В рай и обратно юмористические рассказы

        
В РАЙ И ОБРАТНО
  (юмористические рассказы)

                В РАЙ И ОБРАТНО

А всё-таки богата Россия чудесами! Недавно еду в электричке, скучаю, а рядом соседка - лет этак шестидесяти - возьми да и выпали: "Ну и чудеса, ну и Капитоновна!" Я, понятное дело, поворачиваюсь к ней, показывая, что вся - внимание. Подогреваю: "А что за Капитоновна"?
- Да кто её не знает!
- Ну, я, к примеру...
- Ну разве только вы...
- Расскажите же! - уже торопила я собеседницу, зная лукавую привычку некоторых деревенских потянуть-таки за душу, довести любопытство до кипения, после чего уже любая история примется как дар небесный. Но тут тебе не лавочка у крылечка, можно и перестараться, и потерять благодарного слушателя на ближайшей остановке.
- Так вот, пошла наша Капитоновна мыться в баню. И говорит мне - мол, управишься с делами, приходи тоже, пару хватит на обеих. "Конешно,- отвечаю, - только не перестарайся с паром-то, через три дня девяносто отмечать будем, как-никак! А то пропадёт мой заказ на торт юбилейный. Целых пятьдесят тысяч содрали, черти проклятые!.. Ну, топай, может, и я попоздней соберусь".
Баню Капитоновна истопила к обеду, дала выстояться, собралась и двинула туда честь по чести, как и делала это всю свою сознательную жизнь. Бывало, шутя говаривала: "Уж если и умирать - так в бане. Тепло, сухо, дух - горячий да берёзовый - голову кружит и пятки щекочет... Рай, да и только. Без всяких там особых судов и пропусков в небесное царство..." Конешно, умирать никому не охота, но и впрямь думаешь: а ведь дело говорит! И вообще, Капитоновна - баба умная, чуть не век за спиной, было время и покумекать - в отличие от нас, торопыг. Как-то у неё всё сходилось, и не только на словах. Есть же такие люди.
Ну вот, управилась я со скотиной, темно уже, небо осеннее вызвездилось, думаю - вот и баню заработала. Смотрю - в избе у Капитоновны темно. Значит, ещё там... Захожу в предбанник - бельё её на месте. Одурела старая совсем. Сколько это часов парится?! Открываю другую дверь - и застываю в страхе: на широкой лавке лежит Капитоновна, скрестив на груди руки... "Эй!"- на всякий случай окликаю, а у самой поджилки трясутся: это тебе не байки на завалинке! Капитоновна - ни звука, ни движения. А лицо такое светлое, ясное - никак, уже в раю соседка! Вот ведь, как предсказала, так и есть... Спохватилась: ну и дура, нашла время рассуждать!.. А подруга-то дорогая умерла, не будет её больше рядом!

Выскочила я на улицу и заголосила. Из окон люди выглядывают: что да как?.. Перво-наперво я избу её закрыла, мало ли чего пропадёт, хоть и бедная старуха. Потом побежала к сестре советоваться. Решили до утра не тревожить Капитоновну, пусть освоится в раю, а уж утром поедем в село, сообщим куда надо.
Наревелась, с грехом пополам заснула. А ночь уже кромешно-чёрная, всё-таки октябрь... И привиделась мне Капитоновна, говорит: "До чего же баско в раю!" И рассказывает о всяких хороших вещах... Разбудил меня стук в окно. Встаю, не знаю, то ли снится всё, то ли наяву... Подхожу к окну, а там - Капитоновна. Всё, думаю о себе, - сошла с ума, - и падаю как сноп на пол... Говорят, часа два меня отхаживали от шока. Могла бы и не очухаться, между прочим. И в рай попасть куда раньше соседки, которая, как оказалось, перепарилась, ослабла вовсе и на всякий случай приготовилась отплыть в райские кущи...
Ночью, когда полегчало, Капитоновна выбралась из бани, а дом закрыт. Пошла меня будить и напугала чуть не до самой смерти. Слава богу, обошлось всё. Я ведь тоже не молоденькая, всякое бывает. А людям смешно, конешно. Два дня вся деревня хохотала. Вот, за тортом тем самым в посёлок еду... Ещё попляшем с Капитоновной. Говорит, в следующий раз напугает лет через сто... Ну и старуха! Куда мне до неё!..
 

ТАКОЙ ВОТ БАРТЕР

   1

"Дорогой мой своячок! Когда в гости к нам будешь? Лучше, конечно, побыстрей, в июле: в огороде закуси полно, в лесу - грибов, в реке - рыбы. Вот уж где погуляем! А главное... главное, Вить, не поверишь: за два месяца нам заплатили - чем бы ты думал? Да вовек не догадаешься!.. Уж ладно, не буду томить. Заплатили нам, дорогой ты мой своячок, нашей продукцией, то есть, водкой! Веришь ли, четыре ящика в кладовке стоят! Да тут и сугубый трезвенник убеждения переменит! А чё уж про нас, грешных, говорить. И ведь друзей вдруг объявилось - видимо-невидимо! Так и лезут, так и, Господи прости, прут в дом! Моя Глашка уже второй месяц оборону держит. Уж так держит, хоть к боевому ордену представляй! И ведь всё равно пробиваются, фашисты проклятые! Не мытьём, так катаньем берут. Что ни день, то с какой-нибудь радостью прут: и ребёнки откуда-то, вдруг, на свет появляются, и такие небылицы откапывают кореша, будто бы из дружбы нашей, - ну, как тут не выпить!
Так что поспеши, мой дорогой своячок, а то и за встречу выпить будет нечего. Или, как Глашка грозит, белой горячкой заболею. А ведь чёрт его знает, в такой жизни всё может быть!".

     2

"Озадачил ты меня, Егор Пантелеич. Хотя вроде и обрадовал. Приеду я к тебе, погощу честь по чести, а как звать к себе? Ни водки дома, ни закуси. Зарплату получаем последние полгода - веришь-не веришь, - гробами. Мало того, что проку никакого, так ещё и место в квартире занимают! Правда, молодые наши приспособили их вместо загородки в большой комнате. Им-то хорошо, хиханьки да хаханьки, а каково мне проснуться среди этих чудищ? И чёрт меня надоумил поступить в эту контору. А с другой стороны, - выбирать-то нынче не приходится. На днях, правда, умер один дальний родственник, мы уж было, Господи прости, - вздохнули облегчённо: как-никак, одним гробом поменьше будет, да и деньги, хоть на хлеб с молоком, да появятся, - так ведь опять незадача! Предложили взамен пять петухов: хозяин-то на птицефабрике работает. Там как-то без петухов стали обходиться, вот и выдали зарплату этими горластыми женихами. Сразу-то всех не съешь, вот и орут по ночам, на свидание рвутся! Говорят, на сигналы эти отчаянные даже НЛО прилетал. Покружил, покружил над посёлком, да и ретировался, ничего не поняв, восвояси.
Однако не все так растеряны. Некоторые из гробов тех самых, например, садовые домики строят, а у меня как-то рука не поднимается: не божеское это дело. Так что, конечно, живите долго, но если что, то имейте в виду. Водка - не петух, сговоримся как-нибудь. Если до того не свихнёмся. Это нынче - раз плюнуть. Такая кругом фантастика, то есть, Господи прости, - сумасшедший дом. На этом кланяюсь, до скорой встречи, твой Витёк".

ПОЗДРАВЛЕНИЕ НАРОДУ

- Дорогие мои земляки! Завтра праздник, и завтра я ухожу на пенсию. Да, я, Серафима Минина, старейший библиотекарь и редактор поселкового радио. И сегодня я хочу вас поздравить с Днем российской конституции, который наступит через несколько часов.
Вы спросите: а где наш уважаемый Пётр Фомич, а куда же он делся? Ведь это его кровное дело!.. Успокою: никуда не делся. Сидит себе на широком импортном диване и смотрит тысяча первую серию "Дикой Розы". И сегодня с утра он как человек государственный аккуратно записался на радио, и потому сейчас вместе с вами удивляется, что же это такое я вытворяю?
А я ничего такого не вытворяю, просто в кои-то веки хочу сама поздравить наш поселковый народ. Тем более, что казённые приветствия уже всем, прости Господи, обрыдли. А мне терять нечего, мизерную свою пенсию как-нибудь добуду.
Так вот, дорогие мои: перво-наперво поздравляю вас с этой самой Конституцией. Хотя что это такое и с чем её едят - никто не знает на сто вёрст окрест. Ну, да нам и не привыкать: раз объявили вверху, значит, так положено. И ведь надо такому случиться: именно сегодня поссорилась я с нашим уважаемым Петром Фомичём. Кто-то скажет, мол, личное это дело, чего с ним к микрофону вылезать? А я скажу: нет, вовсе и не личное. Вспомните-ка, скольких из вас наш председатель поссовета водит за нос, обещая квартиры в новом доме? А ведь, друзья мои, они уже давно поделены, и совсем не между нами, исконными посельчанами!.. Вы спросите, откуда я это знаю? Расскажу, конечно. Стал он, наш уважаемый Пётр Фомич, ручку брать из кармана, а бумажка эта тайная, где, значит, список весь, - и вылетела. Наш Пётр Фомич-то, известно, боров какой, пока развернулся да нагнулся, - я уже в бумажку-то и поглядела! И что вы думаете, дорогие мои земляки? Вверху, крупными буквами: "Список жильцов нового дома", а дальше - ну ни единой нашинской фамилии! Разве что зятя его да бывшего райкомовского босса. А остальные - Воридзе да Бандидзе, выражаясь фигурально.
В общем, вся торговая семья в сборе. Я, понятное дело, к нему: это как же, уважаемый Пётр Фомич? А он, верите ли, и язык проглотил. А ведь только что какие слова говорил, - в поздравлении-то своём! И ни разу не споткнулся!.. Наконец, опомнился, да как рявкнет: мол, не твоего ума дело! А я ему: вот и моего, боров ты этакий!..
Вот так и поговорили. На приём к нему не попадёшь - то нет, то болен, то в отъезде, так хоть тут побеседовали. Брякнул он дверью, и на улицу, к машине своей голубой... Такие вот дела, дорогие земляки. Вы уж простите меня, если что... Ой, кто-то в дверь грохает! Прощайте, граждане, не поминайте лихом!..

            ЖУЧКИНЫ ЖЕРТВЫ

Николай Бодров с утра был сам не свой. Вчера перебрал с приятелем, и вот сегодня маялся. Голова трещала от боли, как поленья в костре.
- Нин, а, Нин! Опохмелиться бы! - заискивал он перед женой.
- Ишь ты, чего надумал! - отвечала та с кухни.
- Так ведь голова трещит! - Взывал он к совести жены.
- Подумаешь, невидаль какая! - ответствовала та.
- Господи, да чё хошь сделаю, только дай на водку!
- Тьфу ты, дьявол!.. А впрочем... Вот тебе ведро, вот тряпка, мой квартиру! А я мигом слетаю в магазин.
Хоть и не по душе было предложение, Николай взялся за дело. Батареи пылали жаром, и он снял с себя лишнее. В это время в приоткрытую ветром дверь квартиры вбежал соседский щенок. И тут же зачем-то стал обнюхивать углы. И, когда Николай ёрзал с тряпкой у окна, оказался у него под боком. Не видя гостя, хозяин двинул в него ногой, а испуганный щенок тяпнул обидчика сзади за одно - не будем уточнять - место. Николай дёрнулся, ударился головой о батарею, потерял сознание и растянулся на полу.
В таком виде и застала его жена. Не на шутку перепугавшись, она вызвала скорую помощь. Когда санитары поднимали тяжёлого, высокого Николая, тот стал приходить в себя. Они положили больного на носилки и понесли вниз с пятого этажа.
Между четвёртым и третьим пролётами один из них, видя, что перевязанная голова больного зашевелилась, по привычке спросил:
- И как это тебя угораздило?
- Да вот... жена пошла за водкой, я стал мыть пол, а сзади этот дурак щенок...
- Ну и что? - нетерпеливо спросил пожилой санитар.
- А то! Цапнул меня... сзади, я и головой - в батарею...
Пожилой санитар заржал, как породистая лошадь, потерял под ногой ступеньку, упал и вывихнул ногу. Носилки, конечно, загремели тоже, и Николая привезли уже со сломанным ребром.
В палате, где его поместили, было пять мужиков, у одного из них только что вырезали аппендикс. Мужик строго выполнял все предписания, чтобы скорей выписаться: начался подлёдный лов. Мужики есть мужики, и после ужина, от нечего делать, стали травить анекдоты. Николай в разговор не вступал, сдержанно смеялся, но и его в конце концов разобрало.
- Э-э, дак это всё выдумки! А вот послушайте, что со мной было!
И рассказал уже известную нам историю.
- Так, значит, за это самое место? - переспрашивал рыбак и хохотал громче всех. И вдруг вскрикнул, как укушенный:
- Ой, мамочки! Шов разошёлся!
И снова взрыв хохота потряс районную больницу. И только Жучка знать не знала о своём коварстве.


ЭЛЕКТРИЧКА

- Уж эти электрички! Не говорите мне лучше о них! - воскликнул толстый пожилой человек, стоящий в очереди за персиками.
- А что такое? Я двадцать лет на работу езжу, и всё электричкой! - возразил человек с дипломатом в руке.
- И что, небось, всегда довольны? - донимал толстый пожилой.
- Конечно. Ни разу не опоздал на работу, например!
- Ну, так, - не сдавался спорщик. - А возвращаетесь во сколько? - Часов в восемь вечера.
- А-а, тогда всё понятно. А пробовали вы - часов этак в пять, шесть?
- Не помню.
- Значит, не пробовали!
- А что, больно солоно?
- Не то слово. Да вот, послушайте. В прошлую пятницу пригласил я тестя своего к себе на выходные. Рыбку поудить, знаете, грибочков пособирать. А живу я в двух часах езды по Ленинградской дороге. Договорились мы с ним в пять часов встретиться прямо на вокзале. Он, сами понимаете, гостинцев разных для моих детей прихватил, а я почти пустой, если портфеля не считать: приезжал в Москву по делам. Ну, встретились мы, рады-радёшеньки: давно не виделись. День отличный, прогноз на выходные - тоже.
- Дед, давай ближе к делу, а то очередь подходит! - попросил парень в ярко-жёлтой куртке.
- Ишь ты, скорый какой! Одно слово - молодёжь, - улыбнулся рассказчик и продолжал: - До отхода электрички оставалось пять минут, а поезда всё не было. Люди встали вдоль всей платформы - ну, как стена! Мы с тестем успели-таки в первый ряд пробиться в самом её начале. Думаем, теперь-то уж в дамках будем. Два часа - это вам не двадцать минут, надо место занять.
Наконец, подошла электричка, но до нас почему-то не дотянула. И началось столпотворение. Все, стоявшие рядом, и мы в том числе, рванулись вперёд, перерезав дорогу выходящим. Самые смелые уже ринулись в вагон, сталкиваясь с прибывшими. Чемоданы, сумки, рюкзаки - всё это мешало, застревало в толпе, потом в дверях, а потом в узком проходе вагона. Тестя, дорогого гостя моего, людской волной отбросило далеко от вагона. И то сказать: и я не молод, а он на пятнадцать лет старше меня! Я видел, как он спешил к другим вагонам, теряя по пути яблоки и дразня людей запахом копчёной сельди, которая успела потерять голову.
Поезд тронулся, и, не найдя в вагоне место, я пошёл искать тестя. Однако в третьем тамбуре застрял. Что ж, решил, тут и поеду. Портфель поставил на пол, а вот ноги пристроить было некуда. Слева, упираясь мне в бок, стоял весёлый такой парень - всё анекдоты рассказывал и курил, а справа прижалась ко мне толстая, как и я, тётка, надушенная скверным одеколоном. А может, это были духи, смешанные с дымом? Поди, разбери тут... Так, в висячем состоянии, слушая анекдоты и не смеясь, ехал я до Клина, где вышла моя жаркая соседка. После этого мне удалось проникнуть в сам вагон и, привалившись к дверям, задремать, но и за это я должен был поплатиться, потому что один рыбак, выходя, зацепил меня удочкой. А так как крючок оказался хитрым и крепким, то мой трикотиновый пиджак сошёл на станции "Московское море".
Наконец, родное Редкино. Схожу, ищу тестя. И вдруг натыкаюсь на жалкого, в одной маечке, мужичонку с хвостом сельди в кармане и детской панамкой на голове. Оказывается, это мой тесть. Он тоже пытался отыскать в поезде меня, пока не попал в руки цыган, которые частично раздели его, но зато дали прикурнуть на четвертинке скамейки.
Вот так, друзья. С тех пор не звонит, не пишет. А вы говорите...


       ФУТБОЛ В РИМЕ

Вчера вечером Николай Скворцов устроил эксперимент.
Впрочем, он сам собой получился.
По телевизору шла футбольная игра: сражался его любимый "Спартак". В это время на волнах "Маяка" пели хорошие песни, ну как выключишь? А по первой программе радио шла передача для садоводов, и все о том, как и что надо делать весной. Начинающему "садисту", каким и являлся Скворцов, это было архиважно. И Николай, посмотрев повторение гола, бросался к динамику, что висел над сервантом, слушал о самых опасных вредителях яблонь, потом, убавив звук, включал транзистор и подпевал:
- Ах, эта красная рябина...
Надо сказать, что игра эта понравилась Николаю. По пути он еще поужинал (жена задержалась на огороде), и был в восторге от того, что и матч не пропустил (будет о чем поговорить на работе), и всяких там вредителей записал в блокнот (вот жена-то похвалит!), и любимых исполнителей послушал, однако, умаявшись, под конец вечера смотрел только "Клуб путешественников" - побывал в Италии и, сморённый впечатлениями, не дождавшись жены, уснул прямо на диване.
Утром, с трудом продрав глаза, рассказывал жене:
- Представляешь, какая чертовщина приснилась! "Спартак" всю ночь забивал голы в Арку Константина...
- Куда, куда? - переспросила жена.
- Ну, в Риме есть такая большая и красивая Арка, как на Кутузовском проспекте...
- А-а, - протянула она, наливая мужу чай.
- Что - а? - возмутился Николай. - Мало того, что чуть всю Арку не разнесли, так ещё после каждого гола яблоню на поле сажали!
- Слушай, а ты... того... не болен? - И жена внимательно посмотрела
на мужа.

      БОЖИЙ ГЛАС

Фёдор Тимофеевич начал своё выступление с обзора местной литературы. Как водится, отдал должное "классикам", т. е. тем, кто имел по пять-десять книг и был в городе хорошо известным, упомянул два-три имени молодых, "подающих надежды", скромно, но с достоинством рассказал о своей работе. О том, что писал стихи (показал пару изрядно потрёпанных книжек), а сейчас перешёл на прозу: сами понимаете, что можно сказать умному, солидному человеку в нескольких рифмованных строчках? Сами понимаете, тут размах нужен, так сказать, поле деятельности...
Слушали его хорошо. И сегодня ещё не так-то часто увидишь рядышком "живого" писателя, к тому же такого представительного. Фёдор Тимофеевич, умело используя неподдельное любопытство собравшихся - это были читатели одной из поселковых библиотек, - разворачивал перед ними панораму своих грандиозных замыслов. Написал он пока ещё немного, о его последней повести как-то все помалкивали, и он из осторожности предпочёл смотреть в будущее.
Но разговоры разговорами, а ведь и почитать что-то надо. Доказать, что и вправду писатель. И Фёдор Тимофеевич начал "отрывок из повести". Всё-таки интригует.
"И вот Пётр решил, что пора с этим кончать. Развод неминуем. Сегодня, именно сегодня он скажет ей всё!" - Фёдор Тимофеевич читал как артист. А что делать? Надо же вытягивать встречу! Люди слушали, и это успокаивало "подающего надежды" прозаика. Он видел их лица. Он рассмотрел уже их, и ориентировался на самых впечатлительных.
Вдруг он заметил, что мальчишка лет пятнадцати, попавший, похоже, на встречу случайно, начал вести себя, мягко говоря, - не очень. Стал смотреть по сторонам, чесать за ухом, болтать под столом ногами, явно подрывая внимание зала. Фёдор Тимофеевич, как ни в чём не бывало, продолжал читать. Правда, ещё более мастерски.
Однако читатели начали поглядывать на мальчишку - кто с любопытством, а кто с осуждением. Парень продолжал дурить. Видимо, выйти не решался, а слушать не хотелось. А может, писатель не понравился. Ольга Ивановна, молодая библиотекарша, уничтожающе смерила "хулигана" взглядом, но тот и бровью не повёл. Начал нервничать и Фёдор Тимофеевич. Наконец, парень не выдержал и встал. "Куда же вы?" - для порядка, но с внутренним облегчением, спросила Ольга Ивановна.
- Ску-у-учно!.. - протянул, глядя на неё, мальчишка, да с такой обидой и естественностью, что прозвучало это не больше, не меньше как Божий глас.
С этого проклятого вечера, стоит только Фёдору Тимофеевичу сесть за стол, как из всех четырёх углов его прекрасного кабинета раздаётся это самое
«Ску-у-учно!.." И шикарная английская ручка, что подарил ему как-то приятель, сама валится из рук...             

ЗАВИДУЩАЯ ДУША

- Господи, Галина Яковлевна! И где такую отхватили?
- Да вот, после выставки купить разрешили.
- И почём?
- Тысяча.
- И стоит, такая прелесть!.. - почти застонала Нина Егоровна. - Сто лет о такой шубе мечтаю!
- Ну, уж, сто лет! А чем цигейковая ваша хуже? А дублёнка финская? Неужели ещё и третью купили бы?
- Ну, эти, конечно, - тоже ничего, но ваша... Боже мой! Не уснуть сегодня... Ну, повернитесь-ка! Да она вам, никак, великовата! Ну, конечно! Вам никто этого не говорил?
- Да нет... Всем нравится...
- Жалеют, должно быть, огорчать не хотят... А ведь перешивать такую вещь - дороже встанет!..
- Да где велика-то? Что-то вы...
- Как где? А в груди? Смотрите-ка, так и ходит на вас! Явно не по фигуре, вы уж извините.
Из гостиной появился муж Нины Егоровны, мгновенно всё понял и захохотал.
- Ты чего это? - недовольно спросила жена.
- Галина Яковлевна, вас дома ждут?
- А то как же, Аркадий Васильевич!
- Ну, вот и поспешите, пока шуба ещё... ваша! - и опять засмеялся, но уже не так весело.

                ПИСЬМО

"Здравствуй, мама! Пишу я тебе, считай, покаянное письмо. Потому как из жизни моей здесь ничего не вышло. И не знаю, кто я сегодня - писатель или бомж. По тому, как ещё порой посещает меня особое, фантастическое настроение, я - писатель. А по тому, как никому не нужен и не на что жить - аккурат бомж.
А не писал я тебе давно, потому что всё хотел чем-нибудь порадовать, - ну, успехом каким-нибудь или, на худой конец, гонораром приличным, чтобы и на подарок тебе хватило. Увы и ах, ни того и ни другого - до сих пор, а уже, небось, совсем извелась без вестей.
Но всё по порядку. По первости шли дела мои совсем не плохо. И в Союз писателей приняли, и книга в престижном издательстве вышла, и отклики недурственные были. Обновил я свой гардероб, духом тоже обновился - ну, думаю, пришла твоя пора, Алекс. Конечно, для тебя я всё тот же Алик, но Юрка уверяет, что так - и модней, и значительней. Да и привык уже, ведь он часто у меня бывает и по иному звать не хочет. Юрка вообще молодец: круто пошёл в коммерсанты, и теперь король королём! Вот и в долг иногда даёт. Даже моя Нинка распускается перед ним как цветок весенний. А меня поедом ест - мол, ни славы, ни денег, тоже мне - писатель! В Костроме-то, мол, я бы уже и магазинчик какой открыла, а тут всё азиаты к рукам прибрали. Ну, это к слову.
В общем, мама, дела такие. Как пошла эта катастройка, что Горбачёв подарил, всё наше литературное начальство перессорилось. А в это время в неизвестную сторону утекают остатки нашего писательского богатства. Книги не выходят, журналы - одни сгорели, другие тихо тлеют, издательства гонят чернуху или, в лучшем случае, классику. Везде нужны контакты, связи, а больше всего - деньги. А я-то думал, что стихи мои и короткие рассказы сами будут пробиваться. Помнишь, как ты воспитывала меня? Мол, два закона должны править душой: скромность и правдивость. Ну, вот и научила. Сдам рукопись в издательство - и жду себе тихо. А оно успеет и разбогатеть, и лопнуть потом отчего-то, а я всё жду. А уж с правдивостью своей и вовсе погорел. Мог бы ещё хоть как-то прилепиться тут к местной культуре, глядишь, время от времени бы и подкидывали тысчонки за выступления, - так ведь нет! Будто чёрт внутри сидит. Спросят на радио, как там у вас, в Егорухе, с культурной жизнью? А я и бухну: да пока никак. Ну, вот и получай, товарищ Пушкин... Да, а как там Римма Яковлевна поживает? Вот, окрестила шутя Пушкиным, а я только мучаюсь. Если и поверить, что талант у меня, так ещё и обидней, что дела-то до него никому нет.
Приезжаю я тут в Москву. В электричках нынче ездить - одно расстройство. Холодища, грязища, от диванов - одни днища. Захожу в наш ЦДЛ. Давненько не был там! Думаю, взять хоть программку на месяц. А то совсем скоро одичаю. Поднялся на третий этаж, сажусь напротив симпатяги одной, а она мне: извольте, говорит, заплатить кругленькую сумму за это. Да ещё пару фотографий принесёте, да заявление напишете... Я, конечно, несколько удивился: пардон, говорю, ведь я и так писатель, разве это не мой дом? А знаете, мадам, сколько нынче за фото дерут? И всё это - чтобы раз в месяц получить два квадратных сантиметра бумажки?
А она так мило: мол, пардон, я тут и не такое слыхала, и вообще, при чём здесь стрелочник?
Такое вот приятное свидание. А зашёл в буфет, глянул на цены - и перекусывать расхотелось. Смотрю, входит знакомое такое лицо - со свитой. А-а, вспоминаю, сатирик к нам пожаловал! Смотрю, один из свиты пачку красненьких бросает на блюдечко с голубой каёмочкой - и вот уже стол накрыт яствами. Да знаешь ли ты, что такое нынче - красненькие? Догадываюсь, что не часто их видишь. Ну да, это пятьдесят тысяч. Так вот, глянул я, как по-хозяйски гости-то расположились, и понял, что опять впросак попал. Не хозяин я здесь вовсе и, похоже, давным-давно. И если даже встречу невзначай знакомого из писательской братии - то ведь при всём желании не смогу посидеть тут от души, разве что без штанов останусь. Да-а... Говорил мне накануне астролог с голубого экрана - не ездите во вторник никуда! Одни, мол, разочарования будут. Уж это точно.
Приехал домой, в Егоруху, иду к остановке, а у забора бомж сидит. Тихонько так, хорошо. Но к нему уже бегут - а вдруг холодно? А вдруг, бедный, голодает? Кто-то уже по автомату звонит - есть, говорят, для бомжей и приют, и средства определённые. Отоспится он, подкрепится, получит на сносную житуху по безработице - и айда опять гулять. И вот ведь, чего только в голову не придёт! Не поверишь, мама, а ведь позавидовал я ему! Не работает, а ест, не писатель, а не брошен. А я бьюсь как рыба об лёд, и в графоманах никогда не числился, - а вроде как никому не нужен. Пишу в газеты - так ведь на хлеб, и то не всегда хватает. И Нинка бросить грозится.
Ну, вот. Прости ты меня, грешного, за такие нехорошие подробности. Чёрт меня дёрнул связаться с этим дьявольским делом! Пойти, что ли, в услужение к Юрке?
Пока. Целую. Твой бомж Алекс Пушкин."

                ТАМБОВСКАЯ  "КАЗНАЧЕЙША"

- Нет, Вы только выслушайте меня как следует! Я ведь вас знаю, журналистов! Вечно спешите. Вот и ляпы в газетах - один за другим. А у меня дело очень даже простое, если вы, конечно, поможете.
- Марья Филипповна, я Вас слушаю внимательно.
- Так вот, живу я сейчас одна-одинёшенька - в Тамбове этом самом. Муж умер, дети не знаю где - не пишут.
- А вы их искали?
- Нет, я гордая. Что же это получается: роди их в муках, на ноги поставь, а потом ещё и разыскивай! Раз совести нет - путь себе жиреют. Всё равно счастья не будет. Покаются, конечно, да ведь я-то дождусь ли? Уж семьдесят пять стукнуло.
- Понятно, Марья Филипповна, продолжайте.
- Ну вот, нынче много спонсоров всяких развелось, может, помогут бедной старухе?
- В каком смысле?
- Ну, в таком: вы их мне найдёте. Я-то ведь в Москве ничего и никого не
знаю... Да, я же не ответила...
- Вот именно: деньги-то на что надо?                - Как на что? Странная Вы, ей-богу. Дом-то у меня еле дышит! И
крышу перекрыть надо, и фундамент укрепить, и брёвна кое-где поменять. Нужно несколько миллионов, а где их взять?
- Что же местные-то власти?
- Местные? Опять же, странная Вы женщина, ей-богу. Или в глубинке-то никогда не были? Да нет, конечно. Вон как выглядите - и щёки с румянцем, и глаза по всем правилам подведены...
- Марья Филипповна...
- Да Вы простите, конечно, но если бы побывали у нас... Кстати, частушка есть хорошая про это:

Написали про колхоз
Повесть два писателя.
А в колхозе два яйца,
И те у председателя!..

Ну вот, я и рада, что рассмеялись. Я и не такие знаю, хотите?... Нет? Ну и правильно, дело-то не ждёт. А так - добрый да весёлый человек куда сговорчивей... Ну так вот, побыли бы у нас с недельку, а ещё лучше - с месяц, - и румянец бы скатился со щёчек, и про косметику бы забыли. И с властями как следует познакомились.
- Марья Филипповна...
- Ну, да, ближе к делу. Я в политике мало разбираюсь, пошто у нас всё по швам поехало, но точно знаю одно: мужики спиваются, колхозы на ладан дышат. Денег ни у кого нет, а тем более миллионов на ремонт моего дома!
- Но, Марья Филипповна...                - Вы погодите со своим "но". Предлагали мне в Дом престарелых
перебраться, что в районном центре. Но я знаю, там жулик на жулике сидит и жуликом погоняет. Жить-то скоро невтерпёж будет. Вот и пьют из колодца, что рядом... Так разве я стерплю такое? Конечно, нет. До Тамбова дойду, а то и до Москвы доеду. А значит, и выставят меня в два счёта. И куда же я? На дом-то охотнички быстро найдутся! Старый-то он ничего не стоит, а подновить - вот тебе и жильё, вот тебе и дача для толстокожих! Я так всех купчиков нынешних зову.
- Но, Марья Филипповна...
- Вот и я говорю. Спонсор мне даёт миллионов пять-шесть, я кладу их в банк под хорошие проценты, на которые ремонтирую дом, а после возвращаю весь долг!
- Но, Марья Филипповна...
- Думаете, такой банк не найду? Запросто, вот купила журнал "Деньги". Но надо поторопиться. Жить здесь негде. Остановилась у одной, пять тысяч за ночлег берёт, вот стерва проклятая! Так что Вы уж будьте добры в два дня уложиться. А то я так всю пенсию угрохаю тут. И билеты на проезд - знаете, сколько стоят!..
- Но, Марья Филипповна...
- Да Вам и думать-то нечего! Вон сколько в газете рекламы! Позвоните одному толстокожему, поставьте условие - мол, не поможете честной русской женщине, - не дадим больше места, ни одного сантиметра!.. Вот видите, как просто! Он туда-сюда своим толстым задом, - и согласится, куда деваться? Ну как, по рукам? А я уж отблагодарю. Как новая картошка вырастет - так мешочек и перешлю, прямо в нежные Ваши ручки. Здесь-то продают разве картофель! Чёрный весь, в оспе какой-то! А у меня - каждая штука чистенькая, розовая, что тебе поросёночек! Ну как, по рукам?
- Но, Марья Филипповна...
-Значит, завтра к вечеру я буду... Ой, Господи, заболталась я тут с вами. Обедать уже пора. Что-что, а режим - мой закон и моя конституция. Потому
и бегаю ещё, и в коммерции кое-что ещё смыслю!
- Дайте хоть слово сказать! Не дадут вам такие деньги, и на ультиматум у меня права нет! - взорвалась журналистка.
- Как это так? Что это Вы себе позволяете? На меня, бывшую крестьянку, кричать вздумали? Где у вас тут самый главный? Развели, понимаешь, сплошное нахальство! Ни стыда, как говорится, ни совести. Одно слово - авантюристы.
На пороге появился Главный с милиционером.
- Господи, наконец-то! Товарищ милиционер, пора наводить порядок!..А Вы кто такой будете?
- Я? Ну, если хотите знать...
- Да нет, не хочу. Какая мне разница. А впрочем, так и быть, помогите этой сотруднице. Ей как раз не хватает Вашей солидности и, как это... ага, интеллигентности. А я завтра вечером забeгy, так что будьте готовы. А то - сами понимаете... Кстати, я так думаю - в моём положении и десять не помешает. Лимонов, конечно. Понимаете?
И уже от дверей пропела:

Я стояла на стерне,
Трое спорят обо мне.
Что вы трое спорите -
Вы меня не стоите!

                ДОВЕЛИ

Григорий Рябов после работы пошёл в соседский дровяник за картошкой. Своего сарая у него еще не было.
Там хлопотала уже Маша - молодая, розовощёкая супруга Николая Сысоева. Она поднимала кверху свою картошку (как обычно, весной вода атаковала яму). Заодно и сортировала.
- А, Григорий! Вот вовремя! И мне поможешь, и свои мешки повыше переставишь. А то они у вас больно тяжёлые.
Григорий, крепкий мужик лет тридцати пяти, молча полез в широкую, добротную яму. Он вообще был немногословен, тем более что собственная жена Варвара с лихвой восполняла этот недостаток.
Маша продолжала разбирать картошку на крупную и мелкую (одну - себе, другую - свиньям), Григорий взялся было за тяжёлый мешок, как вдруг крышка над головой хлопнула, сразу стало темно. Мало того, послышался лязг, означавший, что щеколда основательно ухватила петлю. По кошачьему короткому визгу стало понятно, кто оказался всему виной. Поторкали крышку и так, и этак - все напрасно.
А в это время к дровянику подходил Николай, муж Маши: пора было готовить похлёбку для свиней. На пороге он услышал голоса из ямы и остановился... Кровь бросилась молодому супругу в голову, застлала глаза, и он рванулся назад, к домам, где крикнул в окно Варвару. Ничего не говоря, схватил её за руку и примчал к месту происшествия.
- Послушай, - только и сказал.
Варвара тут же поняла все, что надо было понять воинственной женщине.
- Так-так! - сказала она громко, подперев крепкими белыми руками бока, становясь картинно и втайне жалея, что мало зрителей. - Значит, дорогой мой муженёк, за картошечкой пошёл?
В яме стало тихо, а затем раздался густой свирепый рёв: - Ты что, дура! Не видишь, крышка захлопнулась?!
- Нет уж, пускай-ка добры люди подивятся! И на неё... - тут она хотела крепко выругаться, но, покосившись на Николая, выправилась: - Тёлку эту небитую!
Былая ревность к соседке снова круто брала вверх. Николай молчал, но такой аттестацией, похоже, был доволен.
- А ты чего молчишь? Или так и жить думаешь? Смотри, рано вожжи распустил! - накинулась на него Варвара. - Вишь, люди уже собираются. Подумают, что прощаем, - и топнула по полу: - Слышь, бес окаянный! Посмотрим, как домой-то, с какими глазами, явишься! Что детям-то скажешь!
Николай решил тоже внести лепту:
- Ты... того, Мария, совесть-то куда подевала?
- Дураки вы проклятые! Долго нас держать будете? - раздался, уже сквозь слезы, крик Маши.
- А сколько захотим, столько и будем!.. А я-то думаю, чего это Машка к нам зачастила? То луку попросит, то еще причину найдёт... А тут вон чего! Да как же после этого людям-то верить?! - дрожащим, возмущённым голосом взывала Варвара к собравшимся. Люди шли с работы и охотно сворачивали на интригующие вопли. Так что занавес опускать было рано.
А в яме в это время притихли. Видя бесполезность своих усилий, пленники решили покориться судьбе. И вдруг Маша почувствовала на плече руку Григория и услышала:
- Тебе поверит Николай, что ничего не было?
- После такого спектакля - вряд ли.
- А о Варваре и говорить нечего. На пять лет хватит.
- Ты к чему это? - шёпотом спросила Маша.
- А к тому, что всё равно попадёт! - и Григорий вдруг разом облапил её, припал к пухлым губам...
Маша и хотела возразить, да уже не могла.
 

ВСЕ О, КЕЙ

Город Высоковск жил в тревожно-приподнятом состоянии: надвигался первый в его истории турнир поэтов. Когда-то в этих местах имел неосторожность родиться классик, и вот теперь всё закрутилось, дабы не нарушалась "связь времён".
Богатые спонсоры готовили подарки, помня о рекламе, двигателе прогресса. Любимые и жёны претендентов на лавры всячески обихаживали своих единственных и неповторимых, "приуготовляя" всеми силами общественное мнение в их пользу. Например, Нюра Васина самолично отпечатала несколько стихов давно оставившего сей мир классика, но не своего, высоковского, и не такого знаменитого, и на обеде читала бессмертные вирши сослуживцам в бывшем райпотребсоюзе, а нынче фирме "Солёный огурец", с удивительной изобретательностью рассказывая историю создания каждого шедевра, так что "авторство" мужа не вызывало сомнений у наивных слушателей. Оставалось только, по условиям конкурса, высказать своё мнение в письменном виде, направив его прямо в штаб турнира. Устроители хорошо понимали, что поголовная любовь высоковцев к поэзии потребует для праздника как минимум Лужники, а таковых сооружений в городе пока не наблюдалось.
Маня Федина "обходила дозором" все благотворительные организации, рассказывая о крайне низком материальном положении семьи высоковского гения, то бишь её мужа. Так она убивала сразу двух зайцев: агитировала за голоса и намекала о достойных подарках, мимоходом роняя сведения об отсутствии в доме югославской стенки и "Вискаса" для кота Буськи.
Красавица Нинель Мишина уже вторую неделю подбивала клинья к председателю жюри, начальнику управления культуры, любимой присказкой которого было: "Ать, два, и - налево!" Задача Нинель оказалась не из лёгких: председатель не пил, не курил, на женщин обращал внимание только в случае крайней "производственной" необходимости. Случалось это очень редко, от силы раз в месяц, после чего все фотографы Высоковска реально поднимали своё благосостояние, продавая на каждом углу фото очередной пассии командарма от культуры. Последнее оживление в связи с этим наблюдалось в городе две недели назад, и председатель был явно не готов к следующей атаке. К тому же и "производственной" необходимости в отношении Никель Мишиной не предвиделось. Но не было ещё в её жизни такой преграды, которую бы она не взяла. И город замер в ожидании: кто кого?
Сами же поэты в сотый раз перебирали свои рукописи, что-то поправляли, перепечатывали, в минуты сомнений жестоко рвали и начинали всё сызнова. И только Ваня Потапов ничего не предпринимал, и было неизвестно, примет ли он участие вообще. Его жена, нянечка в детском саду, время от времени робко напоминала о грядущем событии и даже намекала, что когда-то сама читала стихи с районной сцены и могла бы подсказать мужу что-нибудь путёвое. Но Ваня только отнекивался. А жена никак не могла забыть случайный визит к мужу одного московского писателя, отдыхавшего в Высоковске прошлым летом. Когда тот, прочитав из приличия два-три стихотворения Потапова, - вдруг глянул на Ваню и долго, будто загипнотизированный, не отводил глаз... А потом крякнул, как-то вдруг сник, и на прощанье долго и многозначительно жал ему руку...
И вот настал день турнира. Местные радио и газета уже не раз представляли будущих героев, выискивая особенные факты биографий, поворачивая их самым выгодным образом, - естественно, не за так просто, о чём мало кто знал.
Подводили итоги подготовки и жены возможных лауреатов. Нюра Васина убедила как минимум полгорода в гениальности своего мужа: стихи классика не подвели. Маня Федина довела до сведения всех мало-мальски крепких контор свои материальные проблемы, и югославская стенка была уже присмотрена в магазине "Спи спокойно". Труднее дался успех красавице Нинель: Чапаев от культуры согласился на свидание только при условии строжайшей секретности, и это было страшным для неё испытанием. Впрочем, через день о них говорила "Би-Би-Си". Но, к счастью "целомудренного" начальника, со времён перестройки высоковцы не покупали батарейки к своим тайным электронным друзьям: сама жизнь и без того оказалась "просто сногсшибательной".
И вот огромный зал районного кинотеатра полностью забит. Всех интересовали дорогие подарки спонсоров, чуть меньше - столичная модная певица, что должна закончить эпохальное культурное мероприятие. За кулисами главные претенденты - Васин, Федин и Мишин - выслушивали последние напутствия актёра местного драмкружка, а именно: где и в каком месте надо поднять правую руку и отставить левую ногу. И только поэт Потапов слонялся ещё по квартире - небритый, но усилиями жены уже почти согласившийся на участие в турнире.
Районных гениев и гостей, как всегда, приветствовали школьники, - правда, уже без красных галстуков. На сцену один за другим выходили конкурсанты и один за другим удивляли зал: кто новыми ботинками фирмы "Адидас", кто фантастическим костюмом из местного ателье под названием "Наше вам с кисточкой": оранжевый пиджак бросал явный вызов густо-синим штанам, то бишь брюкам. Громом аплодисментов был встречен поэт Мишин: волнуясь, он очень красноречиво поднимал правую руку и отставлял левую ногу. А голос звенел так, что на дальней ферме случилось короткое замыкание и начался пожар.
Когда, подталкиваемый женой, на сцене под громадными юпитерами оказался Ваня Потапов, - весть о пожаре достигла президиума, то бишь первого ряда, - и вдохновенное слово поэта утонуло в шёпоте и движении, прокатившихся по залу. Кто-то из милиции крикнул зычно "Цыц!" - и всё стихло. Ваня, воодушевившись, с истинным подъёмом прочитал стихи о своей любимой деревне Берёзки. То ли горожане вовсе уже забыли о своих корнях, то ли в костюме Потапова не нашли ничего интересного, но проводили его жидкими аплодисментами. После чего тот и отправился восвояси, ещё больше сердитый на жену. И поделом ей: нечего сбивать с толку нормального человека.
А в зале наступил торжественный миг. Председатель жюри вышел на сцену. Но то ли уж слишком устал от половодья стихов, то ли весть о пожаре так повлияла, только "безоговорочным победителем" он назвал... Нинель Мишину, и та в мгновенье ока, сияя от радости, оказалась рядом с ним. Защёлкали фотоаппараты, зажужжали камеры, и "сладкая парочка", улыбаясь во все стороны, пожинала плоды истинной славы и бессмертия. Спонсоры, не очень поняв, в чём дело, но, помня время и место, вытащили на сцену свои многочисленные призы. Поэт Мишин деловито отправлял их за кулисы, где уже хозяйничала жена. Нюра Васина и Маня Федина тоже не были обойдены: под радостный шум аплодисментов им были вручены комплекты одноразовых мужских трусов в шикарной импортной упаковке.
Праздник удался на славу. Вот только почему сгорела ферма - до сих пор не ясно властям. А в остальном - всё о, кей!..