В мире один человек. Глава 4

Очнулся он в том же самом положении, что и заснул. Голова его раскалывалась, и он очень смутно помнил всё то, что произошло с ним возле постели спящего гостя. Да и то точно он не мог теперь сказать – было ли то с ним наяву или во сне, ведь случившееся с ним, было явно каким-то удивительным бредом. Впрочем Вениамин Галактионович не придал этому большого значения, приписав всё своей усталости и игре больного воображения, которое иногда проявляет себя даже в самых строгих и серьёзных людях, с какими в этом отношении неприятности могут случиться ещё большие, чем с людьми легкомысленными, потому что легкомысленные всё легко и переносят, а люди серьёзные начинают об этом думать, мучить себя вопросами, сомнениями и приходят потом к очень неутешительным  выводам относительно самих себя и своего психического здоровья, а также умственного состояния. Вениамин Галактионович хотя и был серьёзным человеком, всё же отнесся к случившемуся несерьёзно, он и теперь хотел спать и окончательно всё забыть, чтобы в голове стало всё чисто, гладко, хорошо, чтобы поутру дышалось легко, полной грудью, свободно и спокойно, а не шевелилась в голове всякая ерунда, которая всякого человека может довести чёрт знает до чего. Он бы и сразу заснул на этот раз, перевернувшись на другой бок, так ему хотелось спать, если бы не некоторые подробности чисто физиологического характера и пересохшее горло, которое необходимо было смочить, сделав пару глотков какой-нибудь прохладительной жидкости. Вениамин Галактионович зашевелился, встал, поохал и отправился в недалёкий путь. И странное дело – он увидел, что дверь с улицы не заперта; подумал, как это могло с ним случиться такое?.. Потом, приписав это своей рассеянности, он вернулся на кухню, достал бутылку лимонада, кисло посмотрев на название, написанное на приклеенной криво и еле-еле этикетке, которая тут же и оторвалась и упала на пол. Вениамин Галактионович почему-то на-гнулся, поднял эту бумажку и в то время как пил лимонад прямо из горлышка бутылки, разглядывал её. Там было написано «Буратино», но это нисколько не рассмешило Вениамина Галактионовича, напротив, он очень серьёзно решил, что название глупое и глупее что-нибудь вряд ли придумаешь. «Впрочем, – подумал он, – для нашего сыктывкарского народа и это вполне сойдёт… Провинция!..» Допив ситро, он положил бутылку, потрогал свой живот, выключил на кухне свет и побрёл в спальню, где решил не выключать торшер – так ему было спокойнее в одной комнате с молодым человеком, в эти минуты спящим безмятежно, хотя это ещё ничего не значило, потому что спящий может в любой момент проснуться. Посмотрев в последний раз на спящего, успевшего уже перевернуться на правый бок и вернуть некоторую жизненность своему лицу посредством слабо выраженного румянца на щеках и кончике заострённого носа, а также мерного дыхания, почти неуловимого на слух, ни в какое сравнение не идущего с тем кошмарным храпом, воспоминание о котором смутно присутствовало в голове хозяина комнаты (а также и хозяина дома), но всё же изгладилось из памяти совершенно, Вениамин Галактионович снял с себя халат и прочее, раскрыл свою постель – и попал сразу в её объятья, как ещё ни один влюблённый муж не попадал в объятья своей возлюбленной супруги… Да-а! Есть всё-таки в жизни холостого мужчины свои хорошие стороны, непременно есть. Посудите сами: во-первых, он занимает всю свою постель один; во-вторых, хорошо сохраняет свою нервную систему; в-третьих, всегда и доме один; в-четвёртых, его никто не ревнует; в-пятых, он может читать книги и посвящать своё время тому, чему вздумается; в-шестых, он не думает о смерти, предоставляя поле деятельности молодым, ибо всё он хочет сам; в-седьмых, если с ним что-то случится плохое, то не будет одной вдовой больше на свете и трёх маленьких сирот, разрывающихся на части от горя; в-восьмых, он думает, много времени посвящая этому занятию и накапливая мудрость; в-девятых, это не мешает ему проявлять интерес к женщинам, которые того заслуживают, и в-десятых, он сбережёт свою голову от многих несправедливых обвинений, его не назовут подлецом, не скажут, что он был пьяницей и плохо воспитал детей, ставших бандитами и мошенниками, и наконец, ему не придётся терпеть притеснения и унижения от своих заносчивых детей, для которых он вроде старых казённых калош, которые пора давно снимать. Мы бы могли назвать и сто таких пунктов, да вам и без того уже понятно, сколько выгод сулит человеку холостой образ жизни. Мы бы могли назвать и сто выгод семейного образа жизни, да не будем, ибо семьянин тотчас возрадуется и начнет гордиться своими возможностями, а этого не стоит делать по двум причинам: во-первых, он настолько полюбит душою дела семьи, что напрочь забудет дела общественные, и мы уже не увидим его на субботнике, сажающим молодые деревца, а во-вторых, молодёжь с молодых лет будет вступать друг с другом в брак, а поэтому может получиться слишком много браку.
А теперь перейдём к делу, вернёмся к изголовью постели Вениамина Галактионовича, в которой, вернувшись, он заснул настоящим, хорошим и приятным во всех отношениях сном, как спят только в детстве, в детском саду, на тихом часу, съев предварительно порцию манной каши, да ещё с добавкой, и выпив стаканчик киселя. Как только Вениамин Галактионович лёг и принял в постели удобное положение, а он знал в этом толк, так он сразу и погрузился в забытьё и последней его мыслью было – проснуться утром пораньше, чтобы опередить спящего гостя и приветствовать его пробуждение чашкой горячего чая с бутербродом. Именно с этой мыслью он и заснул… Предупреждаем любителей серьёзного чтения, что дальше мы не можем говорить без иронии и насмешки, ну, может быть, кое-где и будет встречаться жуткое описание и на самом деле вещей жутких, но и только. Впрочем, чего там заранее предполагать, давайте лучше сразу перейдём к делу, это будет много интересней… Может быть, придётся и страшновато… Вениамин Галактионович как только уснул, стал сразу же обдумывать, как он утром проснётся, как разбуди Женю, как обогреет его своим вниманием, как потом Женя уйдёт, а вслед за ним отправится на прогулку и он сам, как будет гулять по городу, дышать воздухом, как сходит на берег реки, в парк, постоит там, подумает о жизни, как много лет тому назад, как по пути домой встретит своего бывшего хорошего приятеля – и в том же духе! Что только в голову ни придёт человеку во сне?!. Итак, ему всё снилось, всякая всячина, всякие настроения, всякие любопытные моменты, весьма пикантные, – как будто он в хорошем обществе, толи на именинах, то ли ещё по какому поводу, только он привлекает всеобщее внимание своей спокойной, шутливой речью, все видят, какой он опытный, интересный человек, чуточку загадочный… Мужчины искоса посматривают на него неодобрительно – те, которые из самых ярых сплетников и болтунов, а он не обращает на них внимания и продолжает быть душою общества, обращая на себя внимание дам и в особенности некоторых молодых и неопытных людей, не понимающих, как можно добиться такой популярности среди самых различных по нраву и темпераменту, уму и другим качествам людей, где не найдёшь и двух одинаковых, но все между тем тянутся только к нему одному и желают только его одного слушать, а если вступает в разговор кто-либо другой, то странно смотрят на него, в их взглядах нетерпение и недовольство, ожидая, когда он смолкнет, закончив свою пустую и дикую речь, и снова уступит место Вениамину Галактионовичу Самойлову. А Вениамин Галактионович несуетлив, неспешен, полный достоинства и самоуважения, он сидит себе на своём месте, на диване, закинув ногу на ногу, и слушает других, не перебивая. Но когда все смолкают и чуть ли не с мольбой смотрят на него, он, скинув с себя задумчивость, чему-то загадочно улыбается и вдруг начинает вести речь рассудительно, умно, не торопясь; все опять слушают внимательно, думают над его рассказом, сочувствуют и соглашаются, или негодуют и выражают сарказм вместе с ним, где это нужно, в зависимости от места рассказа, в зависимости от его моральной окраски. Итак, всё идёт своим чередом – и вдруг открывается дверь и появляется – кто бы вы думали? – появляется молодой человек, неизвестно какой нации, роду племени: Женя Жук собственной персоной!.. Кто такой: украинец, белорус, американец?.. Нет, нет, нет!.. Молдаванин, чуваш, мордовец?.. Нет, нет и нет!.. Китаец, вьетнамец, португалец, испанец, англосакс, представитель семитской группы, албанской, греческой?.. Кто такой?.. Индеец племени апачей, эвен, эскимос, римлянин, египтянин, вавилонянин, фракиец?.. Нет, нет и нет!.. Десять, двадцать, сто раз нет!.. Кто такой – зырянин, что ли?!. Опять не угадали!.. Да кто такой, что за нация, что за народность?!. Всех назвали!.. Может быть еврей?!. Нет!.. Ну тогда сдаёмся!.. А оказывается, что это новая нация, придуманная самим молодым человеком, это нация Жуков, межпланетная и межгалактическая нация будущего, грядущего, упраздняющего все анахронизмы прошлого!.. Женя Жук – космополит, человек будущего, борющийся на данном этапе своего развития с тяжёлым наследием прошлого – дурными предрассудками настоящего!.. Он входит, все окружают его, оставив Вениамина Галактионовича, и отныне Женя Жук – душа общества номер один, а Вениамин Галактионович всеми забытый субъект, посредственная личность, переставшая интересовать самого юного из молокососов, присутствующих здесь, у кого над верхней оттопыренной губой вьётся замысловатый пушок, на который надо показывать пальцем и гоготать, другою рукою придерживая живот!.. Всё это снится Вениамину Галактионовичу, и сон, надо заметить, становится не из приятных. Но Вениамин Галактионович не унывает, он встаёт со своего места, подходит прямо к Жене и говорит при всех: «А когда мне иконы вернёте?..» «Какие ещё иконы?.. Не знаю я никаких икон!..» – отвечает молодой человек. «Своей глупостью и наглостью вы напоминаете мне Хлестакова!» – клеймит его Вениамин Галактионович. «Я говорю, не знаю я никаких икон!» – с искренним удивлением опять отвечает молодой человек. А Вениамин Галактионович говорит опять: «Вы лжёте!.. Это ваших рук дело, потому что нет икон, их украли, и украли их вы, потому что вы на это способны!.. Отдавайте мне немедленно мои иконы, пока ещё можно поправить дело, а в обратном случае пеняйте на себя!..» «Э-э, нет!.. Это вы пеняйте на себя! – произносит молодой человек, делая здесь особенное ударение. – Я тут ни при чём! Зачем мне ваши иконы?!. Пойдите вы с вашими иконами знаете куда?!.» «А вот я сейчас пойду к вам домой и посмотрю, там ли мои иконы?!. Наверное, по стенам всё навешали, чужое добро! Как вам не стыдно?!» И с этими словами Вениамин Галактионович просит извинения у общества, дескать такое безотлагательное, срочное дело, архиважное, и уходит. Идёт прямо на квартиру Жука, поднимается по лестнице на девятый этаж на своих двоих, потому что лифт не работает, сломался, а лифтёр пьян, песни распевает – ему и дела мало!.. Находит самую крайнюю квартиру и принимается звонить, стучать в дверь ногами и кулаками, кричит: «Откройте немедленно!..» Открывает дверь жена молодого человека, про которую он столько рассказывал, в самом деле, писаная красавица, взгляд умный, тон многозначительный. Вениамин Га-лактионович говорит, что ему по делу, его впускают. Он начинает излагать суть дела с присущей ему манерой говорить не вокруг да около, а удивительно метко и точно, поэтому скоро всё доводит до сознания хозяйки. Та говорит, что икон никаких нет, можете проверить, всё равно ничего не добьётесь, икон ведь никаких и не было. «Если бы Женя был сектантом, баптистом или евангелистом, я не знаю, какие ещё бывают секты, – говорит жена молодого человека извиняющимся тоном, – но ведь он природный атеист, вы поймите, он космополит – раз, член братства межгалактических Жуков – два, честный человек – три!..» «это ещё ничего не доказывает, – твердит своё Вениамин Галактионович. – Можно состоять в космическом братстве и иметь чёрную зависть на соседа, у которого хорошая коллекция икон, среди которых есть очень старые, ценные, дорогие, – вы понимаете, моя дорогая, к чему я веду речь?!. Может быть, он, жертвуя своими принципами, своей совестью, решил, что ему простят, если он всё это пожертвует в фонд космического братства Жуков, только мне, извините великодушно, до этого братства как до лампочки! Да, да, да!.. Верните мне мои иконы, я имею право на частную собственность, я не член общества космических, метагалактических, физиотерапевтических, метафизических и прочих -ических Жуков, которых я ненавижу и рад был бы, если бы их всех сложили в один мешок и предали анафеме!.. Вот когда я запишусь в это братство и тоже стану Жуком, вот тогда мне ничего не надо будет!.. А покуда верните мне моё достояние!..» С этими словами Вениамин Галактионович, не обращая внимания на хозяйку квартиры, порывается в глубь квартиры и – о радость! – он видит свои иконы на стенах, все они тут, вокруг него – больше двадцати штук. Он оборачивается к хозяйке и видит её смущение, её смятение. Она готова заплакать от обиды и злости: и лицо её делается ещё более прекрасным, притягательным!.. На миг Вениамин Галактионович теряется, ему самому становится стыдно и неловко. Но он пересиливает себя и дрожащим голосом говорит: «Как они могли здесь оказаться, я вас спрашиваю?!. Отвечайте, я вас спрашиваю!..» «Я не знаю», – отвечает хозяйка и плачет, она бросается на диван, и тело её вздрагивает, и она такая вызывающе красивая в этот момент… словом, всё, всё, что для мужчины может представлять… ну что тут объяснять?!. Вы и сами всё понимаете, как это бывает, пожалуй, что и жене своей изменили не раз и не два… Вениамин Галактионович не выдерживает, устремляется к ней, подымает, начинает успокаивать, делать комплементы, так радующие сердца женщин, в особенности молодых и в особенности очень привлекательных, которые любят, чтобы их оценили по достоинству по десятибалльной системе. Наконец, ему удаётся привести в чувство молодую женщину, и она смотрит на него так трогательно-трогательно, как будто хочет сказать ему что-то очень важное, задушевное, но вместо этого говорит только: «Я не знаю, в самом деле, откуда эти злосчастные иконы, и Женя не знает!..» И больше она ничего не в силах сообщить!.. Эка невидаль – украли иконы, а утверждают после этого, что никакого рукоприкладства не было!.. да виданное ли дело?!. «Я эти иконы забираю, они мои, надеюсь, вам не нужны особые доказательства, показания очевидцев, свидетелей-соседей, друзей, знакомых, которые все видели у меня эти иконы и могут подтвердить то же самое?!. Свидетелей множество!.. Это мои иконы, я их забираю, отношу домой – и всё, точка! Забудем это дело, я человек не злопамятный, отыскал своё добро – и ладно, с меня и этого достаточно, я не кровопийца и не жажду отправить в места заключения, на далёкие поселения вашего мужа!.. Сыктывкар – не бог весть какой пуп цивилизации, да уж и его припомнишь, оказавшись где-нибудь далеко отсюда, куда Макар и тот телят не гонял!..» «Понимаю, понимаю, – соглашается прекрасная хозяйка квартиры, – забирайте ваши иконы, если они в самом деле ваши, и уходите; вы несносный человек, вы довели меня до такого состояния!.. Теперь я буду целый день не в себе, а вы должны знать, что это такое – быть не в себе, – с этими словами она прикладывает руку ко лбу. – Я так расстраиваюсь, меня так беспокоит судьба Жени, ведь он болен, у него нашли туберкулёз в лёгких! Может быть, он скоро умрёт!..» – с этими словами хозяйка исходит настоящими рыданиями, снова падает на диван, плачет и всё твердит о том, какой её Женя замечательный человек, оригинал, член братства космических Жуков. Ну что остаётся делать Вениамину Галактионовичу?!. Ситуация не из лёгких, хотя всё дело происходит и во сне!.. Охота показать себя с хорошей стороны, галантным, вежливым мужчиной и, может быть… кавалером… Если бы он только мог знать, что это всё сон, обман, мираж, он бы, верно, хлопнув дверью, ушёл, – уж какой смысл, поймите, возвращать себе потерянные иконы, пусть даже самые  дорогие, какие только могут быть, если дело-то происходит во сне?!. Проснётся человек – и всё исчезнет, и ничего не будет: ни икон, ни пользы от всего этого суетного, глупого движения!.. Оно, конечно, тоже и не понять сразу, что сон – это сон, а то бы люди в снах знаете что делали?.. Да точно можно угадать, что на диванах бы возлежали, читали бы низкопробную литературу да время от времени вставали бы поесть и попить, если бы уже сны были затяжные, многодневные. Но так как сон имеет всегда видимость жизни настоящей, то в снах сложиться могли бы вполне определённые затруднительные обстоятельства, это уж разумеется… Когда бы всё перестало являться само собой, всё было бы выпито, съедено, то, видимо, явилась бы ситуация, когда необходимо было бы пополнить запасы еды и питья и прочих благ, без которых существование не мыслимо. И стали бы даже во сне производить всё необходимое для жизни, наладили бы производство, фабрики, заводы и всё прочее, всё обрело бы размах, – а тут как назло, сон возьми и оборвись на самом интересном месте. Сон стал чуть ли не второй жизнью – и как же горько понимать, что всё было совершенно зря – и героизм, право, липовый и трудолюбие, – да решительно всё пошло насмарку! Вот потом увлекайся такой переменчивой действительностью, которая не что иное, как сон!.. Если бы это был сон, который сразу себя и выдал бы, и Вениамину Галактионовичу пришло в голову: «Ах! Это сон!.. А я-то думал! Всё как-то странно и нелепо происходит!.. Так вот оно что оказывается – сон!.. Ну тогда совсем другое дело!..» Он сразу бы принял другое решение, забыв все иконы, он стал бы раскрывать глаза на действительность молодой женщине, которая была так близка, так доступна. «Слушайте! – сказал бы он ей. – Что если нам немного поразвлечься с вами, как обычно развлекаются мужчина и женщина?.. Это всё, ей богу, сон – и ничего больше!.. Ничего страшного не будет, если мы пойдём навстречу, так сказать, нашим желаниям?!. Я, например, в этот момент вас безумно люблю и хочу, чтобы вы меня любили, возможно, и не так сильно, но любили бы… а?!.» С этими словами он протянул бы к ней руки, приблизил бы её к себе и стал осыпать бы её поцелуями – и обезумел бы вовсе и до чего бы только дело не дошло… трудно ручаться за мужчину крепкого тела и духом, чтобы он отступился бы… тем более, что сон!.. А как настала бы главная часть любовных утех, то, наверное, испугался бы, что вот сейчас сон кончится и всё исчезнет, а не надо бы, потому что, если во сне случаются такие вещи, что и в жизни не встретишь, то, значит, сон – это куда более стоящая штука!.. Но, может быть, это случилось бы не так, и обаятельная женщина, этот цветок, который стоит сорвать, чтобы насладиться его очарованием и ароматным чарующим запахом, а потом глубоко просунуть в петлицу пиджака, чтобы все видели это дивное чудо природы, возможно, эта искусительница стала бы усиленно сопротивляться и кричать: «Я честная девушка! Оставьте меня, я не та, за кого вы меня принимаете!..» Что же, по-своему она была бы права, хотя и домогатель по-своему был бы прав… И однако, тут в голову опять могут прийти какие-то соображения, например, такое: если она не та, за кого её ошибочно принимают, то на самом деле кто же она, кто?!. И кто даст ответ на этот вопрос и скажет – в чём сущность этой искусительницы?.. Не в том ли, скажите, что она ещё не н е ч т о, а просто н и ч т о?.. Дух без плоти, крови, заставляющий воображение попусту волноваться и тратить время даром, – хватать руками пустой воздух, проходящий между пальцами?!. Во всяком случае тут есть над чем подумать, тут много пищи для беспокойного, ищущего ума, для натуры, живущей по пословице «Семь раз отмерь – один отрежь…» Но что касается тех, кто считает так: было бы что резать… тут много возникает фантастического, невесомого, сотворённого божественным провидением… Но мы удалились слишком в глубь метафизических явлений и нам пора возвращаться назад, к Вениамину Галактионовичу, к его странному сну, между прочим, очень напоминающему нашу действительность: бывают такие поразительно жизненные сны, редко, но случаются. Когда обворожительная хозяйка квартиры упала на диван и снова стала терзать себя плачем, Вениамин Галактионович не выдержал, упал на колени перед ней и взмолился, сложив обе руки так, как будто просил с небес божьего благословения. «Перестаньте лить слёзы! – просил он. – Вы убьёте меня этими слезами!.. Не могу я видеть, как такая красивая, чудесная женщина понапрасну мучает себя!.. Я старый холостяк, а вы должны знать, что сердце старого холостяка как ничьё другое более подвержено восприятию разной чувствительной ерунды!.. Я и вижу, что это ерунда, а ничего не могу с собой поделать, мне охота, чтобы вы перестали это делать, то есть плакать, потому что я решительно не выношу, чтобы кто-то плакал в моём присутствии!.. Улыбнитесь, улыбнитесь, прошу вас, ради бога, а то я не знаю, что я сделаю!.. Я не знаю, что я сейчас сделаю!..» «Что вы можете сделать?!. – плача говорит хозяйка. – Всё, на что вы способны, вы уже сделали! Вы довели меня до такого состояния, а между тем мне противопоказано волноваться!..» «Вам противопоказано, а мне нет?! – кричит Вениамин Галактионович. – Если хотите знать, я веду абсолютно спокойный и тихий образ жизни, а вы между тем портите мне всю малину! Мне было так хорошо, так хорошо!..» «Скажите, пожалуйста! Малину вам испортили!.. А я не должна расстраиваться, я нахожусь в положении вот уже третий месяц, это может плохо отразиться на моём будущем ребёнке, а я не хочу, чтобы он был у меня такой неуравновешенный, как будто его укусила африканская муха цэцэ!..» Тут Вениамин Галактионович совершенно теряет свой устойчивый, апатичный характер, бросается к молодой женщине, берёт её руки и начинает их лобызать, потом идёт всё выше и выше, постепенно добирается до груди, шейки, щёчек и так далее, а между тем рассыпает такие удивительные душевные слова, что и камень мёртвый оживёт. Молодая женщина перестаёт плакать и начинает смеяться, ей становится это забавным и смешным; Вениамину Галактионовичу она не мешает говорить комплименты и производить с собою разные вещи, в обиходе называемые ласками. Ей даже начинает всё это нравиться, а её звонкий, задорный смех ещё более распаляет Вениамина Галактионовича, он совершенно теряет разум и уже говорит невесть что, сам того не понимая. «Я сам люблю вашего Женю! – говорит он, – но ему мало осталось жить! Подумайте о вашем будущем, дорогая моя! Я весь к вашим услугам, что хотите – я всё для вас сделаю, я люблю вас и любовь моя безгранична, – о! – это целый океан любви, и я утоплю вас в этом океане, вы будете моей русалкой, а я, как Ихтиандр, буду показывать вам царство своих кораллов и таких сказочных богатств, что…» Он предлагает ей всё-всё, а она смеётся, и он уже у её ног – и вдруг в это время раздаётся в коридоре стук, открывается дверь и на пороге появляется Женя Жук своей собственной персоной! «Так-так! – говорит он. – Весело, Вениамин Галактионович, вы проводите ваш досуг, нечего сказать!..» Вениамин Галактионович поднимает голову, видит Женю, у него кружится голова, тело становится лёгким и невесомым, а в голове вертится одна и та же насмешливая, едкая фраза: «весело, нечего сказать, проводите ваш досуг… весело проводите, очень весело!.. Вениамин, Вениамин Галактионович!..» Всё плывёт у него перед глазами, всё зыбко, как песчаные барханы, всё теряет очертания, расплывается, размазывается – и вдруг полный мрак и мысль, говорящая ещё о том, что всё пережитое – не что иное, как приснившийся сон, а вместе с этой мыслью и облегчение… И он окончательно просыпается и вспоминает, что лежит у себя в постели, дома, в спальне. Он думает о том, что вот сейчас откроет глаза и увидит зелёный свет торшера. И тут неясная тревога овладевает его сердцем, оно начинает биться учащённо, ему кажется, что он обманут, застигнут врасплох, что всё проспал, всё-всё, и уже, может быть, всё слишком, слишком поздно!.. И тут ему вспоминается картина, то ли виденная им в кино, то ли во сне, то ли это плод воображения его мозга в обычное время, под воздействием прочитанного возникший, – только как бы там ни было, он вдруг видит полную трагизма и ужаса картину, почему-то всплывшую в его сознании: погружается в результате крушения под воду корабль, одновременно горящий, испускающий клубы чернейшего дыма, где огня почти и не видно, и вот-вот раздастся ошеломляющий взрыв и тогда корабль расколется напополам и два его обломка взметнутся над поверхностью морской воды, а затем быстро погрузятся в пучину навсегда и вместе с ними всё!.. И Вениамину Галактионовичу кажется с мучительным, невыносимым чувством, что он это видел всё и видел уже много раз – и он не может то же самое пережить снова, ибо это потрясёт его до глубины души так, как он потрясён был бы, если бы всё это происходило с ним самим, когда бы он сам находился на борту этого корабля за минуту до своего конца!.. Силою воли, которую он в себе находит, сбрасывает он это наваждение, открывает глаза, поворачивается в постели, пробуя в ней барахтаться, как, примерно, новорождённый младенец пробует барахтаться в пелёнках, окутывающих его. Это мучительное усилие его с лихвой вознаграждается тем, что он видит наконец себя там, где и хочет себя видеть. Он лежит в постели, всё ещё ночь, и по всей комнате расходится мягкий, убаюкивающий свет зелёного торшера, наталкивающий сонный ум на размышления о вечности времени и беспредельности материального пространства.
Он смотрит некоторое время вокруг себя, вращая одними глазами – и в этих глазах выражение испуга и удивления, какое только может быть в человеческих глазах ночью, в полнейшей тишине, когда они разлепляются после сна и начинают смотреть на окружающие предметы и узнавать их, сердцем познавая их сущность. Потом Вениамин Галактионович приподнимается со вздохом и кряхтеньем на локтях в своей постели, вытягивает шею в сторону спящего неподалёку молодого человека и некоторое время, как загипнотизированный смотрит на него, пытаясь довести до своего сознания мысль, что молодой человек тут, спит по-прежнему беззаботным, глубоким сном, как и положено по ночам спать молодым, да и не только молодым, а и всем прочим людям, да и не только людям, но и другим живым существам, всевозможным зверям, птицам, а также рыбам, насекомым и всяким загадочным амфибиям, о которых Вениамин Галактионович столько прочитал книг, что и не удивительно при таких объёмах прочитанного самому стать амфибией, каким-нибудь там Лохнесским чудовищем, по крайней мере, во сне. Итак, убедившись, что все опасения, все страхи ложны, Вениамин Галактионович валится, как подрубленное дерево, назад в постель и, найдя в ней самое удобное положение, снова испускает тяжелейший вздох, в то же время и такой облегчительный для человеческой души, что более облегчительного и не придумать, и решает заснуть, благо это не составляет для него труда. И вот он усыпает, где-то в далёком уголке сознания решив, что эта ночь длится необыкновенно долго и, верно, ещё не скоро кончится, но утром всё же он должен опередить молодого человека и встать пораньше его, чтобы ничего плохого не случилось: недавний сон ещё живёт в его памяти, мысль твердит ему об украденных его сокровищах – и он чувствует в этом что-то пророческое и недоброе. Эти его предчувствия переходят в сон, но там не кончаются, он спит, но ему кажется, что он всё не может заснуть, всё ворочается с боку на бок и всё мучит себя сомнениями и опасениями, строя различные предположения насчёт того, каким образом молодой человек может оставить его на бобах. «Знаю я этих молодых людей! – рассуждает он про себя. – с виду-то они, может быть, и самого благородного впечатления, да только что там у них внутри – поди разбери?!. В таких делах нельзя быть доверчивым, ой, нельзя, ибо у молодых людей, а тем более такого молодого человека, может быть на уме всё что угодно, – странное у них понятие о ценностях, материальных и духовных, поэтому как бы не ошибиться здесь!..» Наконец ему кажется, что он не выдерживает и встаёт и начинает бродить по дому, то к зеркалу подойдёт и, заглянув в  него, пугается своего собственного отражения, то сходит на кухню и начинает обследовать каждый её угол, неизвестно зачем, то выходит в кори-дор и узнаёт, хорошо ли заперта дверь изнутри, а потом обнаруживает, что дверь без крючка, или двери вообще нет – и тогда он начинает мучиться, бросаясь на поиски двери, одевается и уходит в город и ходит по своим знакомым и спрашивает у всех: «Вы не видели дверь от моего дома? У меня двери куда-то запропастились!..» Ему отвечают, что двери не видели, но новую можно заказать у мастера и называют ему адрес мастера. Он идёт к мастеру и начинает с ним договариваться, а тот не соглашается ни в какую, уходит в другую комнату и шепчется с кем-то. Это кажется Вениамину Галактионовичу подозрительным, он прислушивается и узнаёт голос Жени Жука, который говорит мастеру: «Не хотите ли приобрести десятка два превосходных икон за пятьсот рублей всего!.. Мне сейчас деньги во как нужны! Я собираюсь отправиться на Урал мыть золото, а денег совершенно нет, вот я и стащил эти иконы у Вениамина Галактионовича Самойлова, бывшего военнослужащего, который сейчас в отставке… Может быть, вы его знаете?!.» «Да он тут, за дверью, пришёл ко мне просить, чтобы я ему новую дверь поставил, – отвечает мастер, – как мне быть, не знаю…» «Поставьте ему дверь, чтобы у него никакого подозрения не возникло, а уж себе иконы берите и мне сразу деньги выкладывайте на бочку – пятьсот рублей, цена хороша, а вы эти иконы ещё втридорога загоните и себе барыш наживёте изрядный, тоже в накладе не останетесь!..» Слыша такие вещи, Вениамин Галактионович стремится ворваться в другую комнату, откуда это всё доносится до него, да не может, дверь-то крепко заперта. А разговоры за дверью продолжаются в том же духе, и вдруг слышит Вениамин Галактионович страшные слова: «Убей его, Женя, а всё его добро принеси в свой дом, или нет, прямо там и живи, а если кто придёт, то скажи, что Самойлов всё тебе предоставил, в твоё то есть распоряжение, а сам, значит, уехал… В это время мы все бумаги подделаем, и ты сам станешь, при желании, Вениамином Галактионовичем!.. Вот тебе, Женя, нож и пистолет – и убей его!.. А если ты его не убьёшь, не жить тебе на белом свете, мы тебя самого убьём, потому что у нас тайная организация, и мы всех убиваем, кто против нас!..» При таких словах у Вениамина Галактионовича волосы готовы были подняться дыбом, страшно сделалось – жуть! «Я, оказывается, в руках анархистов, – думает он. – За мной будут теперь охотиться, как за зверем!.. Надо что-то делать!..» Он бежит прочь и вдруг оказывается где-то в незнакомом месте, а понять, где находится, никак не может. «Что это за улица, что это за город?» – спрашивает он одинокого человека, сидящего на ящике у стены дома. «Это город Жуков, – отвечает человек. – Жуки захватили этот город и тут ихняя власть, и всё им принадлежит – и этот ящик, на котором я сижу, и вы сами, пожалуй, тоже!.. Да кто вы будете?!.» «Я Вениамин Галактионович Самойлов, – представляется Вениамин Галактионович, – я тут в первый раз и ваших порядков не знаю…» «А-а?!. Вы тот самый Самойлов, которого разыскивают?! Да знаете ли вы, бедный человек, что за вашу голову обещано сто тысяч жуков?.. Жуки – это наша валюта, жуки все золотые, как в новелле Эдгара По «Золотой жук», они у нас тут завместо денег, а никакой другой денежной системы  больше нет – ни рублей, ни фунтов стерлингов, ни долларов, потому что всё это отменили. В нашем братстве космических Жуков свои законы, нет, например, частной собственности!..» «Это как же, совершенно нет?!.» – удивляется Вениамин Галактионович. «Мы сделали революцию, – говорит человек, сидящий на ящике, – мы все объединились и разбили в пух и прах всех собственников!.. А вы, Вениамин Галактионович, остались последний собственник… Вы всё ещё не нашли свои иконы?..» «Нет, всё ещё не нашёл и двери всё ещё не нашёл», – говорит с сожалением Вениамин Галактионович. «Это плохо, – сочувственно соглашается человек, – собственнику без двери нельзя – всё растащат!..» «Вот именно! – восклицает Вениамин Галактионович. – Нет у меня теперь ничего своего!..» Тут слышится стук шагов и на улице появляется наряд солдат, которые, увидев Вениамина Галактионовича, идут прямо к нему. «Живым не дамся! – проносится мысль в его мозгу, – я докажу вам всю силу собственности!..» Он вырывает ящик из-под человека, с которым недавно говорил, и бросается на отряд солдат и начинает их крушить, приговаривая: «Вот вам, вот вам, Жуки! Получайте… получайте!..» Он приходит в необыкновенную ярость и обращает всех в бегство, но мало помалу его начинают окружать, стискивать в кольцо и наконец хватают своими жёсткими холодными руками, похожими на щупальца осьминогов. Он пытается вырваться, кровь стучит в висках, сердце готово выпрыгнуть, но руки хватают его прочно и твёрдо и не отпускают, и Вениамину Галактионовичу кажется, что сейчас с него будут сдирать одежду, потом пойдут его кожа, куски мяса, кости – и всего его разорвут на части! Он ещё делает мучительную, ужасную попытку освободиться, испускает полный страдания и отчаяния вопль… – и просыпается и видит, что это был сон…
Он снова видит себя в кровати, поражается странным видениям, от которых всё ещё болит сердце, пару раз тяжело вздыхает, ворочается в постели, чувствуя, что взмок весь, откидывает одеяло, чтобы совершенно не задохнуться, приподнимается на локтях и снова заглядывает на молодого человека, спящего как ни в чём ни бывало. И думает, опустив голову на подушку, о том, как ему не везёт этой ночью, самой худшей из всех ночей. Потом поворачивается лицом к стене, закрывает глаза и говорит себе, что надо уснуть… И через минуту или две засыпает, но опять воображает, что он лежит просто так и никак не может уснуть, и мучается, мучается, а в голове словно какие-то чёрные стальные тросы натягиваются и рвутся со скрежетом и треском – и всё это так болезненно, отвратительно, мерзко, что и нельзя себе хуже ничего представить, чем эти повторяющиеся каждый раз ощущения, словно поставившие себе целью измотать всего человека и довести его до самой последней, крайней степени нервного истощения. А потом ему кажется, что с дома порывом ветра сорвало крышу и сверху заносит снег, и ему холодно, он замерзает и кутается в своё одеяло, а на него уже порядочно навалило снега; и одновременно кажется, будто тут же, рядом, из-под пола, доски которого прогнили, выбивается какой-то ужасный чертополох, сосущий кровь у живых организмов. Чертополох тот стремится проникнуть к Вениамину Галактионовичу, а тот не даётся, возьмёт и вырвет его и выбросит, и кричит с мукою: «Ну, дайте мне спать в эту ночь. Оставьте вы меня в покое!..» – и снова накрывается одеялом и спит, хочет спать, но никак не может заснуть со своей раскалывающейся головой, со всеми своими тревожными, дикими мыслями. И ему уже кажется такая белиберда, будто он не спит, не собирается спать, а ходит вокруг спящего молодого чело-века и смотрит на него, а тот временами открывает свои глаза и смотрит на Вениамина Галактионовича с такой злобой и ненавистью, что Вениамину Галактионовичу становится страшно; ему и охота убежать, а он не может и наоборот только приближается к этому бледно-зелёному лицу, делающемуся то красным, то чёрным, то фиолетовым, как чернильная клякса, с белками глаз и ослепительно белыми зубами во рту, оскаливающимися в злорадной, хищной улыбке. А среди этих зубов – один жёлтый, золотой, самый большой и толстый, который всё растёт, растёт, становится длинным и острым и метится в Вениамину Галактионовичу прямо в сердце!.. Вениамин Галактионович борется с этим зубом и вот побеждает его, выламывает и выбрасывает, а на месте сломанного новый растёт, и Вениамин Галактионович уже наблюдает за ним из-за угла или спрятавшись под одеяло, на своей постели… Затем он видит, как молодой человек встаёт и прямо голый начинает ходить по комнате и всё ходит-ходит и чего-то всё ищет-ищет и не найдёт. Наконец, подходит к Вениамину Галактионовичу и смотрит на него, а тот притворяется спящим, а сам в то же время, приоткрыв глаз, следит за молодым человеком. И как только молодой человек выходит в другую комнату, Вениамин Галактионович, дрожа от возбуждения и ужасных предчувствий, встаёт из своей постели и, подойдя к двери, в щёлку начинает подглядывать за молодым человеком. А тот в это время разводит в камине огонь и начинает при помощи каких-то сосудов, жидкостей и порошков, которых у него в большом количестве, производить разные опыты, сродни опытам средневековых алхимиков. Вот он уже и ходит в длинной одежде до полу, в остроконечной шапке со звёздами – и похож в своём наряде на мага, астролога и чернокнижника или даже магрибского волшебника, обучавшегося в Магрибе сорок лет искусству волшебства: он и гадатель, и прорицатель, и оборотень в одном лице, вокруг него крутятся чудовища, гады разные, совы, чёрные коты, козлы с длинными бородами, а в ногах у него шевелится огромный, с глазами навыкат и с ощеренной зубами пастью крокодил, покрытый ракушками и водорослями, лилиями и даже кактусами… И вот Вениамин Галактионович видит, как в результате своих огненных опытов, алхимии, путём смешивания разных химических составов, которые он вычитал из старинных, волшебных книг, какие могут открыть свои тайны только посвящённым, молодой человек производит из ничего слитки золота и тут же складывает их в штабеля, а золота всё больше и больше становится, что, наверное, уже и хватит его изготавливать, а производство этого золота никак не может остановиться, тогда Вениамин Галактионович вспоминает труды учёных-философов, вспоминает книги Маркса, Энгельса, лезет за «капиталом» на верхнюю полку, достаёт его, начинает читать, а потом глубоко задумывается. И думает он: «Если слишком много золота будет, то обесценится золото, а что это значит?!. Да если же таким способом золото производить, все станут богачи – так много станет золота, и работать никто не будет, и все станут умирать от голода – и будет бедствие, катастрофа в мире, и будет всему конец!..» Тогда он решается поучить алхимика и идёт к нему и начинает ему доказывать своё, а алхимик ему говорит: «Я делаю золото для себя, а не для мира!.. Когда я стану самым богатым в мире человеком, все будут на меня работать, потому что я буду платить золотом!.. Людям будет хорошо, потому что я буду платить им золотом и они смогут покупать на него всё что захотят, и мне будет хорошо, потому что на меня будут работать!..» «Как это так, – удивился Вениамин Галактионович. – Да разве это возможно?!. Да это же противоречит всему!..» «Это вполне возможно, – отвечает алхимик, – при помощи золота я куплю всё, всё железо, скот, людей, все заводы, всё оружие, чтобы у них не было оружия… Когда у них не будет оружия, они перестанут воевать, а будут только работать и производить всё, что нужно для жизни… Тогда не будет бедных и богатых, буду только богатым один я, но это не беда, ведь я от них ничем не буду отличаться!..» «Как же так? – удивляется Вениамин Галактионович. – Ты, самый богатый, не будешь отличаться от других?!.» «Десять костюмов на себя не наденешь сразу и десять супов сразу не съешь, это говорю тебе я, Женя Жук!..» Вениамин Галактионович задумывается, ему начинают приходить в голову разные идеи и он думает: не написать ли ему какой-нибудь философский, научный трактат на тему о золоте и положении землян на данном отрезке времени. Он приходит в свою комнату, садится за свой рабочий стол и принимается за работу и пишет, и так, наверное, целый год сидит и пишет, с места не сойдёт, пока труд не оказывается завершён. Тогда он идёт в издательство, даёт его, там его читают, удивляются и говорят, что хорошо написано, но в одном месте ошибка. Вениамин Галактионович читает и видит – действительно, ошибка. Тогда он идёт домой и ещё целый год переписывает и тут же ошибку исправляет, а потом несёт свой трактат в издательство. Его опять читают и говорят теперь, что это он переписал из какой-то книги, которая вышла недавно в печати, и показывают ему книгу, а на ней стоит имя: Евгений Жук. «Ах! – восклицает про себя Вениамин Галактионович. – Жук меня опять перехитрил! Да этот Жук настоящий жук, всюду он суёт мне палки в колёса и иконы мои украл!..» Иконы!.. Он вспоминает свои иконы, начинает с лихорадочной быстротой соображать, думая о них: настоящим вихрем всё проносится перед ним, воспоминаний целая куча, и он среди них как бухгалтер среди своих отчётов, собравшихся за год!.. Снова начинаются метания, Вениамин Галактионович становится настоящий метеор, везде бывает, всех расспрашивает о Жуке и своих иконах и всегда ему кажется, что Жук в каком-либо месте был за минуту до того, как Вениамин Галактионович в это место попадает. Одновременно всё это  представляется несчастному скитальцу чем-то воображаемым, словно он опять в постели у себя и только мечтает о том, как молодой человек попадётся ему в руки. А спящий тут же,  лежит и спит, и время от времени делает ужасный шум своим нечеловеческим храпом, отчего Вениамин Галактионович запихивает в уши вату, и много-много уже этой ваты в него ушло, а уши, как были с отверстиями, так и остаются. Тогда Вениамин Галактионович решает надеть на голову шапку, но шапки нигде не находит. И в это время молодой человек перестаёт храпеть, открывает оба глаза и следит за Вениамином Галактионовичем, а потом и говорит: «Да усните вы, в самом деле, Вениамин Галактионович, разве вы не видите, что я сплю?!. Не нужны мне ваши иконы, да и как я их унесу, если я сплю?!. Разве может спящий быть вором и скрягой?!.» «От вас всего можно ожидать, вы не кто иной, как оборотень, чудовище, я это точно знаю!.. Вы умеете превращаться в молодых женщин и используете своё искусство очень тонко! Знаете, что старый холостяк не может спокойно думать о женщинах!.. И правда, одну бы я полюбил, признаюсь вам, молодой человек!..» «Да я её вам отдам, берите её себе, мою жену, она мне не нужна! – отвечает молодой человек. – Всё равно она без дела пропадает! А женщина, тем более, молодая, не должна без дела пропадать!.. Я ведь знаю что вас, Вениамин Галактионович, беспокоит, вы хотите детей заиметь! А без женщины это невозможно, если хотите, чтобы дитё было ваше кровное, родное, плоть от плоти ваша!..» «Отдайте мне, отдайте, Евгений, свою жену, хоть ненадолго! Она мне родит сына, а потом пусть хоть назад, к вам возвращается! – умоляет Вениамин Галактионович. – Вы человек молодой, ваше дело наживное, вам дети в такое время ни к чему, а мне они в самый раз, мне и веселее будет и спокойнее!..» «Да забирайте её, забирайте! – говорит молодой человек. – Я себе новую девушку найду!.. А эта, моя жена, мне она надоела, я сам от  неё избавиться хочу, и если вы мне поможете избавиться, буду вам очень благодарен!..» И молодой человек поворачивается на бок и снова спит, а Вениамин Галактионович не в себе от радости, всё ходит и думает о молодой женщине, о ребёнке, о детях, которых много вокруг него, и все смеются, веселятся, резвятся!.. Он уже представляет себя почтенным семьянином, сидящим у камина, в кругу семьи и науча-ющим своих детей разным премудростям жизни! И всё так хорошо, чудесно, что хоть руки на се-бя наложи от радости, но вдруг что-то случается непонятное, плохое, весь этот прекрасный праздник разрушающее!.. В дом вваливается молодой человек и на глазах начинает превращаться в сказочного дракона, изо рта которого вырывается пламя и чёрный дым. Дракон хватает жену Вениамина Галактионовича, всех его детей куёт в цепи и, прихватывая с собой, улетает, на прощание дунув своим испепеляющим пламенем на дом Вениамина Га-лактионовича! Дом горит, жара, Вениамин Галактионович, обезумев, бегает вокруг, причитая и плача, наконец, бросается на землю и начинает её бить кулаками и головою… Потом это исступление проходит, он снова представляет себя в постели; больной, разбитый, старый, он приподнимается, протягивает к молодому человеку руку и – о, ужас!.. – рука его разламывается пополам, обнажается белая кость, а вместо мяса Вениамин Галактионович видит гниющее, тухлое месиво, глее копошатся белые черви!.. Молодой человек видит это со своего места и говорит ему: «Да вы труп, Вениамин Галактионович, вам давно пора в могилу!.. Вы ведь уже разлагаетесь!..» «Этого не может быть! – кричит Вениамин Галактионович. – Этого же не может быть! Я знаю, что это неправда, лож, сон!.. Я живой человек, а не труп!.. Я живой, живой, слышите?!. Это не я, не я, потому что я другой!.. А это… это – сон! Я понял, я сплю и это сон!.. Разбудите меня, разбудите, я больше не хочу!.. Не хо-о-чу-у-у!..» И сон отлетает от него в миг.
Снова он лежит в постели и испытывает облегчение и муку при мысли, что эта ночь ещё не кончилась и, видимо, готовит ему ещё немало кошмарных видений. Он решает не спать больше и провести остаток ночи в бдении, предаваясь размышлениям и созерцанию окружающих предметов. Удобно устроившись в постели, он думает о своём прошлом, о детстве, о юности, о первой юношеской любви, так ничем и не кончившейся, потом, устав от воспоминаний, доставляющих мучительное чувство, при котором охота вздыхать, и плакать, и говорить: «Ах, где это всё, где?!. Куда это всё ушло, куда?!. И почему ушло и как могло уйти, почему не осталось навсегда?!. А может, его и не было, а всё-всё кажется, абсолютно всё?!. Всё призрачный обман, дичь и чушь?!.» – потом решает переключиться на что-нибудь другое, но всё другое, как назло, представляется каким-то мрачным и угрюмым, и ему уже кажется, что со всех сторон, откуда не посмотри, везде окружают его призраки, несбыточные пустые грёзы, и должно однажды всё это кончиться самой обычной, но тем не менее страшной и ужасной, злодейкой смертью, которая придёт, взмахнёт над его головою своей косой и заберёт у него всё, последние крохи, доставляющие в жизни хоть и одни огорчения, но делающие их обладателя настоящим богачом против того мёртвого, чья тень, оказавшись без тела, будет скитаться отныне в мире, не имея ничего на руках, даже самого жалкого сожаления, самого малого, ничтожного страха, который хотела бы иметь, не зная как ей быть и что делать, и о чём думать, и для чего существовать… Итак, он лежит – и жизнь представляется чем-то совершенно далёким ему, а он думает о ней так странно и необычно, словно к этой жизни не имеет никакого отношения. Он думает так: «Зачем эта жизнь, если я не могу понять, в чём её главная сущность, и я не знаю, что это такое и ощущаю себя чужим в этой жизни, как будто я не отношусь к ней?!. Но к чему я тогда отношусь, – к смерти, что ли?!. Но разве в смерти возможно думать, так же переживать, бояться, отчаиваться?!. Нет, в смерти это невозможно, да и зачем тогда смерть, если она есть продолжение жизни?!. Нет, это немыслимо, это невозможно, этого не может быть!..» И чем далее и глубже уходит он в почву этих рассуждений о жизни и о смерти, тем ему более начинает казаться, что он не жилец этого мира, а обитатель какого-то другого, никому неведомого подземного царства. И ему кажется, что всё, что раньше знал он о мёртвых, всё это ерунда и нелепость, происходящие от незнания законов подземного мира. «Разве может душа просто так уснуть? – рассуждает он мысленно. – Да душа, это ещё, может быть, более материальная вещь, чем само тело человека и весь ощутимый мир, в котором он живёт!.. И ошибаются материалисты, полагая, что сначала есть материя не мыслящая, а потом появляется сознание!.. Они рассуждают так потому, что не надо приспосабливаться к этому миру и всё легко объяснить – вот и объясняют и радуются!.. А дело-то далеко не так!.. А разве не может быть по-другому, когда душа живёт и после смерти, но случается с ней что-то невообразимое, когда она попадает в мир, где всё перевёрнуто?!. Разве наш мир и его законы могут быть эталоном для всей громады мирового пространства, где, видно, есть свои тайны, какие от нас всегда будут скрыты непроницаемой завесой расстояния, которое мы не можем преодолеть, и заблуждения, от которого нам очень трудно избавиться и которое, давая нам одно, неизменно прячет от нас другое, возможно, более драгоценное, чем первое?!.» И тут ход его рассуждений путается, он перестаёт понимать и различать всякую логику и не может уже разобраться в самых простых, несложных вещах, так он потерялся и заблудился в этой чаще всевозможных умственных, сознательных и подсознательных нагромождений. Голову его начинает сверлить настоящая физическая боль, в глазах темнеет. Он старается от этого освободиться, скидывает с себя одеяло, встаёт из постели, сверху набрасывает на себя халат, подвязывает на поясе, затем берёт очки и прикрепляет их на лице, суёт ноги в шлёпанцы и, глянув на безмятежно спящего молодого человека, отправляется на кухню, чтобы утолить жажду хотя бы несколькими глотками обыкновенной воды. Но оказавшись в столовой, он вдруг встречает поток яркого света, бьющего ему в глаза: это горит яркая лампа под потолком, освещая всю комнату… Странно! Кто же это мог включить здесь свет, ведь сам Вениамин Галактионович не включал его и помнит, что тут было темно, когда он, пройдя через эту комнату, вошёл в спальню, чтобы затем лечь спать?!. Но это ещё было бы ничего, по сравнению с тем, что бросается в глаза Вениамину Галактионовичу в следующий момент!.. Сначала он ровно ничего не понимает, удивлённый и обескураженный присутствием этого раздражающего здесь электрического света, такого неожиданного, что можно поневоле поднести руку к глазам, которым делается больно, отчего их хочется защитить; но уже несколько секунд спустя, когда глаза, освоившись, начинают обозревать всё пространство комнаты, он чувствует какую-то перемену в привычной обстановке, затем он сосредотачивает мысль на этой перемене, сознание включается и совершает свою избирательную работу, чтобы найти то единственное и главное… «Иконы! – вдруг проносится с молниеносной быстротой в его поражённом сознании. – Иконы исчезли! – он потрясён, он не понимает ничего. – Нет икон, Вениамин Галактионович!..» «Да проснитесь же! – это уже не мысли, это чей-то посторонний голос, но чей?!. А между тем, всё начинает волноваться перед ним: комната, стена, на которой ничего нет, электрический свет, куда-то удаляющийся в темноту… Всё куда-то пропадает, давая место мраку, и остаётся только один голос, такой тревожный, предвещающий недоброе! Потом он в темноте явно слышит над своим ухом:
– Проснитесь! Проснитесь, Вениамин Галактионович! Икон ваших нет, нет икон! Да проснитесь же, проснитесь, так можно всё на свете проспать!..
Теперь Вениамин Галактионович вспомнил, чей это был голос. Это был голос молодого человека. Потом Вениамин Галактионович с силой раскрыл глаза, встрепенулся, когда до него дошёл смысл этих ужасных слов, приподнялся в постели и уставился на Женю, лицо которого необычайно было растерянным, смущённым, но и удивлённым так, что нижняя челюсть у него висела, как, наверное, висит мешок у кенгуру, где он носит детёныша. Испуганные его глаза были широко раскрыты.