похоже, насовсем ушёл из их деревни.

Прошёл ещё год. Мария Платоновна успела похоронить мужа, оставшись совсем одна. Здоровье её заметно пошатнулось, и управляться с хозяйством стало совсем невмоготу. Старой женщине всё чаще снились странные, удивительные сны. Вот она идёт по широкому, пшеничному полю, а вокруг – ни души. И вдруг ей под ноги бросается пёс. Он трётся о её ноги и смотрит прямо в глаза. Женщина гладит пса и вдруг он прямо на её глазах превращается в уже знакомого ей Гришу. Парень улыбается, тянет к ней руки и называет мамой…

Женщина всегда после таких снов просыпалась в холодном поту и хваталась за сердце. Что бы это значило? Почему ей так часто стал сниться этот больной парень? Что их связывает? А может, этот самый Гриша попал в беду, и просит, таким образом, её о помощи? Как бы там ни было, Мария Платоновна стала остро ощущать потребность в Грише, и ей очень захотелось его увидеть. И женщина стала действовать…
   
Сегодня у неё был трудный день,- Мария Платоновна закончила очень важные дела в городе. На обратном пути, опираясь на палочку, окая и крякая как всегда, когда у неё что-то болело, зашла к своей соседке Сычковой Варваре Михайловне.

— Здравствуй, подруга. Ну, как ты, оправилась после случившегося?

— Спасибо, Мария, мне уже легче.

— Как сынок твой, выкарабкивается?

— Выкарабкивается потихоньку. Никто не верил, что и выживет. А вот видишь, судьба дала ему ещё один шанс… Буквально перед твоим приходом, Яков позвонил и утешил словами. Да что там, уже и на работу вышел. Так что, слава Богу, жизнь потихоньку налаживается. Меня просил, чтобы жила, не гневила Всевышнего. Вот я и пытаюсь жить достойно. А как иначе? Умереть-то мы всегда успеем, так ведь, соседка?

— Да, я согласна. Вот мой муженёк умер, а так жалко – спасу нет. А ведь пил запоем, и, что греха таить, я частенько желала ему смерти. И только когда осталась одна-одинёшенька, поняла, что никто и никогда не заменит близкого и родного человека. Пусть он даже был бы самым последним негодяем!

Мария Платоновна надолго приложила к тусклым глазам носовой платок покойного мужа.

— Но я к тебе не за тем пришла, чтобы поплакаться в жилетку и пожаловаться на судьбу. Спросить тебя хочу…

— Спрашивай, подруга, всё расскажу, ничего не утаю. Только для начала пойдём чайку попьём с баранками. Горяченькое-то, оно располагает быстрее к душевному разговору. Да и с дороги ты, похоже…

Мария Платоновна допила чай, привычным жестом провела ладонью по влажным губам и почему-то тихо, почти шёпотом спросила:

—Ты, соседка, не знаешь, куда делся наш… Гриша?

Варвара Михайловна чуть не выронила чашку из рук.

— А зачем тебе? Без него вроде спокойней стало жить, ты не находишь?

— Да оно-то, наверное, так, но мне очень надо его найти.

— А зачем тебе? Он что, твой родственник?

— Да нет, не то… Ты понимаешь, соседка, мне сдаётся, что он каким-то образом причастен к моей семье. Пока не пойму, каким, но…
   
— Ты, Мария, погоди горячиться-то. Насколько я помню, сына у тебя не было.
   
Мария Платоновна вздохнула.

— Да и дочери тоже. Бездетная я. Но что-то же меня гложет? Я хочу узнать, чей он и откуда вообще взялся в нашей деревне? Неспроста он здесь оказался! Что его сюда привело? И вообще… Жалко мне его, не виноват ведь парень, что у него вся жизнь наперекосяк…

— Нашла, кого жалеть! А ты знаешь, что Гриша предсказал аварию моего сына Якова?
   
— Как это?

— А вот так прямо и сказал. Мол, дождь-убийца, поэтому, возьми и срочно позвони сыну. А я со своей рассадой никак не расстанусь! А позвонила бы десятью минутами раньше, как просил Гриша – не попал бы в беду мой сынок!

— А я ничего этого и не знала, соседка. Почему же ты молчала всё это время?

— Да разве мне до того было? Сразу к Якову поехала, полгода его выхаживала, затем сама по больницам. Разве до того было?

— Вот и у меня почти такая же история произошла. Меня тоже Гриша предупредил, вернее, хотел предупредить, а я его не стала слушать! В итоге чуть жизнью не поплатилась. Вот и выходит, что Гриша не желает никому зла, а совсем даже наоборот. Почему же его не наградить за добрые дела-то? Тем более, возраст у меня, того, преклонный. Хочу дом ему оставить. Зачем бедолаге мыкаться неизвестно где? А так – будет у него свой угол. И вообще… Плохо мне одной, страшно, особенно по ночам…

— Доброе дело ты задумала, соседка. Но я ведь не знаю, где сейчас Гриша, я сама его давным-давно не видела. Единственное, что я слышала, так это то, что его видели в селе Снежном. И совсем недавно. Там убили главного агронома, и он, говорят, предупреждал жителей, а те ему не поверили, как всегда.  Могу позвонить сестре Марии, может, она о нём что-то знает?

Мария Платоновна засуетилась, зачем-то стала надевать платок и натягивать на ноги резиновые сапоги.
 
— Ты что, уходишь, соседка? Так мне звонить или не звонить сестре?

— Звони, конечно. Это я так. Знобит меня что-то…

Сестра Варвары Михайловны подтвердила, что видела в своём селе блаженного Гришу. Где он сейчас, она не знает, так как он исчез из их деревни также внезапно, как и появился. Ещё сестра Мария поведала:
   
— Фигаро там, Фигаро здесь ваш Гриша… Неуловимый мститель какой-то. Всех взбаламутит, напугает, туману напустит, а сам в кусты…

— Не мститель он, пророк, - вздохнула Мария Платоновна и, положив на стол большой целлофановый пакет, поспешила к выходу. Обернувшись к соседке, горестно вздохнула:

— Ладно, Варвара, пойду, поздно уже, а я Шарика ещё не покормила, да и Рыжий голодный. Не накормишь вовремя, орёт как сумасшедший. И, странное дело, мышей полон чулан, а он и не чешется. Ты, если что, позаботься о них, жалко, верой и правдой мне служили…

Варвара Михайловна хотела подать пакет соседке, мол, забыла, но та отмахнулась:

— Это спрячь на всякий случай. Моя последняя к тебе просьба. И ещё… Ты ведь не в обиде на меня, Варвара? Я вроде тебе ничего плохого за всю жизнь не сделала. Прощай…

Мария Платоновна уже подходила к дому, как где-то возле ограды она заметила силуэт мужчины. Ей показалось, что это был Гриша. Старушка ласково позвала его, но никто так и не отозвался. Всю ночь Мария Платоновна ворочалась с боку на бок, охала и ахала, а к утру умерла. Вся деревня провожала старую женщину в последний путь. Замыкал шествие Гриша, который всю дорогу плакал и, молча утирая струящиеся по чумазому лицу слёзы, тихо, про себя шептал молитву. На кладбище к нему подошла Варвара Михайловна и попросила парня прийти к ней домой. Она посмотрела Грише прямо в  глаза и строго приказала:

— Гриша, Мария Платоновна составила  на тебя завещание. Приходи ко мне сегодня, поговорим. Придёшь?

Гриша посмотрел на женщину странным, долгим, как показалось Марии Платоновне, осмысленным взглядом и кивнул в знак согласия.

Она ещё более строго произнесла:
 
— Смотри, не подведи, Гриша. Я тебя жду вечером. Да и помянуть надо соседку, чтобы всё, как у людей было…

Весь вечер просидела Варвара Михайловна у окна в ожидании парня. На столе, за её спиной, лежало завещание, составленное по всем правилам и подписанное нотариусом. Оставалось только вручить сей документ Грише и показать ему его «хоромы». Но парня, ни в тот вечер, ни в последующие дни она так и не дождалась. Варвара Михайловна спрятала завещание под скатерть круглого стола и на время забыла о нём. А через несколько дней к ней нагрянули гости, странного вида люди, и потребовали ключ от дома соседки. Варвара Михайловна испугалась.
   
— Мне о вас Мария Платоновна ничего не говорила. А вот о том, что она кому-то завещала свой дом, я знаю. И завещание это находится у нотариуса; только он может сказать, кому по закону принадлежит этот дом. Так что идите к нотариусу и спрашивайте у него.

Двое мужчин и женщина переглянулись и в один голос сказали, что этот дом усопшая завещала им, и что у них сей документ имеется. Им нужен только ключ от дома. Варвара Михайловна не знала, что ей в этой ситуации предпринять. С одной стороны, она понимала, что они врут, а с другой боялась, что они могут её обидеть. Женщина вздохнула и отдала им ключ. А сама подумала:
   
— Пусть возьмут лишь ключ, и отстанут. А то свяжут её, как бедную соседку когда-то её племянник, и начнут шарить по дому. Найдут и завещание, и деньги, оставленные соседкой для Гриши. Нет, лучше отдать малое, чтобы сохранить всё.

Шло время. Дом Марии Платоновны превратился в настоящий бордель. Его посещали с утра до вечера странного, бомжеватого и не только, вида мужчины и женщины и творили там чёрт знает что. Так как на дом никто больше не зарился, власти в лице пьющего председателя и его властной и корыстолюбивой жены на все творящиеся в нём безобразия, просто-напросто закрывали глаза. И не просто закрывали, а с некоторых пор и сами стали участниками непрекращающихся там оргий и попоек. Спокойствию жителей деревни Деньки пришёл конец. Шальная музыка гремела на всю округу с утра до ночи, пугая не только немногочисленных жителей, но и всю живность.

Собаки перестали со страху лаять, коты и кошки забились по углам, коровы перестали давать молоко, куры перестали нестись…

Все обвиняли Варвару Михайловну в том, что она поступила малодушно, то есть, отдала варварам ключи от дома соседки. Как будто отсутствие ключа могло остановить воинствующих завоевателей…

На Пасху к Варваре Михайловне Сачковой приехал сын, Яков. И приехал он не один, а со своей второй половиной – женой Галей. Мать погладила сына по длинному шраму на щеке и заплакала.

— Как я рада, сынок, что ты остался жив! Если бы я послушала тогда Гришу… Ладно, не будем вспоминать прошлое, сегодня такой праздник! Отдыхайте пока, а я соберу корзинку, вместе в церковь пойдём, посвятить надо пасочку-то!

Варвара Михайловна выложила дно красивой плетёной корзинки белоснежной салфеткой, поставила в самую глубину большую румяную паску с красивой белоснежной шапочкой, посыпанной разноцветным пшеном, обложила её вокруг разрисованными яичками. С одного бока паски хозяйка положила кусок копчёного сала с прорезью, с другого – два колечка домашней ароматной колбасы. Сюда же она присовокупила бутылку «Кагора» и прикрыла яства вышитым ещё её мамой рушником.

Затем надела нарядный, подаренный сыном Яковом расшитый алыми маками платок, и обратилась к сыну с невесткой:

— Вот и всё. Пойдёмте в церковь, мои дорогие. Тут два шага всего.

Яков удивился.

— Мама, ты говорила, что у вас в селе две калеки живёт. А я смотрю, в селе и молодёжь имеется. Не скучно тут у вас. Вон и музыка играет…

— Ты ничего, сынок, не знаешь. Ну да ладно, так и быть, я всё тебе расскажу, вот только с церкви придём…

Сидя за праздничным столом, Варвара Михайловна всё подробно рассказала сыну: и про Гришу, и про соседку, и про завещание…

— А где сейчас этот Гриша? Можно его найти как-нибудь?

— Сынок, можно проехать твоей машиной в Снежное. Это всего полчаса езды отсюда. Может, он там. А вообще-то… Если бы он поселился в этом доме на законном, так сказать, основании, чужие, плохие люди навсегда бы покинули дом моей соседки. Если же нет, тогда эти чужаки, которые потихоньку разносят дом Марии Платоновны в щепки, совсем нас изведут! Ты же знаешь, сынок, мы тут все гипертоники, нам противопоказана громкая музыка, да ещё по ночам! Прямо, ад какой-то устроили нам эти, с позволения сказать, чужеземцы! И ведь незаконно заняли дом! А был бы Гриша, им бы некуда было деваться, всё-таки законный наследник!

— Не так-то просто это всё, мама. Без боя они дом уже не отдадут, это точно! Он ведь – источник их доходов и удовольствий. Кто же так просто от этого откажется? Да они маму родную зарежут, если что, и рука не дрогнет…

— Что же делать, сынок?

— А вы собирали сельский совет, докладывали об этих бесчинствах своему председателю?

— А как же! И докладывали, и писали…

— И что?

— Ну, скажи мне, сынок, как может председатель нам помочь, если он сам посещает эти их сходки! И чем они там все занимаются, все знают! Ну, ты посмотри на нас, трёх калек… Кто нас боится?

— Тогда, мама, собирайся, с нами поедешь.

— Куда это?

— Ко мне жить. Тут, я так понимаю, уже опасно находиться. Я буду за тебя волноваться. Ну, что, мама, поедешь со мной?

— Не знаю, сынок. Я привыкла к свежему воздуху, свободе. А у вас духота, теснота. И потом, ты мне говорил, что у вас на первом этаже кафе находится. Там ведь, наверное, тоже музыка играет. Вот если бы эти незваные соседи убрались отсюда подобру-поздорову…

— Боюсь, мама, это невозможно, а вот другой путь можно попробовать.

Яков подбросил высоко в воздух ключи от машины, и ловко поймав, рассмеялся:

— Давайте, женщины, собирайтесь обе, поедем в ваше Снежное. Может, нам повезёт, и мы найдём этого вашего законного наследника Григория!

Снежное было небольшим селом, в котором и жило-то человек пятьдесят, не больше. В основном это были старики, да дети малые, которых на их попечение бросили родители, уехавшие за длинным рублём в город. Сестра Мария встретила родственников с радостью и сразу пригласила к столу.

— Проходите, гости дорогие! Вот радость, так радость! И Яков приехал! Живой, здоровый!

Мария обняла племянника и, положив ему голову на грудь, зарыдала. Якову стало не по себе.

— Не плачьте, ну, что вы! Всё ведь обошлось! Лучше познакомьтесь с моей Галей.

— Да вижу, вижу, сынок. Хорошая краля, твоя Галя…

Затем все сидели за столом, и пили чай с праздничной, освящённой в церкви паской. Первым заговорил Яков.

— Тётя Мария, мы ищем Гришу, блаженного вашего. Говорят, он где-то в ваших краях ошивается. Давно ли вы видели его?

— Да вы что, с ума сошли? Зачем он вам? Мы тут все от его деяний скоро с ума сойдём! Все бегут от него, а вы к нему! Не делайте этого!

Яков даже привстал.

— А чем он так страшен, этот ваш Гриша? Мама говорила, он добрый, безобидный парень.

— Может, он и добрый где-то там, в душе, но мы этого не заметили почему-то. Там, где этот Гриша, там и беда. Или он предсказывает беду или накликает её – никто не знает. Но все его боятся и сторонятся – это уж точно. Да я и сама от него пострадала совсем недавно. Рассказать?

Яков нервно походил по комнате, потрогал и понюхал цветок какого-то неизвестного ему комнатного растения, росшего в огромной, деревянной кадке, затем сел снова и коротко попросил:
 
— Расскажите…

Мария удобно уселась в глубоком, старом, потёртом кресле, оглянулась зачем-то назад, а потом стала рассказывать.

— Это почти мистическая история. Короче две недели назад, я решила сделать генеральную уборку. Ну, перестирала всё, что было в доме: простыни, наволочки, одеяла. Даже выбила подушки и поставила их во дворе просушить. Ну, перед Пасхой, ясное дело, старалась! К вечеру вышла во двор, глядь, а ни простыней, ни подушек моих нет! Я к Полкану, мол, ты что это, стервец, наделал? Почему не углядел? Я тебя что, напрасно кормлю?

Варвара Михайловна всплеснула руками.

— Но ведь все твои подушки на месте, Мария! И покрывала, как я вижу, тоже на месте!

Мария её перебила.

— Да ты погоди, погоди, это ещё не всё! Я, значит, к Полкану снова. Говори, стервец, где мои подушки делись! Он, ясное дело, испугался и в будку забился. Целый день оттуда не вылезал, только скулил и вздыхал. Мне его к вечеру даже жалко стало. Я налила ему миску супа, но он к еде и не притронулся. Ну, поплакала я, попричитала и спать легла. А к утру выхожу во двор, а мои простыни висят на верёвке, а подушки аккуратно сложены у калитки одна на одну. Я их занесла в дом, а сама решила провести расследование, кто мог мои подушки умыкнуть, а затем снова назад их вернуть. Хорошенько проверив, я нашла несколько отпечатков босых ног, которые могли принадлежать только Грише! Вот вам и хороший человек! Украл, значит, а потом, возможно, совесть заела, он и вернул всё назад!

— Вы говорите, что он блаженный и бессребреник. Может, он наоборот, увидел, что кто-то вас обворовывает, и, улучшив момент, вернул вам всё обратно? Зачем ему подушки ваши и простыни?

Мария не унималась.

— Но это ещё не всё! Три дня назад пропал у меня кабанчик! Маленький, розовенький такой. Ну, ты знаешь, Варя, я тебе звонила, сообщала эту грустную новость. Так вот, сестра, нет теперь у меня моего Пашки. Пропал, окаянный. Сегодня вот, курочки одной не досчиталась. Ну, что это такое творится? И, заметьте, это стало происходить именно тогда, когда в нашем селе появился этот самый Гриша! Мы его однажды поймали и начали пытать, мол, расскажи, куда ты наше добро и нашу живность деваешь! А он только сопит да мычит, как глухонемой. Так ничего от него и не добились, отпустили, беднягу. Не убивать же его, в самом-то деле! Так что вы приехали в самый раз! Я его видела сегодня у церкви, стоял в сторонке, молился…

Яков вышел во двор покурить. В приоткрытую калитку он увидел странного, в лохмотьях парня, и подозвал его к себе.

— Гриша, подойди, не бойся. Я не обижу тебя, обещаю. Подойди, пожалуйста. Хочешь закурить?

— Я не курю, это вредно для здоровья.

— Знаю, но, видишь, я курю…

— А зачем?

— Ну, не знаю, так просто…

— Бросать надо, у тебя плохое здоровье.

— А ты откуда знаешь?

— Я просто вижу, и всё…

Яков удивился. Почему говорят, что он блаженный? Он говорит умнее самого умного. И вроде как не боится его, Якова...

— Ты меня не боишься, Гриша?

— Нет.

— Тогда подойди ко мне ближе.

— Зачем?

— Я дам тебе гостинец. Сегодня ведь Пасха. Это такой праздник, когда все люди должны делиться с другими всем, что у них есть.

— Люди должны быть добрыми всегда, в любое время, не только в праздники. Иначе их Бог покарает.

— Почему ты так говоришь, Гриша? Все должны работать и зарабатывать себе на кусок хлеба честно, а не попрошайничать и клянчить. Ты не согласен?

— Нет.

— Почему?

— У каждого своё предназначение в этой жизни. Одни работают, другие – думают. Надо  быть спокойным и  уравновешенным, чтобы была способность думать.

— Ты считаешь, что думать – это работа?

— Да.

— А кто ты, Гриша?

— Как кто? Человек.

— Хороший?

— Думаю, да.

— Почему ты так думаешь?

— Я не обижаю людей, я желаю им добра… Я помогаю им.

— А воровство? Как ты относишься к воровству, Гриша?

— Это грех.

— Так зачем же ты воруешь?

— Я не ворую, я возвращаю людям то, что у них украли.

— Ладно, Гриша. А ты знаешь, что у тебя теперь есть дом, где ты можешь жить, как все. В тепле и уюте. Не мёрзнуть в непогоду и стужу, пить горячий чай за круглым столом, спать на мягкой постели…

— Знаю…

У Якова отвисла челюсть.

— Знаешь?

— Да, знаю…

— Тогда почему ты обрекаешь себя на страдания добровольно, зачем?

— Если я буду жить в большом доме, пить горячий чай за круглым столом, спать на мягкой постели, я перестану чувствовать боль и страдания других. Если я буду думать о своём благополучии, я забуду о людях. Тогда я обижу Бога, и он накажет меня!

— Но ведь все люди живут так! Их что, всех наказывает Господь?

— Да.

— И меня?

— Да. И тебя. Ты ведь попал в аварию? И чуть не погиб?

Яков удивился.

— А ты откуда знаешь? Тебе об этом сказала моя мама?

— Нет, наоборот, это я ей сказал, чтобы позвонила тебе и предупредила о непогоде. Но она не успела.

— Ладно, разберусь. Но ведь я остался жив. Почему?

— Ты ещё не совсем испорчен. Ты любишь свою мать и жалеешь её, вот тебе Бог и дал ещё один шанс. Ты воспользуйся ним, и всё у тебя будет хорошо.

— Я верю тебе, Гриша. А ты можешь мне сказать, какая меня жизнь ждёт впереди?

— Могу. А зачем? Тебе тогда станет неинтересно жить на этом свете. И вообще, если бы люди знали своё будущее, мира просто не стало бы…

— Почему?

— Потому что все люди без исключения обречены на страдания. Так как очень далеки от Бога. Многие  просто-напросто не  захотели бы жить.

— Но ведь есть глубоко верующие люди! Разве они тоже страдают?

— Истинно верующим был только Иисус Христос! Он пришёл на эту Землю, чтобы помочь и показать, как надо жить, а его так никто и не понял!

— Ты хочешь повторить его путь?

— Я стараюсь, но у меня не всегда это получается.

— И потому ты отказался от дома, который тебе подарили?

— Да.

— Но ты же знаешь, что в том доме творятся истинные безобразия и от этого страдают ни в чём не повинные люди? Ты знаешь, что в твой дом заманивают несовершеннолетний детей и насилуют их там? Почему насильники не получат по заслугам? Почему Бог допускает такие страшные деяния?

— Мир стал мелким, мелкодушным, и у Бога стало слишком много работы. Он делает всё правильно, но он просто не успевает. Наводит он порядок через своих подданных, но они тоже устали, у них тоже много работы. Так много, как никогда…

— Всё равно я не понимаю, зачем так много испытаний выпадает на людские доли?

— Я много видел в жизни, у меня нет иллюзий. Через испытания происходит очищение души. Испытание посылается только тем, кто запутался, забрёл в чащу непонимания, но в душе чист и по натуре добр. Вот и тебе дан шанс. Ты только не повторяй прошлых ошибок, это глупо…

— Поэтому я должен бросить курить?

— Не этой грязи надо бояться. Самая страшная грязь – душевная. Прости, я устал, к тому же мне надо идти. Одна заблудшая овца хочет покаяться, и я должен ей в этом помочь…

Увидев, что парень уходит, Яков закричал ему уже вслед:

— Гриша, подожди, мы ведь не договорили! А как быть с тем домом? Будет ли в Деньках покой или нет?

— Гриша странно взвизгнул, и глаза парня в один миг затуманились и потеряли осмысленность. Он потёр свои виски, покачал головой и побежал вприпрыжку по узкой улочке.

Яков зашёл в дом. Женщины смотрели на него с недоумением и страхом. Первой нарушила молчание Мария.

— О чём вы так долго говорили с Гришей? Он никогда ни с кем не говорит!  Да никто и не слышал никогда от него разумных речей! Что-то в лесу сдохло?

— И напрасно. Он очень умный, этот Гриша. И знаете, что самое страшное? Болен не он, больны мы все. Таких, как он, должно быть много, а таких, как мы – мало. Вот тогда и наступит, наконец, настоящая жизнь, тогда воцарится справедливость и рай на Земле! Тогда у Главного будет мало работы и он, наконец, тоже сможет отдохнуть!

Остолбеневших женщин расколдовал неожиданный стук в дверь. На пороге стояла соседка Марии Голькина Нюра и протягивала хозяйке большой шевелящийся мешок.

— Прости, соседка, бес попутал! Тут и твой кабанчик, и курочка. А подушки и простыни я тебе вернула. Спасибо Грише, надоумил, дай Бог ему здоровья!

Плачущая соседка выбежала из дома, прикрываясь от стыда большим цветастым платком.

Вечерний воздух был тёплым и влажным. В таком воздухе, как ни в каком другом, сохраняются ароматы уходящего дня, и хочется их вдыхать и вдыхать, ощущая прилив бодрости и сил.

Яков сидел на лавочке возле дома и всматривался в даль. Он надеялся на ещё одну встречу с Гришей; ему хотелось продлить общение и даже задать странному парню несколько вопросов, которые он не успел задать. Гриша так и не появился.

Просидев до темноты и продрогнув, Яков встал и пошёл в дом.  Женщины, уставшие от напряжённого дня, спали, и Яков с удивлением понял, что сейчас он очень счастлив, ведь рядом с ним находились самые любимые его люди.

А ранним утром все трое поехали в село Деньки. Не доезжая до дома, они увидели полыхающее зарево. Это горел дом Марии Платоновны. Люди, находящиеся в доме, успели выбежать и даже пытались гасить огонь, но дом был деревянный, и это было бесполезно.

Яков подошёл к погорельцам и услышал их отборную брань.

— Это тот придурок, Гриша блаженный, поджёг, который крутился всё утро возле дома! Ходил всё, оглядывал, что-то выискивал! Это он поджёг, точно! Надо его найти и наказать! Там все наши бабки сгорели! Куда мы теперь, с голыми задницами, денемся?

Яков довольный, улыбнулся. Гриша сдержал своё слово. Бордель с его помощью прекратил своё позорное существование. Теперь снова в деревне воцарится покой и порядок. Он, Яков, не будет переживать за свою мать. Вернее, он, конечно, будет за неё переживать, но не в такой степени, как раньше.

Яков, увидев Гришу, чумазого, в пыли и копоти, позвал его. Парень подошёл ближе.

— Спасибо тебе, Гриша. Пойдём, умоешься, хочешь?

— Спасибо, нет. За мной уже едут.

— Кто?

— Милиция, врачи…

— Зачем? Разве тебя посадят? Ты же поджёг свой дом, за это разве сажают?

— Меня отвезут в мой дом, в мой настоящий дом, где у меня товарищи, друзья…

— Тебе там хорошо?

— Да, меня там понимают, но мне не нравятся процедуры. Ещё я боюсь уколов.

— Почему? Разве уколы – это больно?

— Нет, не больно, но после них у меня сильно болит голова, и снятся кошмарные сны. Ещё меня там бьют.

— За что?

— Не знаю. Просто я не всем нравлюсь…

— Тебе делают больно?

— Да, но я привык к боли. Боль – это моя жизнь, а хорошее состояние – это мой праздник. А праздник не может длиться вечно…

Яков увидел, как к ним приближаются милиция и люди в белых халатах. Гриша покорно наклонил голову и протянул руки вперёд. Дойдя до машины скорой помощи, он улыбнулся Якову и крикнул:

— Прощай! Тебя ждёт праздник! У тебя скоро появится двойня – мальчик и девочка! Они будут жить долго и счастливо, и ты обретёшь радость!

Яков посмотрел на жену и всё понял. Врачи уверяли его, что он бесплоден, что авария полностью забрала у него мужскую силу, но они ошиблись. У него будет двойня – мальчик и девочка! Так сказал Гриша!

Яков побежал за машиной, которая увозила от него всё дальше и дальше доброго, странного, умного парня.

— И тебе, Гриша, вечного праздника! Я приеду ещё к тебе, обязательно приеду, ты только жди! И желаю тебе мужества!

Клубы сельской пыли окутали удаляющуюся от Деньков скорую помощь, а вскоре она и совсем исчезла из вида…


©Надежда Бойер