Глава 38. Таинственное окошко

Сначала мой рассеянный взгляд упал на зарешеченное окошко под потолком. Там виднелся лишь клочок синего неба и ничего больше. «Кусочек неба синего и звездочка вдали мерцает мне, как слабая надежда», — припомнился куплет из блатной песенки, который вдруг оказался так к месту.
На душе потеплело.
Перевел взгляд чуть дальше — на угол, и чуть ни рассмеялся вслух. На память пришел отрывок из нашего школьного киносценария «Битва в пути»:
«Бахирев медленно перевел отрешенный взгляд в угол комнаты. Крупный план: пересечение стен с потоком — как символ безнадежности его положения. Голос за кадром: «Все кончено. Это тупик».
Итак, два символа — символ безнадежности и символ слабой надежды.
Интересно, какой возьмет верх и станет доминирующим в моей судьбе?
А в палате спали люди, которых теперь придется терпеть двадцать четыре часа в сутки на протяжении длительного времени. Что за люди?
Кто из них действительно болен, а кто, как я, вынужден лишь симулировать болезнь? Какие неприятности могут доставить больные, а впрочем, и симулянты тоже? Как себя вести, если они не понимают элементарных шуток? А может, притворяются, что не понимают? Может, они сами боятся, видя во мне настоящего сумасшедшего?
В общем, вопросов больше, чем ответов. Но, я уже здесь. Мои планы превратились в конкретные реалии, и обратного пути нет. Меня просто не выпустят отсюда без конкретного результата — неважно, положительного или отрицательного.

Размышляя, не заметил, как уснул. Скорее всего, сработала микстура с бромом и с чем-то там еще.
Я вдруг увидел совсем другое зарешеченное окошко. Оно было не у потолка, как в этой палате, а в неглубоком приямке. Впервые это случилось, когда мама Людочки показала мне окна их комнаты в общежитии, у которых разрешила нам играть.
Прямо под окнами и располагался тот приямок с загадочным окошком, так меня поразившим. Даже в лагере военнопленных я не видел решеток на окнах. И когда спросил у мамы, зачем нужны решетки, она ответила, что там, очевидно, хранится что-то ценное. «Клад», — сразу подумал я.
То таинственное окошко гипнотизировало. За ним ничего не просматривалось. Там всегда было темно. В одном месте стекло было разбито, а часть его — кем-то вынута. Мне так хотелось заглянуть туда. Я рассказал обо всем моей маленькой подружке, и с того момента мы оба постоянно пытались рассмотреть, что же там — за стеклом.
Однажды попытался спуститься в приямок, но он был для меня слишком глубоким — сразу же понял, что не смогу выбраться оттуда.
А потом мы с Людочкой нашли кирпичи и стали осторожно сбрасывать их в приямок. Вскоре решился спуститься. Людочка, лежа на земле у приямка, подсказывала, куда мне поставить ноги, чтобы попасть на кирпичи. Спустившись, сложил из них удобную площадку. С площадки уже легко вылез.
В конце концов удалось спустить на площадку Людочку. И вскоре мы вдвоем попытались рассмотреть подвал через отверстие в стекле. Нет, это тоже оказалось невозможным. Одолевая страх, попробовал просунуть руку в подвал, но рука ни до чего не доставала.
Потом эта игра надоела. Мы нашли большой фанерный щит, которым почти полностью перекрыли приямок. И он надолго превратился в нашу с Людочкой игровую комнату.

В моем сне мы снова, как много лет назад, играли с подружкой в нашей игрушечной комнатке. Неожиданно в подвале вспыхнул яркий ослепительный свет. Мы с Людочкой мгновенно отскочили в угол. Нам обоим стало страшно. Я обнял Людочку, а она прижалась ко мне.
Преодолев страх, посмотрел в подвал. Неожиданно узнал палату психиатрического отделения. Внизу на койках спали люди. А вот и моя койка, но там никого нет. Впрочем, это понятно. Ведь я здесь — наверху, с моей любимой Людочкой. Правда, она еще маленькая, но она обязательно вырастет, и мы станем мужем и женой по-настоящему. Но это еще будет.
— Людочка, не бойся. Я знаю, что там. Я уже там был, — успокоил Людочку.
Вскоре она осмелела и тоже заглянула в подвал.
— Да там какая-то больница, — сказала она, — Но я не люблю больницы. Мне так долго пришлось в них лежать. Ничего хорошего нет в этом подвале, — сказала мне моя маленькая подружка.
Внезапно мы с Людочкой оказались на тротуаре у приямка. Мы оба смотрели вниз и улыбались. Наше окошко было прежним. Только оно было полностью застекленным. А приямок был не кирпичным, а тщательно оштукатуренным в цвет общежития. И приямок этот показался нам таким маленьким.
— Помнишь, как мы играли здесь в дочки-матери? — улыбаясь, спросила четырнадцатилетняя Людочка.
— Я все помню, Людочка, — ответил ей, и волна нежных чувств накрыла меня с головой.
Мне так захотелось обнять мою любимую Людочку, как тогда, когда мы так боялись этого таинственного зарешеченного окошка.

Неожиданно оказался в комнате Людочки в их новой квартире. Людочка болела и лежала в кровати. Я сидел рядом с любимой и держал ее за руку. Она уже была моей невестой, и мы с ней о чем-то говорили, нежно улыбаясь друг другу.
Внезапно позади вспыхнул яркий ослепительный свет. Мы оба со страхом глянули в сторону, откуда исходил свет, и увидели все то же таинственное зарешеченное окошко, расположенное в приямке, образовавшимся прямо под окном Людочкиной комнаты. И снова увидели палату психиатрического отделения. И снова моя койка была пуста, потому что меня там не было и не могло быть. Ведь я был рядом с моей любимой Людочкой. И это было таким счастьем, потому что тогда она еще была жива, моя любимая, моя невеста.
— Что это? — со страхом спросила Людочка.
— Не бойся, Людочка. Это наша палата в психиатрическом отделении госпиталя. С сегодняшнего дня я живу там. Вон на той койке, — пояснил ей.
— А почему ты должен там жить? Ты же не сумасшедший. Я знаю, — удивилась Людочка.
— Людочка, я сам ничего не понимаю, но это единственный способ уйти из армии.
— А ты не боишься? Там же могут быть настоящие сумасшедшие. Они могут сделать с тобой что угодно, когда будешь спать.
— Могут, Людочка, но не могу же я не спать несколько месяцев подряд. Это невозможно!

— Не бойся, любимый. Я буду охранять твой покой. Я буду всегда смотреть в это окошко, пока ты будешь спать, и вовремя предупрежу об опасности, — предложила Людочка.
— А когда же ты будешь спать, радость моя? Ты же так часто засыпаешь, даже не замечая этого?
— Когда ты будешь на той койке, меня уже не будет. Но, я останусь в твоей памяти. Я буду с тобой всегда, пока ты жив, — тихо сказала Людочка и вдруг медленно пропала.
— Людочка! Людочка! — закричал я в ужасе и оглянулся на жуткое окошко, так напугавшее любимую, что она снова исчезла. Я увидел себя на койке и еще, что все в палате проснулись и смотрели в мою сторону, — Проснись! Срочно проснись! — во весь голос закричал самому себе, лежащему на койке.

Я открыл глаза, полные слез и посмотрел на окошко. Людочки там не было, хотя отчетливо помню все, что сейчас было, и особенно глаза любимой, которые с такой болью смотрели на меня оттуда, а ее голос отчетливо умолял:
— Проснись! Срочно проснись!
Ко мне подошли санитар и медсестра.
— Что случилось? Почему вы так кричали?
Но я не мог им ответить из-за душивших меня рыданий.
«Моя Людочка снова исчезла. Почему она не захотела остаться со мной навсегда? Это же так просто», — думал я, а слезы сами катились из глаз.
Я уже не видел, что происходило вокруг меня. Похоже, мне сделали укол, и я забылся до утра.
Проснувшись, первым делом посмотрел в окошко.
«Здравствуй, любовь моя. Можешь отдыхать — я уже проснулся», — мысленно поприветствовал Людочку.
Но, постепенно приходя в себя, кажется, стал осознавать жестокую реальность.
«Людочка, любимая, похоже, ты права — единственное место, где ты еще живешь, это моя память о тебе», — подумал я, и слезы снова покатились по щекам.