Tак это было. часть третья израиль. репатриация

Часть третья

ИЗРАИЛЬ. РЕПАТРИАЦИЯ










От востока приведу племя твоё и от запада соберу тебя,
Северу скажу "отдай" и Югу – "не удерживай".
Исайя(43:5)



















ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ 1
ИЗРАИЛЬ. РЕПАТРИАЦИЯ 1
ГЛАВА 1.ПЕРВЫЕ ШАГИ 5
Дорога; встречи в Израиле; центр абсорбции; первые впечатления и первая работа 5
ГЛАВА 2. ИСПОЛНИЛАСЬ МЕЧТА – Я СТРОЮ АЭРОДРОМЫ 16
ГЛАВА 3. РУССКИЙ КЛУБ 28
ГЛАВА 4. БОЛЬШАЯ АЛИЯ. 35
ПРОГНОЗЫ И РЕАЛЬНОСТЬ; НОВЫЕ ЛЮДИ И НОВАЯ СТРАНА 35
ГЛАВА 5. ЕВРЕИ  И АНТИСЕМИТИЗМ 42
ГЛАВА 6. МОЯ СЕМЬЯ 55
КОНЕЦ ТРЕТЬЕЙ ЧАСТИ 63










Во второй части я описал встречу с сыновьями в Гонконге и рассказал, как мы отметили это событие в одном из ресторанов города. За те тридцать три года, что я не живу в Грузии, я не разучился выражать в тостах самое главное и важное из того, что чувствую. Одну из моих здравиц привожу дословно:
«Я пью за нашу страну и желаю ей всяческих успехов и процветания. Я беру на себя полную ответственность за то, что мы уехали из Советского Союза и поселились в Израиле. Нам было предоставлено множество возможностей – остаться в Грузии, переехать в другой регион страны, эмигрировать в Штаты, Канаду, Австралию, Германию. Я выбрал Израиль. Когда вы прочтёте эту книгу, то поймёте, что никакого другого решения быть просто не могло. Как сказал один очень  мудрый человек – Нам только кажется, что мы имеем право выбора, Ра самом деле выбора никогда нет.  Если бы я поступил иначе, то перестал бы быть самим собой, не написал бы эту книгу, не говорил бы с вами на нашем древнем родном языке, не сравнивал бы Гонконг, Китай и весь остальной мир с Израилем, не приобрёл бы замечательных друзей, не осуществил бы свою мечту строить аэродромы и не сделал бы много чего другого. И ещё, не смог бы, путешествуя по всему миру, на вопрос «Where are You from?» отвечать «From Israel!», а, не, опустив глаза, называть какую-нибудь другую страну. Ведь выезжали мы тогда все по израильским вызовам.
Конечно, никто не знает, что может оказаться в дальнейшем более «правильным» (и относительно чего). Каждый же из нас, мне кажется, должен очень постараться быть адекватным и не изменить самому себе. Иными словами, если мы что-то проповедуем, а поступаем вопреки своей собственной проповеди, или, выражаясь проще, говорим одно, а делаем другое – это плохо, даже очень плохо.





ГЛАВА 1.ПЕРВЫЕ ШАГИ
Дорога; встречи в Израиле; центр абсорбции; первые впечатления и первая работа

До пограничного города Бреста нас провожали Галина мама, Марик Волынец и Этери Думбадзе. Моя мама скончалась до отъезда, а брат уже находился в Израиле. В Бресте нужно было провести несколько дней в ожидании вагона на Вену. Обстановка в городе была очень неприятной. Чиновники, с которыми мы сталкивались, видели в нас отщепенцев и предателей. Они не пытались даже скрывать свои чувства, скорее, наоборот – демонстрировали их при каждой возможности.
Мы были людьми без гражданства, советского нас лишили за несколько недель до выезда (к счастью, за небольшую плату, налог за образование уже не применялся), а израильское мы должны были получить по прибытии в страну. Для обозначения нашего статуса применялся специальный термин «апатрид» - очень неблагозвучный для русского уха.
Наконец приблизился долгожданный момент пересечения государственной границы. Еще несколько минут, и я смогу облегчённо вздохнуть. Но... не тут-то было. Белобрысый пограничник, очевидно, солдат срочной службы, долго рассматривал мою визу и задал вопрос, заставивший меня в который раз подумать – вот где они, наконец, отыграются: «Юру когда приклеил?» То есть, в том, что «приклеил» не было никакого сомнения, вопрос только – когда?
Дело в том, что дети отдельных виз не получали, а вписывались в визу одного из родителей (в нашем случае – в мою). И фотография на визе была общей – я в центре, а по бокам сыновья. Не помню, что я ответил, но солдат уже пригласил старшего, взял Галину визу, посмотрел и предложил ей пройти - «Вы можете ехать, вас мы не задерживаем». (Помню, я обратил внимание на разницу в обращении – ко мне на «ты», а к Гале на «вы», значит, в его глазах я уже был правонарушителем.) Гала, конечно, отказалась. Подошёл старший в погонах сержанта и тоже не смог ничего решить. Наконец, вызвали офицера, и он через какое-то время распорядился пропустить нас всех. (А пограничник, наверное, получил дополнительное увольнение за проявленную бдительность.)

* * *

После всех этих мытарств несколько дней в венском Красном Кресте, обслуживаемом израильтянами, показались нам одним из лучших видов отдыха в нашей жизни. За столом собралась приятная компания – правда, за одним исключением.
Считая этот тип людей довольно распространённым, я хочу сказать несколько слов о нашей соседке. Это была одинокая женщина средних лет, которая проявила себя за первым же завтраком. Закончился кофе, и Гала попросила Олега пойти на кухню и обменять пустой кофейник на полный. «Отдай этот, и тебе дадут полный», - так она выразилась. Наша соседка тут же прокомментировала: «Да, дадут, догонят и ещё дадут». Так говорят по-русски, когда хотят сказать: «Ничего ты не получишь!»
Если бы я мог объяснить ей, как мне жаль её и как она ошибается! Действительно, если с таким настроением обращаешься к кому-либо с просьбой, то очень часто получишь отказ, ведь это настроение передаётся окружающим. На самом деле, я думаю, дело обстоит ещё хуже: будучи заранее уверена, что ей откажут, она просто ни к кому не обращается. Судя по некоторым её замечаниям, эта особа умудрилась ещё в Вене возненавидеть Израиль,  И я подумал, как ей плохо будет там, как, впрочем, и в любом другом месте.

* * *

В аэропорту Бен-Гурион нас встретили мой брат Валерий, а также наши тбилисские друзья – Лёва и Моня.
Для прохождения шестимесячного периода абсорбции нам предложили «Ошиот» в Реховоте. Мы плохо представляли, что это такое и решили посоветоваться со встречающими, но и те мало, что знали об этом центре, и мы какое-то время тянули с согласием.
Помимо чиновников, нами занимались также общественники. С одной из них – её звали Шифра – у нас с первых же слов возникла взаимная симпатия. Выглядела она очень моложаво, хотя ей было уже около семидесяти. Приехав в двадцатых годах из Баку, она каким-то чудесным образом сохранила русский язык и даже выписывала из Москвы толстые литературные журналы. Узнав, что мы колеблемся в отношении «Ошиота», она предложила нам свой номер телефона и разрешила обругать её какими угодно словами, если нам там не понравится. Через несколько дней мы действительно позвонили ей... и поблагодарили за хороший совет. Договорились о встрече, она показала нам Тель-Авив, угостила йеменской едой и познакомила со своими сыновьями, жившими на виллах в окрестностях города.
Один из них, полковник ЦАХАЛа, сказал мне в шутку: «Ты вот только что приехал, и о тебе уже пишут газеты, а я родился здесь, и обо мне ещё ничего не написали». Он имел в виду сообщение в газете «Наша страна» (в несколько строк) о нашем приезде и очерк Давида Маркиша (побывавшего в «Ошиоте» на второй или третий день после нашего приезда) в «Маариве» под названием  "Бела Даян хочет стать…"  уже не помню кем. Героем очерка, точнее героиней, была наша соседка по центру абсорбции, а я выступал только в качестве её оппонента.
Шифра оставалась активной общественницей и спустя десять лет, во время Большой алии. Только занималась она уже не репатриантами, а их домашними животными, в основном, собаками. Их привозили в клетках в багажном отделении, и было тяжело привести их в чувство. Она справлялась с этим блестяще.
Последняя моя встреча с Шифрой произошла совершенно случайно в начале нулевых в парке Яркон, недалеко от её дома. (Она, как и в 80-х, жила на улице Бней-Дан.) На сей раз, её заботой было кормление бездомных кошек. Она занималась этим с такой же серьёзностью и ответственностью, как в былые времена репатриантами, а потом их собаками.

* * *

Через несколько дней после приезда мы всей семьёй отправились в гости к брату в Нацерет-Илит (Верхний Назарет). Он с женой, пятилетним пасынком Яном и полугодовалым сыном Иосифом жили на десятом этаже в одном из трёх высотных домов тогдашнего Нацерета. Несколько окон их пятикомнатной квартиры выходили на Эздрелонскую долину (Эмек-Изреэль), и я мог часами созерцать один из важнейших районов еврейского сельскохозяйственного расселения, ставшего уже историей. Никто сейчас в Израиле не называет её полным именем, говорят просто «долина», а поезд, который раньше пересекал её и сейчас возрождается, называют «поездом долины» («ракевет ха-Эмек»).
Я пишу эти страницы в Энгельберге (Швейцария) в августе 2013 года. Параллельно с этим занятием я ещё совершенствую свой немецкий с помощью адаптированных книжонок и читаю один из лучших романов Меира Шалева «Фонтанелла». Так вот, всё действие этого семейного романа разворачивается в Долине.
По случаю нашего приезда пришли новые друзья брата – соседи по дому – Идо, бывший кибуцник, с женой Кармелой, уроженкой Алжира, и йеменская пара – Цион и Офра. Общими усилиями соорудили праздничный ужин, центральным блюдом которого был кускус – самое популярное блюдо североафриканцев. Его, естественно, готовила Кармела. Кускус остался моим любимым блюдом до сегодняшнего дня. Я уже перепробовал почти все его вариации – и марокканскую, и египетскую, и ливийскую.
Мой брат ещё в ранние школьные годы проявил повышенный интерес к природоведческим, экономическим и историческим дисциплинам. Коньком его была география. Помню, когда он учился в пятом или шестом классе (я старше его на пять лет), к нам домой приходила учительница географии и, через родителей, просила, чтобы он не задавал ей вопросов на уроках. Дома он собрал обширную библиотеку и к десятому классу объём его познаний по географии и смежным с ней областям был уникальным. Помню, мои друзья задавали ему вопросы, типа – «Сколько стали выплавил, скажем, Китай в таком-то году?» И он настолько глубоко знал предмет, что ему ничего не стоило произвести в уме ряд интерполяций и дать ответ очень близкий к статистическому справочнику.
Когда наступило время поступать в вуз, нашлись «доброжелатели», которые принялись отговаривать его от поступления на географический факультет университета. Через каких-то общих знакомых вышли даже на декана этого факультета. Тот пригласил брата к себе и «по-дружески» уговорил его не поступать к нему на факультет. «У нас учится всего один парень, да и тот инвалид», - сказал он.
Произошедшее с братом лишний раз подтверждает то, что сейчас мне кажется несомненным – уверенно судить о ближайшем будущем, исходя из тех данных, которыми мы располагаем сегодня, - совершенно бессмысленное занятие. Брат поступал в 1956 году, а в 70-х я вовсю использовал географов в региональной планировке. В 1978 году брат уже жил в Израиле, где статус школьного учителя географии ничуть не ниже статуса инженера-сантехника. И это как минимум. Но ведь географ, кроме преподавания в школе, мог делать ещё очень многое – защитить диссертацию, например, писать книги, заниматься различными исследованиями и проч.
К несчастью, наше с братом общение было очень недолгим, в ноябре 1981 года он погиб в автокатастрофе. Цион, его сосед и друг, приехал ночью из Нацерета в Реховот забрать нас. У меня ещё не было машины.

* * *

Центр абсорбции в Ошиоте состоял из четырёх многоквартирных корпусов, на нулевых этажах которых располагались классы обучения ивриту. На занятия, кроме жителей домов, приходили и приезжали студенты, живущие в Реховоте и других близлежащих городках.
Жизнь в центре абсорбции и учёба в ульпане нам очень нравились по многим причинам. Во-первых, благодаря соседям и соученикам. Это были годы относительно невысокого уровня репатриации, и ни одна из этнических групп евреев не преобладала в тот период. Но, казалось, нет на земном шаре страны, которая не была бы представлена в нашем центре: Советский Союз и Штаты, Англия и Франция, Голландия и Италия, Южная Африка и Сирия, Аргентина и Колумбия, Румыния и Венгрия, Иран и Турция. Конечно, насчёт всех стран я преувеличил, но все континенты были достойно представлены. У меня в первое время часто возникали ассоциации с Международным фестивалем молодежи и студентов в Москве, на котором я побывал почти четверть века назад. С некоторыми из соучеников и соседей мы сошлись довольно близко и потом встречались после окончания учёбы
Во-вторых, нам очень повезло с руководством Центра и с преподавателями иврита.
В-третьих, Ошиот – это один из районов Реховота, города, в котором расположен Всеизраильский научно-исследовательский центр («Махон Вайцман»).
Ну и, наконец, - и это, может быть, самое важное – учёба перемежалась довольно интересными экскурсиями по стране.
Мне особенно запомнились трёхдневная экскурсия по ручьям и водным источникам Галилеи, в Йокнеам – по приглашению известного в те годы строительного подрядчика Захарии Друкера, в кибуцы, в религиозный мошав с ночёвкой, и к преуспевшему земляку, жившему в поселке вилл рядом с Ошиотом.
Он с женой очень хорошо приняли нас, а после двух-трёх бокалов вина и небольшого перекусона принялся рассказывать о тех мытарствах, которые выпали на его долю при трудоустройстве – бесконечные собеседования, психотесты и пр. Закончил он свою историю словами: «А сегодня все мои экзаменаторы у меня в маленьком карманчике...» Это вселяло надежду.
Посетили мы также мемориальный институт жертв Катастрофы – «Яд ва-Шем». Я заполнил бланки на внесение в число погибших двух семей: двоюродного брата отца – Шауля Гершгорна и нашего земляка по Волице – Шаю-столяра (фамилии я не знал). В январе 2013 года мы были в Москве с двумя старшими внуками, по случаю двенадцатилетия – бат-мицвы нашей внучки Ясмин. С ними мы посетили Музей еврейского народа и толерантности. Я нашёл Шауля. В записи появились дополнительные данные – год рождения и проч., о которых я не знал. Значит, система работает, и данные всё время пополняются.
В центре абсорбции, кроме жилья и учёбных классов, имелся ещё офис на несколько чиновников, точнее, чиновниц: одна из них занималась трудоустройством, другая – распределением жилья (тогда ещё без всяких усилий можно было получить квартиру в Иерусалиме - в районах Рамот и Гило - в Ашдоде и некоторых других местах), третья – организацией досуга. И вот над её столом появляется объявление о трёхдневной экскурсии в Иерусалим для учеников старших классов.
Следующие два эпизода косвенно связаны с Грузией. Некоторые «обычаи» там и здесь очень уж отличались, и требовалось какое-то время, чтобы адаптироваться в новой среде.
В те годы в Грузии мздоимство было развито на всех уровнях, а на бытовом – оно выражалось в мелких подношениях. Было просто немыслимо зайти к какому-нибудь чиновнику по делу с пустыми руками. Продолжая эту "замечательную" традицию, мы набили один из чемоданов мелкими подарками, типа – бутылка «Пшеничной» водки, коробка конфет, безделушка и пр. И вот, увидев объявление об экскурсии и решив, что без подарка с нами никто разговаривать не станет, мы выбрали самый хороший из них и отправились в офис. Молодая девушка, аргентинка по происхождению, никак не могла уразуметь, какая связь между записью на экскурсию и нашим подношением. А мы поняли, что пришли в чужой монастырь со своим уставом! Все дети, без исключения, проживавшие в центре абсорбции, были отправлены в Иерусалим.
Когда через пару месяцев нам предложили квартиру в Рамоте (в дальнейшем от неё пришлось отказаться, так как я нашёл работу в Тель-Авиве), то уже шли на переговоры с чиновницей без подарков.
Когда мы приехали в Израиль, одним из событий, обсуждавшихся в прессе, в том числе и в единственной русскоязычной газете «Наша страна», было разрушение дома самого богатого человека Гедеры – Гравера – в центре города, который был построен без получения всех необходимых разрешений. Мне, приехавшему из Грузии, где за несколько лет до этого обнаружился посёлок Цхваричамия на 1100 домов, построенных без единого разрешения, причём в газетах об этом не было ни слова, это сопоставление показалось слишком уж контрастным и поэтому врезалось в память.
Через десять лет мы с Галой делали пересадку в аэропорту Кеннеди (JFK). Ждать нужно было долго, а 23 года назад этот аэропорт, мягко говоря, не очень соответствовал самому крупному городу, самой богатой страны… Помещения были переполнены, не кондиционированы и нам просто негде было приткнуться. Каким-то образом мы забрели в VIP-зал, где было прохладно, светло и чисто, и решили остаться там. Рядом со мной сел симпатичный, очень хорошо одетый человек, который читал книгу на иврите. Мы разговорились и, когда он сказал, что живет в Гедере, я понял, что рядом со мной сидит тот самый Гравер. «Очень приятно познакомиться, господин Гравер!» - «Откуда вы меня знаете?» Я рассказал ему – откуда, и мы очень приятно побеседовали.
Вообще моя жизнь насыщена невероятными совпадениями и неожиданными пересечениями. Возможно, такие вещи происходят со всеми, но только отдельные люди обращают на них внимание. О ряде таких случаев я уже писал в этих записках, может быть, в дальнейшем я упомяну ещё о некоторых. Сейчас мне хочется рассказать только об одном из них.
Перед смертью мама читала книгу рассказов нашего приятеля Армика Зурабова. Это была последняя книга, она читала её за несколько часов до смерти. Когда мама умерла, Армик примчался к нам первым, хотя и не входил в круг самых близких друзей.

* * *

Я уже писал, что наш центр абсорбции напоминал мне Всемирный фестиваль молодежи и студентов. Так вот, выйдя из центра и осмотревшись немного, я понял, что он уменьшенная и не совсем полная копия всей страны – в центре были представлены 14 стран, а в Израиле проживают выходцы из 80 (?). Познакомившись лучше со страной и поездив по свету, я увидел, что Израиль – это крошечная модель всего Большого мира. Здесь представлены: Запад и Восток, светский и религиозный образ жизни, правый и левый взгляд на происходящее, плюралистический подход к решению проблем.
В социоэкономическом плане я, в первую очередь, обратил внимание на похожесть того, что хотели  (и не смогли) осуществить в Советском Союзе, на израильские реалии. Кибуцы, мошавы, профсоюзные и кооперативные предприятия, изобилие товаров и продуктов местного производства, стопроцентный охват детскими учреждениями дошкольников – всё это скорее напоминало четвёртый сон Веры Павловны  из романа Чернышевского, чем «суровую» советскую действительность.
Амос Оз в одном из очерков пишет о кибуцниках (передаю близко к тексту): «Я всё время старался понять, что ими движет, какова их мотивация, что заставляет их так тяжело работать. Познакомившись с ними поближе, я понял, что они надеются, что когда-нибудь Сталин навестит их, раскурит свою трубку и скажет: «Молодцы евреи, потрудились на славу». Может быть, это и шутка, но она показывает, что всё это росло из одного корня (но выросли разные плоды).
Разумеется, то, о чём я пишу, отражает моё, и только моё отношение к увиденному. Мне знакомо и совершенно иное восприятие страны. Так, например, один из моих соседей по центру, услышав от меня положительную оценку чего бы то ни было, раздражался и спрашивал: «Ты сколько в стране?» Первый раз он задал этот вопрос почти сразу по приезду, и мне пришлось ответить: «Столько-то дней».- «Ну вот, поживёшь с моё, тогда и будешь вякать». – «А ты сколько?» - поинтересовался я. «Уже полгода». Спустя шесть месяцев, почувствовав, что в моём отношении к Израилю ничего кардинально не изменилось, я решил ещё раз поговорить с ним. «Ты сколько в стране?» - снова спросил он. «Да вот, уже с полгода» - «Поживёшь с моё...» и т.д. Я понял, что, как Ахиллес никогда не догоняет черепаху (в одном из древнегреческих софизмов), так и я не смогу выйти на один уровень с моим соседом.

* * *

Через какое-то время, кажется, на втором или третьем месяце учёбы, я понял, что на стипендию нам не продержаться, и начал изыскивать возможность подработать в свободное от учёбы время. Мне удалось найти место сторожа («шомера») на проекте реконструкции Реховотского молочного завода с удобными часами занятости – с 2-х до 10-ти часов вечера.
До реконструкции мощность завода была порядка от полумиллиона до 700 тысяч литров в сутки. По проекту его пропускная способность доводилась до миллиона литров.
Так случилось (не слишком ли много случайностей?), что перед отъездом я какое-то время разрабатывал техноэкономические обоснования нескольких молочных заводов и своими глазами видел, как обстоят дела в этой отрасли в Грузии. А теперь мог наблюдать за технологией производства молока и молочных продуктов в Израиле.
И, о боже, какой же это был контраст! Здесь всю ночь принимали молоковозы из кибуцев. Там разбалтывали в воде молочный порошок желтоватого цвета, поступающий из Костромской и смежных областей Российской Федерации. Правда, иногда получали и финский порошок, белоснежный, в красивых целлофановых мешках, но он редко доходил до чанов, в которых «готовилось» молоко. Ещё на этих заводах делали сметану из масла (?) по «оригинальной» технологии, разработанной в Грузии. Дело в том, что из порошкового молока невозможно приготовить сметану, а объём поставок масла из всесоюзных фондов превышал спрос, в связи с особенностями питания местного населения – белый сыр, а не масло. И вот, додумались...
Моим наставником по работе был мой сменщик – бедуин из окрестностей Гедеры. Он также помогал мне в изучении иврита – то, что утром учили в ульпане, я пытался использовать в разговоре с ним, а он поправлял меня.
Первого сентября, проучившись в ульпане всего неделю, сыновья пошли в школу: Олег в гимназию «Де Шалит», в десятый класс, а Юра – в неполную среднюю школу в Ошиоте, в пятый класс. У нас ещё была собака по имени Рэй. Её мы тоже хотели записать в специальную школу, но нам отказали в приёме. «Эту породу – стаф – не дрессируют, - сказали нам. – Они и так достаточно умные».














Глава 2. Исполнилась мечта – я строю аэродромы
Почему именно аэродромы; моё и Галино трудоустройство;  что я успел за 32 года;  несколько слов о моих коллегах

Прежде всего, я должен объяснить, почему «аэродромы», откуда взялась эта странная мечта. Дело в том, что во времена моей работы в институте Виктора Чхеидзе, мои старшие коллеги – Моисей Липкин, Роман Ломидзе, Александр Эйберман, Миша Андроникашвили в разговорах между собой всегда вспоминали «лучшие годы своей жизни» - годы, когда они в невероятно тяжёлых условиях строили аэродромы во время войны. Слушая их разговоры, я проникся большим уважением к этому роду деятельности, считал его вершиной профессии гражданского инженера и мечтал о том, что когда-нибудь и мне доведётся этим заняться. И вот по приезде в Израиль... сподобился.
Уже на первой моей работе, в компании «Ромид», мы занимались земляными работами для переводимого из Синая аэропорта – в урочище Наватим, близ Арада. Я участвовал в этом деле в качестве расчётчика объёмов. Потом, работая в компании «Рамет», я был четыре года одним из заместителей Ханана Рокшина, начальника строительства крупнейшего объекта на территории этого аэропорта.
Примерно через два года, в компании «Ахофер», в качестве руководителя проекта, я выполнил две очень серьёзные работы в аэропорту Бен-Гурион: одна из них – экспериментальная бетонная подъездная трасса, которую я делал вместе с немецкой субподрядной организацией из Мюнхена, вторая – реконструкции двух из трёх километров главной взлётно-посадочной полосы страны. Третий километр делала компания «Солель Боне», и мы шли навстречу друг другу, разумеется, разными темпами. Были проекты и помельче. Во всех моих работах в аэропорту Бен Гурион моим строительным инспектором со стороны заказчика был Давид Кейдар, молодой энергичный человек с которым мы очень сблизились. Мне навсегда запомнилась рассказанная им история о туристической поездке его мамы в Советский Союз. Основная цель мамы была не туризм сам по себе, а желание повидаться с сестрой, живущей в Риге. Давид был тогда ещё совсем ребёнком, он с нетерпением ждал её возвращения, считал дни. И вот долгожданный день наступил. Его отец где-то достал пропуск для семьи на балкон аэропорта, откуда видно приземление самолёта и выход из него пассажиров. Всё было так празднично и нарядно…Только мама почему-то не вышла из самолёта. Оказалось,  что её задержали советские органы безопасности по подозрению в шпионаже, (формально из-за отсутствия или потере каких-то документов). Потом её возвращения пришлось ждать ещё несколько месяцев.
Закончил я свою «аэродромную» деятельность в 1998 году, выполнив для компании «Бинуй вэ-питуах» реконструкцию бетонной стоянки на 13 самолётов (до перестройки умещались 10) в том же Бен-Гурионе. Таким образом, я был «аэродромщиком» 16 лет с небольшими перерывами, с 1982 до 1998 года, почти половину из 32 лет, проработанных в Израиле.
Сегодня я знаю, что в моей профессии существует ещё более высокая сфера – грандиозные транспортные развязки, включающие мосты и тоннели. Мостами занималась наша близкая приятельница Аня Раснер, недавно покинувшая нас. При встречах нам всегда удавалось, наряду с другими темами, обменяться новостями по нашей общей специальности. А мне позже довелось участвовать в проектировании некоторых разделов двух крупных транспортных развязок на севере страны – «Сомех» и «Мовиль» - по заказу Национальной компании дорожного строительства (МААЦ).

* * *

Вернусь к началу и расскажу о своём трудоустройстве по специальности.
Однажды, где-то после четырёх или пяти месяцев ульпана (курсы иврита), наши соученики и соседи – Хилари и Лори Шугерманы из Южной Африки, с которыми нас сблизил примерно одинаковый возраст детей, - принесли нам газету «Джерузалем Пост» со статьёй о том, что в Израиле не хватает специалистов по земельному кадастру. «Не близко ли это тебе?» - поинтересовались они, так как на уроках каждый из нас рассказывал о своей прошлой работе.
Буквально на следующий день я написал письмо министру сельского хозяйства – им тогда был Арик Шарон – и предложил свои услуги. Письмо было написано на очень примитивном иврите, и я заранее решил, что попрошу нашу учительницу отредактировать его. Но та сказала, что лучше всего оставить, как есть. Вскоре пришёл ответ («Ваше предложение изучается»), а ещё через пару недель я получил письмо такого содержания: «Ваше рабочее место определено в таком-то отделе министерства, комната такая-то, обратитесь в отдел кадров». Подпись: А.Шарон.
Но, к сожалению или к счастью, слово начальника у нас в стране не всегда закон для подчинённых. Кадры начали тянуть резину, и в какой-то момент я решил пожаловаться на них самому Шарону. Его кабинет находился тогда в одном из «бараков» (по-местному – «караванов») Кирии, квартала правительственных учреждений, построенного на скорую руку сразу после образования государства.
В приёмной сидели две секретарши. «Где Арик?» - спросила одна у другой. «Вышел куда-то, должен скоро вернуться», - и ко мне: «Ты можешь подождать у него в кабинете». В иврите нет формы вежливости во множественной числе, типа «Вы» в русском или «Sie» в немецком.
В очередной раз, удивившись простоте здешних нравов, я решил немного подождать. Было часов 12, а на молочном заводе в Реховоте смена начиналась в два. Опоздать я не мог, надо было освободить сменщика. В общем, Арика Шарона я так и не дождался, потом открылись новые возможности, и я решил «пойти другим путём».
Во время учёбы в ульпане на перерывах мы поднимались домой пить кофе и приглашали с собой несколько «иногородних», то есть не живших в центре абсорбции. С одной из них, Ренэ из Эльзаса, женой сотрудника Вайцмановского института Марка Гольдберга, мы очень сблизились. Как-то Ренэ пригласила нас на званый семейный ужин, где познакомила с родителями Марка, Александром (Сашей) и Розой Гольдбергами. Эти замечательные люди репатриировались в 1948 году из Англии, но имели русские корни. Он родился в Петербурге, она – в Риге. Они прекрасно говорили по-русски, как, впрочем, и на других европейских языках. Саша Гольдберг, бессменный президент израильского гольф-клуба, какой-то период был ректором Хайфского Техниона.
Ужин был прекрасный, но стиль, принятый в этом доме, очень уж отличался от того, к чему мы привыкли в Грузии. Он(ужин) состоял из прозрачного супа и фондю, хлеб не предлагался, поднос с крепкими напитками убрали до начала еды. К сожалению, не могу похвастаться, что с первого же вечера постиг все тонкости нового для меня типа поведения за столом. Но не страшно, ведь все прекрасно понимали, что мы не из соседнего подъезда, а из другого мира. Потом они бывали у нас. А с родителями Ренэ мы познакомились позже, когда они приезжали в гости, и тоже принимали их у себя.
Саша Гольдберг тут же занялся мною. Спустя несколько дней он повёл меня в одно из подразделений министерства внутренних дел, в котором занимались проектами развития регионов и всей страны на отдалённую перспективу, и в Институт проблем расселения, возглавлявшийся в те годы Раананом Вайсом. Там мне сказали, что, если я захочу, они возьмут меня, как только появится вакансия, но мне будет нелегко, в составе проектной документации много текстовых материалов. И они действительно позвонили мне через несколько месяцев, но я уже работал, привязался к коллективу и не захотел ничего менять.
А с Гольдбергами наша дружба продолжалась ещё долго. Мы проводили с ними или их родственниками пасхальный седер, летом всей семьёй отдыхали на их вилле в Кейсарии. С нами в компании были ещё соседи молодых Гольдбергов по Реховоту – Эрминэ и Моше Меир. У Ренэ и Марка рос сын Михаэль, потом родилась дочь, которую они назвали Галиной, надеюсь, в честь моей Галы.

* * *

Сразу после приезда я связался со своим сослуживцем по институту Чхеидзе –  Яшей Кикозашвили, здесь его звали Яаков Киколь, и он устроил нам вечер встречи с коллегами. Он собрал своих друзей, которые, как ему казалось, близки нам профессионально, и призвал всех заняться нашим трудоустройством. Компания была очень приятной и доброжелательной. Сам Яша работал в «Мекорот» (водная компания) на довольно ответственной должности. Он следил за всеми нашими делами и, узнав, что я жду приглашения в Институт проблем расселения, предложил мне пока поработать в компании «Ромид», которая занималась инженерным обслуживанием строительных подрядчиков, в основном в области инфраструктуры. Яша знал их, потому что и он пользовался этими услугами. Я согласился и проработал там не несколько месяцев, а... целых пять лет.
Компания принадлежала Фреди Робинсону, который впоследствии стал одним из богатых людей страны. Это имя у многих ассоциировалось с Робинзоном Крузо, и мы часто получали письма на его имя. А один раз обращавшийся был краток и написал просто: «Господину Крузо». У Фреди было два компаньона с небольшой долей участия и первый помощник, можно сказать, правая рука – Даго Фурман. Он-то и провёл со мной первое собеседование. «Ты знаешь, что такое «выемка» и «насыпь?» - спросил он на иврите. Я ответил: «Нет».- «Ну, ничего, узнаешь в процессе работы». Работать с Даго было легко и приятно. Лет пять тому назад мы столкнулись с ним в аэропорту и очень обрадовались друг другу. Мне представилась возможность поблагодарить его за то, что он помог мне с лёгкостью войти в производственную жизнь новой для меня страны.
Не только Даго помогал мне. В фирме работал молодой человек (Теди Готланд), который заслуженно считался мозгом компании. Он решал наиболее трудные технические вопросы. Мы очень сблизились с ним, после работы делали вылазки в различные районы Тель-Авива. А сам Фреди Робинсон два раза организовал мне фактичеоки безвозвратные ссуды – при покупках первой машины и первой квартиры.
Спустя двадцать лет, в 2004 году, я начал работать по договору в строительном отделе министерства обороны. Одновременно со мной в этот отдел приняли инженера Любу Рикель, приехавшую в начале 90-х из Баку. Мы с ней сразу подружились, и эта дружба продолжается по сегодняшний день. Так вот, оказалось, что и она начинала свою трудовую карьеру в той же фирме и так же, как и я, оценивает этих людей.
В моё время фирма располагалась на улице Иегуда Маккаби в Тель-Авиве, рядом  с её пересечением с улицей Вайцман (после моего ухода офис перебрался в Рамат-Ган). Мне очень нравилось местоположение моей конторы. Отрезок улицы между Вайцман и Намир (Хайфской дорогой) был в те годы, впрочем, как и сегодня, очень оживлённым местом. На перерывах я прогуливался по улице, заглядывал в магазины, лавки, кафе и пытался беседовать с хозяевами, продавцами, официантами, в основном, для разговорной практики. Да и вообще люди новой страны интересовали меня. Особенно я подружился с хозяином магазина игрушек, бывшим моряком торгового флота, которому, очевидно, как и мне, были интересны новые люди.
Когда в 1983 году нас навестил Шура Левит из Балтимора, я взял его прогуляться по моей улице и посидеть в кафе. По дороге я несколько раз здоровался и останавливался, чтобы перекинуться парой слов. Когда мы, наконец, уселись, Шура сказал: «Тебе было бы тяжело жить в Америке». «Почему?» - удивился я. «У нас не та атмосфера и нет такой простоты взаимоотношений. А ты, я уверен, это очень любишь».
На работе сотрудники видели во мне представителя мощной сверхразвитой державы, запустившей в космос человека, и считали поэтому, что у меня есть чему поучиться. Я бы так описал ситуацию: от меня ждали, как минимум, маленькой технической революции. Но единственное, чем вначале я действительно помог им – систематизировал накопившийся графический материал, в котором они буквально тонули.
Чертежи постоянно корректировались и обновлялись. Просматривая какой-то лист, ты не был уверен, что держишь последнюю версию – а их иногда могло быть десять и более. На чертеже отмечались даты предыдущих изменений, но никто не мог гарантировать, что последняя – окончательная. К тому же не было уверенности, что перед тобой лист актуальный на сегодня. Мне удалось кое-что сделать в этом плане, за что мне были очень благодарны и работники и руководители.
Рассказывать же моим сотрудникам о кособокости развития страны, из которой я приехал, где с одной стороны – производили современные виды оружия и запускали спутники, а с другой – не могли вырастить и заморозить бройлера, наладить производство молока и элементарно развить лёгкую промышленность, я практически и не пытался. Меня бы просто не поняли. Одна моя сотрудница, услышав, что в Советском Союзе в магазинах не хватает продуктов и к прилавкам тянутся длинные очереди, заметила: «Но можно же покупать и в «маадание» (деликатесной лавке. – Л.Г.), чтобы не стоять в очереди...». Как здесь не вспомнить -  "Нет хлеба, пусть едят пирожные".- слова, приписываемые последней французской королеве.

* * *
Всего за 32 года я успел поработать в пяти фирмах как наёмный работник, у пяти заказчиков, как «фрилансер», был совладельцем фирмы по жилищному строительству и работал в мэрии Рош ха-Айина (город-спутник Тель-Авива) начальником отдела инфраструктуры.
Гала, в отличие от меня, ни разу не поменяла работу. Устроилась она по объявлению в газете (или на радио) о том, что Тель-авивская городская больница ищет программиста в отдел компьютерной обработки данных. На следующий день Гала отправилась на встречу с начальником этого отдела Рувеном Тардеманом. Её приняли, и она проработала там 24 года, закончив свою карьеру в должности начальника отдела.
Работу я терял только дважды, первый раз из-за того, что компания загнулась, второй – потому что пошёл против течения. В остальных случаях я менял работу по своей инициативе. Будучи безработным, я вёл себя так, как будто вообще ничего не случилось, то есть, как бы продолжал работать. Ведь поиски нового места это та же работа – нужно отправлять автобиографии и другие документы в разные места, ездить на собеседования, сравнивать, принимать решения. И эти действия можно выполнять так же тщательно и скрупулёзно, как и при любой другой работе. Разница только в том, что в конце месяца вместо зарплаты ты получаешь пособие по безработице и не делаешь дополнительных часов (сверхурочные). Сидя дома у себя в кабинете, я наблюдал из окна за единственной бездомной собакой в нашем микрорайоне – мы жили тогда в Барнео, Ашкелон. Она пыталась вести себя так же, как и её друзья, имеющие тёплый очаг, пристраивалась к кому-нибудь из прохожих и пыталась выглядеть, как они, важно оглядывалась по сторонам, демонстрируя всем, что и у неё есть хозяин. Была, однако, и существенная разница – она могла сопровождать выбранного ею «хозяина» только до подъезда. Мне казалось, что мы с ней чем-то похожи. К счастью, моя безработица длилась недолго... Надеюсь, и она вскоре нашла себе хозяина.

* * *

Что же я успел за 32 года. Расскажу только о некоторых делах, которые вызывают у меня определённые ассоциации и, мне кажется, могут быть интересны и тем, кто прочтёт эти записки.
Один из запомнившихся этапов моей производственной жизни – совместная работа с американцами, точнее, её начало, когда стало ясно, что их подход к исполнению «несколько» отличен от нашего. Компания, в которой я тогда работал, называлась «Рамет» - Rational Methods, строительная инспекция состояла из американцев и израильтян, причём у первых был решающий голос. (Я не буду вдаваться в детали, и объяснять почему.)
Первой работой, которую мы выполнили, была отливка экспериментального участка бетонного покрытия. Заключение инспекции состояло из десяти пунктов. В первом было сказано, что рабочий Михаэль был в спортивной обуви, а не в специальных ботинках, во втором – что рабочий Габриэль был в кепи, а не в каске... В последнем, десятом пункте предписывалось вылитый нами бетон разобрать и вывезти, так как он не соответствует стандартам.
Мы были ошарашены этим документом, и не из-за того, что наш бетон не приняли, а потому что об этом говорилось в последнем пункте. Это было давно, четверть века назад, и наш стиль тогда сильно отличался от американского. Мы делили ошибки и промахи на существенные и несущественные, а американцы так к этому не относились, для них любое отклонение от требований было одинаково недопустимым.
Сегодня, конечно, всё изменилось, и наши методы, к счастью или, к сожалению, мало, чем отличаются от американских.
Очень важный момент в выполнении строительных проектов – соответствие их продолжительности утверждённым графикам. Сегодня это уже норма – укладываться в сроки, но в те годы, когда я начинал в аэропорту Бен-Гурион, не было ещё такой жёсткости. Когда я представил график выполнения моего первого проекта – реконструкция транспортной полосы L (Lima), то в глубине души надеялся, что намеченная дата окончания будет ещё двигаться по мере надобности. Но случилось иначе. Заместитель начальника аэропорта по инженерным вопросам только начинал работать, не был достаточно опытен и воспринял мой график слишком уж серьёзно. «Когда вы заканчиваете работу?» - переспросил он. «По графику – 15 мая», - интонацией я пытался дать ему понять, что ключевое слово здесь – «по графику». Но он услышал только «15 мая» и продиктовал секретарше телеграмму во все аэропорты мира: «С 16 мая Lima открыта». Никакого другого выхода, кроме как выполнить проект в срок, у меня просто не оставалось.
Я не хочу превращать эти воспоминания в отчёт о проделанной работе, упомяну  лишь в нескольких словах часть из тех проектов, которыми мне пришлось заниматься.
В первые месяцы моей работы компания «Ромид» получила заказ на планировку пригородного посёлка в Кении, вблизи Найроби. Это было как раз то, что я умел делать. Я выполнил проект, но повёз его в Африку на утверждение один из партнёров Фреди – Арье Луцкий, и, честно говоря, мне неизвестна дальнейшая судьба проекта.
Ещё мне хотелось бы упомянуть о работе, вместе с компанией «Парса», по укреплению берегов участка вади Аялон, вдоль которого проложены железная и скоростная шоссейная дороги. Сильнейшим ливнем в начале сентября 1986 года наше довольно серьёзное сооружение было полностью смыто, но мы получили компенсации от страховой компании и возвели его заново. В знак признательности нашим агентам – ведь, как правило, ущерб от наводнения не покрывается полисом – я до сих пор делаю через них профессиональную и другие виды страховки.
С той же компанией мы заложили первый небольшой общественный центр селения Маккаби-Реут. Сегодня это огромный процветающий населённый пункт, а в то время – 1987 год – там ещё ничего не было. Мы работали зимой и буквально тонули в озёрах, образовавшихся от дождей.
Работая в «Рамете» я участвовал в возведении стадиона «Тедди» в Иерусалиме. Жил я тогда в Ришоне и должен был ежедневно ездить в Иерусалим, но мне было не привыкать, ведь перед этим я несколько лет добирался из того же Ришона в Наватим, правда, делать это приходилось не каждый день, два раза в неделю мы ночевали в Араде.
Ещё на моём счету парки в Ор-Иегуде, Ашдоде, Рош ха-Айине на открытых общественных землях («шацапы»), и разработка системы Cost Control, которая позволяла раз в месяц почувствовать, как ты стоишь относительно шкалы «прибыли-убытки» в каждом из блоков твоего проекта. К сожалению, эту систему мне не удалось нигде по-настоящему внедрить, но сам я успешно ею пользовался.

* * *

В заключение этой главы скажу еще немного о своих коллегах. О ребятах с моей первой работы я уже писал. Хочу добавить только несколько слов о Давиде Таксере, которого я привёл в компанию и который проработал там некоторое время. Он по специальности инженер, но в душе – литератор, написал несколько книг, в том числе автобиографический роман «Иск», и до конца жизни (август 2012) входил в редколлегию журнала «22». Давид старше меня, успел повоевать, а в 1945 году в Германии защитил молодую девушку от насильников и с ней бежал в английскую зону оккупации. Но англичане выдали его вместе с тысячами других перебежчиков. Оказавшись в Израиле, он через адвоката предъявил иск правительству Её величества за поломанную жизнь – девять лет сталинских лагерей.
Неофициальный ответ был таким: если правительство Великобритании удовлетворит все иски подобного рода, то страна обанкротится, поэтому шансов практически никаких. Об этом и роман.
Следующая моя фирма – «Рамет». Её единоличный хозяин – Шмуэль Гальперин, исключительно яркая личность, был соратником Бегина и других бейтаровцев, но в какой-то момент решил, что его призвание – бизнес, а не политика. Будучи исключительно одарённым и мудрым человеком (самый молодой выпускник Ягеллонского университета в Кракове за всю его историю), он сумел организовать одну из крупнейших компаний в стране в области жилищного строительства и общественных работ. Мы были с ним в прекрасных отношениях, и он очень обиделся, когда я оставил фирму.
Причина ухода из «Рамета» - организация собственной компании. Об одном из своих партнёров Шауле Бейлинсоне я  упоминал в связи с Жанной Ран. Сейчас несколько слов о другом из них – Нахуме Розенберге.
В еврейской традиции существует понятие о 36 праведниках, на которых держится мир. Когда из жизни уходит один из них, его замещает наиболее достойный в роду человеческом. Буквенное выражение цифры 36 на иврите – «ламед-вав». При добавлении к этому выражению славянского суффикса «ник» получаем «ламедвавник», так назывались эти люди среди ашкеназийских евреев. И вот, работая и сталкиваясь по многим делам с Нахумом, я всегда думал, что, если эта традиция не только красивая легенда, а нечто реальное, то мой Нахум наверняка один этих тридцати шести.
В «Ахофер» на должность руководителя проектов меня привёл Ицик Штейнфельд, главный инженер компании. Все годы моей работы там, Ицик больше заботился о моей зарплате и условиях работы, чем о своих, и уж точно больше, чем я сам. И тут, я думаю, дело не во мне, просто этот человек так устроен. С Ициком мы дружим до сегодняшнего дня, а компания, к сожалению, разорилась. Это далеко не редкость в строительной отрасли.
О тайманцах (йеменитах), с которыми я работал в Рош ха-Айине почти пять лет, я скажу в целом, не останавливаясь на каждом в отдельности, хотя многие из них и заслуживают особого упоминания. По-моему, это самое умное племя израилево; за все эти годы я не встретил здесь ни одного неумного человека. Я всё время получал удовольствие от контактов со всеми этими людьми, начиная от мэра Игала Йосефа и кончая работниками всех отделов. С одним из них-Борисом Шапиро – мы в контакте до сегодняшнего дня (он, правда, не тайманец, а мой земляк)
Последние девять лет моей работы я больше всего был связан со строительным отделом Центрального округа министерства обороны. Это был, наверное, самый интересный и приятный коллектив за все годы моей работы в Израиле. О Маше Розен и Любе Рикель я уже писал, назову ещё Ави Розмана, с которым мы, несмотря на разницу в возрасте (я ровесник его отца), стали по-настоящему друзьями. Ему, одному из первых, я посылаю по частям эти воспоминания.











Глава 3. Русский клуб
Зарождение клубного движения; первый, второй и третий клубы. Закат

Наша абсорбция прошла вполне успешно, и когда я пытаюсь проанализировать причины, то понимаю, что «русский клуб» занимает среди них не последнее место.
Мы не были членами первого клуба, он организовался ещё до нашего приезда. По рассказам одной из его основательниц, Сони Левин, ей просто надоело принимать большое количество гостей, и она придумала этот клуб – как альтернативу. Может быть, отчасти так оно и было. Соня и Боб Левины очень интересные и гостеприимные люди, у них хочется бывать, проводить с ними время, гостям это никогда не надоедает. А каково хозяевам, особенно если в доме двое маленьких детей? Но, конечно, это был только повод, чтобы начать действовать. На самом деле причины возникновения клубного движения гораздо более глубокие. Все мы были оторваны от привычного окружения, родных, друзей, а в клубе обрели, как бы, новую семью. Мы сблизились, очень привязались друг к другу, и с некоторыми тесная дружба продолжается до сегодняшнего дня.
В то время у многих из нас были проблемы на работе, ещё далеко не всем удалось самоутвердиться. Но в клубе мы были все равны – давно приехавшие и прибывшие недавно, удачно устроившиеся и только ищущие своё место под солнцем. Атмосфера была отличная! И после целого дня исканий и всяких рискованных шагов, вечером или в выходные в клубе ты мог отдышаться и набраться новых сил.
А вот каким был наш путь в клуб, уже второй (территориально), торжественное открытие которого состоялось весной 1983 года.
До этого был центр абсорбции, «олимовское» окружение и «олимовские» разговоры. Казалось, репатриировавшись, люди совершили какое-то особенное действо, изменившее кардинально всю их жизнь, но по разговорам и по поведению нельзя было это почувствовать. Много внимания уделялось всяким мелочам. При знакомстве, как правило, задавался вопрос: «Вы уже обзавелись электротоварами?» Если ты отвечал: «Ещё нет», - то обязательно следовал «добрый» совет: «Не вздумайте покупать холодильник «Амкор». Следующий знакомый задавал тот же вопрос, но дальше советовал: «Только не «Тадиран». Других холодильников тогда ещё не было в продаже, ведь это были времена, когда товары местного производства защищались от конкуренции. Я провёл небольшое социологическое исследование – оказалось 50% на 50%. Как же быть? Наша приятельница по центру абсорбции Мила Ломес пообещала познакомить нас с Аликом Гольдманом, одним из основателей русского клуба, у которого есть ответы на все вопросы. Придя к нам вечером вместе с Милой, Алик тут же взял быка за рога. «Брать нужно «Тварский», - сказал он. «Но его же нет в продаже», - возразил я. «Вот недавно появилась, и это не он, а она – канадская водка, которая по вкусу не уступает «Смирнову», а по цене приближается к местному «Кеглевичу». После такого высокодуховного вступления (spirit – это ведь и дух, и спиртное), я уже постеснялся перейти на бытовые электроприборы и продолжал с ним беседу на заданном уровне. В результате чего мы получили приглашение на его сорокалетие и рекомендацию на вступление в клуб.

* * *

Вечер открытия т.н. Второго клуба, который совпал с нашим приёмом, был очень красивым и торжественным. Алик Гольдман прочитал свои, как всегда остроумные, стихи: «Вот клуб, который построил Боб». Одновременно с нами приняли ещё несколько человек, в том числе Майю и Марика Хромых из Ришон ле-Циона, наших местных «меценатов», известных очень многим в стране и почти всем приезжавшим из России деятелям культуры. Мы отметили наше вступление устройством грузинского ужина на 60 человек.
Из особо запомнившихся мероприятий клуба: конкурс русской песни (победитель – Саша Алон), конкурс русского романса (победитель – Гриша Бородо), организация замечательных новогодних вечеров. И ещё - опера «Дед Мороз – сионист» в постановке Алика Гольдмана, конкурс знатоков водки, капустник к 70-летию Юрия Любимова, приглашение Ильи Суслова, редактора журнала «Америка», а в прошлой жизни – шефа 16-й страницы «Литературной газеты».
Было ещё одно событие, идеологически расколовшее русский клуб (правда, на короткое время), и не только клуб, но и некоторые семьи. Мы с Галой, например, были по разные стороны баррикады. Речь идёт о концерте Иосифа Кобзона, который состоялся в рамках сотрудничества коммунистических партий двух стран. Конечно, по большому счёту были правы те, кто призывал бойкотировать концерт, ведь значительная часть выручки передавалась Компартии Израиля, которая, как и все подобные партии мира, вела себя провокационно. Ну, а те, кто пошли на концерт, просто были больше подвержены таким человеческим слабостям, как ностальгия и любопытство.
Неожиданно располагающим оказалось поведение самого виновника – Иосифа Кобзона. Он позиционировал себя как «иегуди тов» (хороший еврей), прекрасно знающий идиш, поющий на обоих еврейских языках и друг известных израильских солистов.
Вообще о евреях – активных общественниках, журналистах и деятелях культуры, оставшихся в России после «Исхода», можно много чего сказать. Но в рамках воспоминаний я не буду особенно углубляться в эту тему. Отмечу только, что этих евреев можно разделить как бы на две группы: безусловных и условных. К первым относятся Леонид Радзиховский, колумнист «Еврейской газеты», сатирик Виктор Шендерович и им подобные, ко второй – Александр Кабаков, Дмитрий Быков, Людмила Улицкая и иже с ними.
О Дмитрии Быкове хотелось бы сказать пару слов. С одной стороны, он автор «Послания к евреям», в каждом слове которого мы слышим боль за свой народ и любовь к нему, с другой – изрекатель различных абсурдов вроде такого: «Создание Израиля было ошибкой». Чьей ошибкой? Господа Бога? Ведь по утверждению Быкова, он – верующий христианин. Или ошибкой тех, кто 2000 лет среди своих молитв провозглашал: «В будущем году – в Иерусалиме». Или тех, кто отдал жизнь в Войну за Независимость и других войнах Израиля? И как исправить эту ошибку?! От него же я услышал повторение нелепой аналогии: «Соль должна быть в супе, а не в солонке». Не знаю, чего здесь больше – глупости или бахвальства? Мы, видите ли, соль человечества?! А по поводу супа мудрый  А.Воронель как-то заметил: «Ещё не факт, что нам дадут его отведать».

* * *

Переходя от клуба в целом к его личностям, в первую очередь назову основателей Соню и Боба Левиных и Алика Гольдмана, это они его придумали и очень долго весьма успешно вели, а во вторую – всех его членов и гостей, людей интересных и достойных. Так получилось, что Алик и Боб каким-то образом оказались очень похожими, и внешне и по характеру, на моих грузинских друзей Алика Картавенко и Резо Кезели. В моём сознании Алик Гольдман как бы продолжил Алика Картавенко, а Боб – Резо Кезели. Ещё сегодня я говорю иногда Гале: «Сейчас позвоню Резо», - имея в виду Боба. Не знаю уже, это реально сходство или я искусственно объединил эти пары. Да это и не важно, я так их воспринимаю.
Со многими клубниками мы дружим до сих пор, хотя клуб уже почти двадцать лет не существует. Это Соня и Боб Левины, Галочка Павлодская и примкнувший к нам позже Юлик Кейсари, Алочка и Паша Яблоновские, Нина и Сёма Бороховы, Дина и Иосиф Бейлины и другие.
Хочу отдельно упомянуть одного из членов клуба, Виктора Богуславского, с которым мы пытались, к сожалению, безуспешно, поднять проект дачного кооператива на берегу моря для членов клуба. Виктор – многогранная личность: активист сионистского движения (осужден по Ленинградскому процессу), публицист. А также - художник, архитектор, строитель... Очень многие дома в Баркане и сам посёлок в целом спроектированы им.
Ещё до знакомства с Виктором я прочитал его статью «Отцы и дети русской алии». В ней «несионистское» поведение в Израиле некоторых активистов алии из России объясняется через открытый Фрейдом «жениховский комплекс» - бессилие пылких влюблённых в первую брачную ночь. Происходит столкновение мечты с реальностью, человек не может перешагнуть границу, разделяющую их, и возвращается к воспоминаниям о борьбе за осуществление мечты. Звёздный час этих людей остался в России. В Израиле он не мог повториться, здесь нужен не героизм, а умение вживаться в спокойную, будничную жизнь. Я только приехал в Израиль, искал свой путь, и статья произвела на меня сильное впечатление, особенно её рефрен: «И потому Моше-рабейну умер у границ Ханаана». Вскоре я нашёл Виктора, у меня был объект в Элькане (колледж), рядом с его Барканом. Мне всегда было очень интересно общаться с ним.
Ещё одна исключительно интересная фигура нашего клуба – Александер Бреннер, работник посольства ФРГ в Израиле, еврей, с прекрасным знанием русского языка.
Меня тогда мучил такой вопрос: что чувствуют потомки немцев, уничтоживших полтора миллиона еврейских детей? (Я умышленно говорю только о детях.) Если речь идёт о нормальных людях, то, как они живут с этим? Им, наверное, безумно тяжело! Нас, евреев, обвиняют в том, что мы санкционировали распятие Христа. Но, во-первых, « был ли мальчик»? Во-вторых, если и был, то нуждались ли римские завоеватели в разрешении еврейского народа на казнь? Ну, а если всё это действительно произошло, мне плохо с этим, и я спрашиваю себя: «Зачем было давать добро на распятие этого несчастного проповедника?» Я разговаривал обо всём этом с Бреннером, пытался получить ответы на свои вопросы. Он был очень образованный и умный человек, но его ответов я не помню. Наверное, их просто нет и быть не может.
Между прочим, русский язык Бреннера, несмотря на безукоризненное произношение, был выученным. Я понял это, когда клуб организовал 70-летие Ю.П.Любимова, и Александр опоздал на час. Все очень удивились, зная его пунктуальность. Оказалось, прочитав в программе, что вечер начнётся с "капустника", он решил прийти позже, так как не выносил ни вкуса, ни запаха капусты.

* * *

Период работы так называемого третьего клуба совпал с началом перестройки в СССР. Это было время расцвета клубной деятельности и одновременно её заката. Расцвета, потому что в этот период нам удалось пригласить заметных деятелей русской культуры и политики, а заката потому, что это уже было время Большой алии. Ко всем приехали родственники и старые друзья, нужно было уделять им внимание. Тащить всех в клуб было невозможно, да и им было на первых порах  не до этого, и мы занимались ими вне стен клуба. В конце концов, сложилась конфигурация, при которой на клуб просто не оставалось времени. Вернувшийся в это время из Америки Лёня Штильман пытался реанимировать движение, но, к сожалению, безуспешно.
Но вернусь к началу работы третьего клуба. На сей раз, мы сняли отдельно стоящее здание вне города, так как к предыдущим всегда были претензии соседей, в связи с тем, что мероприятия затягивались допоздна.
Первым нашим гостем из перестроечной России был Виталий Коротич – трибун перестройки, главный редактор журнала «Огонёк». После выступления мой сосед Саша Шейн задал Коротичу очень простой и конкретный вопрос: «Вам теперь нужно реорганизовать колхозы и совхозы. В связи с этим, может быть, вам было бы интересно изучить опыт израильских кибуцев и мошавов?» на что Коротич ответил: «Нет, нам этого не нужно, мы пойдём швейцарским путём». Что он имел в виду, я до сих пор не понимаю, может быть, просто пошутил. Во всяком случае, сегодня это воспринимается как шутка.
За несколько перестроечных лет у нас в клубе успели побывать многие. Это и Малый театр, с Соломиным, Весником и Титовой, и Московский детский театр. А также- Михаил Жванецкий, Геннадий Хазанов, Алексей Баталов, Андрей Вознесенский, Юдашкин с его длинноногими девицами, а из местной элиты – Биньямин Нетаниягу и другие.
В заключение хочу сказать, что каждый человек выделяет в своей жизни самый интересный период, то, что обычно называют «лучшие годы нашей жизни». Для меня этими годами были 1983-1993-й – годы членства в русском клубе.





















Глава 4. Большая алия.
Прогнозы и реальность; новые люди и новая страна

Несколько раз мы обсуждали в клубе очень больной для всех вопрос: когда нашего полку прибудет? Пессимисты говорили: «Никогда!» Оптимисты отвечали: «Очень скоро и не меньше 50-60 тысяч». А те, которые, как правило, выдавали желаемое за действительное, называли совсем уже немыслимые  цифры – 100 тысяч и более. Один вполне уважаемый человек договорился до 280 тысяч, он явно заговаривался. А мне было интересно понять, как он сумел рассчитать с такой точностью, в общем-то, гипотетическое событие. Не четверть миллиона и не триста тысяч, а 280.
В итоге оказалось, что этот последний  "футуролог" был ближе всех к истине и ошибся «всего» на один миллион. Ещё одно доказательство того, как я сегодня уверен, совершенно неопровержимого факта, что будущее не поддаётся предсказаниям и развивается по непостижимым для нас правилам. А может быть, и просто без всяких правил. Человеку всё время кажется, что он приближается к пониманию законов развития, а они всё удаляются от него. В какой-то момент, когда человеку или даже человечеству (как в случае с марксизмом) начинает казаться, что законы развития абсолютно понятны и неопровержимы, правила игры внезапно меняются. Но иначе ведь просто не может быть! Если бы эти законы не менялись, люди, в конце концов, действительно разгадали их, и дальнейшее существование человечества потеряло бы всякий смысл.
«Убить тирана, и наступит свобода!» Это же так очевидно! Но на смену уничтоженному приходит новый, многократно более жестокий, и свергнутый по сравнению с ним вообще не кажется тираном. Примеры накапливаются и вот уже новая «очевидность»: не нужно ничего менять, каждый следующий хуже предыдущего! Укрепились в этом мнении? А теперь ждите нового изменения правил игры.
Все установки марксизма, казавшиеся в XIX веке незыблемыми законами, отброшены дальнейшим развитием. А вот уж совсем «неопровержимое» - «Без политической и экономической свобод невозможно бурное развитие экономики!» Но вот Китай осмелился поломать такую красивую теорию! Примеры можно приводить без конца и даже распространить их на естественные науки.

* * *

 По своим масштабам Большая алия сопоставима с Великими Переселениями Народов в древности. Не знаю, есть ли такая закономерность – перемещение значительных масс людей усиливает мифотворческие тенденции, - но в Израиле, и это факт, в период Большой алии (конец 1989 – начало 1994) возникло огромное количество мифов. Я всё время сожалел, что Михаил Веллер не репатриировался. Его замечательная дилогия («Легенды Невского проспекта» и «Легенды Арбата») могла бы дополниться «Легендами израильской улицы» и в итоге получилась бы великолепная трилогия.
Но так как он не переехал, придётся мне хотя бы назвать некоторые из этих легенд.
Первая. Самая распространённая и устойчивая. Американцы щедрой рукой отстегнули на алию 10 миллиардов долларов, а «они»... Тут версии разные, самая безобидная из них - пустили эти деньги на общеизраильские нужды. Этот миф имел хождение и в наше время, не знаю, имелись в виду те же 10 миллиардов или уже другие.
Вторая. Они думают, что мы там щи лаптем хлебали, а «мы ведь делали ракеты и т.д.». Трудно уловить психологическую подоплёку этого мифа. По-моему, это говорилось так, на всякий случай. Мне ни разу не приходилось слышать от местных жителей разговоров о " диком и примитивном" Советском Союзе.
Третья. Объявления в газетах о вакантных должностях – фикция, финансируемая Сохнутом. На самом деле никаких рабочих мест нет и в помине. Устроиться на работу можно только по протекции. Веру в этот миф очень трудно было поколебать, и мне однажды пришлось имитировать устройство по блату, хотя об этой вакансии было объявление в газете. Я уподобился Леонову из фильма «Джентльмены удачи», который камуфлировал работу под кражу.
Четвёртая. Израиль – типичная банановая республика. То, что в широком ассортименте израильского экспорта имеется высокотехнологичная продукция, а бананы вообще отсутствуют, не имеет значения. Всё равно банановая! И это не мнение одинокого маргинала. В 1992 году так считали больше половины радиослушателей популярной радиостанции на русском языке.
Пятая. На израильских винзаводах вино кипятят для «большей кошерности» (?), а на молокозаводах – молоко вначале превращают в порошок, а потом возвращают его в первоначальное состояние. Причём, если в первом случае называется, пусть нелепая, но причина, то во втором причина не называется, очевидно, это делают из вредности. Очень напоминает советскую легенду о высасывании соков (или кофеина) из кофейных зёрен.
Все эти глупости я слышал собственными ушами.

* * *

Израильтяне встретили Большую алию с восторгом. Я помню, как в 1990-1993 гг. новоприбывших приглашали на пасхальный седер в свои дома представители всех слоёв населения. Потом, к сожалению, бывали досадные недоразумения, типа – не встретившись в условленном месте, каждая из сторон обвиняла другую в бестолковости, и это в лучшем случае. Договаривались по телефону, например, о встрече «напротив» какого-нибудь общественного здания, не учитывая при этом, что у отдельно стоящего здания может быть четыре разных «напротив».
Но всё плохое уже забылось (и многое хорошее, к сожалению, тоже). Большинство репатриантов очень быстро абсорбировались, и на сегодняшний день представляет собой достойнейшую часть нашего общества.
К сожалению, встречались и проколы: я всё время думал, как хорошо было бы, если перед решением репатриироваться (или иммигрировать) человек мог пройти тест у психолога или психоаналитика на пригодность к такому шагу. В целом у евреев способность приспосабливаться к новым условиям, очевидно, находится на довольно высоком уровне, и это обстоятельство, наряду с другими факторами, привело к возможности осуществления сионистского проекта.
Но люди устроены по-разному. И, как оказалось, не только люди. Ставились опыты по пересадке муравьёв в другие муравейники, и оказалось, что у насекомых разных «специальностей» различная приживаемость. Умение человека интегрироваться в новое окружение (абсорбционные возможности) – это совершенно особое свойство, которое не зависит ни от способностей, ни от трудолюбия, ни от других качеств личности. Обращение к специалисту уменьшило бы количество разбитых судеб и позволило бы избежать хотя бы части трагических развязок.

* * *

Что дала Израилю Большая алия? Я бы начал с взаимоотношений между ашкеназийской и сефардской общинами. До Большой алии еврейское население Израиля делилось почти поровну на выходцев из Европы и Америки (ашкеназы), с одной стороны, и Передней Азии и Северной Африки (условно – сефарды) – с другой. Острота взаимоотношений между этими группами, которая, как известно, имела место в прошлом, к 80-м значительно притупилась. Смешанные браки, служба в армии, совместное проживание в одних микрорайонах и работа на тех же предприятиях – всё это сыграло свою роль в стирании граней между общинами. Я даже обратил внимание на большое количество деловых партнёрств, состоявших из представителей разных общин. Очевидно, сочетание непохожих темпераментов способствует успеху предприятия.
Оставались, однако, ещё так называемые «пережитки прошлого». Так вот, Большая алия окончательно убрала эту проблему из повседневной жизни израильтян. Иногда, правда, в чисто политических целях, недобросовестным общественным деятелям удается на некоторое время реанимировать этого "беса", но очень ненадолго – нет по-настоящему благодатной почвы. Я бы сравнил роль Большой алии в исчезновении этого явления с рождением третьего ребёнка в семье. До этого стояли вопросы: кто из двоих лучше? Кому больше помогают родители (государство?) При трёх составляющих сравнивать гораздо трудней и поводов для ревности, как бы, меньше. Отличия, конечно, остаются, но они перестают носить конфликтный характер.
Так как мне пришлось жить среди разных народов, я много пишу об особенностях национальных характеров (сегодня говорят – «ментальность»). Если не возводить в абсолют и не выстраивать в шкалу лучше-хуже, то получается разнообразие, которое придаёт жизни множество цветов и оттенков и делает её интересней и красочней. Я не только наблюдал эти различия в жизни, но и много читал о них. Из какой-то книги я узнал, что по типу очага народы мира можно разделить на две группы – открытого огня (костёр, камин) и закрытого (русская печь, например). До сих пор верно! А дальше говорилось, что первые – общительны и доброжелательны, а вторые – злобны и подозрительны. Подтверждение этого вывода мне не удалось проследить во всех моих странствиях. Ещё я прочитал, что представителям разных народов нужна определённая дистанция, чтобы чувствовать себя комфортно при беседе. Приводился пример: испанец и англичанин никогда не смогут поговорить по душам. Если первому нужна дистанция L сантиметров, то второму 3хL сантиметров. Есть и такие, которые прежде чем начать говорить, должны ухватить тебя за ворот...
А вот моё личное наблюдение: люди (не народы) делятся на предпочитающих открытые окна и любителей закупоренных помещений. И здесь я действительно обнаружил связь этих предпочтений с характером человека.

* * *

Как пример влияния Большой алии на Израиль, часто отмечают общее поправение общества. Мол, эти люди выросли при тоталитарном режиме и поэтому, вполне естественно, что они пополнили ряды существующих правых партий и создали новые, ещё более правые. В противовес этому расхожему мнению, я бы сказал, что появление в эшелонах власти людей типа Авигдора Либермана является ответом на неадекватное поведение «мировой общественности», особенно проявившее себя в последнее время. Можно привести много примеров, я ограничусь только одним – отношением этой самой «общественности» к проблеме обретения государственности т.н. «палестинским народом», название которого появилось всего несколько десятилетий назад, с одной стороны, и курдским народом, превосходящим по численности вышеназванный «палестинский» в десять раз и известный миру на протяжении тысячелетий, с другой.
К сожалению, поправение принимает иногда крайние формы и проявляется, в частности, в пропаганде ненависти к социалистическому прошлому Израиля. Это очередной перегиб в умах людей. Ведь на первых этапах заселения страны социализм, с его коллективными сельскохозяйственными предприятиями, транспортными кооперативами, профсоюзными фабриками и заводами, больничными кассами и зажигательной идеологией, был главным союзником сионизма. Трудно представить, что удалось бы сделать отдельным энтузиастам, если бы они пренебрегли партнёром, который, собственно, и превратил сионизм из мечты в реальность. Ведь чистая идеология – это душа без тела.
Нельзя сказать, что Большая алия, и только она, изменила страну. Имелись и другие факторы. Уже в 90-м один наблюдательный ленинградец сказал мне: «Знаешь, какая разница между вами и нами? Вы приехали в бедную страну, а мы – в богатую». Значит, к тому времени процесс уже шёл, а начался он задолго до этого, может быть, в 1977 году, когда после выборов, изменивших политическую обстановку, страна перешла на капиталистические рельсы. Социализм сыграл свою роль, мавр сделал своё дело. Пришло время свободной экономики, и Израиль более или менее  успешно начал трансформировать народное хозяйство. Большая алия сыграла в этом деле важную роль, обеспечив экономику кадрами для такого скачка. К началу XXI века мы уже имели новую страну, которая была принята в клуб высокоразвитых государств – OECD – Организацию экономического сотрудничества и развития.
Лично нам Большая алия, кроме всего прочего, позволила воссоединиться со старыми друзьями (Семьи Тругманов, Яновых, Герчиков,) и близкими родственниками (дети Бети и Бориса Лина и Миша с семьями, а позже – дочь младшего брата отца, Мара), а также приобрести новых замечательных друзей – Таню и Володю Лернеров.

















Глава 5. Евреи  и антисемитизм
Холокост; евреи сегодня; антисемитизм – попытка осмысления

Вряд ли мне захотелось бы посвятить в мемуарах отдельную главу размышлениям о своей национальности, не будь я евреем. Так, рассыпал бы кое-какие мысли по всей книге, и не заострял бы вопрос. Но мы, евреи, пережили Холокост, явление, которое не вписывается в человеческую историю, будучи совершенно уникальным, по своему замыслу, исполнению и масштабам.
Были тираны древности - Навуходоносор, Саламансар и другие, которые убивали элиту и даже выкалывали глаза царям, а сам покорённый народ переселяли на другие земли. Была трагедия армянского народа 1915 года, унесшая более миллиона человеческих жизней, которую армяне называют Резней или Великим Злодеянием. Был геноцид цыган во время Второй мировой войны, но он не был поголовным, для оседлых цыган, домовладельцев, делалось исключение.
Такого же всеобщего, «узаконенного» и планомерного истребления народа, включая грудных младенцев, малолетних детей, женщин и стариков, не знала история. Возможно, нечто подобное имело место в доисторические времена? Тогда можно ожидать и возрождение каннибализма.
Многие считают, что вся вина за Катастрофу лежит исключительно на немцах. Другие доказывают, что у них были прекрасные помощники среди народов многих стран. Есть и такие, кто, изучив проблему глубже, полагают, что немалая вина и на тех, кто закрыл дверь перед еврейскими беженцами.
Ну, а мы сами вроде ни при чем, только несчастные жертвы? Но почему это случилось именно с нами? Как мы это допустили? Можем ли мы сказать, что всё делали правильно, и Катастрофа обрушилась на нас неожиданно и совершенно неизвестно почему? А о чём мы думали, когда доверили свою судьбу народам мира? Чувствовали себя в безопасности и не предвидели последствий? Такую беспечность следует назвать преступной по отношению к будущим поколениям, и я не вижу ей никаких оправданий. И если кто-либо скажет мне, что значительная часть народа вручила свою судьбу в Божьи руки и верила в приход Мессии, который как-то всё устроит, то отвечу, что в наших «первоисточниках» есть притча, которая известна всем, кто знаком с ними. «Раби, что будем делать – ждать Мессию или заложим сад?» И в ответ: «Заложим сад, и будем ждать Мессию. Если он придёт, то у нас будет и сад, и Мессия, а если опоздает – то хотя бы сад».

* * *

До приезда в Израиль мне казалось, что довольно много знаю о своём народе. Ведь всю сознательную жизнь я интересовался этим вопросом, много читал и размышлял над ним, но, оказавшись в стране, понял, что есть сферы, в которые я не очень углублялся, и мне предстояло узнать много нового.
В частности, религия евреев мне издали казалась более монолитной. Здесь же я увидел, что какой-то новый Моисей разбил скрижали Завета на множество осколков, и никто не помышляет о том, чтобы склеить их. Очевидно, это разнообразие всех устраивает. Я наконец-то понял смысл поговорки: «Еврею нужны две синагоги – одна для посещения, а другая, чтобы сказать о ней, «ноги моей там не будет». Имеется два главных раввина – ашкеназский и сефардский, но, кроме того, есть множество течений, для которых эти личности абсолютно не авторитеты. А те, кто как будто следуют им, делятся на бесконечное количество групп: сефарды – на собственно сефардов (выходцев из Испании и Португалии), марокканцев, йеменитов, персов и т.д., какждая со своими молитвенными домами; ашкеназы – на ортодоксов, консерваторов и реформистов. Ортодоксы, в свою очередь, делятся на противников хасидизма и хасидов, распылённых на десятки хасидских дворов.
Кроме того, существует большая группа приверженцев национально-религиозного течения, которая по своему образу жизни, отношению к государству и его институтам, армии, в частности, сближается со светским населением Израиля, составляющим почти 2/3 его общей численности (арабы – 20%, умеренно религиозные и ультраортодоксы – 15%).
От течений и групп я перешёл к самой сути нашей религии. Задумался над вопросами, которые раньше были вне поля моего зрения. Почему Библия стала самой популярной книгой на Земле? Почему к ней привязали свои учения и создатели новых религий: Павел – христианства и Мохаммед – ислама? Чем покорила Библия этих пророков и их последователей? Моё мнение – я никому его не навязываю, хочу только поделиться с читателем – высочайшим для тех времён художественным уровнем и «реализмом» этой литературы. Ведь никакой другой народ не рассказал о себе так высокохудожественно и так нелицеприятно, как это сделали евреи в Библии. В других местах такого уровня литературы пришли к человеку через очень много лет. Библейские сюжеты охватывают всё, что могло заинтересовать человека. Здесь – патриотизм и героизм, любовь и ревность, дружба и верность, предательство и вероломство. Нет ни одного героя, который был бы книжно идеален, почти все наделены присущими живому человеку недостатками. Это я и назвал «реализмом».
Затем я заинтересовался законами кашрута, ведь это краеугольный камень еврейской религии. Откуда они и почему такая неукоснительность в требованиях к их исполнению? Изложу то, что мне видится сегодня каким-то объяснением, не настаивая на том, что речь идёт об истине в последнем приближении.
Зарождение и кодификация Библии произошли в высокоразвитом, оседлом, сельскохозяйственном обществе (по современной терминологии – «производящая экономика»), и иудаизм освятил этот тип хозяйственной деятельности, противопоставив её (по закону отрицания прошлого) предыдущим стадиям хозяйственной деятельности человека – собирательству, охоте, примитивному рыболовству («присваивающая экономика»). Отсюда – возвеличение земледелия: первая молитва – благословение виноградной лозы, вторая – хлеба; неприятие – охоты и законы убоя скота; запрещение к употреблению в пищу бесчешуйчатых рыб, типа малоподвижных сомов, которых забивали палками до появления сетей.
Я начал с религии, но это лишь часть нашей культуры и истории. Мне никогда не были понятны разговоры типа: ну, какой же ты еврей, если не соблюдаешь... или, скажем, не посещаешь синагогу, хотя бы раз в году на Йом-Кипур? Евреи уже давно нация, народ, а не конфессия. Полную ясность в этот вопрос внёс когда-то великий Альберт Эйнштейн. На запись в каком-то документе или в статье о нём «немец иудейского вероисповедания». Он отреагировал так: «Я не немец, у меня даже нет немецкого гражданства, и я не практикующий иудаист, я просто еврей!»

* * *

А сейчас попробую сказать несколько слов о евреях в целом. Несмотря на то, что общность, именуемая евреями, характеризуется исключительным разнообразием входящих в неё групп, я хочу выделить несколько качеств, общих для этих групп и объединяющих нас в единый народ.
Итак, первой такой особенностью я бы назвал уникальную историческую память народа, память о прошлом, передаваемую из поколения в поколение. В подтверждение сказанного отмечу – обычай есть опресноки (мацу) в течение пасхальной недели, что, по-моему, является воспоминанием об эпохе, предшествующей появлению дрожжевого хлеба; строительство «кущей» во время осеннего праздника Суккот – в память о шалашах, возводившихся на виноградниках во время сбора урожая или даже о нашем кочевом (бедуинском) прошлом. А также,  пуримский карнавал, сохранившийся со времён Вавилонского плена; ежегодное чтение пасхальной агады и, наконец, память о древней Родине, которую народ пронёс через тысячелетия своей истории.
Второй важной особенностью еврейского характера является, по-моему, чрезвычайно серьёзное отношение к различным идеологиям – религии, марксизму и другим «измам». Я имею в виду стремление к абсолюту, слиянию чувства и мысли. Отсюда появление относительно большой группы людей, которые не могут совмещать соблюдение религиозных предписаний с трудовой деятельностью, отсюда же принятие всерьёз марксизма, вплоть до осуществления его на практике – кибуцы и пр. То же качество проявилось и в материализации сионистской идеи. Не только хотеть, мечтать, любить, но «встать и идти» (БИЛУ). Нечто подобное и в возрождении языка: вначале – детские сады, потом – школы, Иерусалимский университет (1925 год) и, наконец, весь народ, заговоривший на древнем языке.
И последнее – открытость к интеграции в любом месте и в любых условиях, то есть весьма высокий абсорбционный ресурс. Без этого качества народа государство вряд ли смогло бы возродиться.
В связи со сказанным, я думаю, что такие понятия, как еврейское самосознание, еврейский подход, еврейский характер отражают реальность и имеют право на существование.

* * *

По отношению к самим себе евреев условно можно разделить на три группы – произраильски настроенных, «нейтралов» и самоненавистников. Границы этих групп иногда размыты, сами группы значительно отличаются по численности и поддаются дальнейшему дроблению.
Первая – наиболее крупная – включает не только большинство живущих в Израиле, но и определённую часть евреев диаспоры. Различия внутри этой группы наименее существенные, и я не буду останавливаться на них.
Группа так называемых «нейтралов» включает в себя:
- людей, безразличных ко всему на свете, в том числе и к собственному происхождению, и к отношению окружающих;
- «интернационалистов» и «космополитов», то есть тех, кто находится в плену идеологий прошлого или даже позапрошлого веков;
- «индивидуалистов» - людей, полагающих, что человек существует сам по себе и может не входить ни в какую социальную, национальную, профессиональную и т.п. группу или клан и волен поступать, как ему заблагорассудится на данный момент, не считаясь ни с окружением, ни с некоторыми общими принципами. Но ведь человек – одновременно и индивидуум и часть некоего целого, вырваться из которого ему никогда не удаётся. Человек зародился и сформировался как социальное животное и таким останется в обозримом будущем.
И, наконец, последнюю группу – «ненавидящих самих себя» - составляют:
- «антисионисты», которым кажется, что они не антисемиты;
-антисемиты, которые не скрывают своего «антиизраилизма»;
- религиозные маргиналы, типа членов секты  «Нетурей карта» или сатмарских хасидов;
- выкрестов («Рабиновичей русской земли» - по остроумному определению Наума Сагаловского);
- совсем уж патологических типов, вроде еврея, покончившего с собой на могиле Вагнера, или подобного ему психопата, заявившего, что он готов убить себя, чтобы уничтожить в себе еврея.
У Фазиля Искандера в его «Сандро из Чегема» действуют люди, которых он называет «эндурцами». На одной из читательских конференций его спросили, кого он имеет в виду, мегрелов или евреев? Фазиль ответил: «Ни тех и ни других. Эндурцы – это люди, порвавшие со своим народом и связавшие себя со «своим интересом». И далее: "Шумные поиски в эндурцах причин всех своих бед, настойчивые попытки возглавить комиссию по борьбе с эндурством – важнейшие признаки замаскированного эндурца". Ну, как тут не вспомнить южноафриканского судью Гольдстейна, возглавившего комиссию по расследованию инцидента, связанного с попыткой турецкого судна «Мармара» прорвать блокаду сектора Газы?!
Не углубляясь в психологическую или даже психиатрическую подоплеку «самоненависти», я бы только отметил, что определённая часть самоненавистников – это типы, крайне склонные к конформизму и поддающиеся господствующим в обществе нестроениям, забывая при этом, кто они сами такие.
Намного больше мне бы хотелось разобраться в другом явлении – различии между первой и второй группами. Что разводит этих людей, кто, оказывается, по одну, а кто по другую сторону водораздела? Я имею в виду «произраильцев» (сионистов) и нейтралов.
Было бы естественным предположить, что те, кто сохранил какие-то связи со своим еврейством, например, знание языка, интерес к еврейским традициям и прошлому, должны в первую очередь стать сторонниками идеи самостоятельной жизни в национальном государстве. Как оказалось, это не совсем так. Я понял это, близко познакомившись с активистами алии в конце 70-х годов. Тогда что же? И вот, долго размышляя об этом, я пришёл к такому, на первый взгляд неожиданному выводу – первых от вторых отличает несколько повышенное, более обострённое, что ли, чувство собственного достоинства. Никаких других побудительных мотивов  я не обнаружил.
Если выпячивание своей «русскости» или, скажем, принадлежности к великому грузинскому или к не менее великому украинскому народам приносило определённые дивиденды, то от сионизма никакой практической пользы никогда и никому не было (исключая, конечно, чиновников учреждений вроде Сохнут, для которых это просто работа).
Ну а как понять, какие базисные черты характера способствуют формированию этого чувства? (Я имею в виду чувство собственного достоинства.) Это очень интересно, но я никогда об этом не думал. Меня больше интересовало, много или мало людей проникнуты этими чувствами в нашем народе.
Как известно, истоки современной цивилизации это Библия – моральные основы общества, греческая философия, положившая начало развитию науки, римское право – основы государственности. Средние века добавили к этому рыцарский кодекс чести. С первыми тремя названными у евреев, как у народа, нет никаких проблем. В Библии – авторство, греческую философию знали хорошо. Филон Александрийский, пытавшийся синтезировать иудаизм с эллинизмом, вообще был евреем, в Талмуде – немало полемики и ссылок на греков, слово «эпикуреец» в идише стало нарицательным. Параллельно с Римским правом у евреев была хорошо разработанная система юридических норм – Галаха.
А вот четвёртый источник мы, по историческим условиям, как бы проскочили. Средневековое еврейство, по понятным причинам, не выдвинуло из своей среды сколько-нибудь заметного количества рыцарей. Разумеется, отдельный еврей может соблюдать этот кодекс получше самого заядлого рыцаря, но эта идеология, как говорится, не овладела массами, не вошла в кровь и плоть народа. Конечно, всё это не факт, и нет здесь никакой статистики или другой доказательной базы. Может быть, в генной памяти народа остался подвиг героев Масады (смерть, но не позор), и века, прожитые в гетто, не вытравили его. Всё это, конечно, только игра слов. Просто очень хочется, чтобы чувство собственного достоинства было присуще как можно большему числу моих соплеменников.
Людей часто объединяют (так же, как и разъединяют) явления, по прямому предназначению не нацеленные на это. Например, эпидемия холеры в Тбилиси, в конце 60-х, объединила весь народ, и мы все стали на какой-то период братьями и сёстрами. На работе прекратились интриги, соседи перестали донимать друг друга. У меня остались самые лучшие воспоминания об этом времени.
В Израиле нас объединяет недружелюбие наших соседей. Но есть люди, которые любят страну просто так. Потому что они любят «любить» и ненавидят «ненавидеть». Вот какое признание в любви я нашёл однажды в Интернете. Пишет Дина. «Хочу поделиться одним чудесным импульсом – когда всё одно целое, и ты часть всего. Я трепетно и нежно люблю эту страну, эту маленькую точку на глобусе. Люблю её прирду, растущие на камнях и песке деревья, суровое и тёплое море. Люблю этих отвязных людей с их спорами и молитвами. Люблю отцов, выгуливающих своих чад, люблю девчонок и мальчишек  в военной форме, люблю праздники, когда одна бутылка вина на 15 человек, а все радуются и танцуют словно пьяные. Люблю фалафель и шуарму, соус амба и «коттедж», люблю шоко из пакетиков. И вообще, я всё люблю».
Наверное, когда большинство народа полюбит свою страну, как эта незнакомая мне Дина, явится, наконец, Мессия... хотя, впрочем, его приход тогда уже может и не понадобиться.

* * *

В подзаголовке я сделал заявку на «попытку осмысления антисемитизма». Должен сразу сказать – попытка провалилась, я ничего не смог рационально объяснить себе. Но попробую всё же вкратце изложить ход своих мыслей.
Когда читаешь об истоках русского антисемитизма, в основе которого, будто бы, лежит старинная русско-хазарская вражда («борьба с жидовинами»), тебе начинает казаться, что в этом объяснении есть рациональное зерно. Потом знакомишься с историей зарождения нацизма, культе «белокурой бестии» и прочих бредовых идеях и вроде бы понимаешь, что вся нацистская идеология настолько несовместима с еврейскими представлениями о мироздании, что, не отстранив евреев от управления, образования, газет, радио, театров и вообще не изгнав их из страны, нацисты просто не смогли бы продвинуть свои человеконенавистнические теории. В своё время довольно убедительно звучало объяснение антисемитизма Сталина через его многолетнее противостояние Троцкому, Зиновьеву и другим евреям во власти.
Но потом ты слышишь от Ахмадинеджада, что иранцы хотят уничтожить нашу страну и ради этой «великой цели» готовы пожертвовать миллионами собственных жизней.  И это потомки тех персов, которым мы вообще обязаны своим существованием в качестве отдельного народа. Ведь они не только разрешили нам покинуть Вавилон, но и отчасти финансировали наше возвращение на родину. Или узнаёшь, что турки, среди которых евреи прожили относительно благополучно 500 лет после изгнания из Испании и Португалии, потянулись в ту же сторону, и ты начинаешь понимать, что всё это иррационально и никаких причин искать не нужно. Дело, возможно, вообще не в нас. Нужно просто пересмотреть причинно-следственные связи и не ставить телегу впереди лошади. Наверное, следует говорить не об объекте, то есть евреях, в духе – они самые лучшие, вот их и ненавидят из зависти. Или же, что почти то же самое, - они самые худшие, вот их и терпеть не могут. «Не надо думать глупость», - как сказал по этому поводу один из героев Андрея Платонова.
Более правильный подход, мне кажется, - лучше познакомиться с субъектом, проанализировать те чувства, которые заложены в нём самой природой. Человек должен кого-то или что-то любить, временами даже очень, а кого-то – не любить, доходя порой до ненависти. Евреи чаще других попадали под раздачу и играли роль особо нелюбимых, хотя бы потому, что не имели своей земли. Сегодня это уже не так, но инерция-то осталась!
Это, конечно, только один из возможных ответов. А что, если евреи – это функция, которую кто-то должен выполнять в обществе? Может быть, когда-нибудь откроют  планету, подобную Земле, и там тоже окажутся евреи, только называться они будут по-другому. Но всё, что я говорю, это не больше, чем попытки разобраться в чём-то очень загадочном и сложном. Из всех объяснений, которые я читал, мне понятней всего ситуация, описанная Артуром Миллером в пьесе «Случай в Виши». Когда выясняется, что героям пьесы сейчас ничего не угрожает, так как их взяли по ошибке, а есть кто-то другой, кого преследуют по-настоящему, они испытывают радость и огромное облегчение, что делает их особо счастливыми в тот момент. И ещё мне близко определение Ж. П. Сартра  " Антисемит – это человек, который боится самого себя, своей совести и своих инстинктов, свободы и ответственности, одиночества и перемен, общества и мира, он боится всего и не боится только евреев".
Ладно, признаюсь, что в причинах антисемитизма я не разобрался. Вижу его и чувствую, но дальше этого не иду. Закончу эту главу несколькими примерами и соображениями относительно узнавания антисемитизма.
Никогда не понимал и сейчас не понимаю, как могли мириться с антисемитизмом Маркса евреи-марксисты. Мне довелось почти одновременно прочесть подборку гитлеровских антисемитских высказываний и статью Маркса «К еврейскому вопросу». Так вот, никакой разницы ни в содержании, ни в аргументации, ни в эмоциональном накале у этих двух авторов я не обнаружил. Всю их писанину можно охарактеризовать как патологическую ненависть, замешенную на дикой злобе. Причем, если Гитлера можно понять – ведь он не смог бы воплотить в жизнь свой антицивилизационный проект, оставив евреев равноправными членами общества, - то понять Маркса гораздо сложнее. Среди его соратников и приверженцев было немало евреев. Несколько позже мне попалось его письмо Энгельсу с характеристикой Фердинанда Лассаля, и я окончательно убедился, что, подобно всем антисемитам, он был вообще расистом и человеконенавистником.
«Девиз моей жизни, - писал Маркс, - «ничто человеческое мне не чуждо». Создание бредовых теорий, слепая вера в их истинность и в своё предназначение спасти человечество или его часть, это тоже ведь человеческая черта!
Очень часто приходится слышать фразу: «Евреи – умный народ». Но не следует понимать это буквально, чаще всего это лишь эвфемизм, дань политкорректности. Дело в том, что в шкале человеческих достоинств «умный» занимает далеко не первое место. Гораздо выше ценятся такие качества, как отважный, свободолюбивый, самоотверженный, гостеприимный, трудолюбивый, доброжелательный, толерантный и тому подобное. И только потом – «умный», а сразу вслед за ним – «хитрый и коварный». «Враг умён, хитёр и коварен», - было сказано однажды.
Так что, евреи, не обольщайтесь. Когда говорят «умный», часто имеют в виду «хитрый», а то и «коварный». Вот «талантливый» - слово совсем другого ряда. Произнося его, не подразумевают ни «хитрый», ни «коварный».
Некоторые явления не поддаются никакому рациональному объяснению. Вот одно из них. Несколько лет назад была самопровозглашена Абхазская республика. Абхазы – один из уникальных народов Земли. Вообще эта группа народов – абхазы, черкесы, кабардинцы, адыги – отличаются по языку и культуре от всех  окружающих народов, и ни один из них не имеет своей государственности. В этом смысле Абхазская республика может претендовать на некую уникальность среди других стран мира. Так вот, за прошедшее пятилетие Абхазию не признало ни одно государство мира, кроме России, которая сделала это из чисто военно-стратегических соображений. Объяснить это тем, что страны мира считаются с грузинскими претензиями на эту территорию, очень трудно. Связи большинства стран с Грузией (Георгией) не такие уж давние и прочные.
А вот, если бы самопровозгласило себя палестинское государство, то я почти уверен, и очень многие согласятся, со мной,  его признавало бы по 30-40 государств в день, и к концу первой недели оно было бы признано большинством стран мира. Почему? Ведь ничего нового это государство не привнесло бы в существующий мир – ни языка, ни культуры, ни религии, ни социальных экспериментов. Жители этих территорий ничем не выделяются из населения, проживающего по соседству, более чем в двадцати арабских странах. И, в отличие от Георгии, у Израиля есть определённый вес в мире, даже приоритеты в экономике, современных технологиях, медицине, сельском хозяйстве.  Во многих странах мира имеется произраильское лобби. И тем не менее... Ну, разве это не мистика? Или, даже, нечто похуже – проявление самых низменных, глубоко затаённых тёмных инстинктов человеческой души – ненависти, кровожадности и прочих гадостей.
Обращает на себя внимание, с каким старанием и упорством в западных и российских масс-медиа разжигается арабо-израильское противостояние. Вообще, с самого начала этот конфликт подпитывался извне. Советский Союз тратил огромные средства на вооружение арабских армий и на подготовку подпольных деструктивных групп. Возможно, именно от него исходил «добрый совет» арабским странам не абсорбировать беженцев, а держать их во взвешенном состоянии, создавая тем самым постоянную угрозу Израилю.
Сейчас Россия, арабский мир и многие другие страны пожинают плоды этой политики, периодически подвергаясь террористическим атакам. Но, как известно, главный урок истории в том, что она никого ничему не научила. И определённые силы продолжают следовать тем же курсом, всячески поддерживая несбыточные надежды арабов на возможность сбросить евреев в море или, как минимум, получения дополнительных территорий, особых прав в Восточном Иерусалиме и Старом Городе, возвращения потомков беженцев, и стращая их байками о подкопах евреев под Храмовой горой, тем самым, препятствуя заключению реального соглашения между сторонами.
В СМИ мне никогда не попадались материалы, в которых бы подчеркивалась исключительная близость этих двух народов между собой:
- по религии (монотеизм, что позволило религиозным авторитетам разрешить евреям, в случае необходимости, молиться в мечети);
- по легендарному прошлому (общий праотец Авраам);
- по языку (семитская языковая группа);
- по генетике;
 - по менталитету.
К сожалению, пропаганда ненависти всегда более успешна. Но кто-то из великих, хорошо знающих историю рода человеческого, подметил: «Зло часто побеждает само себя». Если он прав, то есть надежда на лучшее будущее.











Глава 6. Моя семья
Открытый мир; сыновья и внуки; новая родня

В 1987 году, после семи лет жизни в Израиле, мы впервые выехали за границу. Нас было четверо – Мила Ломес, Изя Сегал и мы. Долетели до Мюнхена, взяли машину и пересекли Германию с юга на север. Через Аахен перебрались в Голландию и провели там несколько дней. Потом через Бельгию доехали до Парижа. Там сдали машину и неделю знакомились с городом, точнее, узнавали знакомые нам по литературе места. Этот эффект узнавания сопровождал нас почти во всех наших путешествиях. Ведь мы, как все советские люди, читали всё, но не видели ничего. Уже много лет спустя, путешествуя по Провансу, я оказался на перекрестке с указателем «До Тараскона 5 км». Вспомнив моего любимого Тартарена, я обрадовался, словно встретил давно утерянного друга детства.
А вот на Дальнем Востоке (подразумевается Юго-Восточная Азия) я испытывал совсем другие чувства. Ну что я мог читать о Таиланде или Сингапуре, который оказался антиподом Бангкока? Здесь я ещё раз убедился, что природные условия и остальные «данности» ничто по сравнению с «Волей и Трудом человека», которые «дивные дива творят». В Бангкоке было страшно выйти на улицу без респиратора, а в Сингапуре можно дышать полной грудью в любой части города. И это только сравнение по одному показателю.
Совершенно неожиданно для нас (мы были с Лернерами) оказалось, что в Сингапуре представлены храмы всех религий мира, их направлений и ответвлений. Я старался заглянуть в каждый из них. Индуистские храмы поражали своими колоннами, увитыми разными животными, и спящими на полу прихожанами, китайские – «жертвоприношениями» овощей. В малайских мечетях было потише и поспокойней, а в двух синагогах – совсем тихо. Двери были широко открыты, а прихожан, кроме нас, не было; здесь представилась возможность отдохнуть от шума и многоцветья всех других храмов. Помню, в Сингапуре нас удивило тогда четырехъязычие этой страны. Все надписи по закону должны быть на четырёх языках – китайском, английском, хинди и малайском. Но сегодня и Израиль тоже четырёхъязычная страна – иврит, арабский, английский и русский.
А вот Япония была, с одной стороны, была частично знакома, благодаря книгам Всеволода Овчинникова и других замечательных журналистов и путешественников, с другой – настолько отличалась от всего остального мира, что при взгляде оттуда разница между Европой, Америкой и Россией не казалась такой уж существенной. В этой стране нам очень хотелось сблизиться с местными жителями, насколько это, возможно, влезть в их шкуру, чтобы лучше во всём разобраться. Весь месяц мы ели только японскую пищу и половину времени жили в японских гостиницах - «рёканах». Я вспомнил, что когда-то в Абхазии решил питаться вместе с теми, у кого я жил, и не тратить время на покупку и приготовление продуктов, к которым я привык. Совместные трапезы помогли мне тогда лучше понять этих людей. В смысле познания Японии нам повезло и с тем, что организатором поездки был Лёня Штильман, имевший связи с преподавателями Токийского университета и местными бизнесменами в области высоких технологий. На совместных посиделках в ресторанах и кафе нам удалось постичь вещи, недоступные обычным туристам.

* * *

Наш старший сын  Цви, после окончания гимназии «Де Шалит», служил три года во флоте. Он был штурманом на сторожевом ракетоносце «Ницахон» («Победа»). Его часть располагалась в Хайфском порту,  в 130 км от дома (мы жили тогда в Ришоне), но, несмотря на расстояние, ему удавалось ночевать дома, как правило, больше одного раза в неделю. После демобилизации Цви сдал на права шкипера яхты и через некоторое время ушёл в свое первое плавание Хайфа – Барселона с заходом во все крупные порты Средиземноморья. Компаньонов он нашёл по объявлению. Это была молодая семья, которой удалось осуществить юношескую мечту – покупку яхты.
Плавание длилось 42 дня. Мобильных телефонов тогда не было, и, несмотря на то, что иногда мы получали открытки, мы всегда очень волновались. Поддерживали связь с мамой хозяина яхты. Та совсем ничего не получала, но почему-то абсолютно не волновалась. Наконец эти страшные для нас 42 дня кончились. Яхта благополучно доплыла до Барселоны, Цви расстался со своими попутчиками и отправился в сухопутное путешествие по Европе, что, конечно, было для нас гораздо менее волнительно. Это мероприятие продолжалось около года и включало Францию и Париж, Голландию и Амстердам, Англию и Лондон. Когда деньги кончались, он устраивался поработать, начальную сумму он собрал, трудясь на стройках Израиля. Самой экзотической из его работ за границей была должность шеф-салата в одном из шикарных ресторанов лондонского центра.
Наконец он нашёл то, что искал – работу по перегону яхты из Франции в Южную Америку. Это плавание продолжалось дольше первого и имело только одну остановку, на острове Мадера. Но, к счастью, пересечение Атлантики далось нам легче, мы просто не успели поволноваться. Получилось так, что, то ли по ошибке, то ли преднамеренно, Цви назвал нам дни звонков с Мадеры и с конечного пункта – Санта Лючия в Карибском море – со сдвижкой на одни сутки. И вышло так, что оба раза он позвонил на день раньше, чем обещал. Получив эти преждевременные звонки, мы были безмерно счастливы.
Его третье путешествие из Санта Лючия в Аннаполис (рядом с Балтимором) оказалось более коротким. В Париже Цви встретился с нашим соклубником, эстрадным певцом Гришей Бородо, а в Балтиморе остановился у нашего друга юности – Шуры Левита. Почти одновременно с Цви вышел в плавание его школьный друг Асаэль Дгани. Вернулись они примерно в одно и то же время и дружат семьями до сих пор.
Америку Цви исколесил автостопом с Востока на Запад и с Запада на Восток. Подрабатывал ремонтом квартир. После почти двухлетнего отсутствия он, наконец, вернулся домой. В аэропорту я не сразу узнал его, он очень повзрослел, отпустил бороду. Обратившись к одному из выходящих пассажиров с вопросом: «Это самолёт из Нью-Йорка?», - я получил ответ: «Папа, а какая тебе, собственно, разница?» А наш пёс Рэй, никого и ни о чём, не спрашивая, сразу понял, кто перед нами.
После долгих колебаний Цви выбрал факультет физики Иерусалимского университета. Во время учёбы он отвлекался на всякие другие специальности, но, в конце концов, закончил физику. Ещё студентом он начал работать на иерусалимском «Интеле», а потом продолжил там. Женившись в 1998 году, он перешёл в  «Эмплаид материалз», расположенный в промышленном парке Реховот – Нес-Циона. Сейчас он один из ведущих специалистов этого предприятия.

* * *

Наш младший сын Ури окончил неполную среднюю школу («хативат бейнаим») в Ошиоте, а потом гимназию «Ган Нахум» в Ришон ле-Ционе. Я помню трёх его школьных друзей – Ави Эдри, Ави Бузагло и Моше, с которым он совершил путешествие в Грецию после окончания школы. Служил он в том же городе, где мы тогда жили, и часто ночевал дома.
После армейской службы Ури вначале думал о путешествии по Американскому континенту, но потом резко изменил маршрут и поехал в Южную Азию и на Дальний Восток. Здесь он обрёл свою вторую, после Природы, большую любовь – Индию. С тех он продолжал ездить туда ещё много лет, объездил её всю и даже побывал в Кашмире, мусульманском районе, который израильтянам не рекомендуется посещать.
Во время своих странствий  по миру Ури совершил подвиг во имя семьи. Из Катманду, в Непале, он полетел в Москву, несмотря на то, что там тогда было не очень спокойно. Не помню точно – или путч (1991год), или расстрел парламента (1993 год). Оттуда поездами добрался до Белгорода, где жили бабушка, Галина мама, Александра Фёдоровна, и её сестра Наталья, называвшая Ури в детстве «золотой котик с серебряным хвостиком». Он также съездил в Ивню, деревню, с которой очень был связан в детстве.
После возвращения Ури начал изучать экономику, но через пару лет решил, что это не его призвание, хотя и был успешным студентом. Уйдя в альтернативную медицину, он закончил колледж «Меди-Син» и до сегодняшнего дня трудится в этой области. Они с партнёром (и другом) Вималом Моше являются владельцами довольно крупной компании по импорту, производству и поставкам оборудования и аксессуаров нетрадиционной медицины лечебным учреждениям страны.

* * *
В памятном для нас 1998 году женился наш старший сын. В этом же году я отметил 65-летие. Тогда это был возраст формального выхода на пенсию, но я проработал ещё 15 лет, только поменял аэродромы на муниципалитет. В этом же году мы съездили в Японию, и произошло ещё много чего, но не хочется вдаваться в подробности. Выбор Цви в отношении разницы в возрасте соответствовал традициям семьи – отец был старше мамы на восемь лет, я старше Галы  на девять, у них разница семь лет – и вписывался в магическую китайскую формулу, гарантирующую прочность брака. Керен была тогда студенткой академии Бецалель в Иерусалиме. Сегодня она дизайнер-график, работает в центре страны.
Примерно через год женился Ури. Они с Ногой учились в одном колледже. Первая наша внучка – Ясмин – родилась в их семье, а через четыре месяца у Керен и Цви родился наш внук Эден. Сегодня Ясмин уже исполнилось 12 лет (бат-мицва), а Эдену через полгода исполняется 13 (бар-мицва).
Один из еврейских обычаев, к которому я всегда относился серьёзно, - называние новорожденных именами умерших предков, что, с одной стороны, демонстрировало уважение к ним, а с другой – образовывало некую преемственность от поколения к поколению. К моменту рождения Цви единственным близким умершим, в честь которого ещё никого не назвали, был мой дедушка по отцу Герш («олень» на идише, на иврите – Цви), его имя и получил наш старший сын. По имени бабушки Мириам, его жены, названа моя двоюродная сестра. Младший сын родился в год смерти моего отца и был назван в его честь – Юра. В Израиле, уже при регистрации в аэропорту, он записался как Ури.
Когда родилась наша первая внучка, мне очень хотелось, чтобы она была названа в честь моей мамы – Сима. Но имя это тогда (2001 год) было не очень модным, и я только молил Бога, чтобы родители подобрали что-то похожее. Не знаю, то ли молитвы помогли, то я передал им своё желание телепатически, но они назвали девочку Йасмин, именем, куда вошли все четыре буквы слова Сима (клад на иврите). То же самое случилось и с именем нашего внука – Эден, это почти имя моего деда с материнской стороны, а именем бабушки, его жены, названы внучки Бети. По просьбе Галы, Керен и Цви записали второе имя своей дочурке Юли – Александра, в честь прабабушки – Александры Фёдоровны. Так что на сегодняшний день неназванными остались только Виктор, Галин отец, и моя дорогая тётя Бети (Берта). Я не знаю её еврейское имя, но тешу себя надеждой, что оно похоже на Зоар или Талья (имена младших дочерей Ури).
С тех пор, как у нас появились внуки, мне очень интересно наблюдать за их поведением и развитием. Если бы я сейчас вдруг помолодел лет на пятьдесят, то, наверное, сделал детскую психологию своей специальностью. Моих сегодняшних наблюдений хватило бы на несколько книг, но здесь я скажу только пару слов о каждом из них.
Наша старшая внучка Ясмин, ей сейчас двенадцать с половиной лет, заслуживает не только любови, но и уважения, хотя бы за свою приверженность идеологии незыблемости прав человека, народов в целом, детей, животных и даже, кажется, растений. Беседуя с ней, нужно соблюдать определённую осторожность. Если она почувствует хотя бы тень неуважения к кому - или чему-либо из вышеназванного, то может посчитать вас фобом или шовинистом. Когда прошлой зимой в Москве я взял её в цирк на Цветном бульваре, и она увидела номера с дрессированными животными, возмущению её не было предела. Она даже позвонила родителям в Израиль и рассказала, как страдала при виде «издевательства» над животными. Ясмин учится в т.н. «демократической школе» и, может быть, в какой-то степени это отношение привито ей школой. Но это только моё предположение.
Наш единственный внук Эден, о котором я писал, что он родился инженером, младше Ясмин на четыре месяца. Из его «хохм» мне больше всего запомнилось, как примерно в пятилетнем возрасте он сказал при мне своему отцу: «Скорее бы уже закончить детский сад, школу, армию и университет, стать взрослым и без проблем сидеть и проектировать роботов». Цви спросил: «А ты думаешь, у взрослых нет проблем?» «Что, и у взрослых есть проблемы?» - искренне удивился Эден.
Полное имя второй дочери Юры и Ноги – Зоар («сияние»). Дома её называют Зорик, но это не влияние русского языка, а просто фонетическое совпадение. Они даже не знают, что есть такое русское имя. Когда Зоар была ещё совсем маленькой и не замечала разницу в возрасте, между нами установились дружеские отношения, и она часто звонила мне. Однажды, когда мы прогуливались у них во дворе, она подвела меня к моей машине и предложила поехать куда-нибудь. Было уже довольно поздно, и я сказал, что, выходя с ней на прогулку, забыл взять с собой ключи от машины. «А ты попробуй завести вручную», - предложила она. Сегодня нас объединяет любовь к анекдотам, встречаясь, мы рассказываем их друг другу.
Младшая дочь Цви, Юли, очень серьёзная девочка. Ей шесть с половиной лет, она учится в первом классе. После всех кружков, посвящённых различным видам танцев – от классического балета до фламенко,- она почему-то остановилась на дзюдо. Но, как говорится, ещё не вечер. Юли очень любит встречаться со своими двоюродными сёстрами, младшими детьми Ури. Провожая её в школу, мы просили не забывать, что здесь учился её брат, круглый отличник. Она сказала: «Всё будет в порядке, вам не о чем беспокоиться».
Самая младшая наша внучка, дочь Ури – Талья, не по годам развита, потому что много времени проводит в обществе старших сестёр. В три года мы услышали от неё «статическое электричество», а в пять лет – она сказала своей старшей сестре: «Не растрать свою жизнь на удовольствия». После переселения семьи Ури в новый дом, Гала помогла девочкам организовать их комнаты. Талья посмотрела, поняла, что это хорошо, и хранит этот порядок до сих пор. Её мама задаёт нам часто один и тот же вопрос: «Что вы пообещали ей за это?» Несмотря на то, что Нога хорошо знает своих дочерей и умеет анализировать всякие явления, здесь почему-то не видит, что такое поведение дочки объясняется исключительно её врождённым суперрационализмом. Ведь порядок удобней и приятней беспорядка и в нём легче ориентироваться.
Рассказывая о сыновьях и внуках, я не могу обойти молчанием нашего любимого и верного пса – Рэя, который 16 лет был членом нашей семьи. Он сам себя, во всяком случае, считал таковым. Когда мы, в первый раз вернувшись из заграницы, открыли чемодан и начали раздавать детям подарки, Рэй уселся рядом с ними и стал терпеливо ждать своей очереди. Его глаза сияли, в них читалась уверенность, что сейчас и он получит свой подарок. Мы сразу прекратили эту раздачу, я сбегал в ближайший зоомагазин, купил что-то, тайно вложил в чемодан, а потом уже снова открыл его, и мы продолжили раздавать подарки. Получив свою игрушку, Рэй был очень рад и демонстрировал её всем, кто заходил к нам. С тех пор, во всех наших поездках, до конца его жизни, мы первым делом искали ему подарок. Рэй был очень умной собакой, иногда ему просто не хватало знаний. Однажды в ожидании гостей мы в числе других блюд приготовили плату ветчин, аромат разнёсся по всей квартире. Как известно, собаки очень чувствительны к запахам. И Рэй нашёл решение, как получить удовольствие, не причинив никакого ущерба своим обожаемым хозяевам. Зайдя на кухню, мы увидели Рэя, облизывающего ветчину. Он даже не смутился, так как был уверен, что нашёл правильное решение. Ведь от облизывания ветчины не убудет! Как правило, если он совершал какой-нибудь проступок, жевал чей-то туфель, например, то сам ставил себя в угол на время, пропорциональное тяжести проступка (как он его понимал).

* * *

А теперь несколько слов о новой родне. Отец нашей невестки Керен – русского происхождения, седьмое поколение в стране. Мать – трансильванско-галицийского происхождения, второе поколение в стране. Её сестра, с семьёй которой мы очень сблизились, замужем за потомком выходцев из Ирака. Брат Керен женат на очаровательной женщине польско-иракского происхождения.
Нога польского происхождения, родители жены её брата из Марокко, а сестра замужем за турецким сефардом. Родной язык его родителей – «испаньольский» или ладино. Так что «кибуц галуйот», что в буквальном переводе означает «собрание изгнанников», а по смыслу – слияние выходцев из разных стран в один народ – я увидел на примере своей собственной семьи.

Конец третьей части















ПОСЛЕСЛОВИЕ

Уфф! Наконец, закончил своё путешествие во времени. Как будто реку переплыл, ведь посередине нельзя было остановиться. Писание мемуаров – из тех действий, начав которое, нельзя не окончить. Должен сказать, что трудней всего было приступить. И среди тех, кто подтолкнул меня на этот «подвиг», настойчивее других была Люба Рикель, мой друг, единомышленник и коллега. Начало далось легко, первые несколько глав я написал, можно сказать, на одном дыхании. Потом начались трудности, и, ругая себя и всё на свете за то, что не смог удержаться и начал писать, я продолжал заниматься этим, и довёл эти записи до задуманного конца.
Если попытаться определить жанр того, что я написал, то больше всего, мне кажется, подходит «экспресс (или блиц)-мемуары», как бы мемуары «на одной ноге». Я очень торопился, хотелось успеть разослать, пусть даже ещё не окончательно отредактированную, версию героям этих записок. К сожалению, имели место и опоздания. Итак, по форме «экспресс-мемуары», а по сути, верней всего, - исповедь. На склоне лет мне захотелось рассказать моей семье и моим близким о себе, своей жизни, взглядах, пристрастиях, любви, отношении к окружающему миру.
Я, как и каждый человек на Земле, отличаюсь от всех остальных людей. Но я не думаю, и никогда не думал, что существую сам по себе, никому ничего не должен и в каждый отдельный момент волен поступать, как мне вздумается.
Ведь человек, с одной стороны, индивидуум, а с другой – часть бесконечного числа множеств – социальных, национальных, идеологических, возрастных, семейных и проч. Естественно, как бы я ни старался быть объективным, история моей жизни рассказана под определённым углом, и акценты в ней расставлены соответствующим образом. Могу приписать себе в заслугу лишь то, что я это признаю.
Не думаю, что моя книга может вызвать интерес у более  или менее широкого круга читателей. Но тех, кого я в первую очередь имею в виду, тех, к кому я обращаюсь (если не на словах, то уж, наверняка, в мыслях), мне кажется, она должна заинтересовать. Я также не совсем уверен, удалось ли мне склеить эти отрывочные воспоминания в одно цельное повествование и передать дыхание тех лет. Это уж как получилось! Но факты тоже чего-то стоят. И здесь я очень старался ничего не исказить, ни приукрасить, не преувеличить, не преуменьшить, не заземлить и не раздуть, т.е. быть предельно честным и откровенным в своих воспоминаниях о прошлом и рассказах, о своих поступках. Конечно, очень бы хотелось, чтобы получилось и то, и другое. Иными словами, чтобы книга удалась в целом – и фактологически, и художественно (если  это, вообще, не взаимоисключающие вещи).
Считается, что одну, более или менее хорошую книгу, может написать почти любой человек. Я очень на это надеюсь.

* * *

Несколько слов о персонажах этих воспоминаний, где они сегодня, что с ними...
Цви и Керен лет пять назад построили дом в районе Тират-Шалом города Нес-Циона. Эден в этом году закончил начальную школу и поступил в среднюю. Он выдержал экзамены в класс для особо одарённых (МОФЕТ), но предпочёл класс со спортивным уклоном, так как очень любит спорт. Сейчас он увлечен парусом. Юли пошла в этом году в первый класс.
Ури и Нога больше десяти лет прожили в Меир Швея, недалеко от Зихрон-Яакова, в отдельно стоящем доме. В прошлом году они построились в Бат-Шломо, в десяти километрах севернее Зихрона. Ясмин и Зоар учатся в т.н. «демократической» школе. Талья начнёт учиться в будущем году.
Сын моего покойного брата Валерия, Иосиф (Джозеф) живёт и работает в Силиконовой долине, его старший брат Ян – в Лос-Анджелесе.
Мои двоюродные Лина и Миша с семьями живут в Холоне, Мара и Коля – в Ришон ле-Ционе. Мишина дочь Вита с семьёй живет в Йокнеаме, а сын Феликс  с семьёй – в Модиине.
Из нашей школьной связки, состоявшей из шести друзей, осталось трое: Сеня Герчик – в Ришоне, Володя Синельников – в Москве и я – в Тель-Авиве. Фима Янов с женой Валей со дня репатриации живут в Ашкелоне. Напомню тем, кто забыл – я дружу с Фимой с шестилетнего возраста.
Боря Пинтусевич с женой живут в Германии, в городе Эрлангер, недалеко от Нюрнберга. Боря ушёл в религию, как и его младший сын – Игорь (Ицхак), живущий в Иерусалиме, старший - живёт в Харькове. Витя и Нели Флакс живут в Гамбурге, очень увлечены садоводством и огородничеством. Витя связан с синагогой, интересуется Израилем, мы переписываемся.
Эллочка Хеллер с семьёй живут в Чикаго, Женя Гиль – в Нью-Йорке, Шура Левит – в Балтиморе.
Марик и Наташа, и наши новые друзья, Лёля и Слава Кореневы живут в Москве, регулярно навещают нас, а мы – их. Их сыновья Денис и Геша с семьями тоже в Москве. Наташа Кезели и Майя с мужем, детьми и внуками – в Австралии, Гия – в Нью-Йорке.
А другие тбилисцы? Резо и Алик уже давно ушли в мир иной. Этери Думбадзе продолжает жить и работать в Тбилиси, преподаёт английский язык. Недавно мы поздравили её с девяностолетием.
Уже успел написать, что Гиви Метревели, Марину Кравцову, Нику Жордания и Гиви Хведелидзе я, к сожалению, потерял, и все мои усилия разыскать их ни к чему не привели. Чернила ещё не успели просохнуть, как по Facebook получил предложение «дружить» от некоего Ники Жордания, очевидно, тёзки и однофамильца моего друга. «Какое совпадение», - подумал я и написал, какого именно Нику я ищу. А сегодня позвонил «сам» Ника, оказалось, что и вчера это он запрашивал меня по Facebook. Гиви Метревели и его жена Марина Кравцова живы и здоровы. Все работают, жаждут встретиться. Я пообещал приехать в Тбилиси в начале будущего года и пригласил их к нам.
Наши израильские друзья не любят менять места проживания. Соня и Боб Левины, Аллочка и  Паша Яблоновские, Нина и Сёма Бороховы, Жанна и Йос Йомдины, Танечка и  Володя Лернеры – по-прежнему в Реховоте; Дина и Иосиф Бейлины, Люба и Исаак Рубинштейны, Галя Межерицкая и Лёша Козулин – в Иерусалиме. Галочка и Юлик, первые читатели моих записок, всегда жили в Кирьят-Оно, а вот Тамара и Илюша Леви из Ашкелона переехали в Кфар-Сабу, а  наш грузинско-израильский друг Моня Гинсберг был ашдодцем, а стал ришонцем. У них с Эллой двое сыновей и дочь.

* * *

Своё отношение к будущему я бы выразил цитатой из эссе израильского дипломата Б. В. Варона: «Я гражданин Израиля и это моё единственное гражданство. Сам факт существования страны является для меня постоянным источником радости. Другие могут рассуждать как угодно «взвешенно» или «философски», я же честно признаюсь в своей предвзятости, в любви к Израилю и такой же вере в его будущее...»
От себя я бы добавил к этому вот что... Несомненно, жизнь в диаспоре, в каком-то смысле, привлекательна и удобна. У тебя «по-настоящему» не болит сердце за судьбу страны, в которой ты живёшь. Пусть другие ломают голову, занимаясь общими вопросами, ты можешь позволить себе сосредоточиться только на решении своих собственных задач, посвятив себя целиком любимому делу – двигать науку, развивать искусство, делать деньги, в конце концов, и не отвлекаться на такие «глупости», как воинские сборы, например. Но за всё приходится платить – и евреи уже уплатили за такой выбор страшную цену – две тысячи лет почти беспрерывных гонений.
Я не думаю, что Израилю страшны угрозы не слишком дружественных соседей. Гораздо большей опасностью, по-моему, являются попытки уйти от общей ответственности и сконцентрироваться на решении своих личных проблем.
Если когда-нибудь мы забудем о прошлом трагическом опыте и повторим ту же ошибку, то очень скоро окажемся изгоями на этой планете. Вначале нас устранят от управления, потом изгонят из университетов... И т.д. – по знакомому уже сценарию. Присущее человеку стремление к завершению начатого может снова подтолкнуть очередного сумасшедшего, пришедшего к власти, заняться окончательным решением еврейского вопроса...
Кто осмелится утверждать, что этого не случится? И почему не случится? Потому что такого не может быть никогда? Есть ещё доводы?  Может быть, потому что народы мира решат наконец-то оставить нас в покое?  Я бы на это не рассчитывал и считаю, что нам лучше не повторять ошибок прошлого.