Встречающий солнце

Мой милый Мелкон,
 
Как часто мысленно я с тобой разговаривала, рассказывала о событиях своей жизни, делилась сокровенным, но никогда не вспоминала наши с тобой немногочисленные встречи, выпавшие нам на счастье. Сегодня 14 февраля, день всех влюбленных, и твой день рождения, твой пятидесятилетний юбилей. И я хочу написать тебе письмо. Только  одно письмо. И вспомнить все, и поговорить о нас… В этом письме будет много слов-предположений, таких как «наверное», «возможно», «кажется», поскольку точных ответов никто сейчас дать не сможет.
 
Мы не виделись уже больше четверти века. За это время я успела, кажется, многое. Получила два образования, два раза выходила замуж, родила троих детей. Я счастлива в последнем браке. Старшей дочери сейчас столько же, сколько было мне, когда мы познакомились с тобой августовским субботним днем, загорая  в Серебряном бору. Ей 17 лет. Да-да, я нагло наврала тебе, что мне уже 18, и я только что закончила школу. Мне предстояло еще учиться целый год. До сих пор не знаю, зачем я это сделала. Может, боялась, что ты сразу убежишь от малолетки.
 
Я пытаюсь представить, как могла сложиться твоя жизнь? Ты – известный исполнитель, востребованный музыкант, отец большого семейства или одинокий артист? Ты счастлив в браке или находишься в вечном поиске? А может, ты просто учитель музыки в своем родном городе, и тебя любят твои ученики? Кто знает, как могла бы сложиться жизнь…
 
В тот день моя подружка подвела меня и не пришла, как договаривались, к полудню на пляж. А тогда, как ты понимаешь, не было ни мобильных телефонов, ни гаджетов, ни компьютеров. Даже телефон в будке сильно в стороне от входа в парк был всегда сломан.
 
Я сначала беспокоилась, потом разозлилась, затем окончательно расстроилась. Похоже, у меня был дурацкий и потерянный вид. Я сидела на полотенце и вертела головой во все стороны, надеясь увидеть свою нерадивую приятельницу.
Ты как-то совершенно неожиданно появился прямо передо мной и загородил солнце. Такой высокий, стройный, красивый и взрослый. Твоя тень практически полностью легла на меня. Я пробормотала, что как и герой повести Камю «Посторонний», я не выношу теней. А ты, извинившись и сделав шаг в сторону, мне тут же ответил, что тоже как и Марсо, влюблен в солнце, но не хотел бы, чтобы оно стало причиной какого-либо преступления или гибели.
Если честно, я впечатлилась твоим интеллектуальным ответом. Ты попросил разрешения сесть рядом, и я подвинулась, но ты сел просто на траву, как будто считая полотенце моей слишком личной территорией.
Мы проговорили, наверное, несколько часов, и беседа наша получилась очень деликатной и сразу почему-то пронизанной нежностью, ты не находишь? Я тогда сказала тебе, что в этом году поступать в институт не буду (а собиралась я тогда на журфак МГУ), пойду работать в издательство, буду ходить на курсы при университете и заниматься также с репетиторами. Еще я наболтала тебе, что хожу в Пушкинский музей на лекции по искусству, и тут же выпендрилась, рассказав что-то про Фрагонара, что люблю Стиви Уандера, про которого тогда почти никто не знал, кроме артистической среды, а также группу «Огонь, Земля, Ветер», играющую в стиле фанк. Я, видимо, хотела тебя этим сразить. А ты слушал и красиво улыбался своими ровными белыми зубами, а потом, когда я, наконец, остановилась, сказал очень просто и мягко, что уже скоро заканчиваешь Ереванскую государственную консерваторию по классу фортепьяно. И что, конечно, ты хорошо знаешь все эти имена и тут же напел мелодию из песни Стиви Уандера All in Love is Fair.
 
Я сидела ни жива, ни мертва. Как же ты был хорош! Сам-то догадывался?
Ты тогда прилетал ненадолго вместе со своим профессором из консерватории на какие-то прослушивания в Москве и должен был чуть ли не на следующий день улетать в Ереван.
 
Ты проводил меня до самого дома, взял мой телефон (тогда ведь были только домашние). И уехал, как принц из сказки.
 
Я была ужасно взволнована весь вечер и в конце концов не выдержала и рассказала родителям про эту встречу. Отец был недоволен и отругал меня за то, что я знакомлюсь даже не на улице, а на пляже! Но такое было впервые со мной.
Папы уже давно нет в живых. Он ушел от нас в 55 лет. Остановка сердца. Но ты ведь помнишь, как он потом тепло к тебе относился, как принял тебя!
 
Позвонила подруга и что-то вяло ныла мне в трубку, что не смогла, отравилась, я почти не слушала, голос мой предательски звенел. Она даже обиделась и заявила, что мне, похоже, и без нее было неплохо. Тогда я пропела : «Да!» и нажала на рычаг.
 
Я до сих пор так люблю воскресенья, когда можно высыпаться сколько хочешь и никуда не бежать. В те годы можно было долго и вкусно завтракать мамиными фирменными пышками с яблоками, а потом забраться в кресло и читать. Но в то воскресное утро я встала ни свет ни заря. Вернее, на рассвете. Я смотрела из окна, как чинно восходит в московской дымке августовское солнце, и сердце мое впервые так ныло то ли от счастья, то ли от ожидания его. Я подумала, а вдруг ты тоже сейчас встречаешь рассвет? Сейчас я почти уверена, что так и было. Ты ведь успел рассказать мне, что тебя жизнь без солнца перестает радовать, и тебе, как человеку, родившемуся в «солнечной Армении», всегда нужно греться в его лучах, тогда ты можешь творить.
 
Из-за короткой ночи к полудню я была вареная и задремала на диване, когда ты позвонил в дверь. Оказывается, пока я спала, ты разговаривал из телефонной будки рядом с моим домом с мамой, а я не слышала. Ты заехал попрощаться. С цветами. Я помню, что ты был в узких черных брюках и белой рубашке с аккуратно засученными рукавами до локтей. Только тогда я заметила, какие красивые и длинные у тебя пальцы, какая узкая, но при этом мужественная ладонь. Я познакомила тебя с родителями, и ты в общем-то сразу же уехал, спешил в аэропорт. Все было неожиданно и молниеносно. Обещал звонить и писать.
 
У меня остались два твоих письма, вернее открытки. Одна с видами Еревана, другая из города, откуда ты родом. Я до сих пор их храню.
 
А потом, спустя, наверное, месяц, состоялось наше первое свидание. Для меня оно действительно было первым и по-настоящему взрослым. Знаешь, в моей жизни больше не было таких свиданий. Может, потому что оно было первым?
Ты прилетел из Еревана опять на какие-то музыкальные встречи с педагогами и позвонил мне уже из Москвы.
 
Стоял прелестный теплый сентябрь. Природа уже замедлила свой бурный танцевальный темп салтареллы и перешла к осеннему вальсу. Но солнце сопровождало нас все встречи, как будто что-то хотела нам сказать, о чем-то предупредить.
 
Мы договорились встретиться у ворот парка Сокольники. Это я предложила туда пойти. Мне почему-то хотелось погулять по его тихим аллеям.
 
Конечно, я волновалась и конечно, не знала, что надеть. Но потом выбрала желтые джинсы, которые мне мама привезла с Кубы, и малиновую ветровку – под стать природе. А еще я завязала очень тугой и высокий хвост. Он называется конский. Помнишь, что ты позже сделал с ним?
 
Мы встретились так непринужденно, будто и не расставались на месяц. Ты сразу крепко и горячо взял меня за руку и повел вглубь парка. Мы опять много болтали. Ты рассказывал мне о своем детстве, о своем городе, который раньше назывался Амамлу, о своей любви к музыке.
 
Мы набрели на тир прямо в глубине парка. Маленький и невнятный. Ты почему-то загорелся пострелять. Заплатил за десять шпулек и стал стрелять в развешенные на ниточках фигурки каких-то животных и лесных чудищ. Из 10-ти попал в 8. По-моему, ты был страшно горд и доволен собой. Слегка порозовев, ты обернулся и предложить попробовать мне. Я взяла ружье и спросила, куда бы ты хотел, чтобы я попала? Ты поднял свою черную, и так изогнутую от природы бровь и пошутил, что в ниточку. Я прицелилась и… попала. Нитка порвалась, мешень упала. Тогда и ты, и продавец в этом тире решили, что это случайность. Они заговорчески переглянулись и дали мне еще патронов. Я весело стреляла, попадая то в старую жестяную банку, то в избушку на курьих ножках, и она начинала крутиться, то в волка, и он имитировал бег, и еще пару раз в нитки.
 
Когда я закончила стрелять и отдала ружье, я увидела мужчин в оцепенении и в какой-то даже болезненной настороженности. Мы молча пошли дальше.
Когда наше молчание стало невыносимым, я остановилась, повернулась к тебе лицом и решительно заявила, что вообще-то я хороший стрелок и два лета подряд занималась в ЦСКА стрельбой из спортивного пистолета. Я говорила это все, наверное, с вызовом Жаны Д'Арк и щурилась, потому что заходящее солнце сквозь багряную листву светило мне прямо в глаза, а ты прижал меня к себе и своими длинными и сильными пальцами медленно развязал мой конский хвост. А потом стал медленно и очень нежно целовать мои раскинутые по плечам и лицу волосы и прошептал, что я - опасная. Твои руки, и твои губы - я  их не забуду никогда. Я уже давно взрослая женщина, но тот поцелуй тревожит мою память по сей день.
 
Мы, наверное, были влюблены друг в друга той чудесной первой и очень романтичной влюбленностью, когда только начинаешь познавать внутри себя совершенно новые ощущения и пробуешь их на вкус, как впервые съеденный экзотический фрукт. Я, конечно, не знаю, ты ведь старше, и у тебя может быть к тому моменту уже были девушки, но это не имело никакого значения. Я думаю, что головы кружились у нас обоих.
 
Как странно, милый, что судьба все перевернула, все мечты и надежды перетасовала в страшной колоде жизней и смертей.
 
Мы потом встречались еще несколько раз, ты приезжал к нам в гости. В последнюю нашу встречу в конце ноября ты сказал, что сначала поедешь к себе домой навестить родителей, братьев и сестер, а оттуда где-то через месяц улетишь уже надолго, поскольку тебя приглашают на учебу в Венскую академию музыки – по твоим словам, лучшую консерваторию в мире. Ты обещал вернуться сразу после 14-го февраля, своего дня рождения, совпавшего с днем Святого Валентина, который празднуют в Европе все влюбленные и дарят друг другу подарки и сердца в виде конфет, игрушек, украшений. Я тогда, в далеком 1988 году, об этом ничего не знала. Ты обещал привезти мне огромное шоколадное сердце и трогательно произнес, что, похоже, свое ты уже мне подарил.
 
Утро 7 декабря в Москве было пасмурным, и солнца совсем не было видно за очень черными тучами, а около двенадцати часов дня в твоем городе и вокруг еще в трехстах населенных пунктах за 30 секунд погибли около 25 тысяч человек, и 19 тысяч стали инвалидами. Это было одно из ужасающих землетрясений на планете, достигшее 11,2 балов по 12-балльной шкале.
 
Мы пытались звонить по всем телефонам. Но кругом была тишина. А потом приехал твой знакомый. Я не помню ни его имени, ни того, как проходил разговор. Все было как в каком-то фильме ужасов. Из того, что он рассказывал про гибель людей, про то, как из-под завалов доставали полуживых покалеченных детей, стариков, как вынимали трупы и хоронили целые семьи, я услышала только то, что тебя больше нет. Нет со мной, нет на Земле, что ты и твоя семья погибли от той смертельной природной стихии. Мне казалось, что я не могу дышать. Когда твой знакомый уходил, я спросила, что означает твое имя. Я решила тогда, что знать это важно, что эта информация мне что-то разъяснит в несуразности и жестокости случайностей. Его ответ не объяснил мне магическую связь имени и судьбы, но помог мне узнать тебя еще больше. Твое имя переводится с армянского как «встречающий солнце».
 
Это важно для меня и сейчас. Ты в моей памяти и в моем сердце встречаешь  со мной рассвет вот уже сколько лет.
 
                В память о моем друге,
                погибшем при землетря-
                сении в Спитаке