Брокен. гл. 3

Фотокарточка на столе. Хрупкая девочка с острым носом и чересчур серьезными светлыми глазами. Длинная челка прикрывает половину лица, темные локоны крупными завитками падают на плечи.  Белый шарф завязан под подбородком аккуратным бантом, на руках светлые перчатки. На левой стороне груди, на кармане пиджака- герб Брокена, дерево, обессилевшее под тяжестью одного-единственного яблока.
“Счастье принадлежит тем, кому довольно самих себя.”-написано выцветшими коричневыми чернилами на оборотной стороне фотографии. А может и не чернилами, кровью. Девочка с гербом Брокена смело смотрит в объектив и кажется, что это чей-то любительский снимок. Она немного встревожена, точно ее расстроили а потом сказали :”Смотри в объектив”. Девочке двенадцать-тринадцать лет.
-Это Август Сварт, четвертый класс.- сказали над ее ухом. Златана вздрогнула, роняя на стол карточку.-Между прочим, он никогда не заходил без стука. И уж подавно не копался на директорском столе.
-Простите.
-Прощаю, что с тобой поделаешь.
-Было открыто. Я вошла.
-Я редко закрываю дверь. Красть тут нечего.
Злата надула губы.
-Я не краду.
-Извини, но я не имел в виду тебя, Злата.
Девочка обиделась, ведь именно из-за ее привычки хватать все, что приглянется и что оставлено без присмотра и определили ее в Брокен, а ведь все началось не в Брокене, а на вокзале, пыльном и шумном, когда женщина в черной косынке, да высокая девушка с большими руками и красивым озорным лицом, держа в руках корзинки, подтолкнули девочку почти тринадцати лет, худенькую, внимательную и страшно обидчивую, усадили против воли в душный вагон, где стекло совсем не открывалось и неподалеку ели лук-порей и пели петухи, и шептались цыганки и за окном была так нескончаема серая пустошь и пыльные полосы, больше похожие на вытоптанные, чем на некогда уложенную дорогу, что разделяли пестрые и нищие деревеньки и новую линию, и черный паровоз, такой старый, верно из прошлого столетия, из тех, самых первых паровозов, тащил троих в Брокен, точнее только девочку с напряженным усталым, зареванным пыльным лицом, потому что мама и старшая сестра пообнимали ее, да и уехали, и Злата, вспоминая эту обиду, плакала весь вечер а потом начала злиться, и злилась так сильно, что тащила и прятала все, что было хоть мало-мальски похоже на личную собственность, а вспомнил это Сварт потому, что столкнулся с ее сестрой в городе, совсем случайно и она, конечно же, его не узнала, и он ее коснулся только на часть секунды, и этой секунды хватило, чтоб выудить мыслеобразы и загнанные глубоко неприятные воспоминания и, сопоставив их непроизвольно с воспоминаниями Златы, Сварт увидел всю картину так, точно б он сам был Златой.
Девочка делала все, что она делала либо назло, либо от какого-то странного чувства ярости и обиды, какое толкнуло ее на прогулку по лесу.
Август аккуратно поправил рукав. Просто чудо, что Ла Флор прохаживался по мокрым тропинкам. И вот они пошли за ней.
“Как в старые добрый времена. Двое старикашек сбились с ног в поисках ребенка.”- с мрачным юмором сказал неисправимый оптимист Ла Флор.
Август едва заметно поблагодарил его, сжав холодную влажную ладонь. Иногда он, конечно, распекал Ла Флора за легкомыслие, но был уверен в нем больше, чем во всех остальных друзьях. Они дошли до поляны, дважды осмотрели все канавы, решив сперва, что девочка вероятно и не в лесу, скорей всего спряталась на чердаке или в башне посапывает, но Августа не покидала тревога. Он молчал, поднимая каждую обломившуюся еловую ветку, слушая шаги.
А вот Ла Флор не постеснялся высказать опасения. И вскоре они услышали писк, похожий на крик и шум, как будто медведь заплутал в буреломе. Ла Флор остановился зажечь свой фонарь, но Август бросился вперед, на шум, и успел швырнуть разряд, не разбирая в зловещей темноте, попал в вервольфа, но не убил а ранил, обозлив еще сильнее. Чудовище отпустило ребенка, но принялось за Сварта с безжалостностью одержимого, и Сварт, растерявшийся колдун, едва не лишился руки. Белая вспышка ослепила вервольфа- Ла Флор удивительно хорошо вспомнил никогда не удававшийся ему урок и вытащил Сварта. Оборотень завыл и уполз в темноту, и они, беспокоясь за девочку, не стали его искать. Злата была потрясена и сознание ее легко было выключить, что Август благополучно и сделал. Но сложней было утихомирить собаку, сторожившую ее. Собака отчего-то посчитала девочку своей и оберегая, бросалась на Ла Флора пока Август, останавливая кровь, вспоминал хоть какой-то заговор.
-Кто это написал?
-Не помню.-признался Сварт.-Может быть даже сам.
-Я подумала сначала, это какая-то девочка.
-Многим так хотелось думать.-усмехнулся директор. Злата не стала уточнять, что имел в виду Август. Она извинилась и быстренько ушла. Солнце вечера пронзило его зрачки и пыльные стекла.
*******
Вечером один из близнецов неизменно устремлялся в смотровую башню, а вокруг другого собирались слушатели. 
“И остались одни лишь крылья. Крылья больше не заболят.”- пел Олаф, сидя на ступеньках северной маленькой лесенки. Пел прескверно, мучая гитару. Голос хриплый, ломающийся, но столько воодушевления было в нем, что Злата невольно остановилась.
“Братец мой совсем спятил. Влюбился.”-шепнул позавчера Вильгельм и сделал страшные глаза.
“Влюбился? И что такого?”-удивилась Злата. “Он всегда был немного того.”-ответил Вилли.
 “По-твоему, любовь- сумасшествие?”-с обидой сказала Злата. “Нет, вовсе нет. Просто самая сильная эмоция. Но не в этом случае.”
-Улыбка- главное оружие того, кто исчезает, не успев появиться.- сказал Олаф, в последний раз ударив по струнам.-Страшное это оружие, страшное.
Злата фыркнула, уходя к себе. Олаф дал понять, что последние слова относились к ней. Славные эти близнецы, вот только Олаф все время какую-то чушь несет. Вилли разумней и знает больше. С ним и разговаривать проще- никаких неясных намеков, ничего мудреного, только сухие факты. Вилли ей точно поможет. Близнецы могли разузнать про эти подземелья. Если уже не знают, то никто. Скорей всего есть какие-то планы дома, какие-то карты. Не спрашивать же у Сварта?
    ********
Он гулял в лесу, пиная камешки и шишки. Он размышлял обо всем, как это часто бывает со стареющими колдунами и отважившимися на преступления.
Двадцать шесть белых камней. Двадцать шесть учеников, что выпустились первыми и последними. Каждый год, в ночь после Янова дня, все брокенцы собирались на поляне. Это был особенно ничего не приносящий ритуал, скорее дань традициям, идущим из тех далеких времен, когда псы господни еще не вступили на эту темную землю. 
Сидя на белых камнях, ученики тихонько перешептывались до полуночи. Потом все замолкало. В центре было место колдуна-наставника. Остальные учителя стояли под деревьями, наблюдая за церемонией приветствия Лета. Сварт отсчитал  шестой камень. Здесь когда-то была поваленная сосна. Садясь спиной к сосне и прикрыв глаза чуточку, он начинал дремать. Иногда он даже не закрывал глаз, лишь сужая зрачки проваливался в сон, чтобы колдун-надзиратель думал будто Сварт бодрствует со всеми остальными. Но кое-кто все же знал об этой хитрости. Вздохнув, Сварт сел на свой камень. Как в юности. Ельник шуршал над головой, пел ему те же самые песни.
“В платье ветра я встречу тебя
В платье ветра найду.
Пусть между нами шестьсот дорог
И целое небо
Я люблю тебя
Я люблю тебя
В платье ветра.
В платье ветра я найду тебя.
Ничего не бывает на свете
Просто так.
Ты поймешь это вскоре.
Ничего не бывает напрасно.”- вспомнил Сварт. Так кто-то на крылечке пел, когда Сварт возвращался с прогулки. А кто-то наверху мучал свирель.
Как будто на минуту вернулось счастье. И не было войны. Не было Хаоса Неизвестности. Не было печального молчаливого директора. Не было тех холмиков в далеком краю, где остались почти все они. Половиной безымянных, половиной поросших бурьяном. Тот, из-за кого Август сейчас здесь, совсем один. Тот, с черным веером в руке- Судьба или злой Рок? Никто никогда не знает наверняка. Даже колдуны не знают своей участи. Хаос Неизвестности и бесконечная боль. И в этом черном покрывале отчаяния- яркая звездочка. Такая маленькая. Как будто шанс. Иногда Сварту хотелось умереть, не узнав ничего.
Маленькая звезда надежды в близости зачарованного леса. Упустить? Уступить жалости? Но все уже ведь ясно- она знает. А он? Он ведь тоже был когда-то сомневающимся мальчишкой…или не был? Наверно только когда наступил Хаос. Он же знал. Он знал, но не мог.
Судьба с черным веером в руке. Боль. Отчаяние. Крики в снах. Слезы перед сном. Попытка суицида. Не удалась. Но почему, о Вечный о Всевидящий, почему?!
Он закричал беззвучно. Колдуны не должны плакать. Ни маленькие, ни большие. Колдуны, говорил директор, такая особая разновидность. Порода. Субститут грелки и дождя если хотите. Триллионы нервных окончаний. Биллионы молекул и тысячи энергоканалов. Плоть. Кровь. Сущность. У всех- душа. У колдуна- сущность. Прошу запомнить, и в дальнейшем, во избежание возникновения неприятностей всегда держать это в голове.
Почему?!
Почему однако камней двадцать шесть, а нас- трое?! Судьба?! У дождя и грелки нет судьбы. У колдуна нет души. Так что болит, уважаемый директор?! Что же так болит-то?! Триллионы нервных окончаний? Насос для крови, который у обычных людей- сердце, а у колдунов его по определению быть не может?
Август вздохнул. Поздно. Поздно орать и стучать кулаками, требуя ответов. Поздно- он схвачен. Пойман. Растерзан, повешен и ждет своей участи. Двадцать лет…тридцать…сколько там осталось? Сколько б ни отпущено, он все равно не узнает.
Да. Это эгоизм. Человек- вольный цветок. Человек…вытопчет. Магия. Магия вытопчет. Маленькая девочка, что может быть шансом. Если и этот шанс никто не вытопчет.
Этот ребенок как единственное Брокенское яблоко на голом усыхающем стволе. Только не надо говорить себе, что все можно остановить. Механизм запущен. Проклятый ход маятника его судьбы не остановить никогда. Август-Август. Какого ж черта ты привел в круг силы бедную девочку?! Давно ли тебя самого не мучила боль посильней телеcных немочей? Давно. Больше тридцати лет как она уснула.
Бедная девочка. Вот бы все вернуть. И мое детство. И ее детство. И старый, запечатанный Брокен с черной тенью на пороге и приветливой тенью сливовых деревьев в маленьком уютном саду.
-Этого не вернуть.-раздался тихий голос неподалеку.
 Сварт открыл глаза: Эрик Монро сидел на семнадцатом камне. Август вдруг вспомнил лохматого и длинного худого парнишку неполных тринадцати лет, что приехал в старый Брокен, сам, теплым сентябрьским вечером и стал одним из двадцати шести последних и первых выпускников.
-Как с этим жить? Что делать?
-Знаешь,- ответил Монро, подбрасывая в воздух сноп искр и сосновых шишек,-Я хотел то же самое спросить у тебя. Много лет собирался, да все никак.
Эрик Монро запомнил миловидного, несколько робкого, но пока лишь видели учителя, мальчишку из хорошей семьи. Всегда аккуратные тетрадки, чистые ногти, в карманах лишь носовой платок и часы, никаких сушеных тараканов или  табака, однако этот мальчишка был далеко не таким ангелом, какого строил. Все школяры знали настоящего Августа Сварта. Август был едва ли не вожаком великолепной пятерки отпетых хулиганов, этаким ведьмовином их маленького мирка. Черти плясали в невинных фиалковых глазах, стоило лишь отвернуться взрослым.  Этот отличник не колебался, будь то побег в субботу вечером за пределы Брокена, когда это строжайше запрещено или зимняя облава на черного бугоюга, пока бугоюг спит в берлоге с маленькими бубажами и очень опасен.
А однажды Сварт пошел в Белополье в чертов четверг. Сам, не на спор. Сварт все знал, или думал так. Учителя недоуменно качали головами. Сошлись на том, что мальчика заманили завистники. Был устроен строгий допрос. Выяснилось, что ученик Сварт действительно по собственному желанию пошел в Белополье. Только руками развели. О прежних, удачных проказах Августа не заикнулся никто из товарищей. Выздоровевшему мальчику было вынесено строгое наказание- два месяца осени он проведет дома, не в Брокене, и там, под надзором родителей ему предстоит подумать о своем поведении. Эти два месяца показались Сварту самыми долгими и самыми мучительными.
Нет, все же один человек никогда не заблуждался на счет Августа Сварта. Хотя тот, кто вынес его на руках из Белополья и не был в полном смысле человеком. Сварт вспоминал дни счастья и раздумий, щурясь от солнца. Да, тот прекрасно знал о всех проделках отличника Сварта, о самых глупых и крупных шалостях. Стало ли это решающим в выборе следующего? Было ли это наказанием за излишнюю самоуверенность? Судьба с черным веером…все силы небесные угасали, когда он говорил и солнце кажется дрожало, светя через его левое плечо. 
Монро махнул рукой, указывая. Двадцать шестой камень потемнел и порос мхом. Последний. Тот, кто замкнул круг. Тот, кто остался тоже. Но камень…
Камни знают все. Все чувствуют. Так говорил директор. Человек жив, а его камень умер. Загадочно и необъяснимо ни с какой стороны. Почему так? Монро знал, практически наверняка. Сварт знать не хотел- он предпочел бы, чтоб некоторые ответы никто не давал никому. Их и так трое. Последний и единственный выпуск Брокена. С двадцатью шестью связывали так много надежд. Но рукам войны суждено было наброситься на них, сравняв весь мир- людей и тех, кого называли людьми, покашливая. Трое вернулись в свой Брокен. Август Сварт. Эрик Монро. И Арсений Ла Флор, чей камень потемнел от мха. 
И Сварту показалось на миг, будто он знает причину всего, кроме самого себя. Себя и Брокена. Его и Брокена. Его. Брокена. Его Брокена.
Монро скрежетнул зубами - уловил пригоршню мыслей, студеных как холодная вода и закричал беззвучно. Август схватился за голову- в висках заломило от вопля Эрика.
Но что сейчас стоил Брокен? Воспоминания не давали покоя двадцать шестому, а иначе как объяснить и его присутствие в Брокене?
-Увы, я действительно не знаю ничего.- ответил Сварт, массируя виски.
-Брокен мертв. Традиции погибли. Никто не видит смысла в возвращении науки.- сказал Монро, поднимая сосновую шишку. Ему было неловко за приступ- такое не случалось уже очень-очень давно- но он знал, что Сварт сейчас не в лучшем состоянии. Ведь он зачерпнул из потока сознания Сварта, столь же холодного и безнадежного как у любого другого, кто прошел Хаос Неизвестности.
-Не смей так говорить. Эрик, ты не должен.
-Должен или не должен, мне диктовали учителя. Но они были последними. Все прошло. Мы станем ископаемыми.
-Нет, пока в нас нуждаются.
-Мы уже сейчас- легенда, сказка!- попытка убедить Сварта была более чем неудачна.
Август решил для себя все, а возвращение служило лишь подписью под его самовольным приговором. Сварт постановил посыпать свою голову сухой листвой и сгубить себя в лесной деревушке, радуясь простым человеческим глупостям.
-Нет.
-Август, очнись. Одумайся. Ведь я знаю, что ты сам просил это назначение. У тебя был шанс, но ты не сделал ничего для спасения. Используй его сейчас. Пока не поздно уезжай из Брокенского болота. Ты пожалеешь, Август.
-Я никогда не сожалел о своих решениях. Это нужно. Иногда я спрашиваю себя- что ведет меня, гордость или гордыня? Безумное желание изменить настоящее? Или тоска по прошлому? Я вырос здесь, стал тем, кто я есть и если это громкие слова, то вспомни каждого, кто сидел на камнях.
 Двадцать восемь лет назад мы в последний раз собрались здесь после Янова дня и директор сказал, предчувствуя: ”Кто-то вернется сюда, что бы ни произошло с этим миром. Кто-то будет беречь землю Брокена.”
-Ты тогда засмеялся.-вспомнил Монро.
-Да, Эрик. Я тихонько смеялся. Мне было страшно, потому что я знал, чего он боялся, а он знал, чего боялся я. Наш Брокен стал пепелищем. Но на пепелище можно построить новый дом. Он нуждается во мне.
-Какие красивые слова, ученик Сварт. Вот только нуждается в нас никто. Взгляни в лицо правде, Август. Не от кого беречь твою землю. Тебе завещали руины.