Репетиция сердца

            - Ты дедушка! Де-ду-шка!
            - Да, я понимаю!
            - Ещё раз! – режиссёр махнул и уселся на место в первом ряду.
            - Послушай, внучек, дедушку… Нет! Я так не могу! Она меня смешит! – актёр взялся за бороду и открыл лицо.
            - Ха-ха-ха-ха-ха! – расхохоталась партнёрша.
            - Ирка! – режиссёр поднялся на ноги. Он подошёл к сцене, сложил на неё руки и опустил голову, - не пукни.
            Ирка превратилась в единый спазм. Выдавливая из лёгких последний выдох, она, сидя на табуретке, нагнулась вперёд.
            «Дедушка» сделал «тьфу» и повернулся к ней спиной вместе со стулом.
            Артистка прекратила закатываться, вытерла слёзы и выпрямилась:
            - Я готова, - сказала она, обмахиваясь рукой, словно веером, - ууух! Простите.
            - Николай! Посмотри на меня, - режиссёр обратился к актёру в рясе. - Ты де-ду-шка! Чем отличается человек в возрасте от молодых? Не заглядывай в конец текста. Забудь его. Анализируй каждое слово отдельно.  Деды понимают, что спешить им некуда. Дедушка уже вертится в жизни в одиноком качестве, как бельё в стиральной машине. Дальше - те же дни, месяцы, годы. Он в них, как и прежде. Всё идёт по кругу. Проблемы никуда не денутся. Человек в возрасте знает, что лучше, чем было, уже не станет. Наслаждайся, поэтому, минутой, а не остатком жизни – забудь текст и вспоминай его по ходу слов. Рассматривай там… на ней… что-нибудь… ну, я не знаю… волосы… детально… Зацикливайся на чём-нибудь. Если текст знаешь, то он вспомнится легко. Ноготь у себя рассматривай, например. Давай! Ещё раз! И помни – медленнее, не значит мудрее. Через тридцать лет мировоззрение не меняется. Поверь мне. Не переиграй. Поехали! – он сел в кресло,- Ирина, соберись!
            Николай поправил скуфию на голове, обратно надел бороду и повернулся к «внуку»:
            - Послушай, внучек, дедушку…
            Ирина схватилась за передний край табуретки. Плечи её затряслись, губы сжались и побелели, лицо налилось кровью:
            - Прррууу… - не выдержала она, разбрызгивая слюни.
            Актёр встал со стула и стал прохаживаться по сцене взад вперёд. Руки он завёл за спину, голову наклонил вниз, брови нахмурил.
            Делая шаг, «поп» пинал свою рясу, мелькая белыми кроссовками и синими джинсами:
            - Я не только дедушка, я ещё и священник, - говорил он, поглядывая на режиссёра, - деды разные. Я духовный человек. Моя энергия в сердце, в груди. Мои устремления направленны вверх, на небеса. Зачем ноготь разглядывать? Да, я и на неё смотреть уже не могу, если честно, - Николай подошёл к краю сцены и остановился.
            Режиссёр сидел в полулежачем положении, втянув голову в плечи:
            - А ведь ты прав. Человек создан летать, - он сел, как положено культурному руководителю и закинул ногу на ногу, - мы созданы прямоходящими. Считай, единственными в мире. Минимум касания к земле. На узких стопах ходим. Жизнь – это взлётно-посадочная полоса. И то и другое правильно. Йог или там… одухотворённый человек… может избавиться от боли… Да? А почему тогда идя по дороге, монах не может покинуть Землю? Расправь руки в стороны. Смотри только вперёд. Обратись мысленно к Богу… и… Лети! – режиссёр встал, снял куртку, засучил у свитера рукава и «полетел», – давай, полетай...
            Николай приподнял рясу и посмотрел себе на «узкие стопы». Подумав, он тоже «расправил крылья» и направился вглубь сцены. Ирка кинулась актёру навстречу и повисла у него на вытянутых руках:
            - Хочу летать! – крикнула она.
            - Эй, эй, эй! Ребята! – режиссёр похлопал в ладоши и занял своё место, - Ира, сядь. Николай, забудь текст. Ты его не знаешь. Думай о духовности. Сконцентрируйся на сердце в таком случае. Хотя, нет – лучше уж всё-таки, Коля, на ногте. Такую тягу тебе не осилить. Тут нам зрителя не обмануть. Ты должен минимум полгода из образа не выходить для сердца. А у нас премьера через три недели. Ирина! Оставь своё «хочу» при себе. Нам твоё либидо здесь не надо. Почему ты в спортивном костюме? Где сценические штаны? Завтра, чтобы в штанах пришла. Если будете дуру валять, я уйду сейчас. Коля, забудь текст, говорю тебе… Поехали!
            - Послушай, внучек, меня… - Николай замер на полуслове, - я забыл… - произнёс он со смехом, - вы же сказали, Виктор Владиславович, забыть текст… я забыл…
            - Не «меня», а «дедушку». Мать автора за ногу. Послушай, внучек, де-ду-шку. Де-ду-шку. Ты дедушка. Так! - режиссёр заходил перед сценой. Артисты сидели смирно, сложив руки на колени. – Ещё раз! - сказал Виктор Владиславович, взявшись за подбородок, - если тебя отвлекают её волосы в такой степени… что ж, попробуй сердцем. Только не улети мне тут. Говорят, что монахи от земли могут приподниматься. Зрителя напугаете мне. Что уставились? Шучу я! - он снова облокотился на сцену, - значиться так! Вставай. Присядь десять раз.
            Николай удивлённо поднял брови. Он встал и неспешно выполнил требование:
            - И что? – актёр развёл руки в стороны, - хорошо, что ещё не отжаться...
            - Садись. Сердце слышишь? – спросил режиссёр.
            - Слышу. – Николай опустился на стул.
            Ира, как столбик, с руками на коленях, с тревожным ожиданием, исподволь косилась на руководителя.
            - Молодец, – сказал руководитель, - а теперь слушай сердце и читай текс. Давай, быстрее, пока стучит там у тебя, а то я тут запарился уже с вами. Ирка! Сидят же люди спокойно, когда позируют! Побудь, пожалуйста, молчаливой моделью до своего вступления. Начали! – режиссёр пристально уставился на репетирующих.
            - Послушай, внучек, де-ду-шку, - глубоко дыша, произнёс «священник».
            «Внучек» замахала перед ним руками:   
            - Я представила се-е-ебя… - набирая смех, пропищала Ирка, - го-о-оло-о-ой… Ма-а-адо-о-онно-о-ой - мо-о-оде-е-елью! Виктор Владиславович, - артистка сделалась серьёзной и оперлась на табуретку, - мне вдруг стало даже, как-то холодно обнажённой!
            - Лучше бы ты «Данаей» Рембрандта себя представила, – грустно сказал режиссёр, - и было бы правильнее, если бы тебе стало стыдно, а не холодно. Хотя, куда тебе до Данаи? Таких, как ты в ней пять штук должно вместиться. Чибис!
            - А вы не смешите... Зачем про модели там всякие рассказывали? Мне и холодно, Виктор Владиславович, и стыдно. У меня воображение просто актёрское разыгралось.
            - Данае не стыдно, - серьёзно возразил руководитель, - в отличие от тебя, она профессионал… ка… бы-ла. На-вер-но-е. Холодно и стыдно должно быть тому, у кого пуп на улице зимой видать. А у тебя видать?
            - А я Мадонной себя представила, а не Данаей, Виктор Владиславович. А она вообще одетая была на картине. И откуда вы знаете, что Данае не стыдно было?..
            - Не морочьте мне голову! – шеф стукнул кулаком по сцене. - «Откуда вы знаете». Я всё знаю. Чтобы думать сердцем, Коля, нужно соблюдать несколько условий. Во-первых… Тебе не должно мешать то, что ниже пояса. И не только твоего пояса… с этим ты можешь справиться…  а и её пояса… Видишь, как у Иры актёрское воображение разыгралось? Пой-ми-те… - он запрыгнул наверх, - если вы хотите заниматься большим искусством, то должны знать, что оно идёт только от сердца. Чтобы этого достичь, нужно очень много работать. За жизнь в каждом человеке набирается столько гадостей, что если подумать, то страшно становится. Неважно каких. Они мелькают и мешают думать именно сердцем. Мы беззащитны от них, как от пыли. На протяжении всей жизни мы вспоминаем их постоянно. Будь это моменты забытого детства, юности или отрочества, будь это день вчерашний. Всё остаётся в нас навсегда. Убежать, отвлечься, спрятаться от этого? Как? Переключиться на другой мусор и накосарезить ещё больше? Ну, конечно же, нет! Нужно найти в себе силы, чтобы пропустить это всё через своё сердце. Смириться и ждать, когда же оно, наконец, перестанет так громко колотиться. Ждать, когда схлынет красной краской позор с нашего лица. Принять свой грех и умолить его в собственном сердце, пока оно не успокоится, и пока не остынут наши уши от позора нашего. Для этой сценки, Коля, тебе не хватит и десяти лет покаяния. А мне ещё больше. Да и надо ли оно? Отмолишь все грехи – помрёшь ещё. Так что, Ира, помогай ему сейчас. У нас три недели.
            Виктор Владиславович стоял перед ними в белых кроссовках, широко расставив ноги. Грудь его выдавалась вперёд, а расслабленные руки обращались к актёрам вперёд повёрнутыми ладонями. Голос звучал спокойно, как песня, а лицо светилось, словно ангельский лик. На секунду, заворожённой парочке даже показалось, что их руководитель висит в воздухе.
            - Ира! – прервал свой полёт резким голосом шеф, - ну-ка, расскажи мне текст Николая. Поведай нам, как ты это видишь, - он опустил голову и стал прохаживаться вдоль сцены широкими шагами, с руками за спиной.
            - Ну, пожалел он меня, - сказала Ира, - я сирота из приюта. Внуком называет.
            - А ты, как думаешь, ты похожа на внука? – режиссёр ходил, изредка поглядывая на актёров.
            - Нет, наверное.
            - Не наверное, а нет. Я надеюсь, пластическую анатомию в училище проходили? Хочу сказать, - режиссёр остановился и вновь повернулся к ним всем сердцем. Он поднял руку и покачал перед собой пальцем, - недаром природа наделила нас двумя головами. Тихо. Только засмейся мне, Ирка! Недаром, то место - похожее на это, - Виктор Владиславович постучал себя по макушке, - если человека перевернуть, то запросто можно жить и перевёрнутым низом. Сердце – это, Коля, центр кровообращения и середина души. И если ты научишься распределять свою энергию оттуда, из-за грудины, как кровь по телу, то ты всех победишь. Ирина, это я и тебе говорю. Человек, который знает, как думают причинным местом, способен легко понять, как можно думать этим, - он постучал в грудь, - смотрите друг другу прямо в сердце. Помогайте возвысить своего партнёра. Вознести его. Человек создан летать. Не давайте ему опуститься вниз до ногтя в ботинке. В этом сила великих актёров. И не только актёров. И так, - режиссёр развернулся, спрыгнул со сцены и сел на своё место, - Николай. Счастливый человек тот, кто не загадывает и не строит планов. Забудь, пожалуйста, текст и пронеси свои слова через орган в твоей груди. Ирина, вознесись и вознеси жениха своего. Кстати, когда у вас свадьба?
            - Не будем загадывать, Виктор Владиславович! – хором ответили артисты.
            - Ладно, поехали!
            Золотыми куполами закружился над ними театральный сюжет. Церковный зал заполнился людским гулом и бормотанием кающегося. Внук смотрел на очередь прихожан и человека с тяжёлым «белым полотенцем» на голове. Дедушка объяснял ему, что это епитрахИль, и что когда он вырастет, то так же, как и тот священник будет отпускать людям их грехи. Мальчик жалел, что уже глубокий вечер, и что скоро им нужно будет уходить домой, и от этого ему становилось очень грустно.
            - Молодцы! – крикнул режиссёр. – Браво! – он похлопал в ладоши - актёры с облегчением вздохнули. - Коля! Ты где такую стрёмную бороду раскопал? У нас что, в гримёрке ничего лучшего не нашлось? – Виктор Владиславович поднялся на ноги.
            - Это я ему покрасила, – Ирка улыбалась во весь рот.
            - Да, Виктор Владиславович, - Николай спустил бороду и закивал головой, - да... вам не показалось.
            Режиссёр пристально вгляделся в грим актёра:
            - Это Деда Мороза борода что ли? – недоумённо спросил он.
            - Ира сказала, что первым Дедом Морозом был Святой Николай и поэтому она легче войдёт в роль, - выпалил актёр и пожал плечами, - я завтра поменяю.
            Виновница происшествия закрыла лицо руками. Она отвела от глаза один палец, мельком глянула на шефа и вновь закрыла его.
            - Значит так! – тот отвернулся. Медленно шагая, шеф пошёл между рядами на выход. Дойдя до конца, он произнёс, не разворачиваясь, на ходу, - завтра важная репетиция. В полном составе. Не опозорьте меня. Бороду, Святой Николай, сменить! – огибая штору, Виктор Владиславович скрылся из виду.
            Ирка опустила руки и бросилась, наконец-то, расцеловывать своего любимого жениха. Тот откинулся на стуле назад, и они вдвоём, со смехом и криками приземлились на вздутую, истоптанную людьми потёртую театральную фанеру.