Глава 1

Авторы : Мари Анисе и Анастасия Морозова.

День 1.
                С героями трудно чистить картошку.
                (Лешек Кумор)

В половине девятого утра Маша Стрельцова подлетела к дверям собственной кофейни “Окно в Париж”. Солнце переливалось всеми цветами радуги в ее огромных окнах-витринах. Маша решительно выхватила ключи из сумки и начала нетерпеливо вращать ими в замочной скважине. Тонкий немецкий механизм замка мужественно сносил эти ежедневные испытания на прочность вот уже целый год. Но в этот прекрасный солнечный день, когда Маша привычно-неистовым натиском обрушилась на него, в глубине замка что-то отчаянно щелкнуло, и впервые он изъявил молчаливый протест столь издевательскому отношению.
- Черт! – вздохнула Маша. - Похоже, немецкому агрегату полный капут пришел! А говорят, что они – самые лучшие! Пустая вражеская агитация!
Помучив еще немного, упорно отказывающийся срабатывать, заморский механизм, Маша начала терять терпение. Решив усилить воздействие на выше названного, она подключила к процессу дверную ручку. Но бывают дни, когда все против вас: треклятая ручка осталась в машиной руке после третьего же приличного рывка. Хозяйка бунтующей двери и скрытого за ней помещения мучительно ухмыльнулась.
- Получай фашист гранату от советского солдата...
Становилось понятно, что если сейчас Маша не соберется, то ее шансы попасть внутрь собственного заведения станут не просто равны нулю, но даже уйдут в минус. Не удержавшись от соблазна хоть немного отыграться на злополучной двери и выпустить закипавшую злость, Маша быстро глянула по сторонам, и, убедившись, что никто не увидит следующее ее действие, пару раз как следует, пнула ненавистную преграду острым носом своего ковбойского сапога. Как ни странно, это бессмысленное действие дало положительный результат. Отомщенная хозяйка довольно улыбнулась и совершенно спокойно, уверенной рукой, еще раз повернула ключ. Замок вновь тихо щелкнул, но на этот раз дверь распахнулась перед Машей, словно лишь теперь признав в ней полноправную владелицу.
Взору вошедшей предстала привычная картина. Небольшой зал кофейни занимали двадцать столиков итальянской работы, покрытые светло-оливковыми льняными скатертями, и соответствующие им изящные деревянные стулья.
Лакированная барная стойка пряталась в сени кирпичной арки. Получался небольшой стилизованный грот. Эта незатейливая конструкция должна была навевать посетителям мысли о старых тавернах, чья особая атмосфера пленяла воображение мечтой о дальних портовых городках.
Панорама Парижа занимала всю стену прямо напротив грота. Простые доски, которыми она была обита по краю, и пара живописно расположенных лоскутов белой материи, создавали впечатление распахнутого настежь окна, за которым находится совершенно иной, чертовски привлекательный мир.
Стрельцова быстро прошла к себе. В подсобном помещении уже кипела работа. Через полчаса кофейня радушно распахнула свои двери перед первыми посетителями.

Совладелицей “Окна” являлась машина двоюрная сестра – Святослава Девная. Она обладала многими положительными, но чертовски скучными, чертами характера, такими как аккуратность, пунктуальность, дотошность и склонность к конструктивной критике. Ненавидимые всеми светло-оливковые скатерти – прямое следствие этого замечательного характера. Но, не смотря на педантичность и скрупулезность, так свойственные всем Девам, Маша не только любила ее, но и вполне мирно сосуществовала со Светой. Однако это никак не распространялось на ее мужа – Сатановского, полностью оправдывавшего свою фамилию. Вдобавок ко всему прочему он носил звучное имя Эразм, которое для Маши звучало как нечто среднее между маразмом и именем бога любви – Эрос.
Он был профессиональным гипнотизером и работал в психиатрической клинике. Но, не смотря на благое направление его деятельности, Стрельцова совершенно не выносила родственничка. Впрочем, это было взаимно. И хотя кофейня открывалась именно на его деньги, Эразм появлялся там редко, лишь по крайней деловой необходимости. Это устраивало все заинтересованные стороны…

Маша просмотрела квартальный отчет о доходах, цифры ее порадовали – дело медленно, но верно шло в гору. Обуреваемая жаждой деятельности, Стрельцова энергично поднялась и решительно зашагала в зал, где уже появились немногочисленные утренние посетители.
Пришедшие наслаждались свежесваренным эспрессо сидя за итальянскими столиками. В сени грота, за высокой барной стойкой, восседал единственный, уникальный в своем роде, клиент. Он пил двойной виски, гордый и одинокий, задумчиво разглядывая пыльный в солнечных лучах воздух своими горящими голубыми глазами. Это был актер Народного театра, один из братьев-близнецов Непара, - Алексей.

Было без пятнадцати девять, когда Настя Влюбимцева подошла к родному отделению милиции. На крыльце одиноко курил дежурный. Завидев Настю, он оживился.
- Привет, Настюш. Сумочку свою покажи.
Влюбимцева раскрыла сумку, в которой было все, что только могло пригодиться в нелегкой жизни милиционера и актрисы.
- Опять “война”? – улыбнувшись, спросила Настя. - Уроды…
Она с трудом пробралась сквозь ряды батальона, стоящего в кассу за зарплатой, перепрыгнула через лужи, образовавшиеся еще вчера неизвестным образом, и, наконец, оказалась в своем кабинете.
Сквозь немытые зарешеченные окна проглядывало яркое солнце, звонко трещали телефоны.
- Влюбимцева слушает! – Невнятный мужской голос попросил кого-то. “Опять не туда попали, уроды!” – Куда вы звоните? Это милиция!..
В кабинете, кроме двух рабочих столов, теснилось неимоверное количество ненужной утвари. Над настиным столом крупными буквами выведено есенинское:

"Жить нужно легче, жить нужно проще,
Все, принимая, что есть на свете…"

Несомненно, подходящие слова для уголовного розыска.
А на самом столе, кроме накопившихся нераскрытых дел, от которых уже голова шла кругом, Настя заметила пачку денег с запиской. “Это вещдок по № 2631, - прочитала она. – Забеги в дежурку за сводками. Я на выезде”.
- Молодец, Степа! – вслух обрадовалась Настя.
- Что бы ты без меня делала, Настен! – весело сказал появившийся Степа Полулященко, - Как вчерашняя репетиция?
Два театрала в одном кабинете – это слишком. Оба хотели стать актерами, и судьба, приведя Влюбимцева и Полулященко на оперативную работу в милиции, свела их вместе.
Теперь Настя играла в Народном театре, где ставили “Много шума из ничего” Шекспира.
- Бенедикт, Леша Непара, заявил, что его Беатриче не может быть с фиолетовыми волосами! – возмущенно воскликнула Настя, изучая новые ориентировки. И вдруг подняла на Полулященко синие глаза. – Может, мне, и правда надо было покраситься в какой-нибудь  другой цвет? Или же нет…
Степа внимательно посмотрел на Влюбимцеву. С завитыми фиолетовыми волосами, в розовой кофте “в дырку”, дико-короткой синей юбке и ярко-зеленых тапках – нет, такой он ее еще не видел.
- Я чувствую себя голой… - Настя смущенно одернула юбку. – Понимаешь, я сегодня так поздно проснулась, что у меня не хватило времени решить, как одеться под цвет волос и тапок. Наверное, лучше, если…
Влюбимцевой не дала договорить потерпевшая, у которой полгода назад соседи по коммуналке украли пару банок с вареньем.
- Я же до начальства дойду! Преступников до сих пор не посадили! Почему в двадцать седьмом кабинете никого нет?!
- Половина в морге, половина в вытрезвителе, - просто ответил Степа. – Гражданка, идите-ка домой. Мы вас вызовем.
- А не вы ли Рогов-Копытов? – подозрительно глянула на него гражданка.
Степа помахал удостоверением у нее перед носом.
- Старлей Полулященко.
И это так разочаровало потерпевшую, что она тут же исчезла.
Полулященко умилял Настю. Он мог бесконечно говорить ни о чем, туманно смотреть в глаза и очаровательно улыбаться. Правда, иногда он уходил в себя, но не часто и не надолго. Степа умело пресекал вечные нерешительные метания Влюбимцевой, которые ее саму жутко раздражали, одним взглядом темных глаз. Когда Настя узнала, что Степа родился в марте, то сразу поняла, что он – Рыбы. Для Овна Полулященко показался ей слишком мягким. Сначала Влюбимцева испугалась, а минут через пять – влюбилась.
- Степа, я тебя люблю, - постоянно говорила Настя.
- Я знаю, - неизменно отвечал он.
…Влюбимцева сделала кофе и присела к Полулященко. Стол Степы нес на себе отпечаток бурной фантазии этого удивительного мартовского человека. Аквариум, в котором Настя вечно забывала покормить рыбок – это тоже степина идея…
К ним заглянул эксперт-криминалист.
- Доброе утро, господа сыщики! Вот вам пальчики по убийству на Нахимова.… До следующей мокрухи!
Степа, загадочно улыбаясь, неспешным движением убрал результаты экспертизы в стол. От греха подальше.
- Настюш, учись готовить, - поморщился он, глотнув кофе.
- Да что ж поделаешь, если руки растут оттуда, откуда и ноги! – Влюбимцева всегда была справедливой по отношению к себе. – А что там по новому делу?
Степа только махнул рукой.
- Да обычная бытовуха. Я его уже стажерам отдал.
- Так давай выпьем кофе у Маши! – Насте было лень работать.
- Только машину вызову!
“Господи, банальный мент, - влюбленно смотрела Настя на Полулященко. – Но такой славный! “А глаза-то, глаза-то у него какие! Где ж раньше были мои глаза, что я не видела его глаз?!”
В дверях они столкнулись с начальником отдела полковником Роговым-Копытовым.
- Так, а куда это мы собрались в рабочее время? – усмехнувшись в усы, поинтересовался он, буравя оперов абсолютно несмеющимся взглядом.
- На Нахимова, Леонтий Петрович, - обаятельно улыбаясь, ответила Настя.
- По вчерашнему убийству! – радостно добавил Степа. – Только результаты экспертизы получили!
- Не разделяю вашего веселья по поводу преждевременной кончины человека, - сухо произнес Рогов-Копытов. – Когда вернетесь, зайдете ко мне.
Его высокая сухощавая фигура, нагоняя страх на все еще получающий зарплату батальон, гордо удалилась сквозь расступившиеся ряды.
Настя и Степа облегченно вздохнули и выразительно переглянулись…

Степа Полулященко вел машину, не смотря на дорогу, предпочитая этому лицезреть в зеркале заднего вида улыбающееся лицо Насти, положившей голову на спинку его сиденья.               
Я то – ни рыба, ни мясо, а она… Кто она?

"Среди миров, в мерцании светил
Одной Звезды я повторяю имя…
Не потому, чтоб я Ее любил,
А потому, что я томлюсь с другими.
И если мне сомненье тяжело,
Я у Нее одной молю ответа,
Не потому, что от Нее светло,
А потому, что с Ней не надо света”.
 
Он ни разу не назвал Влюбимцеву просто Настей, склоняя ее имя на все лады…Он чувствовал, что Настя очень хочет безоглядно поверить в чудо. Но мешает Влюбимцевой в этом ее логический ум. А когда любое чувство пропускаешь через голову – это уже извращение какое-то. И он просто обязан помочь ей! Ведь она так верит в него! А еще Настя кажется слабой и беззащитной, хотя Степа отлично знает, что она намного сильнее его. А если они долго не видятся, она честно признается каждому встречному, что очень скучает по нему. И, конечно же, Степа знает, что только ему Настя может пожаловаться на то, что безумно устала. Он знал о ней все. Да и кто не знал?
И Настя, улыбаясь, восхищенно смотрела на Степу.
- Вот и приехали, - остановил Полулященко машину перед кофейней “Окно в Париж”.

…В голове Алексея Непары проносились тысячи мыслей в секунду. Почему он играет только в Народном театре, а не в Александринке или БДТ? Или следовало брать пример с братца Андрея? Может, уехать в Страну Чудес Молочных и сталь ее королем? А зачем вчера на репетиции он раскритиковал свою Беатриче и перестал с ней разговаривать? От утопических фантазий Алексея отвлекла вошедшая Стрельцова.
- Мари, постойте! Я прочитаю вам стихи.
Непара в “Окне” постоянно что-нибудь декламировал, находя в посетителях благодарных слушателей. Облокотившись о барную стойку, он, смотря в никуда, великолепно прочитал Крученых.

"От вздрогнувшей стены
               отделилась девушка,
подмигнула
               и стала старухой.
Так просто без шума
переворачиваются
квартиры,
пропадают подсвечники
и стреляются тараканы
Рисом в ухо".

“Надо бы фейс-контроль ввести”, - подумала Стрельцова, глядя на его пьяную физиономию.
Алексей вдруг оживился, и от его былой меланхолии не осталось и следа. Он уже не хотел становиться королем йогуртов, и принялся читать что-то веселое, бодрое, задорное неизвестного автора.

- Настя, Степа! – обрадовалась Маша, завидев, знакомые лица. – Вадик, налей нашим доблестным блюстителям порядка по чашечке эспрессо!
- Привет! – хором сказали пришедшие.
- А закуска не полагается доблестным блюстителям порядка? – лукаво поинтересовался Степа.
- Вадик! – Маша покачала головой, глядя на наглую физиономию Полулященко, уже давно бесплатно кормившегося в ее кофейне. – И два тортика сообрази! А вы располагайтесь пока! Я на секунду в подсобку и вернусь!
Маша убежала, стуча каблуками ковбойских сапог. Влюбимцева заметила Алексея и указала на него Степе.
- Вот, это и есть мой Бенедикт, который со мной не разговаривает.
Услышав эти слова, Алексей подбежал к Насте.
- Да ладно тебе, Насть. Не обиделась ведь? – И, улыбаясь, представился Полулященко: - Алексей Непара, актер.
- Степа, - тоже улыбнулся Степа.
Быстро выпив кофе, Полулященко сказал, что ему пора ехать.
- Ты куда собрался? – удивилась Настя.
- Наведаюсь-ка я на Нахимова. Предчувствие какое-то.… Да и будет, что Петровичу вечером доложить
- А что там случилось? – поинтересовался любопытный Алексей.
- Убийство, - просто ответила Влюбимцева. - Степа, ничего, если я не поеду?
Полулященко не мог возражать Насте.
- Возьми меня с собой! - неожиданно из-за стола выпрыгнул Непара. - Я страсть как на месте преступления побывать хочу!
- Ну, поехали, - хмыкнул Степа. – Если что, понятым будешь.

В дверях кофейни мелькнула упитанная фигура Евы Телочкиной. Стрельцова и Влюбимцева переглянулись.
- Начинается, - вздохнула Маша. - Вот черт!
- Да ладно! – улыбнулась Настя. - Мне даже интересно!
Ева неуклонно приближалась к ним, широкая улыбка уже расплылась по ее не менее широкому лицу. “Отступать некуда, - подумала Маша, - за нами Париж!” - вздохнула и приветливо улыбнулась, чувствуя, что появление подруги обернется как минимум двух часовым соплежеванием.
За долгие пятнадцать лет знакомства с Телочкиной, Маша и Настя знали о подруге не так уж много. Ева умела не сказать о себе решительно ничего даже в самой откровенной беседе с близкими подругами, что так типично для представителя знака Телец.
Внешность и мировоззрение Телочкиной можно охарактеризовать словосочетанием “упитанная блондинка”. Последние лет десять, фигура ее неуклонно стремилась к идеальному кубу (длина, толщина и ширина равны), а круг жизненных интересов так же неуклонно сужался. Между тем она была очень трудолюбива. В свое время Ева самозабвенно вязала дни напролет. Но постепенно это занятие утратило для нее свою былую привлекательность, и на первый план вышли более соответствующие евиному темпераменту привычки (не требующие большой самоотдачи, но она и к ним подошла со всей ответственностью, отдаваясь душой и телом): свободная любовь (и как следствие три аборта), курение, алкоголизм, тунеядство.
- Привет! – зарделась Ева.
- Привет, привет! – заголосили Маша с Настей, приветливо улыбаясь. - Как дела? Что нового?
- Ой, девчонки! – евино лицо резко изменилось, выразив глубокие душевные переживания. - У меня такое!
Телочкина тяжело втянула воздух широкими ноздрями и полезла в сумочку за сигаретами “Петр I”. Присели за столик. Она закурила, но говорить не торопилась. “Паузу держит, - с раздражением подумала Маша. - Ладно, надолго ее не хватит!” Была в Еве такая отвратительная особенность превращать мелкие недоразумения в катастрофы мирового масштаба, и как следствие, обижаться на весь мир. При этом, страдая из-за незначительных глупостей, она напускала на себя печально-таинственный вид мученицы. Ее серые глаза словно говорили: “Вам никогда не понять меня. Такое горе вам и не снилось. Вы ничего не знаете об этой жизни”.
И Маша, и Настя, абсолютно точно знали, что за этим скрывается очередная, бессмысленная, по-детски глупая обида. Наконец Ева прервала молчание:
- Его Ленчик зовут, - начала она, - Леонтий то есть! Я ему вчера звонила, сегодня уже раз десять, а он представляете, гад, сказал, что у него важные дела! Ну что может быть важнее меня?!? – она начала отчаянно сопеть и хлюпать носом. Через пару минут, когда выяснилось, что он, вдобавок ко всему прочему, пренебрег свиданием с Евой в пользу спортивной тренировки, потоки ее соплей, вперемешку с косметикой, потекли на чистейшую оливковую скатерть.
Совместными усилиями Телочкину удалось успокоить. Ева перестала реветь и сделала около тридцати глубоких затяжек, прежде чем вновь смогла вести членораздельную речь.
- Маша, - дыхнула она в сторону Стрельцовой “угарным газом” (а иначе и назвать нельзя тяжелый дух “Петра I”), - можно тебя попросить об одной вещи?
- Да, конечно, - ответила Маша, стараясь не дышать и не морщиться слишком очевидно. “Боже, у меня сейчас нос обуглиться! – подумала она про себя. - Что ей еще-то надо?”
- Ты могла бы позвонить Ленчику? – в глазах Евы отразилась печаль.
- Что? – Маша просто не верила своим ушам. - Ты хочешь, чтобы я позвонила твоему парню?
Ева медленно и томно затянулась, не спуская глаз со Стрельцовой. Ее мимика вновь сказала: “Как мало ты знаешь о жизни. Ты не понимаешь даже элементарных вещей. Не то, что я, взрослая, опытная женщина”.
Маше стало смешно, но она мужественно сохраняла каменное спокойствие, давая Еве возможность упиваться своим мнимым интеллектуальным превосходством. Телочкина закинула ногу на ногу, и, продолжая молча курить, кивнула.
- И что ему сказать? – спросила пораженная Маша, кинув полный мольбы о помощи взгляд на Влюбимцеву.
Настя наблюдала за разворачивающейся сценой, сохраняя нейтралитет. Ей явно было любопытно посмотреть, во что выльется евина выходка.
- Что я очень переживаю, сижу у тебя в кофейне, плачу и курю! – выпалила Ева и сделала супер-глубокую затяжку с наигранной нервной дрожью в руках.
Маша невольно представила, как едкий смрад дешевых сигарет заполняет легкие Телочкиной, и тошнота подступила к ее горлу.
- Диктуй номер, - сглотнула Стрельцова, пытаясь подавить в себе нарастающее отвращение.
- Давай телефон, я сама наберу. - Ева протянула к ней свою пухлую руку с длиннющими акриловыми ногтями ядовито красного цвета.
Маша дала ей свою Nokia, отметив при этом про себя, что если бы к ней каждый день тянулись такие руки, то она бы тоже перестала отвечать на звонки их обладателя. В ней начали зарождаться симпатия и сочувствие к бедному Леонтию, находившему в себе мужество терпеть ее кошмарную подружку.
Тем временем пухлая евина рука набрала номер и приложила телефон к машиному уху. В трубке некоторое время стояли противные гудки, а затем послышался уверенный мужской голос.
- Алло.
- Алло, здравствуйте. Меня зовут Маша. Вы меня не знаете, я евина подруга. Она сейчас сидит у меня в кофейне, очень переживает, курит много и все время плачет. Может, вы с ней поговорите? Успокоите там как-нибудь? – Стрельцова выпалила все это на одном дыхании, евиными стараниями ощущая себя полной дурой. Ей было даже страшно представить, что может подумать о ее бредовом монологе бедный Леонтий.
- Ясно, - тяжело вздохнул евин возлюбленный. - Я же сказал ей, что у меня дела. Не могу я весь день на телефоне висеть.
- Ну, может, все же поговорите с ней? Она мне скоро кофейню затопит.
- Да оставьте ее так, посидит, поплачет. Потом сама успокоится, - невозмутимо парировал Леонтий.
Стрельцова, как никто, понимала его нежелание говорить с Телочкиной, но все же решилась на последнюю попытку:
- Ну, пожалуйста. Мы без вашей помощи просто погибнем, - она кинула выразительный взгляд на Настю. Влюбимцева едва заметно улыбнулась уголками губ.
- Ладно, давайте ее, - печально вздохнул в трубке, уже не такой уверенный, как прежде, мужской голос.
- Сейчас, сейчас, - Маша радостно протянула Еве трубку.
Ответом ей был испуганный взгляд Телочкиной, которая тут же начала отрицательно мотать головой с такой сумасшедшей силой, что запросто могла остаться без этого полезного предмета. “Что под фен-то помещать будешь?” – раздраженно подумала Маша. И в ней, и в Насте, начала закипать злость.
- Ева! Возьми трубку! – твердым голосом сказала Влюбимцева, и взгляд ее синих глаз принял угрожающий стальной оттенок.
Маша знала, что за этим обязательно последует взрыв. Возможно атомный. Надо было как-то разрядить накалившуюся атмосферу.
- Леонтий, это снова я, - Стрельцова старалась говорить как можно мягче, не смотря на раздражение. - Ева сейчас не может говорить. Вы ей, пожалуйста, на домашний вечером позвоните.
- Ладно, - грустно отозвались на том конце. - Спасибо. Пока.
- Пока, - как эхо повторила Маша. Она посмотрела в круглые евины глаза, как всегда пялящиеся на нее. Злость сменилась в душе Стрельцовой жалостью и отвращением.
- Ева! Ты – тормоз! – жестко отконстатировала Влюбимцева.
“Прямо вердикт вынесла, - подумала Маша не без удовольствия. - Издержки профессии на лицо”. Они и были на лицо. На евино, перекошенное от удивления и обиды, лицо. Глаза Телочкиной по размеру и форме стали похожи на бильярдные шары. Это, чудовищное по своей природе, зрелище вызвало в душе Стрельцовой новый прилив жалости. Правда, жалела она в основном о том, что в данный момент у нее в руках нет кия.
- Ева, чего ты с ним говорить-то не стала? – задала Маша автоматически абсолютно ненужный вопрос. Задала не потому, что ее это сильно интересовало, и не потому, что не знала ответ, а просто потому, что по своей природе не могла ничего не сказать или чего-нибудь не спросить. Что именно - не имело для нее принципиального значения.
Телочкина не отвечала. Она молча курила, уставясь в пол. Ева явно считала себя незаслуженно оскорбленной и обиженной. Тем не менее, уходить она не торопилась. Ей как раз принесли десерт за счет заведения, которым Стрельцова угощала всех своих знакомых, и она, как в рассказе “Винни-Пух в гостях у Кролика”, посидела немного, затем еще немного, и еще чуть-чуть. Халявная еда подействовала на Телочкину крайне положительно, она даже пригласила Машу с Настей на свой День Рождения, который должен был состояться через неделю.
Затем она печально удалилась под предлогом немедленной необходимости покормить, оставленную дома в одиночестве, кошку. Как только ее упитанная фигура исчезла за дверями, Маше почудилось, что зал кофейни словно стал просторнее и светлее.

- Вот, она своими соплями испачкала твою отвратительную зеленую скатерть, – сказала Настя.
- Да, есть немного. – Маша облегченно вздохнула, подумав, что испачканная скатерть, не высокая цена за избавление от Евы. - Хорошо, что только соплями. И это не моя скатерть, а светина. – устало добавила она.
- Интересно, а этот ее Леонтий не наш Рогов-Копытов? – логический ум Влюбимцевой не знал покоя, а годы в милиции научили ее везде искать состав преступления.
- А это, Настя, риторический вопрос, – улыбнулась Стрельцова, зная за ней такую привычку. - Кстати, куда Степан увез этого пьяницу Алексея? В вытрезвитель, надеюсь? Давно пора.
- Ради всего святого, называй его Степа! – Влюбимцева патологически не выносила, когда ее сослуживца называли полным именем. - Они уехали на место убийства – он сам напросился.
- Ну, правильно, – Маша восхищенно развела руками. - Экскурсии на место убийства… Кто бы догадался. До такого могли дойти только Рыбы. Надо срочно запатентовать, много желающих найдется.
- А то! Он вообще гений, – гордо сказала Настя. – А уж по сравнению с моим братцем, так просто Эйнштейн.
- Что за братец?
- Урод полный! – отрезала Влюбимцева.
- Понятно – улыбнулась Маша. – С кем не бывает. Тоже Рыбы?
- Почему тоже? – Настины мысли уже успели уйти довольно далеко. - А, ну в смысле да.
- А не тот ли это братец, который два метра ростом и не помещается на фотографиях? – спросила Стрельцова, смутно припоминая в настином фотоальбоме длинного и странного ребенка, ее троюродного брата.
- Он самый! Представляешь, это чудовище мне давеча руку и сердце предложило.

…Однажды Настин молчаливый троюродный брат заговорил. Да так серьезно, что Настя, понимая, к чему он ведет, еле сдерживалась от смеха.
- Я предлагаю тебе руку и сердце.
Наверное, чтобы решиться на такое признание, он что-то убил в себе.
- Нет, - давясь от смеха, проговорила Влюбимцева.
Брат начал задавать идиотские вопросы, типа: “Почему?” Настя же в ответ расхохоталась на всю улицу, а по ее щекам потекли слезы.
И брат вновь надолго ушел в себя. Дома молчал. Но вдруг сорвался с дивана. Хлопнув дверью, вылетел из квартиры, влетел в лифт, громыхнул им и тупо застрял между этажами! Через пару часов его, упиравшегося, спасли… Влюбимцевой-то ничего, на нее все это никак не подействовало (если не считать того, что стала бояться Рыб), а вот его затронуло до глубины души. Наверное, до сих пор не отпустило…

- Вау! – Маша была в восторге от истории с лифтом. – Беспонтово застрять между этажами! Бедные Рыбы. А так старался, туман нагнал.
- Да уж, – вздохнула Настя. - Слушай, может его с Евой познакомить?
- Правильно! - глаза Маши радостно загорелись от перспективы нейтрализовать Еву двухметровым братом. - Пусть друг друга мучают. И оставят, наконец, честных людей в покое.
- Нет, - подумав, сказала Влюбимцева. – Маловат он для нее… - и поймав непонимающий машин взгляд, улыбнувшись, пояснила: – На полгода меня младше. Наша Ева таких не любит.
- Наша Ева всех любит, – Маша махнула рукой.
- Это я всех люблю, – резонно заметила Настя.
- Слушай, сколько мы уже сидим? – Стрельцова посмотрела на часы. За окном послышался тяжелый кашель служебной машины. – О! Твоя лягушонка в коробчонке приехала. А Алексея-то с ним нет: чревато с Рыбами на место убийства ездить.
Полулященко вернулся в “Окно” уставший, но довольный.
- Маша, я Настену у тебя забираю! Нам срочно надо ехать в отдел! Я такое узнал!.. Если сейчас же не доложим, Петрович нас убьет!

До закрытия кофейни оставалось всего два часа. Маша Стрельцова стояла у огромного окна-витрины, наблюдая, как фонари и многочисленная неоновая реклама, разгоняют последние апрельские сумерки. Неестественно много людей сновало взад-вперед по Садовой. Казалось, жизнь в городе лишь сейчас начинала по-настоящему закипать, бурлить, бить ключом, короче, делать все то, что ей на самом деле и полагается.
К тому времени, когда в глазах Маши этот бесконечный поток слился в одну большую шевелящуюся массу, она наконец-то увидела в холодном неоновом свете, тонкий, словно отчеканенный, профиль Дмитрия Водяного...

Водяной работал психологом в собственной клинике на Пряжке. Кроме него на поприще психиатрии трудилось еще несколько докторов и один профессиональный гипнотизер, к чьей помощи нередко прибегали во время сеансов.
Гипнотизером этим был нелюбимый Машей Эразм, муж Святославы. Водяной выделял его из остального персонала клиники и часто поощрял премиями за отличную работу. Но не только и не столько в силу его замечательных профессиональных качеств, сколько из-за тайного чувства, которое к нему испытывал. Оно было сродни наркозависимости, какого-то необъяснимого наваждения, от которой не было никакой возможности освободиться. С каждым днем эта пагубная страсть затягивала Водяного все глубже в водоворот притворства, вранья и постоянного страха быть рассекреченным.
Еще один человек в клинике страдал от подобной привязанности, объектом которой являлся сам Водяной. Его личная секретарша – Олена Луна. Эта романтическая, молчаливая девушка с большими голубыми глазами повсюду бегала за своим начальником, влюбленно ловила каждое его слово и смущалась, когда он неожиданно бросал на нее любопытный взгляд карих глаз. О том, чтобы открыть свои чувства она лишь мечтала. Каждый вечер, придя домой, Олена забивалась в свою комнату и, в обнимку с большим плюшевым медведем, вела дневник. Она мечтала, как скажет Водяному о своих чувствах, а он ответит, что сам давно любил ее, но не решался признаться, и так далее, и тому подобное, вплоть до свадьбы.
Маша тоже испытывала к Водяному неоднозначные чувства. Это определенно нельзя было назвать любовью, но и на дружбу это похоже не было. Между ними постоянно пробегали искры, разряды и молнии всевозможных мастей и калибров (понимайте, как знаете)…

Водяной медленно прошел к барной стойке, задумчиво обозревая заполненный разношерстной публикой зал кофейни. Маша подошла к нему, знаком руки дав понять баристе, что займется пришедшим лично.
- Привет! – Стрельцова старалась улыбаться и говорить уверенно, но ее руки предательски дрожали. - Что будешь пить?
- Здравствуй, - Водяной навел свои пронзительные карие глаза на Машу. Она замерла под его взглядом, словно пораженная разрядом электричества.
Дмитрий молча смотрел на нее с пару минут, но Маше показалось, что время замерло, и они смотрят друг на друга уже целую вечность. Лишь неприятное чувство, что ее читают, как открытую книгу, вывело Машу из оцепенения. Она быстро отвела глаза.
- Так что ты будешь? Может коктейль? Сегодня в меню новый – “Труп невесты”.
- Давай, - он не сводил с нее глаз.
- Одну секунду! – Маша подумала, что, возможно, зря предложила ему попробовать адскую смесь, которую придумала накануне вечером, под глубоким впечатлением от просмотренного одноименного мультика. Коктейль еще не был опробован на людях, и Маша вообще сомневалась, что подобный эксперимент был бы гуманным.
“Боже, зачем я предложила ему ”Труп”? – думала Стрельцова, тем временем мешая в шейкере водку, джин, лимонный сок, горький перец и еще пару своих фирменных ингредиентов. - Он же копыта отбросит! С другой стороны, а зачем он согласился?” Она посмотрела на Водяного. Он томно курил, наблюдая за ее действиями. Дмитрий не мог видеть, что именно она смешивает из-за стойки, но Стрельцова все равно почувствовала себя неуютно. У нее потихоньку начинал развиваться “комплекс Герасима”.
- Ваш коктейль! – профессионально улыбнулась Маша и протянула Водяному стакан с горючей жидкостью.
- Можно сделать тебе пошлый комплимент? – спросил он неожиданно, томно выдыхая сигаретный дым.
- Ну, давай! – Маша едва заметно вздрогнула. Ход фантазии Дмитрия предугадать было невозможно, поэтому она начала морально готовиться к самому худшему (на всякий пожарный).
- У тебя очень красивые глаза!
- И что тут пошлого? – недоверчиво спросила Маша, все еще пребывая в состоянии легкого шока.
Ответом ей был очередной разряд всепроникающего электричества, посланный его взглядом.
- Понятно, – сказала Стрельцова и почувствовала слабость в коленках. Ее руки вновь предательски дрогнули. Стакан разбился, а “Труп” разлился по лакированной поверхности стойки.
- Черт! – вздохнула Маша, стараясь не смотреть на Водяного, чтобы он не прочитал чего-нибудь лишнего в ее глазах. Она щелкнула пару раз пальцами. К ним тут же подлетел расторопный официант. Секунда, и от крушения не осталось и следов.
- За счет заведения, - виновато улыбнулась Маша, и быстро замешала новый “Труп”. На этот раз коктейль был предусмотрительно поставлен на стойку, сразу по приготовлении.

После доклада у Рогова-Копытова Влюбимцева и Полулященко сидели в своем кабинете. И не понимали, что произошло. То ли это был строгий выговор, то ли благодарность.
- Степа, нас теперь уволят или дадут медаль?
Полулященко на риторический вопрос не ответил, только сказал:
- Тебе пора. А то на репетицию опоздаешь…

Народный театр – это на Среднем проспекте, прямо рядом с метро. Его руководителя актеры называют просто – Режиссер, а самих себя и работников театра – “народники”. Режиссер был помешан на Шекспире, и сейчас под его чутким диктатом выпускали “Много шума из ничего”
- Дон Хуан, - окликнул Режиссер одного из актеров, - у нас все в сборе?
- Пока нет Леши и Насти, - ответил “Дон Хуан”, вовсе не похожий на шекспировского героя и работающий сварщиком на Балтийском заводе.
Режиссер посмотрел на остальных и терпеливо спросил:
- А как надо отвечать правильно?
- Бенедикт и Беатриче опаздывают, - ответила “Геро”, страдающая из-за того, что для роли ее из блондинки перекрасили в брюнетку.
В зал разом влетели пока еще просто Настя и Алексей.
- Ой, простите нас!
- Тогда давайте начнем, - кивнул Режиссер на сцену. – Действие первое, сцена первая. Клавдио и Бенедикт, потом выход Дона Педро.
- Что ж, - сощурил один глаз Бенедикт, кружа вокруг друга, - по-моему, для большой похвалы она слишком мала, для высокой – слишком мала ростом, для ясной – слишком смугла. – Он прямо остановился перед Клавдио и ткнул пальцем в ту сторону, куда только что удалилась Геро. – Одно могу сказать в ее пользу: будь она иной, она была бы нехороша, а такая, как есть, она мне не нравиться… Да что ты, купить ее, что ли, хочешь? – вконец развеселился Бенедикт.
Но Клавдио будто и не слышал этих слов, мечтательно произнеся:
- На мой взгляд, это прелестнейшая девушка, какую я когда-либо видел.
- Стоп! – поднялся Режиссер.
– Клавдио, сколько раз можно повторять! Романтичнее! Ты влюбился по уши и на всю жизнь! Геро такая чистая и светлая!
- Да мне взлететь, что ли?! – взъелся “Клавдио”, который на дух не выносил ”Геро” и,  каждую репетицию, честно в этом признавался. – Я эту актрисульку терпеть не могу!
- То, что ты учился в ГИТИСе, еще не дает тебе право оскорблять меня! – разнылась “Геро”.
Режиссер тут же велел увести девицу за кулисы. Продолжили…
Клавдио томно закатил глаза, заломил руки и пафосно простонал о том, что Геро – самая прекрасная девушка на свете.
Тут пришло время развеселиться Влюбимцевой.
- Забавно! Давайте так оставим?
На все на это Бенедикт только презрительно хмыкнул.
- Я могу еще обходиться без очков, однако ничего такого не вижу. Вот ее сестра, - и он подмигнул Насте, - не вселись в нее бес – была бы лучше ее настолько, насколько первые дни мая лучше конца декабря. Но, я надеюсь, тебе не захотелось обратиться в женатого человека? Или захотелось?
- Я не поверил бы самому себе, если бы поклялся в противном, согласись только Геро стать моей женой.
- Вот до чего дело дошло! – в досаде сплюнул Бенедикт. – Неужели так мне никогда и не видать шестидесятилетнего холостяка? Ну что ж, валяй!
- Дон Педро! – заглушил всех голос Режиссера. – Ваш выход!