XI Сердце финансиста, предсердие

К тому времени Владимир Петрович работал в городской прокуратуре экспертом по экономическим преступлениям.  Рабочее время у него было ненормированно, и старый финансист позволял себе недельные запои вместе с Марфой Егоровной.
Напившись, он  лежал на кровати с голым торсом, опрокинув на постель свое лишенное растительности загорелое тело, неразвитое, с жирком, большим животом и узкими плечами.   
Лежал в спальне, где стоял книжный шкаф, откуда родственники жены сперли «Капитал» Маркса,  и откуда от брал книгу «Лицом к лицу с Америкой»,  чтобы портретом Никиты Сергеевича подразнить Степана Трофимовича.
Лежал, бессильно откинувшись на подушку, переживая приближение нового сердечного приступа, и стонал.
Проснувшаяся на диване и похмелившаяся самогоном или, - если  самогон был уже выпит, - фруктовой брагой из дачных яблок, груш и слив, Марфа Егоровна, в мятой ночной рубахе, взлохмаченная, босая, и поэтому особенно короткая и коренастая, широко. неуклюже расставляя ноги, подходила к постели мужа.
Без того крупные черты ее отекшего от пьянки лица делались до безобразия огромными.  Она накланялась над  Владимиром Петровичем, некоторое время тупо, словно не узнавая,  смотрела на мужа.
И тут Владимир Петрович  тихо, со стоном вздыхал. Для Марфы Егоровны это служило сигналом к действию. 
- Сука-****ь. - филолог, распрямив руку  со сжатым кулаком, широко замахивалась и, что было сил, била супруга по лицу.
 Раз! Другой! Третий!
Владимир Петрович стонал громче и жалобнее. Пытался пошевелиться  отвернуться, прикрыться слабой рукой.
- Сука-****ь, сука-****ь…
Марфа Егоровно рыгала самогонкой, еще пару раз наотмашь, от души, била кулаком в лицо   Владимира Петровича, шла на кухню к выварке с брагой, выпивала еще  ковшик,  возвращалась к дивану и падала на него задом вверх. 
Если запой не давал осложнений на больное сердце финансиста, и он на пару месяцев не оказывался в больнице, то через неделю, Владимир Петрович появлялся на улице  в темных очках.   
Когда подобные сцены случались   в дни приезда Вовки на праздники или в каникулы, Вовка грудью вставал на защиту  стонущего отца.  Оттаскивал чудовищно матерящуюся Марфу Егоровну, от ложа финансиста, - Пусти! Пусти! Я этой падле сейчас врежу. Пусти, сука-****ь! -  похмелял и укладывал спать.   
Исай работал поваром в столовой санатория Ривьера, круглое здание которой с видом на море стояло  возле устья речки, забранной в бетонные стены.
Здесь течение ее бирюзово-зеленых вод, подпертых  галечной косой пляжа, было плавным и спокойным. Стенка на противоположном берегу уходила дугой в море,превращаясь в северный мол,  на котором  высились решетчатые шеи и клювы портовых  кранов.   
Недалеко от входа  в столовую стоял огромный  платан,  с немыслимой ширины комелем. 
Коллега Исая, горбатый повар  Андрон, лет шестидесяти, любил пошутить над знакомыми рыбаками, сидевшими с бамбуковыми спиннингами на буне-волнорезе, недалеко от устья. За ними он наблюдал из-за густого и высокого куста старого олеандра, с «Беломором» в руке, хищнически пригибаясь, отчего его покрытый белым, поварским халатиком  горб делался еще выше и ужаснее.   Когда  мужики, оставив спиннинги, уходили к киоску у входа в парк, попить пива, Андрон выходил  на буну поднимал спиннинги и цеплял к крючку безобразно скорченную  копченую скумбрию.
Немудреная шалость горбатого кулинара,   свидетелем которой однажды Вовка, возбудила у него изумленный, восторженный  смех.
Разумеется, восторгу способствовал чистый и влажный, ветерок, с моря,  белого и светлого, растворившегося в таком же белом и светлом небе.
Там, в этой белезне исчезал изгиб северного мола. 
Очень кстати пришлась и кружка жигулевского пива.
И плавкран, медленно  заходивший в порт, тоже радовал, правда, непонятно чем: формой ли надстройки, полукруглый зад которой можно было при желании соотнести с пивной кружкой, или тем, что там, матросы и механики на кране  тоже пьют пиво со ставридкой.

По окончании института Вовка получил распределение в объединение «Каскад». Он постоянно был в командировках, большей частью в воинских частях и занимался наладкой компьютеров и прочих электронных устройств. Ему довелось побывать на базах ПВО и оборонных заводах в Красноярске, Узбекистане, Астрахани и Подмосковье.
Официально он числился в штате харьковского  филиала  "Каскада", где ему предоставили общежитие в двухместном номере. Соседом Вовки оказался такой же вечный командировочный наладчик, с явными признаками сумасшествия.
Однажды Сергей, как звали Вовкиного коллегу, в припадке мании преследования два часа ездил на лифте, маневрируя вверх и вниз, уклоняясь от встречи с другими пассажирами.
Людей «со съехавшей крышей», вечно путешествующих по городам и весям Союза и вечно пьющих,  было много. Вовке запомнился один, лет сорока, в очках с толстыми стеклами, изображавший рафинированного интеллигента, который как-то кричал, обращаясь к женщине-вахтеру: «Ну,  хоть на дюйм! Хоть на дюйм
обладайте способностью к абстрактному мышлению»!
Вскоре Вовка познакомился с этим человеком и, угощая коньяком, рассказал ему о своем открытии мнимой энергии.
- Формулы? Формулы?- снисходительно посмеиваясь, требовал собеседник.
Вовка обещал подготовить очкарику все необходимые выкладки, и перевел разговор на международное положение. Интеллигент навострил уши. Вовка сообщил ему как можно в глобальном масштабе одолеть гонку вооружений, разместить советские заказы в производящих электронику компаниях Запада. Собеседник хмыкнул.
-Это слишком идеалистично.
На следующий день еще один  коллега Вовки, тоже инженер-наладчик, предупредил, что бы он был поосторожней с «этим типом». по его сведениям, он - осведомитель, завербованный КГБ.
Сам же предупредивший Вовку наладчик тоже страдал манией, граничившей с психопатией. Он рассчитывал разбогатеть, играя в «Спортлото», и ежемесячно около трети зарплаты тратил на приобретение лотерейных билетов.
Однажды Владимир Петрович в очередной раз стал свидетелем припадка безумия своего товарища Степана Трофимовича, который как-то решил попить пива в автоматах у санатория «Приморье», положив папочку с балансовым отчетом на подпорную стенку из дикого известняка, на которой нависала зеленая стена, ровно остриженного  смолосемянника.
Рядом пил пиво вышедший на пенсию шофер коопторга Петр Матвеевич. Завидев, Степана Трофимовича, он подошел, к старому бухгалтеру.
- Здравствуйте.
- Здравствуйте. – Степан Трофимович сразу узнал шофера, который ничем не отличался от других мужиков возле автоматов пиво, и именно поэтому решил, что этот человек,  крайне опасный провокатор
- Ну, как там Владимир Петрович.
- Какой Владимир Петрович? - Взвизгнул Степан Трофимович.
- Как какой? Вы что, Владимира Петровича не знаете?
- Не знаю никакого Владимира Петровича.
- Может, вы и меня не знаете?
- Первый раз вижу.
Петр Матвеевич, глядя в глаза бухгалтеру, выдержал паузу и вдруг вскричал:
- Ну, как же! Вместе по амнистии из Магадана ехали!
Степан Трофимович, стремительно допил пиво, поставил стакан в автомат и подхватил свою папочку с балансовым  отчетом.
 - Так, я контуженный! Под Варшавой! - Бухгалтер стремглав бросился к автобусной остановке.
На следующий день Степан Трофимович позвонил Владимиру Петровичу по телефону.
- Алло, В.П.?
- Да, я слушаю.
- А ты знаешь, что мы оба на крючке висим?
- У кого?
-У К-Г-Б!…
- Откуда у тебя эта информация?
- А ты у своей шоферни спроси!- И Степан Трофимович бросил трубку.       
Когда Вовка рассказал  о своем сумасшедшем коллективе Владимиру Петровичу, финансист задумался. А что, если и Вовку ждет та же участь, тем более, что квасит парень, - дай Бог.