Людмила - пленница любви. Глава Двадцать Пятая

Глава Двадцать Пятая. Спасение в подворотне.


С подобным положением вещей Герман Федорович, естественно, мириться не мог. Лена, как он это понимал, являлась его безраздельной собственностью, а всякое покушение на эту собственность подлежало немедленному пресечению. Приговор Антону был вынесен тут же и никакому обжалованию, разумеется, не подлежал. Молодой человек должен превратиться в ничто! То есть, речь шла не об обычном физическом уничтожении в привычном понимании этого слова. Антон должен был, так сказать, исчезнуть из анналов бытия. Само его имя должно было стереться из памяти всех, кто его знал, и к Лене это относилось в первую очередь.
Немного придя в себя от увиденного, Герман вновь принялся за свое старое, излюбленное занятие: поиск виноватого во всех произошедших с ним бедах. Виновника долго искать не пришлось. Он стоял тут же, перед Германом Федоровичем, и даже не подозревал, какой ушат словесных помоев на него вот-вот выльется.
— Володя, если я узнаю, что ты с этим Серковским хоть как-то завязан, то, считай, приговор ты себе подписал, – безапелляционно заявил Герман. – Я ведь тогда и от тебя, и от твоего сыночка-недоумка камня на камне не оставлю. Вы у меня тогда оба по вагонам метро с протянутой рукой шляться будете.   
— Герман, ты хоть следи за тем, что говоришь, – обиженно произнес Ромодановский. – Ну, сам подумай, зачем мне надо было нестись к тебе, сломя голову, рассказывать всю эту информацию, если я состою в сговоре с этим Серковским? Тебе не кажется, что это даже как-то нелогично? Зачем мне, если я заодно с этим аферистом, так подставляться?
— Знаешь, что я тебе скажу? – ответил Герман. – Я ведь тебя давно знаю, как свои пять пальцев, и знаю, что ожидать от тебя можно всего, что угодно. Володь, ты ведь своей прибыли никогда не упустишь. Причем, тебе абсолютно все равно, какими способами ты эту прибыль получаешь. А тут такой шанс подвернулся: имущество старого партнера к рукам прибрать. Мне только одно интересно: ты там, случайно, не продешевил?
Владимир Борисович смотрел на Германа изумленными, ничего не понимающими глазами, а тот, окончательно войдя в раж, продолжал:
 — Серковский-то, наверное, большой щедростью не отличается. Он же, я так думаю, в своего папашу пошел, а у того снега зимой допроситься нельзя было. Только, Володя, я должен сразу предупредить: когда ты со своим сынком на бобах окажешься, ты к моему дому ближе, чем на километр, не подходи.
Видя всю бесперспективность дальнейшей дискуссии, Владимир Борисович покинул кабинет, оставив Германа наедине с его фонтанирующим через край гневом.
Поразмыслить Сапранову было о чем.  Всегда считавший, что контролирует всех и вся, Герман Федорович на этот раз понял, что это не так. Новость о том, что один из членов семейки, которую он ненавидел всеми фибрами души, остался в живых, оглушила его, как обухом по голове. Более того, этот отпрыск Черкасовых собирался сделать все для того, чтобы Герман из могущественного олигарха, владельца всего на свете, превратился в ничто, и, что самое ужасное, у Германа Федоровича не было абсолютно ничего, чтобы он мог противопоставить своему обидчику.
Вторым шоком для Германа было, конечно же, узнать, что его невеста ему неверна. В первые секунды, когда он увидел Лену, целующуюся с этим ничтожеством, имеющим наглость называть себя медиком, у Германа возникло желание схватить пистолет и решить этот вопрос раз и навсегда. Но, буквально в считанные мгновения взяв себя в руки, он рассудил так: время для резких движений еще не пришло, а проблемы, в одночасье на него свалившиеся, надо решать последовательно, не создавая лишнего шума.   
Первый вопрос, на который Герман хотел получить ответ, - это как отпрыску  ненавидимой им семейки удалось остаться в живых? Человек, которому была поручена ликвидация Черкасовых, слыл мастером своего дела, и подобные проколы были совершенно не в его стиле. Впрочем, если родной сынок Сергея был жив и здоров, значит, работа была выполнена не на все сто процентов, а это автоматически делало виноватыми исполнителей столь щепетильного поручения в допущенных просчетах.
Схватив телефонную трубку, Герман судорожными движениями пальцев набрал нужную комбинацию цифр, и, когда на другом конце провода раздался хриплый, глухой голос, строго произнес:
— Виктор, немедленно зайди ко мне! Это срочно!
В доме Сапрановых этого человека боялись, пожалуй, все. Никто не знал, откуда он появился, чем занимался до того, как Герман Федорович сделал его начальником своей охраны. У всякого, кому доводилось хоть как-то соприкасаться с Германом, при виде этого его сотрудника невольно начинали дрожать коленки, а язык сам по себе, повинуясь какому-то потаенному инстинкту самосохранения, окаменевал. В самом взгляде Виктора Васильевича – именно так звали этого человека – было что-то неотмирное, демоническое, зловещее. Казалось, он, словно свирепый сторожевой пес, готов наброситься на любого, в ком почувствует опасность для своего хозяина, и вцепиться ему в горло.
Если бы Виктор Васильевич знал, что ждет его при встречи с Германом, он и шага ни сделал в направлении особняка Сапрановых. Как только он вошел в кабинет и увидел лицо Германа, полное недовольства и озлобления, сразу понял, что разговор предстоит не из простых.  Виктор Васильевич не успел произнести ни одного слова, как Герман набросился на него, мощным ударом повалил на пол и стал отчаянно избивать.
Своего наиболее ценного сотрудника Герман Федорович бил и больно, и сильно, и неаккуратно, не давая тому ни секунды, чтобы опомниться.
— Если я сказал, что все Черкасовы должны быть мертвы, значит, никто из них не должен был остаться в живых! – приговаривал Герман, нанося удары ногой то в живот, то по спине. – Почему родной сынок этого недоумка Сергея мало того, что свободно ходит по земле, так еще и пытается усложнить мне жизнь?
— Герман, я не пойму: ты сейчас о чем? – спросил еле заплетающимся языком Виктор Васильевич.
— Да, все о том же! – резко ответил Герман. – Вить, тебе была поручена серьезная работа, которую ты должен был выполнить без сучка, без задоринки. Вместо этого ты со своими головорезами накосячили, ну, по полной программе. Какие проблемы у меня возникли из-за этого, надеюсь, тебе объяснять не надо. 
— Ты что, хочешь сказать: кому-то из Черкасовых удалось выкарабкаться?
— Не просто выкарабкаться, а еще залезть в мой дом, втереться ко мне в доверие, а потом еще и развести меня, как лоха.
Вопросительное выражение лица Виктора Васильевича требовало дальнейших пояснений.
— Помнишь, ко мне тут один представитель столичной богемы захаживал? – продолжил Герман. – Ну, важный, холеный такой. Все аристократа из себя корчил.  Так вот он и оказался сыночком Сергея Черкасова, и сюда он пришел, как ты сам понимаешь, отнюдь не с благими намереньями.
Подобные вести существенно понижали рейтинг Виктора Васильевича в глазах Германа. Всегда доверявший начальнику службы своей безопасности на сто процентов, Сапранов давал ему, порой, поручения самого щекотливого характера. В основном эти поручения были несовместимы с законом, а для того, чтобы спрятать концы в воду, оставив самого Германа вне подозрений, Виктор Васильевич подходил идеально. Человек исполнительный и в высшей степени аккуратный, он, как никто другой, умел зачищать концы, не давая полиции никаких шансов на подозрения в отношении своего шефа.
    Так было до того момента, пока Владимир Борисович не сообщил своему партнеру, что один из Черкасовых чудесным образом воскрес. Подобный прокол подручного Германа не мог быть спущен на тормозах, и требовал скорейшей,  по крайней мере, моральной компенсации.
— Герман, я только одного не могу понять: причем здесь я!?! – спросил Виктор Васильевич, немного отдышавшись. – Что ты мне сказал, то я и сделал. Ты мне сказал – завалить всех, кто будет перед глазами – я и завалил. Разбирать там, кто есть кто, мне, знаешь, особо некогда было. Мы ведь итак тогда еле от ментов оторвались. Ты еще скажи спасибо, что нас не замели. Чтобы ты тогда делал, я себе просто не представляю.
— Вить, в последнюю очередь меня интересует, кто вас там преследовал. Для меня главное, чтобы работа, которую я тебе поручил, была  выполнена в точности и без всяких косяков. Ты мне что устроил? Один из отпрысков этой треклятой семейки сделал своей целью стереть меня в порошок.
 — Герман, а, по-моему, эта проблема решается легко. Дай мне отмашку, и уже на завтра ты о своем Серковском прочитаешь в некрологах.
 — Ты что, с ума сошел!?! – взволнованно воскликнул Сапранов. – Хочешь, чтобы потом каждая шавка стала брехать, что Герман Сапранов физически устраняет своих конкурентов? Нет! Время господину Серковскому отправляться к праотцам пока еще не пришло.  У меня к тебе  будет поручение несколько иного свойства, раз уж ни на что более серьезное ты не способен.
Подобные определения в свой адрес Виктору Васильевичу выслушивать было, конечно, неприятно, но, стиснув зубы, он стоял перед Германом, как солдат на плацу, не смея проронить ни слова.
— Видел докторишку, который каждый день сюда к моей мамаше наведывается? – спросил Герман Федорович. – Короче, нужно, чтобы он забыл сюда дорогу раз и навсегда.
— Ты хочешь, чтоб я его… - Виктор Васильевич провел указательным пальцем по горлу.
— Фу! Как некультурно! – возмутился Герман Федорович. – Слушай, ты, кроме своих костоломовских методов еще что-нибудь знаешь? Ты скажи своим архаровцам, чтоб они его для начала просто помяли. Ну, а потом, если такой язык ему покажется недостаточно доходчивым, можно будет подумать и о более жестких мерах.
В том, что Антону, как минимум, месяц, проведенный на больничной койке, обеспечен, Герман Федорович мог не сомневаться. Чтобы загладить свои промахи, Виктор Васильевич готов был выложиться на все сто, и новое, возложенное на него, задание выполнит со всей тщательностью и старанием.
— Считай, что этот юнец дорогу к твоему дому в радиусе ста километров уже забыл, – произнес Виктор Васильевич и отправился в очередной раз выслуживаться перед своим шефом.
Сам Серковский в это время был поглощен совершенно другими мыслями и даже не подозревал, что уже разоблачен. Его занимали совершенно другие мысли, с его первоначальной миссией никак не связанные.
Ревность – плохой советчик, особенно когда дело касается сердечных вопросов. Когда Дмитрий увидел Людмилу на совещании в «Континенте», он понял, что все его попытки забыть её, навсегда вырвать из своего сердца обречены на поражение.  Это лживое, порочное, по мнению Дмитрия, существо было так же мило, как в тот солнечный день, когда Дмитрий впервые увидел её на импровизированной ярмарке.  Даже тот деловой шарм, явно наигранная строгость, которые стали ей присущи, не лишали её привлекательности и обаяния. Больших трудов стоило Дмитрию сдержать себя, чтобы не дать волю своим чувствам тогда, на совещании в концерне.
И Андрей Степанович, и Раиса Наумовна не могли не заметить перемен, произошедших с их крестником.  Влюбленность в хозяйку концерна, как причину упаднеческого настроения Дмитрия, Игнатьев не мог рассматривать в принципе, ибо знал, что все Сапрановы – это исчадие ада, с которыми у его крестника не может быть ничего общего. 
— Слушай, ты не знаешь, чего это Димка, уже который день, как в воду опущенный,  ходит? – спросил как-то Игнатьев у своей супруги.
— Ну, это, дорогой мой, у тебя спросить надо, – не скрывая недовольства в голосе, ответила Раиса Наумовна. – Ты же его в свои совершенно непонятные игры втянул. Все тебе эти Сапрановы покоя не дают. Только зачем ты из парня монстра какого-то делаешь? Думаешь, если вы всех Сапрановых уничтожите, ему от этого легче станет?
— У него на глазах убили всех родственников, обобрали до нитки, а убийцы, между тем, живут припеваючи. Это ты называешь непонятными играми!?! Рай, да, я тебя не узнаю. Наташа ведь была твоей лучшей подругой. Неужели ты хочешь, чтоб её убийцы остались безнаказанными?
— Андрей, я только одно знаю: эта ваша абсурдная месть до добра не доведет. Ты сам подумай, с кем ты решил тягаться. У этого Германа, наверняка, все везде схвачено.   Да, этот Сапранов, как крокодил, перекусит вас с Димкой одним зубом. 
Сам Дмитрий в этот момент находился вдалеке от споров между своими крестными. Бесцельные поездки по вечернему городу были для него лучшим способом успокоить нервы и привести мысли в порядок. Быстрой езды он не любил, а поэтому бесчисленные пробки, образовывавшиеся тут и там по всему городу, его не смущали. Как он оказался в одном из районов, обычно именуемым спальным, Дмитрий и сам не помнил. Двигаясь в плотном потоке машин, Серковский то и дело оглядывался по сторонам, ища глазами какой-нибудь закоулок, куда можно было бы свернуть и попытаться объехать пробку.
Наконец, свернув в один из переулков, Дмитрий оказался в пустоте дворов, которые прилегают к каждому из жилищ городских обывателей. Меньше всего то пространство, в котором оказался Дмитрий, походило на жилое. Полуразрушенные здания скупо освещались одиноким уличным фонарем, висевшим под козырьком панельного остова, претендовавшего на статус пятиэтажки. Шлагбаумом для автомобиля Серковского стала гора всякого хлама, щедро вываленная напротив одного из подъездов.
— Да, это я удачно заехал, – подумал про себя Дмитрий и стал быстро вращать руль, надеясь развернуться.
Неожиданно из одной из подворотен появился фургон, марку которого совершенно невозможно было распознать. Из кабины фургона вылезли двое мужчин весьма специфического телосложения. Подбежав к кузову, они достали из него какой-то продолговатый сверток и поволокли куда-то в сторону.
Судя по конвульсивным движениям, которые исходили из этого свертка, его содержимое было предметом одушевленным. Оглянувшись, мужчины поволокли сверток в сторону деревянного забора, пространство за которым было превращено в свалку.
Дмитрий был из тех людей, которые не могут оставаться безучастными, когда на его глазах кому-то угрожает опасность. В неблагонадежных намереньях пассажиров фургона сомневаться не приходилось, а поэтому Серковский решил, по мере своих сил, предотвратить возможные противоправные действия. Чем дальше пробирался вглубь пространства заброшенной стройки, тем отчетливее слышал, о чем говорили люди, приехавшие в фургоне. 
— Может, давай его здесь бросим, а сами ноги сделаем? – говорил один. – Все равно после того, как твои ребята его отметелили, он – не жилец.
— А если он очухается? – вопрошал другой. – Он ведь, наверняка, физиономии этих полудурков срисовал. Еще не хватало, чтоб он кого-нибудь из них ментам заложил. Нет, «Кочерга», в нашем деле лишние свидетели не нужны.
Из этого диалога Дмитрий понял, что, скорее всего, эти двое парней, приехавших в фургоне, - бандиты, а в свертке находилась их очередная жертва, участь которой была незавидной. Оставаться безучастным к происходящему Серковский уже не мог по определению. Мания вмешиваться в дела, которые его абсолютно не касаются, была присуща Дмитрию с детства. Поняв, что есть кто-то, кому угрожает серьезная опасность, он решил: раз во всей округе вряд ли найдется хоть одна живая душа, способная остановить молодчиков, он – единственный, кто может спасти бедолагу.
Все, происходившее дальше, чем-то напоминало сцену из хорошего кассового блокбастера. Жить связанному бедняге оставалось считанные секунды, о чем свидетельствовал нож, появившейся в руке одного из бандитов. Уже готовый отправить к праотцам свою жертву, злодей услышал за спиной громкий окрик:   
— Положил нож на землю!
Оглянувшийся бандит увидел перед собой фигуру, которая в темноте казалась ему  каких-то совершенно нереальных  размеров. Оторопь взяла шокированного таким развитием событий молодчика, а по его спине активно забегали мурашки.
— Ну, ты чего, долго еще возиться будешь? – раздался голос его подельника.
Появившейся откуда-то из темноты второй подельник увидел дуло пистолета, направленное на его напарника, уже занесшего нож над своей жертвой. Времени для принятия решений не оставалось, а поэтому он решил действовать, что называется, на авось.
Все, что происходило дальше, вряд ли представляет интерес для утонченных натур. Уверенный в своем превосходстве бандит совершенно опешил, когда мощным ударом сапога был сбит с ног и оказался лежащим в  снегу. Направленное ему в лоб дуло пистолета оказалось решающим аргументом для «Кочерги», который спешил на выручку к своему подельнику.
— «Кузбасс»!!! – орал он на ходу, заодно пытаясь понять, кто этот тип, от которого в данный момент зависела жизнь.
— Нож на землю бросил, - строго скомандовал Дмитрий, - если не хочешь, чтобы его мозги валялись тут же, рядом с ним.
Уверенный в своих силах, «Кочерга» счел возможным оказать сопротивление, но его попытка атаковать Дмитрия с помощью пистолета тут же захлебнулась. Огнестрел в мгновении ока оказался лежащим на земле, выбитый из рук «Кочерги» ногой Дмитрия, а сам он в растерянности стоял перед Дмитрием, подняв руки вверх. Поняв, что дальнейшее сопротивление, как минимум, может вызвать никому не нужный кипишь, «Кузбасс» и «Кочерга» сочли наилучшим для себя вариантом – сдаться на милость победителя. Тем более, что в темноте травматический пистолет Дмитрия вполне походил на боевой, а сам он не походил на искателя приключений, охочего до дешевых приколов.         
    — Что у вас там? – строго спросил Дмитрий, бросив взгляд на сверток, лежащий на земле.
  — Слышь, мужик, ты только «Шакалу» нас не закладывай, – затараторил перепуганный «Кузбасс». – Он нам сказал этого ботаника опреходывать, а мы, видать, перестарались. Слушай, если он узнает, что мы так облажались, он с нас три шкуры спустит.
Слово «Шакал» для Дмитрия имело особый, даже, можно сказать, сакральный смысл. Это человека он искал более десяти лет, и поиски эти были одной из главных целей его жизни. 
— «Шакал», говоришь? – спросил Дмитрий «Кузбасса». – Слушай, а ты что, хорошо его знаешь?
— Да, я его вообще ни разу не видел. Просто тот, кто мне от него заказ передал, сказал, что мужик он крутой, и шуток с ним не любит.   
Рассуждать на абстрактные темы Дмитрию было некогда, а поэтому наилучшим для себя вариантом он счел – передать двух романтиков с большой дороги правоохранительным органам. Появившейся в руке Дмитрия мобильный телефон означал одно: как минимум, ближайшие дни лихим парням придется провести в казенном доме.
— Так, давайте распаковывайте вашего ботаника, – скомандовал Дмитрий. – А то, неровен час, он у вас там Богу душу отдаст, а мокруха – это совершенно другой срок. 
Вопреки своему обыкновению, полиция на место происшествия прибыла быстро, и, что было весьма немаловажно, среди пинкертонов находился Пашка Спиридонов – давнишний друг Серковского, а это давало возможность последнему избежать ненужных, навязчивых вопросов.      
— Ну, Димка, никак я не думал, что у тебя есть способности к сыску, – удивлялся Павел. – Знаешь, сколько мы за этими субъектами охотились? Вся полиция из-за них на  ушах стояла. А ты один взял их да повязал.
— Паш, ты лучше их жертвой займись, – сказал Дмитрий. – Парня надо побыстрее в больницу отправить, иначе он до утра не дотянет.
Даже невооруженным глазом было видно: парню, ставшему жертвой двух отморозков, пришлось туго. Лицо отсутствовало, как таковое; вместо него был один сплошной синяк. Едва санитары, приехавшие на скорой помощи, дотронулись до него, чтобы переложить на носилки, раздался громкий протяжный стон от невыносимой боли.
— Да, туго парню пришлось, – констатировал факт седовласый доктор, склонившись над юношей. – Если бы вы не подоспели, боюсь, медицина была бы бессильна.
— Как вы думаете, он выкарабкается? – спросил Дмитрий.
— Молодой человек, я вам так скажу: мы ведь не боги, а поэтому пока ничего определенного тут сказать нельзя, – ответил врач. – Нет, жить он будет, но, насколько полноценной будет эта жизнь, зависит от очень многих факторов.
— От каких?
— Ну, прежде всего, от того, в какие руки он попадет. Понимаете, даже я невооруженным глазом вижу, что у парня задето много жизненно важных органов. Тут, я вам скажу, возни ни на один месяц будет. Пока   хирурги с ним  поработают… Пока после операций он в себя придет…
Отчаянно махнув рукой, врач отошел в сторону, а Дмитрий сделал для себя единственно возможный вывод: он не в праве оставлять этого несчастного парня до тех пор, пока не убедится, что он в порядке, и его жизни ничто не угрожает.