Сантрелья гл. 1-3

                Глава  первая
                СОН

                Как часто ночная тьма волной заливала нас,
                Тревоги бессчетные с собою она несла.
                Хребет она вытянет – не видно конца ее,
                Да лучше ли та заря, что прочь ее прогнала?
                Имруулькас (VI  в.)
                /выдающийся арабский доисламский поэт/

                Я брел по кручам каменным в бреду
                И вдруг очнулся сердцем замирая
                Цепенея в ужасе, у края
                Гранитной бездны: шаг – и упаду.
                Гарсиласо де ла Вега(1501-1536)
                /известный испанский государственный деятель
                и поэт/

Я стояла на мосту. На старом римском каменном мосту. Сумерки как-то необычайно стремительно упали на город. Духота еще висела в воздухе, но ощущение дневного пекла уже померкло. И я вдруг почувствовала неожиданную свежесть, почти влагу. Я посмотрела вниз, и у меня захватило дух. Мост оказался высоким, а под массивными его пролетами бурлила река, словно вскипала и остывала неугомонная стремнина, неся в неведомое далеко свои непокорные воды. Река растеклась широко, вальяжно расположилась между гранитными берегами, однако ей не хватило воды, чтобы затопить это широкое русло, предложенное ей человеком, и между спешащими водными потоками проступали небольшие, густо заросшие кустарником, островки, которые пугающе чернели в ночной тьме. Видимо, я не смела или не могла оторвать взгляда от этого убегающего в ночь, в неизвестность течения, казалось, я стояла здесь уже вечность, точно приросла к этому каменному гиганту. Переводя взгляд с дерущихся, соревнующихся струй на мрачные темные островки, я увидела, как один островок медленно выдвинулся, словно сработал эффект приближения на видеокамере, и я смогла различить сначала его очертания, а затем я рассмотрела и непонятный силуэт некоего строения, который постепенно стал проявляться и светлеть, а вместе с тем островок начал увеличиваться в размерах. Вот уже не видно реки. Вот уже бесформенное строение превращается на глазах в удивительный дворец в мавританском стиле. Он ослепителен в своей красоте и изяществе. Он светел и как-то по-детски чист. Он сказочен и в то же время очень реален. Так вижу его я, так я его понимаю, пока не отрывая глаз, я восхищенно постигаю его великолепие. Но внезапно дворец попадает в какой-то переплет. Я являюсь свидетелем того, как обитатели покидают его, в панике беспорядочно бегая по его внутренним дворикам и садам. Изумительный дворец разваливается на моих глазах, почти мгновенно превращаясь в руины. И тогда островок вновь уплывает в темноту. Я перевожу дух и обращаю взор свой на воду, стараясь унять волнение от пережитого. Однако из глубины прямо посреди потока будто всплывает на поверхность новый остров. И вновь я ощущаю эффект приближения и снова наблюдаю, как светлеет черная громада острова, открывая моему взгляду новый пейзаж. Передо мной как будто древнерусский монастырь или кремль устремил ввысь золоченые луковичные купола своих соборов. Но это величественное зрелище опять длится недолго: церкви начинают словно бы таять и принимают очертания каких-то шатров или юрт. От изумления и внутреннего трепета я теряю чувство реальности, однако, пощупав руками еще не остывшую от дневного зноя каменную твердь, я осознаю, что все еще стою на римском мосту. В холодном поту от страха, борясь с непреодолимой тягой броситься вниз в вязкий мрак бурлящей стремнины, я заставляю себя проснуться.
Этот сон я смотрела уже не в первый раз за последний месяц. Разгадать его потаенный смысл оказалось мне не под силу, и я лишь вновь и вновь удивлялась и переживала, боялась и благо-говела. Проснувшись, я вновь недоумевала, и полдня пребывала под впечатлением от увиденного во сне.
             
Без сомнения, я узнала этот мост. Без сомнения, я узнала эту реку. Именно поздним вечером мы добрались, наконец, до римского моста, и такими темными, будоражащими воображение, я увидела воды Гвадалкивира. Это было в городе Кордова во время моей прошлогодней поездки в Испанию. Конечно, впечатления от этого путешествия до сих пор не покидали меня и могли подсознательно дать пищу для моего сна. К тому же месяц назад мой брат отправился в Испанию, можно сказать, по моим следам. Так я объясняла себе этот странный сон, который, воз-можно, и не вызвал бы у меня никаких сомнений, если бы он не повторялся с какой-то упорной настойчивостью.

Отмахнувшись от своих мыслей, как от наваждения, я быстро собралась и направилась в библиотеку. Мне было необходимо подыскать литературу по несколько неожиданной теме. Этот незапланированный поход в библиотеку в какой-то мере оказывался совсем несвоевременным. На следующий день мне предстояла очень важная лекция по Древнему Риму. Но я вынуждена была отложить подготовку к лекции на ночные часы и заняться совершенно не интересовавшей меня темой, о которой я не имела к тому же никакого представления. На предыдущем занятии ко мне подошел студент и с наивной непосредственностью сказал:

– Елена Андреевна, мне нужно посоветоваться с вами по поводу темы моего реферата. Видите ли, я изучаю сейчас родословную моей семьи. И мне хотелось бы, чтобы мой реферат стал частью моего исследования.

Студенты Театрального института, где я преподавала всемирную историю, обычно подходили к рефератам очень формально: никто не воспринимал этот вид работы как самостоятельное исследование. Списали из книжки, и ладно, – это в лучшем случае. Или взяли у кого-нибудь уже написанный текст. Или перепечатали из Интернета. В общем, никакой фантазии и самостоятельности. Я с любопытством окинула взглядом подошедшего ко мне студента, ожидая увидеть этакого хилого отличника с явными признаками того, что он не от мира сего, и балансирует на грани бытовой гениальности и начальной стадии шизофрении. Однако передо мной стоял вполне нормальный мальчик. Совсем еще юный – да. Но далеко не хилый: высокий, хорошо сложенный, по-юношески красивый. Не увидела я в его открытом взгляде ни иронии, ни насмешки, того, что иногда применяют студенты к преподавателям, что называется, берут на понт. Нет, лицо его выражало некоторое нетерпение и неподдельный интерес, а во всем поведении сквозила вежливость и серьезность. Я расслабилась и попросила его продолжать, подумав, что, по всей вероятности, его семья давно составила свою родословную, а мальчик должен лишь уточнить некоторые детали или описать историческую обстановку жизни той или иной семейной пары.

– Я в этой связи выбрал для своего реферата тему о взаимоотношениях Руси и арабской Испании в одиннадцатом веке, – продолжал мальчик. – Но в нашей библиотеке я не нашел никакой литературы. Не могли бы вы помочь мне подобрать литературу по этой теме? Если я, конечно, могу взять такую тему?
Я напряглась, силясь не выдать ни своего изумления, ни своего абсолютного невежества в этом вопросе. Пытаясь придать своему лицу выражение деловитой снисходительности, как старший младшему, с видом знатока и мастера, обращающегося к еще не оперившемуся ученику, я промолвила:

– Вы можете взять любую интересующую вас тему, молодой человек. Я постараюсь быть для вас полезной. Хотя… ваш выбор кажется мне несколько необычным.
– Пожалуйста, Елена Андреевна, для меня это очень важно, – почти взмолился юноша.
– Хорошо, - вновь снизошла я до студента и даже одарила его сдержанной улыбкой, – только напомните мне ваше имя.
– Спасибо, – просиял мальчик и уже на бегу крикнул: – Я Алексей Рахманов.

Разговор, накануне показавшийся настолько серьезным, что заставил меня изменить планы и отправиться на поиски книг по сомнительной теме, теперь вызывал раздражение и негодование. Алексей же из искренне одержимого студента превратился в моих мыслях в мошенника, покусившегося на мое время. Так, с остервенением я рылась во всевозможных каталогах в поисках хоть какой-то книжульки на искомую тему.

Я нашла несколько общих статей о взаимоотношениях арабов с Русью вообще, о торговых контактах болгар и славян на берегах Волги в восьмом-девятом веках, о древнейших славянах, как их описывали арабские путешественники. Но ни слова об испанских маврах, ни слова об одиннадцатом веке. Я даже зачиталась некоторыми статьями, потому что Русь изначальная всегда вызывала мой живейший интерес. Наконец, не солоно хлебавши, я побрела домой, признав полное свое поражение.
Дома меня ожидали римские легионы, и я попыталась переключиться на возникновение и крушение Римской империи. Но я периодически ловила себя на том, что я сижу, уставившись в одну точку, и силюсь что-то вспомнить, словно поймать обрывок какой-то пролетевшей мимо мысли. Я брала себя в руки и упорно навязывала своим мозгам противоречия между республиканским и имперским Римом. Но что-то не клеилось: я все чаще отвлекалась и впадала в задумчивость. Тогда я решительно вышла из-за письменного стола и не менее решительно подошла к холодильнику. Чашечка чая и живительный бутерброд – вот, что помогает нам в любой сложной жизненной ситуации!

Отрезая тоненький кусочек сыра, я внезапно остолбенела, выронила нож и резко выпрямилась. Сон!!! Мне снился мусульманский дворец и древнерусский монастырь! Не связано ли это с дурацкой темой студента Рахманова? Русь и мусульманская Испания! Но беседа со студентом состоялась через месяц после того, как я впервые увидела этот сон. Не означает ли это, что сон был вещим, и что я не смогу ничем помочь Алексею, потому что во сне я видела разрушенный дворец и растаявший монастырь? Боюсь, из меня получался неважный толкователь снов. «Не обратиться ли мне за помощью к профессионалам?» – подумала я и ринулась к телефону. Римские легионы были преданы забвению, там же оказались и римские императоры.

– Ольга, – возбужденно крикнула я в трубку, – ты умеешь сны разгадывать. Помоги мне!
– Подожди минуточку, сейчас вооружусь необходимой литературой, – ответила моя подруга, которая еще со школьных лет коллекционировала сонники всех времен и народов и считала себя ассом в толковании снов. Через минуту послышался ее радостный голос: она, по-видимому, предвкушала удовольствие предсказать мне какую-нибудь неприятность:
– Алена, ну что там у тебя за сон?

Мне не хотелось рассказывать весь сон, и я стала выбирать из него основные элементы, так называемые ключевые слова:
– Посмотри, пожалуйста, такие слова, например: скажем, мост…, гм, река, остров, так… Что еще? Ага, дворец, монастырь… И, пожалуй, все.

Ольга зашуршала страницами, слышалось ее возбужденное дыхание и неясное бормотание каких-то отрывочных слов. Наконец, в трубке заскрипело, и раздался ее победоносный голос:
– Так, мать, слушай. Дела у тебя – полный швах! По Миллеру, мост –...
– А по Шлецеру?  – грустно пошутила я.
– По какому еще Шлецеру?– удивилась Ольга./*Г.Миллер и А.Шлецер – немецкие ученые, работавшие в Российской Академии наук, которые считаются авторами Норманнской теории о происхождении Руси.
Г.Х.Миллер – американский толкователь снов, автор знаменитого Сонника./

– Это я так, не обращай внимания. Ш-щутка… Валяй, ври дальше.
– Так вот, по Миллеру, мост, – и тут моя подруга язвительно захихикала, – «молодым влюбленным этот сон сулит разочарование в самых заветных надеждах сердца». Признавайся, какие такие надежды сердца ты от меня скрыла?
Я запыхтела от нетерпения, но промолчала. Она поняла мое угрожающее молчание и уже более серьезно продолжила: – По другому соннику, мост сулит тяжелое путешествие, преграды и затруднения.

– Тьфу, ерунда! – воскликнула я. – Я никуда не собираюсь, у меня – учебный год!
– Погоди, давай посмотрим дальше. По алфавиту ближе узнать про монастырь, – вновь зашуршали страницы в трубке.

Я услышала тяжкий вздох на том конце провода, и Ольгин печальный голос процитировал:
– «Сон о разрушенном монастыре как бы обрекает на неудачу ваши будущие планы», – вновь шелест листаемых страниц в трубке, и снова с глубоким вздохом Оля прочитала:
– «Если вам снится остров, наяву вас ожидают тоска и одиночество».
– Ну, с меня довольно этой чуши, – отрезала я.
– Смотри, в другом соннике сказано, что видеть остров означает обрести покой и свободу после многих усилий и тревог! Может все еще не так плохо, давай, почитаем дальше, Что там… река? Какая река, Лен? Быстрая, тихая, узкая, широкая?
– Широкая и быстрая, – устало проговорила я.

– «Широкая и быстрая в течении означает опасность и погибель», – прочитала Оля, и голос ее по мере чтения терял возбужденность и энтузиазм.
Осадок от попытки расчленить мое сновидение на запчасти и сформулировать его основное содержание остался неприятный, но я мужественно вернулась к письменному столу, кое-как выстроила завтрашнюю лекцию и отправилась спать уже в третьем часу ночи.

                Глава вторая
                ПОИСК
                Серебристая дикая цапля,
                Низко ей никогда не летать:
                Этой птицей нельзя обладать!
                Хуан дель Энсина (1468 – 1534)
                /испанский средневековый поэт
                и драматург/
Меня разбудил телефонный звонок. Казалось, этот настойчивый трезвон разорвал ночную тишину и ворвался в мой сон. Не знаю, сколько времени я проспала. Не помню толком, что мне снилось, запомнились лишь какие-то обрывки сна: море книг, моя подруга Оля и что-то еще, – в общем, это все вполне связывалось с впечатлениями предыдущего дня. Я никак не могла прийти в себя и долго шарила на тумбочке телефонную трубку, а звонок тем временем продолжал сотрясать тишину. Наконец, я нащупала трубку и воцарилась долгожданная тишина.

– Алло! Я слушаю, – хрипло промямлила я и услышала что-то подобное всхлипываниям на том конце провода. – Алло! Я вас слушаю, говорите!
– Лена, он пропал, …он исчез! – раздался в трубку то ли всхлип, то ли вой.
– Кто говорит, кто это?
– Лена, Аленушка, приезжай, только ты знаешь, что он искал и где он может быть…, – простенали в трубке.

Я проснулась. Я пока еще не поняла, что произошло, но страдания моего собеседника заставили мое сердце отчаянно колотиться. Я хватала воздух, как рыба на суше, и пыталась понять, кому принадлежал голос. И я поняла! Казалось, волосы зашевелились у меня на голове, и я крикнула в трубку:
– Люда, это ты? Погоди, не плачь, объясни толком, что случилось.

Людмила, жена моего брата Николая, была всегда женщиной спокойной, сдержанной и разумной. И если она оказалась на грани истерики, значит, что-то действительно стряслось. Но что, я никак не могла взять в толк. Уже месяц они с Колей находились в Испании, в городе Кадис, у наших испанских друзей. По Колиным словам, совмещали приятное с полезным, то есть отдыхали и работали. По моим представлениям, никакую опасность эта поездка сулить не могла. Так, успокаивая себя и стараясь убедить тем самым Люду не волноваться, я стала расспрашивать:
– Людочка, расскажи мне, как все было. Кто пропал? Куда?
Но я вновь услышала рыдания:
– Он уехал и не вернулся… Вот уже три дня…Коля!!!… При-езжай!!!
– Подожди, не психуй, ты ведь знаешь, что он ведет поиски, ну, помнишь, мечта детства и все такое, – пыталась я прибегнуть к увещеваниям. – Ты не волнуйся, он просто увлекся и забыл позвонить или не смог… Наверное, что-то нашел.

Но я уже сама не верила своим словам. Подсознательно я чувствовала, что все обстояло куда серьезнее. И тут я вспомнила сон и нелепую попытку его разгадать. Какое-то из слов сулило несчастье близкому человеку. Похоже, сбывалось и предсказание о путешествии. В трубке раздался шум, и чей-то уравновешенный голос четко проговорил на испанском языке:
– ;Hola, Elena! ;C;mo est;s? No te preocupes, por favor. Pero algo ha sucedido. Nicol;s desapareci; hace tres d;as. Las polic;as han hallado su coche. /*Привет, Елена! Как ты? Не беспокойся, пожалуйста. Но кое-что произошло. Николай исчез три дня назад. Полиция обнаружила его машину/.
 
Это был Карлос, наш знакомый, который дальше поведал мне, что машина Николая абсолютно целая: на ней отсутствуют следы какого-либо насилия. Колю же нигде не обнаружили пока. Машина найдена в Кастилии местным фермером в безлюдном месте, где фактически уже нет дороги. Поиски продолжаются, но полиция интересуется, почему он поехал туда, что ему там понадобилось. Карлос считал, что мое присутствие было бы желательно: возможно, я смогла бы пролить свет на эту историю. Я пообещала предпринять все усилия для скорейшего вылета в Испанию, попросила его утешить Люду, и мы распрощались.

Часы показывали половину четвертого: в Испании – половина второго ночи. Я стала ломать голову, как мне добиться экстренной визы и кто мог бы мне помочь. Потом мысли мои вернулись к брату, и я погрузилась в воспоминания.

Николай с детских лет увлекался археологией. Был у него кумир, с которого он и собирался делать жизнь. Он бредил Генрихом Шлиманом. Конечно, он понимал, что Трою ему уже не открыть, поскольку там поработал его кумир. Но он свято верил, что мир полон неразгаданных загадок и нераскрытых легенд, так что найдется и ему место для подвига. Он искал свою непознанную тайну в глубинах истории, а тем временем брал пример с кумира: пытался изучать иностранные языки (пусть не шесть, но хотя бы три); зубрил наизусть Гомера (правда, на русском, но и это в наше время подвиг: мало кто вообще читал легендарного грека); учил историю и основы археологии. И эврика! Он нащупал свою стезю. Он должен найти Атлантиду! Да-да, не больше, не меньше. Он считал, что эта задача ему по зубам, более того он совершенно уверовал в то, что Атлантида до сих пор не открыта, потому что он еще не дорос, Атлантида ждала все эти тысячелетия его, московского школьника Николая Быстрова.

Но, штудируя литературу об Атлантиде и атлантах, перечитывая Платона сотни раз, Коля понял, что необходимо построить свою версию об этой загадочной цивилизации, новую, неизбитую версию, как бы очертить круг последующих поисков. Все уже рассмотренные ранее версии, которые казались наиболее вероятными, заводили энтузиастов в тупик. И Николай уже вполне мог сформулировать причины их ошибочности. Знаний и кругозора пока не хватало для определения своей позиции, и Коля ждал, не падал духом, оставил на время свой поиск – идея должна вызреть, словно тесто для пирогов должно подойти. Он отвлекся на шлифовку своих иностранных языков, на освоение сопутствующих исторических наук: этнографии, материальной культуры, экономической истории.

Его одержимости можно было позавидовать, тем более что это не мешало ему оставаться нормальным, общительным, в меру шкодливым мальчишкой. У родителей эта идея фикс вызывала обеспокоенность: они считали увлечение его несерьезным, оторванным от реального мира и отвлекающим Колю от возможной будущей профессии. Я же к Колиной одержимости всегда относилась с восхищением и даже терпеливо выдерживала родительские нарекания в свой адрес, когда они с гордостью ставили мне Колины занятия в пример. Я и сама знала, что с моего брата надо брать пример.
Наконец, брат окончил школу и поступил в университет на истфак. Без сомнения, в качестве специальности он выбрал археологию. Уже на первом курсе он нашел и ответ на свой вопрос: где искать Атлантиду. Однажды на семинаре по Древнему Риму преподаватель вел опрос о римских провинциях и, вдохновленный чьим-то неординарным ответом, увлекся рассказом о древнейшем периоде испанской истории. В учебниках об этом почти ничего не писалось, а более подробное изучение этого вопроса не входило в программу. И тогда преподаватель произнес таинственное название – Тартесс, вскользь упомянув, что это местечко в Испании скорее заинтересует археологов, поскольку оно дало название целой культуре древнейшего периода. Но добавил, что археологам еще предстоит поломать голову и лопаты, чтобы найти местонахождение этого города.

Этого было достаточно, чтобы Николай потерял сон. Теперь он на всех языках читал о Тартессе. Стоило произнести это магическое слово, как он оживлялся и мог часами рассказывать об этом легендарном испанском городе. Там, по его мнению, следовало искать истоки легенды об Атлантиде. Нет, он не утверждал, что цивилизация Тартесса и была цивилизацией атлантов, но твердо верил в безусловную связь легендарного города с не менее легендарными атлантами. Свои новые идеи он доверял мне, своему первому слушателю. Я мало что понимала в этом и не очень разделяла его энтузиазм поначалу, но потом неизменно заражалась его восторженностью и с огромным интересом выслушивала его страстные речи и исторические выкладки.

Николай был пятью годами старше меня, но нас с детства связывала необычная дружба. Все знакомые всегда удивлялись нашей привязанности друг к другу. Брат водил меня с собой на институтские мероприятия, брал на вечеринки. Я постоянно вращалась среди его друзей и была поверенной в его сердечных делах. Родители посмеивались и делали вид, что ревнуют, потому что я знала о Николае больше, чем они, а он знал про меня то, чего я не говорила родителям. Я и замуж вышла за его друга. Но это отдельная история. Теперь я была в разводе, однако, Игорь оставался моим другом и другом Николая. Этакая идиллия, представьте себе.
Оторвавшись от воспоминаний, я стала ломать голову, как мне срочно получить визу и не менее срочно приобрести билет на самолет. И тут меня осенило, что я могу и должна обратиться к Игорю, потому что, во-первых, он очень деловой и практичный человек, во-вторых, он друг Николая, а в-третьих, он, в конце концов, и мой друг. Я даже несколько успокоилась, решив для себя, на кого я взвалю свои проблемы, и смогла немного задремать.

Утром я стала судорожно набирать домашний номер Игоря. Длинные гудки никого не потревожили на том конце провода: видимо, тревожить было некого. Я расстроилась. На работу звонить мне казалось еще рано, но я все же рискнула. Мне ответила девушка приторно вежливым тоном что-то вроде того, что фирма «Рога и копыта» слушает. На мой вопрос об Игоре Ветрове девушка не менее вежливым тоном ответила, что его нет и не будет до конца недели, но что я могу попробовать найти его по мобильному телефону. Я столь же вежливо осведомилась о номере сего телефона, на что мне вполне резонно, хотя и исключительно вежливо дали понять, что незнакомым лицам у них не принято давать телефоны их сотрудников. В отчаянии я чуть было не крикнула, что я вовсе не постороннее лицо, а его бывшая жена. Однако обида и униженность ситуации заставили меня сдержаться. Я поблагодарила (вежливо!) и, повесив трубку, глубоко задумалась. Этот телефон я могла бы найти у Коли, но именно для его поисков мне и понадобился номер. Я хотела позвонить маме, она могла знать. Я уже схватилась за трубку и в ужасе бросила ее на рычаг. Маме, конечно же, ничего не было известно об исчезновении сына. Именно с ней Люда с Колей оставили своего сына – маленького Саньку. Именно она должна сейчас быть спокойной и считать, что в Испании все в порядке.

Я начала потерянно собираться на работу, думая, что решение придет само собой, как зазвонил телефон. Я почти с раздражением сняла трубку, считая, что кто-то отвлекает меня от напряженной работы мысли.

– Алена, звоню, звоню, а у тебя все занято и занято, – услышала я голос Игоря и облегченно вздохнула. – Мне звонили из Испании ночью. Я не стал тебя тревожить. Тебе нужна помощь с визой и билетами. Ничего не бери в голову: считай, что все это у тебя уже на руках.

– Ты что волшебник? – закричала я. – Ведь я же ломаю голову, как тебя найти. У меня нет твоего мобильника.
– Это поистине большое упущение, – ухмыльнулся Игорь, – записывай.

Я судорожно записала номер и хотела уже вешать трубку, но Игорь спросил:
– Ты  должна мне рассказать о том, что Колька мог искать в этой Испании. Я надеялся, что он уже давно взялся за ум и расстался со своими детскими мечтами.
Да, Игорек абсолютно не разделял романтического склада Николая. Это отличало его и от меня и часто становилось поводом для наших ссор. Игорь был исключительно земным существом и очень твердо стоял на земле обеими ногами. И, наверное, мне бы неплохо жилось за его спиной, если бы он мог хотя бы оставить за мной право на романтику. Но он этого не терпел и пытался и меня обратить в свою прагматическую веру, раздражаясь каждый раз, когда сталкивался с моим неповиновением. Это и привело к разводу: я не позволила ему хозяйничать в моей душе. Он был ошарашен моим предложением о разводе, умолял и просил прощения, даже делал попытку примириться с моими интересами, но, увы! Сорвавшись, утопал в гнев-ном извержении по поводу моего неумения жить и делал мою жизнь невыносимой. Наверное, мы все еще были очень привязаны друг к другу и с готовностью бросались друг другу на помощь, вероятно, даже мы оба жалели о том, что расстались, но жить вместе все равно не смогли бы.

– Игорь, я тебя хотела спросить о подробностях его поисков. Я давно уже ничего об этом не знаю, – удивилась я его вопросу.
– Аленка, я пошутил. Мне действительно необходимо с тобой поговорить перед твоим отъездом. Как у тебя день?
– Я сейчас в институт, дома буду часа в четыре.
– Я заеду. И не о чем не волнуйся: мы найдем его.
– Мы? – изумилась и обрадовалась я: его помощь была бы просто неоценимой. – Ты разве тоже едешь?
– Я приеду чуть позже. Пока, – раздались гудки.

В институте мне необходимо было отпроситься как минимум на неделю. Меня, конечно, отпустили, но выразили сомнения в пользе моего пребывания там: дескать, полиция и без меня разберется. Я поплелась на лекцию, так и не получив сочувствия ни с чьей стороны, так и не зная сама, чем я действительно могу быть полезной.

Перед лекцией ко мне подошел Алеша Рахманов. Я, конечно, и думать о нем забыла. Я попросила его подойти после лекции и приступила к рассказу о Риме. И вдруг со мной произошло то же, что и с Колиным преподавателем N лет тому назад: я почему-то начала вдохновенно рассказывать о римской провинции Бетика и о культуре Тартесса. Я заметила, что Рахманов восторженно следил за моим рассказом. После занятия он ринулся к моему столу и стал благодарить за столь интересную лекцию. Видимо, Испания глубоко интересовала мальчика. Врать ему я не могла, да у меня и не было сил, и я призналась, что потерпела фиаско, что поиски литературы по интересующей его теме пока ни к чему не привели. Но я пообещала поискать что-нибудь, когда буду в Испании. И тут я укусила себя за язык, однако, было уже поздно.

– В Испании? – взвился Алексей. – Вы едете в Испанию? Скоро? Сейчас? Когда?

Я вынуждена была сказать, что еду и очень скоро.

Из дома я позвонила Игорю, что жду его, и не прошло и пятнадцати минут, как он появился на пороге моей квартиры. Он почему-то сиял, видимо, рад был встрече. Я вдруг поняла, что обрадовалась ему. Он пришел с букетом цветов. Боже, к чему сейчас цветы – то, за право получения чего хотя бы по праздникам я боролась столько лет! Я поблагодарила и провела его в комнату, предложив чашечку кофе. Все, как полагается в данном случае. Наконец, все условности были соблюдены, и можно было перейти к делу.

– Я хочу, чтобы ты знала, что Коля не расстался со своей детской мечтой, – начал Игорь и прокашлялся. Казалось, он старательно подбирает слова. Его явно бесило увлечение друга, приведшее его к какой-то беде, но сейчас он не мог позволить своему раздражению прорваться наружу.

Николай, закончив аспирантуру и защитив диссертацию, много разъезжал по стране, участвуя в раскопках. Но в один прекрасный, или не очень, день он вдруг бросил археологию одним рывком, решительно и твердо, и обратился к своему закадычному другу с просьбой подыскать ему денежную работу. Тогда Ветров уже имел свою фирму. Как человек, идущий в ногу со временем, Игорь после школы поступил на экономический факультет МГИМО, окончил его и начал трудиться на поприще внешней торговли в ГКЭС, полагая, что большая карьера начинается с малого, и родная страна обязательно оценит по заслугам рвение еще зеленого юнца. Но перестройка и превращение огромной родной страны в несколько меньшую, – все это позволило Игорю опустить некоторые ступеньки в построении своей карьеры и немного ускорить свое продвижение к благополучию и благосостоянию.

Итак, Ветров с радостью откликнулся на просьбу друга. Его, несмотря на строго практический взгляд на вещи, всегда отличало острое стремление помочь ближнему, словно тем самым он компенсировал некоторые шероховатости своего внутреннего мира. Он с удовольствием взял Колю в компаньоны, поставив перед ним одно условие: Николай должен был получить экономическое образование. Мой брат поступил на вечернее отделение экономического факультета МГУ и полностью отдался совершенно новой работе.

Игорь ликовал. Он собственно и учиться Колю заставил, считая, что таким образом у него совсем не останется времени на его детские бредни, и так проще будет его навсегда оторвать от прежней, по мнению Игоря, никчемушной профессии. В документах фирмы Ветров с гордостью отмечал, что его компаньон - кандидат исторических наук. Работали они слаженно, практически без разногласий и при этом оставались настоящими друзьями. И вот уже лет семь их фирма существовала, переживая трудности вместе со всей страной, то процветая, то что-то теряя, но в целом не бедствуя и всегда становясь на ноги.

Я оказалась вовлеченной в стремления Ветрова заставить моего брата забыть археологию, потому что это происходило в разгар нашей любви и в лучшее время нашей совместной жизни. Мы с Игорем тогда еще смело раскрывали друг другу душу и не имели секретов друг от друга. Муж частенько делился своими успехами в перевоспитании моего брата. Я не очень одобряла его стремления, да и не очень верила в возможность переубедить Колю. Я слишком хорошо знала его горящий возбуждением взгляд и помнила его страстные рассказы о находках. Но я не противоречила мужу, во-первых, чтобы не вызывать его на ненужный спор, а во-вторых, я не хотела выглядеть насмешливой по отношению к его совершенно искренним намерениям. Однако со временем я стала замечать, что муж мой достиг своего. Во всяком случае, Коля не только никогда больше не упоминал Атлантиду, но даже не вспоминал о своих археологических экспедициях. Но верить в это мне не хотелось.

– Я догадывалась, что его работа на фирме и смена профессии, на самом деле служили средством к накоплению капитала, необходимого для раскопок, – ответила я.
– Чертов Шлиман!!! – ругнулся Игорь. – Да, ты права. Этот романтический бред он так и не выкинул из своей дурацкой башки.

– Не надо, Игорь, это сейчас не поможет. Надо наоборот по-пробовать понять его, тогда мы будем знать, где искать, – проговорила я очень осторожно, чтобы не раздуть его злости. Так когда-то я учила себя терпеливо беседовать с ним, чтобы парировать его оскорбления мягким убеждением.

– Ты права, – согласился Игорь, – хотя мне довольно много известно. Он ведь присылал мне по факсу короткие отчеты о своей деятельности там. Отчеты я тебе передам на изучение. И все же я думаю, что главную информацию ты узнаешь от Люды. Только надо, чтобы она немного успокоилась: сейчас она не в состоянии взвешенно оценивать события. Мне всегда казалось, что Людмила была его душеприказчиком.

Правда, от Люды я узнавала, что брат иногда изучал по ночам «Археологический вестник», да еще изредка перезванивался со своими бывшими коллегами. Последние чаще звонили ему сами: некоторые старались вновь увлечь его бывшей профессией и приглашали в экспедиции, но таковых было немного. В основном же, узнав о повышении Колиного материального положения, обращались с просьбами, изливали на него свои проблемы, короче говоря, по всему видно, звонили из зависти. Брат все реже делился со мной своими соображениями, прежде всего потому, что полагал, дела меня мало интересуют, а что мне будет интересно, мне наверняка поведает Игорь. После моего развода мы вновь несколько сблизились с братом, хотя прежних отношений было уже не вернуть. Думаю, что больше он теперь рассказывал жене, и что не рассказывал ей, не рассказывал уже никому на свете.

Николай женился не очень рано, лет в двадцать шесть. Люда работала переводчицей с испанским языком на одной из международных конференций по археологии. Николай, по вполне понятным причинам, старался как можно больше общаться с испанской делегацией, подробно расспрашивая их о ведущихся в стране раскопках. Однажды он оказался полезен совсем юной симпатичной белобрысой переводчице, которая никак не могла перевести какой-то термин из археологии. Коля подоспел как раз во-время. Он прекрасно говорил по-испански, а уж испанская археология была ему известна досконально. Девушка робко поблагодарила его за помощь, но тут же стушевалась и стала делать ошибки в переводе, вероятно, нервничая от присутствия рядом знатока. Коля извинился перед археологами и под каким-то предлогом откланялся, избавив девушку от своего присутствия. В перерыве он пригласил ее в буфет на чашечку кофе и выразил надежду, что не помешал ей в работе. Люда совсем смутилась и забормотала слова благодарности за помощь и т. п. Так они и познакомились. А дальше все банально – он проводил ее домой. Еще неделю они встречались на конференции, а затем месяца три встречались уже вне конференции. И, наконец, объявили родным о своем желании создать новую ячейку нашего общества – свою собственную семью. Люда была на три года моложе Николая. Она окончила романское отделение филфака и стала работать переводчиком. Она терпеливо ждала Колю из экспедиций, а впрочем, каждый свой отпуск она проводила с ним, участвуя в экспедиции в качестве обычной рабочей силы.

Да, она могла быть его душеприказчиком. Но я вспомнила ее истошный крик по телефону: «Только ты знаешь, что он искал!» и усомнилась в этом.
– Хотелось бы верить, что Люда все знает о его поисках, – обратилась я к Игорю, – но очень опасаюсь, что это не совсем так.

Игорь вздохнул и, как мне показалось, подавил готовое сорваться с губ ругательство. Он одним глотком допил кофе, резко поднялся и стал шагать по комнате. Складывалось впечатление, что он чего-то ждал. Я молча наблюдала с минуту-две, как он меряет комнату шагами. Одетый в безупречный серый костюм, в белоснежной рубашке и модном галстуке, он напоминал диссертанта, не находившего себе места перед защитой.

– Дай мне отчет полистать и перестань мельтешить, – вдруг с неожиданной решительностью выпалила я.

Он замер, секунду соображал, о чем его попросили, и ринулся в коридор. Щелкнул замок дипломата, и через мгновение Игорь вернулся с папкой в руке.

– Не знаю, может ли это помочь, – сказал он, протягивая папку.
– Ты же говорил, что знаешь больше моего, – съязвила я.

Он пожал плечами, налил себе еще кофе и закурил. Вообще-то я не позволяла курить в квартире, но сейчас даже не обратила на это внимания. С трепетом я открыла папку: уж и не знаю, что я ожидала там найти, но только не цифры. Это был скорее финансовый отчет, достаточно скрупулезный. Я не смогла скрыть разочарования. Игорь, по-видимому, изучал мою реакцию и теперь с торжеством во взоре, полуехидно, полусамодовольно обратился ко мне:
– Ну что? Это будет тебе полезно?

– Непременно! – ответила я ернически и швырнула папку на диван. И тут зазвонил телефон, мобильный телефон Игоря.

– Ветров слушает…Да…Хорошо, сейчас будем, – сказал Игорь в трубку, а затем обратился ко мне: – Все готово: билеты есть, а за визой нам надо подъехать.
– Как!? Ведь я же еще даже не давала тебе паспорта! – воскликнула я.

– Это удивляет не только тебя. Я дал твои данные, чтобы в посольстве начали готовить визу, но, оказывается, им звонили из испанских компетентных органов и просили ускорить ход дела. Так что нужен лишь паспорт, чтобы поставить штамп.

– Не может быть! – ахнула я. – Господи, что же все ждут от меня, если даже компетентные органы считают, что мое присутствие там необходимо?
– Да-а, на тебе большая ответственность, – засмеялся Игорь. – Но я в тебя верю.

Он встал, дал мне руку и помог подняться, а когда я встала, я очутилась в его объятиях. Он сжал меня на миг и тут же выпустил, словно опасаясь сломать.
«Не нужно бы этого», – мелькнуло у меня в мыслях, но, будучи не в состоянии как-то реагировать на это, я промолчала. Мы вышли к машине.

Сентябрь стоял превосходный. Золотая осень оспаривала права у бабьего лета, и, наконец, они решили, что вполне могут ужиться. Было тепло, солнечно, сухо и как-то необычайно светло от золотого убранства деревьев и от солнечных лучей,  словно подсматривающих сквозь слегка поредевшую листву. Эта красота придавала сил и энергии и вселяла надежду, что все будет хорошо.

                Глава третья
                РУКОПИСЬ
               
                Храбрая мысль влечет ваш ум на подвиг.
                «Слово о полку Игореве» (XII век)

                И прошлое вернется. И страница –
                Прочитанная – снова повторится…
                Таков закон всеобщий бытия.
                Мигель де Сервантес(1547 – 1616)

С билетом и визой на руках пора было подумать о вещах, и дома я судорожно соображала, что же необходимо взять, чтобы переместиться из осени в жаркое лето. К счастью, Москва наслаждалась теплынью, и летний гардероб оказался под рукой. Я вывалила из шкафа на кровать в спальне все, что можно было захватить теоретически, и приступила к сложному умственному процессу отбора самого лучшего и самого необходимого. Вещь, прошедшая по конкурсу, отправлялась в небольшую дорожно-спортивную сумку. Я оказалась настолько поглощена этим занятием, что долго не подходила к надрывавшемуся телефону, не воспринимая звонок. Наконец, трезвон добрался до моего сознания, и я сняла трубку.

– Алло! Елена Андреевна, это вы? – выдохнул мужской голос в трубке. Видимо, его хозяин, отчаявшись дозвониться, уже собирался положить трубку на рычаг.
– Я слушаю.
– Извините, ради бога, за беспокойство. Вы меня не знаете. Я отец одного из ваших студентов – Алексея Рахманова.

«Тьфу, сумасшедшая семейка», – подумала я и исключительно вежливым тоном произнесла в трубку: – Да-да, очень приятно.

– Я вдвойне некорректен, а вы говорите «очень приятно»,–изумился мужчина. – Во-первых, я звоню вам без вашего разрешения, контрабандой раздобыв ваш номер, во-вторых, я звоню вам не вовремя, когда вам совершенно некогда. Меня зовут Владимир Сергеевич. И мой беспардонный звонок может показаться вам еще и бредом сумасшедшего.

«Уже показался», – мысленно огрызнулась я, а в трубку пропела: – Ничего, что вы! Я вся – внимание.

– Сын рассказал вам о нашей родословной. Но он не все еще знает. Например, ему неизвестно о том, что в нашем роду хранится очень важный и невероятно древний документ, передававшийся из поколения в поколение. От сына я узнал, что вы едете в Испанию. Я сам не понимаю, почему, но какое-то шестое чувство подсказывает мне, что я должен…, просто обязан передать вам эту рукопись.
От изумления я с полминуты молчала.

– Алло, вы слушаете? – занервничал Рахманов-старший.
– Да-да, просто я хотела извиниться. Видите ли, я улетаю уже завтра утром, и в Испании у меня будут не совсем приятные дела. Не могли бы мы несколько отложить вашу семейную реликвию. Я обещаю вам, что по приезде я обязательно изучу ее.

– Елена Андреевна, пожалуйста, выслушайте меня, – взмолился отец Алексея. – Я осознаю, что напоминаю вам сейчас назойливого идиота, одержимого семейным древом. Но это не совсем так.

– Владимир Сергеевич, я не хотела вас обидеть, – оправдывалась я. – Просто сейчас действительно несколько не до истории.

– Простите, я не буду вам больше мешать. Я лишь прошу разрешить мне подъехать к вам и передать вам документ. На всякий случай.

Я посмотрела на часы – половина девятого. В девять собирались зайти Игорь и Ольга. Скажут мне напутственное слово, короче, будут учить меня жить. Так и быть, в их присутствии мне не страшен никакой умалишенный отец сумасшедшего студента, грубо врывающийся в, и без того не очень мирное, течение моей сугубо личной жизни.

– Хорошо, – медленно растягивая слова, выговорила я. – Подъезжайте ровно через час, я спущусь и встречу вас у подъезда, – и я назвала адрес.
– Спасибо, – облегченно вздохнул Рахманов. – Я понимаю, что вы обо мне думаете. Но, возможно, рукопись пригодится вам в поездке.

Этот звонок лишил меня душевного равновесия. С одной стороны, меня всегда интересовали древности, с другой – мне было сейчас не до них. Я металась из одной комнаты в другую, точно искала выхода из запутанного лабиринта, не узнавая собственной квартиры. Оправдывала я себя тем, что, якобы, собираю вещи, а сама с нетерпением ждала появления друзей. К счастью, первой приехала Ольга. Она еще толком ничего не знала и рвалась помочь, чем может.

– Ну что? Сон в руку? – с порога выпалила она.
– В руку, в руку, – устало улыбнулась я, ведь к этому времени я напрочь забыла про свой пресловутый сон.

В двух словах я рассказала ей обо всем, чем повергла ее в состояние шока. Она долго молчала, а затем весь вечер бормотала: «Сон в руку!» Я поведала ей и о последнем телефонном звонке. Она обругала меня за доверчивость и неосторожность, считая, что я должна была решительно и настойчиво послать этого родителя куда подальше. Потом она вдруг осеклась, с минуту молчала и, наконец, изрекла:
– Сон в руку. О чем манускрипт?

– Почем я знаю, – пожала я плечами. – Что-то, видимо, об одиннадцатом веке и связи Испании и Руси, судя по тому, что интересовало студента.

Оля взвесила информацию и вынесла вердикт:
– Все идет по плану.

Я рассеянно кивнула и пошла открывать дверь Игорю. С удивлением я осознала, что его приход меня приятно волнует: мой бывший муж своим уверенно-жизнерадостным взглядом на вещи вселял в меня бодрость и силу. А сейчас он стоял передо мной, как всегда, подтянутый в костюме с иголочки, и голубые глаза его излучали тепло и энергию, а губы растянулись в обезоруживающей улыбке.

– Извини, я несколько припозднился. Дела. К вылету готова?

Я глянула на часы, будто бы и правда пора отправляться в полет, и ахнула – ровно половина десятого.

– Пойдем скорее со мной, – потянула я его за собой, на ходу накидывая плащ.
– Погоди, дай с Ольгой поздороваться. Куда ты меня ведешь? – замешкался он.

– Сейчас объясню, – крикнула я уже с лестничной клетки. Пока мы спускались в лифте, я путано вещала о студенте, его отце, о рукописи. Получался полный бред. Но Игорь очень серьезно выслушал и даже не выказал никакого неудовольствия по поводу несвоевременности обмена древностями.

Вечер стоял довольно теплый, но уже подкрадывалась ночная прохлада. Молодой игривый ветерок заискивающе тормошил нас за рукава и трепал за волосы. Фонарь, которому по должности положено было освещать крыльцо подъезда, нерешительно мигал, словно еще не определился, пора ему заступать на вечернее дежурство или нет. Около подъезда стоял мужчина. Он был высокого роста и одет в темную ветровку и джинсы. Это все, что можно было рассмотреть в сумерках.

– Владимир Сергеевич? – окликнула я его.

Он радостно подался к нам. Я представила мужчин и с удовлетворением отметила, что присутствие рядом Игоря было как нельзя кстати. Рахманов явно волновался. Он вновь просил извинить его за звонок и глупую настырность и вновь пытался объяснить свое ребяческое поведение тем, что нутром ощущает необходимость передачи мне документа.

В разговор неожиданно вступил Игорь. Меня до крайности изумило и то, что он сказал, и то, почему он вдруг говорит об этом совершенно незнакомому человеку, – это было так не похоже на такого разборчивого в собеседниках и не склонного к излишней откровенности Игоря.

– Елена Андреевна едет на поиски своего пропавшего брата. Почему-то мне тоже думается, что ваш документ каким-то образом прольет свет на это таинственное исчезновение.

Игорь рассказал и об археологических увлечениях Коли и даже о Тартессе и Атлантиде.

– Все это очень странно, – покачал головой Владимир Сергеевич. – Моя рукопись относится к одиннадцатому веку. Она русская, по происхождению, но написана на трех языках. Наиболее полный из сохранившихся текстов был на испанском, вернее, на древнем испанском. Арабский и древнерусский тексты сохранились хуже. Все три варианта – три части одного документа, содержащие один и тот же текст, подобно Розеттскому камню. Во вступлении автор оговаривает, что выбрал эти три языка для создания своего документа, поскольку каждый из языков был ему по той или иной причине близок.

– Но я не читаю ни на одном из перечисленных вами языков, – опешила я.

– Не пугайтесь. Я передаю вам уточненный и сверенный русский перевод, составленный с учетом всех трех языков. Текст отпечатан, – успокоил меня Владимир Сергеевич и вдруг спохватился: – Да, я подумал, что надо обязательно приложить и копию оригинальной рукописи… Даже не знаю, зачем. К тому же пока трудно увидеть связь между моим манускриптом и вашими грустными событиями.

– Я просто убежден, что связь есть, – вмешался Игорь. – Огромное вам спасибо за вашу настойчивость. Очень приятно, когда люди неравнодушны.

Я не узнавала Ветрова. Его словно подменили. Похоже, за сегодняшний день он настолько многое передумал, что даже изменил своей исключительной практичности и приземленности.

Рахманов тем временем достал из-за пазухи куртки папку и бережно протянул ее мне:
– Вот. Возьмите, пожалуйста, и пусть она принесет вам удачу.
– Спасибо, Владимир Сергеевич, – тепло откликнулась я. Этот человек больше не казался мне умалишенным отцом назойливого студента. Возможно, я хваталась за соломинку, поверив в интуицию двух совершенно незнакомых и, очевидно, совершенно разных людей. – А где же оригинал? – не удержалась я от чисто женского любопытства.

– Оригинал хранится у моего отца. Он передавался из поколения в поколение по мужской линии старшему сыну. Теперь его унаследую я, а затем Алеша, – улыбнулся Рахманов и добавил: – Манускрипт очень древний и ветхий. Он написан частично на толстой бумаге, а большая часть – на пергаменте.

– Погодите, какая бумага? В одиннадцатом веке не существовало бумаги, – возмутилась я.

– Вот именно! Да и пергамент на Руси был привозной. Но это – арабская бумага. Мы отдавали весь документ на экспертизу. Это действительно, что и удивительно, одиннадцатый век!

Я могла лишь восхититься, что держу в руках такую древность и ценность. Но мое обычное возбуждение от соприкосновения с «древнятиной» подавлялось волнением последних двух дней. «Древнятина» уступала место проблемам сегодняшнего дня. Но у меня было пять часов перелета на то, чтобы полистать Колины отчеты и древний манускрипт.

Мы распрощались с Рахмановым, и я пообещала вернуть ему документ по возвращении. Когда мы с Игорем поднялись домой, мы увидели, что Оля не теряла времени даром. Нас встретил изысканно накрытый стол, а посреди - красовалась дорогая бутылка вина, которую, видимо, Игорь, как волшебник, исхитрился незаметно передать Ольге, когда только пришел.

Мы очень душевно посидели. Друзья напутствовали меня советами, которые в большинстве своем оказались вполне разумными и не лишенными целесообразности. Вскоре Ольга засобиралась домой, а Игорь под каким-то предлогом задержался. Когда Оля ушла, он налил нам по бокалу вина и произнес следующий монолог:

– Аленушка, последние два дня полностью вывели меня из равновесия. Видишь ли, я не перестаю думать о Николае. Я знаю его со школы. Меня всегда удивляли и смешили его увлечения, я считал их мальчишеством. Когда он бросил археологию, я решил, что он, наконец, вырос, и я стал бороться за то, чтобы помочь ему расстаться с детством окончательно. То, что он не сопротивлялся, лишь укрепляло меня в мысли, что я прав. Ты помнишь, как я рассказывал тебе о его успехах в настоящем деле, в деле, которое было стоящим, на мой взгляд. Месяц назад, когда я стал получать его отчеты, я понял, как глубоко заблуждался на его счет. Сейчас же я еще и засомневался в правильности своих собственных стройных убеждений. Это нелегко для почти сорокалетнего муж-чины ломать свой взгляд на вещи. Ведь это не потеря иллюзий: их я никогда не имел, а значит, не могу и потерять их. Это скорее обретение иллюзий, как бы забавно это ни звучало.

Он ухмыльнулся, молча чокнулся с моим бокалом, глотнул вина и продолжал:
– Сегодня я понял, что цель, поставленная еще в детстве и достигаемая с таким упорством и самоотречением, не может быть мальчишеством, даже если, по мнению некоего Игоря Валентиновича Ветрова, эта цель не имеет ничего общего с реальной жизнью и не является настоящим делом, то есть не дает продвижения в карьере и не несет сиюминутной денежной выгоды. Я осознал, насколько мой друг Колька, которого я всегда считал этаким чудаком, взрослее, умнее и выше меня.

– Ну-ну, только не надо самоуничижения, – перебила я этот проникновенный монолог. – Это не твой стиль.
– Упаси бог, ты права, – кивнул он, задумался и вдруг встрепенулся: – Алена, а что это за Тартесс такой? С чем хоть это едят?

Я засмеялась, еще не до конца веря в серьезность поставленного вопроса:
– Это ни с чем не едят. Вряд ли это вообще съедобно. А у нас на столе есть много всего действительно съедобного, если ты голоден.

Игорь поморщился от моей, вероятно, не удачной шутки, но проглотил ее и каким-то упавшим голосом поделился:
– Понимаешь, Коля никогда не рассказывал мне о Тартессе. В школе он безумолку болтал об Атлантиде, но однажды понял, что я его плохо слушаю, а если и слушаю, то перебиваю язвительными шуточками. Кому это понравится? И он перестал говорить со мной об этом.

– Боже, о чем же тогда вы говорили? – так и ахнула я в негодовании.

Игорь закрыл лицо руками, покачал головой и сдавленно с горечью промычал:
– Обо мне. О моих планах на будущее, – он помолчал и вдруг взорвался: – Обо всем! Мы же были мальчишками. О девочках, в конце концов! Ты что же думаешь, кроме его Атлантиды больше и говорить было не о чем?

Я не отреагировала на его выходку, ожидая, когда пройдет так знакомая мне вспышка гнева. Я потягивала вино из бокала малюсенькими глоточками, постукивая ногтями по хрусталю. Игорь налил себе еще вина и залпом выпил.

– Лен, расскажи мне про Тартесс, – хрипло повторил он свою просьбу.
Я вздохнула, понимая, что от истории не уйти, и сказала:
– Я знаю очень мало. Видимо, я тоже была невнимательным слушателем, хотя когда-то Коля поверял мне все свои новые мысли и открытия. Попробую рассказать, что помню.

Я взвесила, в какой форме лучше преподнести скептику информацию о Тартессе, и романтической сказке предпочла сухое изложение фактов. Собравшись с мыслями, я начала:

– На юго-западе Испании в глубокой древности существовала цивилизация, сложившаяся вокруг города Тартесс. Местонахождение самого города до сих пор не обнаружено, известно лишь, что он располагался где-то в устье реки с одноименным названи-ем. Сегодня эта река называется Гвадалкивир. По свидетельству древних авторов, государство это было богатым и цветущим. Тартессии, жители Тартесской державы, подчинили себе ряд соседних племен и создали племенную федерацию. Главное богатство Тартесса составляли металлы, особенно славился Тартесс своими серебряными рудниками. Древние греки называли реки Тартессиды «сребронесущими», а богатства – словно исходящими из рога изобилия. Тартесс вел активную торговлю со всем древним миром. С двенадцатого-одиннадцатого века до нашей эры на юго-запад Испании стали проникать финикийские мореплаватели и купцы. С ними у тартессиев складывались довольно сложные взаимоотношения, поскольку финикийцы фактически основывали свои колонии на землях, принадлежавших Тартесской державе, и тартессии пытались вытеснить их со своей территории, а когда финикийцы укрепились, установили с ними торговые отношения. На востоке своей державы тартессии вступили в тесный контакт с греками, развивая с ними добрые взаимоотношения. От финикийцев и греков мы узнаем о расцвете Тартесса, который приходится на восьмой–шестой века до нашей эры. Однако к пятому веку Тартесс оказывается разгромленным окрепшей к этому времени Карфагенской державой. Гибель города уносит в небытие и тайну его происхождения. До сих пор спорят историки о времени возникновения цивилизации. Если верить самым смелым источникам, Кадис был основан финикийцами в двенадцатом веке до нашей эры. Название его означало «укрепление», потому что финикийцам пришлось столкнуться с сопротивлением местной цивилизации, ведь Тартесс уже существовал к этому времени.

Я перевела дух. Ветров слушал очень внимательно, а когда я замолчала, вздрогнул, будто не ожидал, что это весь рассказ.

– А при чем же Атлантида? – поинтересовался он.

– Атлантологи утверждают, что атланты создали колонии по всему миру, и некоторые народы в этой связи рассматриваются как потомки погибшей цивилизации. Романтики, а к их числу принадлежит и Коля, верят, что Тартесс и был основан как колония атлантов или же потомками атлантов, и этим объясняется столь высокий уровень цивилизации. Однако, пока не найдена Атлантида, и пока не найден сам Тартесс, ни утверждать, ни отвергать этого нельзя. И все это рождает эпитеты – «легендарный Тартесс», «мифический Тартесс», «загадочный Тартесс». Особую прелесть этому мифу придает упоминание Тартесса в Библии как очень богатого города Таршиш, куда стремятся за покоем и сокровищами. Вот, вкратце, пожалуй, и все, что я могу сообщить тебе об этой таинственной цивилизации.

Видимо, я все же говорила слишком эмоционально, вспомнив то, как когда-то говорил об этом Коля, и Игорь неожиданно усмехнулся:
– Ты тоже едешь искать Тартесс?

– Я еду искать брата, – отрезала я.

Игорь поблагодарил меня за сольное выступление и собрался уходить, так и не высказав своего отношения к почерпнутым от меня новым знаниям.

Он направился к двери, затем обернулся ко мне:
– Я верю, что Колька найдется.

Он поцеловал мне руку и откланялся.

Я плюнула на посуду. Оля, которой я оставляла ключи и чьим заботам я вверяла своего кота, обещала зайти и доделать недоделанное. Уснула я мгновенно и на сей раз не видела снов.

Утром Ветров отвез меня в аэропорт. Всю дорогу мы молчали, думая каждый о своем. Уже подъезжая к аэропорту, Игорь откашлялся после долгого молчания, будто собирался что-то сказать. Но как бы отвечая на свои собственные мысли, только и промолвил: «Да-а».

В здании аэропорта объявили регистрацию на Мадрид. Я вдруг встрепенулась:
– Почему Мадрид? До Кадиса ближе от Малаги.
– Дорогая моя, – многозначительно проговорил Игорь, – прочитай Колин отчет, пока будешь лететь. Тебя встретят в Мадриде мои друзья, они же отвезут тебя, куда ты им укажешь, когда подробнее ознакомишься с отчетом.

Это был его самый длинный монолог за это утро, но оказалось, что главный монолог ждал меня впереди. Мы подошли к таможне, настала пора прощаться, и неожиданно Игорь затараторил скороговоркой:
– Алена, я понимаю, что тебе сейчас не до наших отношений. Но, может быть, когда ты вернешься, когда Коля будет снова с нами, ты подумаешь,…ну, ты поразмыслишь, … взвесишь… Прости, я не найду слов. Наш развод мне кажется ошибкой, во всяком случае, для меня. Пожалуй, я теперь знаю, что иногда был не прав… И мы могли бы начать все сначала: ты и я, вместе, – он затряс головой, словно стряхивая наваждение. – Подумай, а? Прости. Удачи тебе!

Он обнял меня и что-то едва слышно прошептал. Поцеловав его в щеку и поблагодарив, я нырнула в суету регистрации к вылету.

Его слова жгли мне душу, я была ошеломлена. Но слишком много шокирующего, будоражащего произошло за два дня, и я не в состоянии была сосредоточиться. Мысли путались: Оля и сон, Коля и Тартесс, Люда и Коля, Алеша Рахманов, его отец и древний манускрипт, Игорь Ветров и я. Можно было сойти с ума! Но допустить этого было нельзя!
                (Продолжение следует)