Цари и атаманы - идеология смуты

 
         ПРОКЛОМАЦИИ И ОБРАЩЕНИЯ БУЛАВИНЦЕВ

1.1707 – конец года: «Всем старшинам и казакам за дом ПресвятыеБогородицы,за               
истинную христианскую веру и за великое Войско Донское, также сыну за отца, брату за брата и другу за друга стать и умереть за одно! Зло на нас умышляют, жгут и казнят напрасно, вводят в эллинскую веру и от истинной отвращают. А вы ведаете, как наши деды и отцы на всем Поле жили и как оное тогда крепко держалось; ныне же наши супостаты старое наше Поле все перевели и нивочто вменили и так, чтобы нам его вовсе не потерять, должно защищать единодушно и в том бы все мне дали твердое слово и клятву». (Савельев, Древняя история казачества, Воззвание атамана Кондратия Булавина к казакам в 1707 г., стр. 282, 401 ).

Комментарий.  Е.П.Савельев в своем исследовании истории казачества писал: «Тайные проповедники старообрядчества впервые появились на Дону в 1676 г , когда казаки случайно узнали, что…чернецы не молят Бога за царя и патриарха.
…старые донские политиканы, недовольные московскими порядками…поняли, что, покровительствуя расколу, они легко могут отделаться от влияния Москвы, а потому, не входя в детали религиозного учения старообрядчества, всячески старались залучить к себе побольше приверженцев и с их помощью отстоять старые казачьи права, наполовину уже отнятые Москвой, в особенности после подавления бунта Степана Разина.
… Этим настроением  воспользовался атаман Кондратий Булавин, подняв Дон против самовластия Петра Великого и его вельмож. Приверженцы Булавина среди простых казаков проповедывали, что «Рим, поляки и Киев с товарищи, и Греки, и Москва отпали от истинной веры и исповедывают латинскую и новоэллинскую». Вот почему в письме Булавина, приведенном выше, и употреблено выражение: «вводят эллинскую веру и от истинной отвращают». (Савельев, Древняя история казачества, 2002, стр.282)
Эту цитату следовало бы дополнить материалами о действительном распространении старообрядчества на Дону в рассматриваемое время, чтобы стал понятным взрывной характер этих раскольнических лозунгов. Для этого полезно обратиться к самому авторитетному свидетельству – исследованию В.Г.Дружинина «Раскол на Дону в конце XVII века», предпринятому им в  1889 году. Рассмотрим его основные положения и приведем несколько выдержек из этого труда:
«Нельзя не убедиться, при беспристрастном исследовании возникновения и первых шагов развития раскола, что большую роль в этих событиях играли неудачные мероприятия господствующей церковной и гражданской власти, по отношению к приверженцам старины. Положив в основу действий принцип гонения и преследования, придержащие власти достигли  результатов как раз совершенно противоположных тем, к которым стремились. Благодаря строгим карательным мерам и отсутствию спокойного, вразумительного слова, защитники старины обратились в «гонимых христиан, Христа в себе носящих», а их гонители, «в
работающих сатане». Гонимые возомнили себя  «рабами и поклонниками Христовыми», в противоположение никонианам, слугам Антихриста, исповедующим пестрообразную прелесть его. Раскольники считали себя призванными к проповеди истинной веры в последние времена мира. Благодаря претерпленным мучениям, они явились в глазах народа  «воинами Исусовыми, страдальцами Христовыми, проповедниками благочестия, поборниками православия». (Дружинин, Раскол на Дону,стр. 67-68).
Первыми раскольниками  на Дону были, вероятно, иноки Корнилий и Досифей, не оставившие, однако, никаких следов о первом своем здесь пребывании (там же, стр.69). А первым сеятелем раскола на Дону можно считать лишь Иова Тимофеева, осевшего на реке Чир около 1672 года.  В 1677 году в основанной им пустыне было уже около 20 чернецов (монахов) и более 30 беглецов  (там же, стр.71). В 1685 году в этой пустыне появился игумен Досифей, ранее побывавший  на Дону в качестве инока с Корнилием. При нем пустынь приобрела значительное влияние на Дону, количество иноков достигло  80, беглецов 40, в возникшей женской обители насчитывалось до 100 сестер (там же, стр, 78).
Пустыни во главе с беглыми попами и попы-одиночки появлялись в это время на Дону повсеместно: 1676 – на Дону выше впадения в него Хопра черный (монах) поп Савелий с соратниками; 1678 – на Цемле поп Пафнутий; 1680 – на Белой Калитве две пустыни и в Шиповских лесах в верховьях Белой Калитвы старец Авраамий; 1680 – в Сиротином и Голубом городках поп Прокофий;1683 –  в Усть-Медведицком городке поп Иван; 1684 – на Донце поп Феодосий,   на устье Медведицы старец Тихон, на реке Теляузике четыре старца; 1687 на Маныче поп Самойла (там же, стр. 79 – 86). Этот краткий перечень, разумеется, не отражает истинного масштаба проникновения на Дон священнослужителей-раскольников. Еще большую роль в распространении раскола играл процесс массового бегства из метрополии раскольников-мирян и поселение их на Дону и его притоках. Особенно велик был наплыв пришлых после собора 1681 года и после раскольничьего мятежа в Москве в июле 1682 года с последовавшим крайне жестоким подавлением его.
При этом следует иметь ввиду, что  беглецы находили  на Дону людей, приверженных  старым религиозным воззрениям, фактически не затронутых никонианскими нововведениями, то есть, по существу, своих единомышленников. Процесс нагнетания Дона возмущенными и негодующими раскольниками, воссоединения их со своими единоверцами-казаками и заражения их антимосковскими настроениями  был настолько всеохватен, настолько  значителен, что в 1687 – 1688 годах привел Дон к состоянию почти открытого массового бунта против Москвы. На какое-то время даже верховная власть  на Дону перешла в руки откровенных противников никонианской реформы и насильственного насаждения религиозных новшеств московскими властями. Почти вся властная верхушка донского казачества в Черкасском и других районах Дона во главе с ее атаманом Самойлой  Лаврентьевым была настроена продолжать жизнь по старым традициям и в старых религиозных формах.. Казачья старшина в лице Кирея Матвеева, Павла Чекунова, Левки Маныцкого, Левки Белогородца, Ивана Сапожника, Федота Мороза, Ивана Рабынина, Петра Смиренного, Маркуши Васильева, Пахомки Сергеева, Федьки Боярченка и многих других не хотела слепо следовать новациям религиозной реформы, сопровождающимся к тому же утеснениями казачьей вольницы.
«…созвали круг. Войсковой атаман и старшины стали приговаривать, чтобы служить по старым книгам и за великих государей и патриарха Бога не молить…Сила была на стороне раскольников – можно было приговаривать в кругу по-своему, без всякой боязни. И приговорили казаки «всем войском», великим государям «служить по-прежнему и чтобы впредь, по всему Дону, было смирно, а раскольщиков раскольщиками не называли, и сверху старых книг ничего не прибавливать и не убавливать и новых книг не держать, а если кто станет тому приговору  быти противен или учнет говорить непристойные слова и тех побивать до смерти. Так была утверждена на Дону старая вера» (Дружинин, стр. 136 – 138). Главным носителем и проповедником канонов старой веры в Черкасском стал поп Самойла, обладавший и соответствующими знаниями, и проповедническим даром. Казаки «называли его великим учителем и даже апостолом».
«Теперь религиозная рознь с Москвой была достигнута: новое учение подготовляло почву для полного разрыва, проповедуя даже религиозную войну против Москвы» (там же, стр. 146). Здесь Дружинин, по-видимому, подспудно оправдывая последующие московские акции, заходит слишком далеко в противоречие с самим собой. Так он называет старообрядчество «новым учением» и говорит о войне с Москвою, тогда как на самом деле и вера была «старой», и круг приговорил служить великим государям по-прежнему, о чем он сам говорит ранее.
Другим, более радикальным проповедником раскола был Кузьма Косой, поселившийся на Медведице в 1673 году. Здесь благодаря его бурной не только религиозной, но и хозяйственной деятельности за 10 лет возникло 17 поселений, в каждом  из которых находилось до 20 куреней с общим число жителей до 2 тысяч. Здесь действительно  дело дошло до призывов и даже сборов «идти очищать землю». Черкасская власть потребовала явиться Кузьме в столицу Дона для объяснений. Тот прибыл во главе отряда в 600 человек и так объяснил свою позицию: «нам де Христос велит землю очищать: мы не боимся царей ни всей вселенной; вся христианская вера отпала и в Московском государстве благочестия нет, ни церквей, ни попов, ни какого таинства нет же, от веры отступили, а житья нашего всемирного только пять лет» (там же, стр. 150). Такие крайние меры не были поддержаны казаками Черкасска, а вернувшийся из Крымского похода Фрол Минаев, бывший всегда последовательным сторонником Москвы и вновь ставший войсковым атаманом, на казачьем круге велел схватить Кузьму и заковать его в цепи для отправки его в Москву. Так, собственно, и закончился, не начавшись,  раскольничий мятеж на Дону.
Последовали длительные неустойчивые препирательства между сторонниками Москвы и старообрядцами, между московскими властями и колеблющейся властью на Дону, аресты, дознания под пытками арестованных и казни в Москве. При этом на Дону между  московскими приверженцами и староверами происходили даже военные столкновения, принявшие длительный и жестокий характер. Инициированы они были под сильным давлением Москвы репрессивными акциями московской партии, пытавшейся насильственными мерами привести к новой вере староверов. Особенно свирепствовал в этих акциях назначенный командовать карательными операциями атаман Осип Михайлов. Естественно, что караемые оказывали ожесточенное сопротивление карателям. Поэтому назвать эту междоусобную войну раскольничьим мятежом  было неправильным (там же, стр. 172). Часть казаков-староверов под страхом смерти вынуждена  была формально отказаться от своих верований, но многие староверы покинули  Дон и переселились на Кубань и Терек.
«В истории раскола описанное движение имело следствием утверждение раскольников на Дону, Яике, Куме и Кубани, где они продолжают пребывать и до настоящего времени. Не смотря на строгость, с которой атаман Осип Михайлов приводил казаков ко кресту и вере, через полгода раскольники уже открыто выказывали свое отвращение к ней. Когда присланные на Дон священники, Илья и Исидор, ездили на святках 1688 г. по казачьим городкам славить Христа, то «с Паншина городка до самого Черкаского, во всех городках, как мужеск, так и женск пол, и робята, яко звери и окамененные сердцем, многие к животворящему кресту не подходили и благословения не принимали. А которых де понуждали, и те нахлобуча шапки, а женский пол, закрывся полотенцы, отбегали прочь».  К ним продолжали прибывать и беглые из Московского государства; но держась спокойно, те и другие могли безопасно пребывать среди казаков» (Дружинин, стр. 217).
Я бы обратил внимание читателя на то, что В.Г.Дружинин пытается в этой последней фразе как бы противопоставить беглых россиян и  не принявших новой веры казаков  остальным казакам, что как бы свидетельствует о полной лояльности этих остальных казаков религиозным нововведениям. По-видимому,   это не  совсем верно: безопасность пребывания одних среди других обеспечивалась  скорее внутренним родством тех и других, отсутствием существенных противоречий между ними, а не спокойным поведением беглецов и явных староверов. В глубине души подавляющая масса казачества, вероятно, оставалась приверженной старой вере. Иначе булавинские лозунги и призывы не всколыхнули бы почти весь Дон, а прозвучали бы, как «глас вопиющего в пустыне».

2. 1708 – февраль: «Атаманы молодцы, дородные охотники, вольные всяких чинов люди, воры и   разбойники, Хто похочет с военным походным атаманом  Кондратьем Афонасьевичем Булавиным, хто похочет с ним погулять по чисту полю, красно походить, сладко   попить да поесть, на добрых конех поездить, то приезжайте в терны вершины  самарские. А са мною силы донских казаков 7000, запорожцов 6000, белые орды 5000»  (Б.В., док. 235, стр. 450).               

3. 1708 – март:  «…мы всем Войском стали единодушно вкупе в том, что стоять нам со всяким родением за дом пресвятые богородицы, за истинную веру христианскую, за благочестивого царя нашего, за свои души и головы, сын за отца и брат за брата, друг за друга стоять и умирать заодно. А вам бы всяким начальным людем добрым и всяким черным людем всем такоже стоять вкупе заодно. За дом пресвятые богородицы, за истинную веру християнскую, за благочестивого нашего государя, царя и за все великое Войско Донское с нами заодно…ради того, что  они вводят нас и всех вас в елинскую веру, а от истинной веры християнской отворотили всякими своими знаменьями и чюдесы прелесными» (Б.В., док. 236,  стр.450- 451).

4. 1708 – 23-30 апреля: Разгром Хохлача (28 апреля)  Бахметьевым, Тевяшовым и Рыкманом  на р. Битюк у Чиглянского юрта. В послании Бахметьева о разгроме Хохлача приводится текст  письма – воззвания булавинцев:
«…собрись полки на Дон и на Хопер и на Бузулук и на Медведицу и хотят розорить казачьи городки и отвратить от истинные веры христианские и превращают в елинскую веру. И они в том стали крепко единодушно и з запорожскими казаками и з Белогородцкою ордою и с калмыки и с татары и з гребенскими и с терскими и с ыицкими казаками ж за одно за бога и за в. г. и за дом пресвятые богородицы и за крест животворящей и за истинную веру; также как и прежние казаки на реке живали. И хотят вывесть еллинскую веру, что много душ христианских погибает напрасно. И ему б Бахметеву стать с ними заодно за веру христианскую. А им нет дела ни до бояр, ни до торговых людей, ни до черни, ни до солдат, ни до драгун». (Б.В., док. 56,  стр.229-230).
 
5. 1798 – 6 апреля – Письмо к Бахметьеву: «…им войску Донскому учинилось, что собрались полки на Дон, на Хопер, на Бузулук и на Медведицу и хотят разорять казачьи городки и отвратить от  истинные веры христианские и превращать в еллинскую веру и они в том стали крепко и единодушно и с запорожскими казаками и с белгородской ордой и с калмыки и с татары  и с гребенскими и терскими и яицкими казаками за одно за бога и за великого государя и за дом пресвятой богородицы и за крест животворящий и за истинную веру также как прежде казаки на реке живали и хотят ныне ввести в еллинскую веру, что много душ христианских погибает напрасно и ему б Бахметьеву стать с нами за одно за веру христианскую, а им нет дел ни  до бояр, ни до торговых людей, ни до солдат, ни до других только им нужны немцы прибыльщики и будет им стоять за немцев и они б на  них не пеняли и  неправедные судьи бояре, которые стоят за немцев и за неправедных судей таких людей сыскивать  и они идут к ним не  воровством, а описываются с ними, чтобы им не пролить напрасные крови хриситанской» (Лебедев, 1934, письмо № 4, стр. 88).    
         
6. 1708 – апрель - май:  «…всем верстатца пополам и быть готовым конным и оружейным, и одной половине в поход, а другой быть на куренях…Ради того, что стоять им всем вкупе за дом пресвятые богородицы за истинную християнскую веру и за благочестивого государя и за все Войско Донское, для того что зло на них помышляют, жгут и казнят напрасно злые бояря и немцы и вводят в них еллинскую веру. А ведают они атаманы молотцы, как деды их и отцы положили и они породились, прежде сего старое поле крепко было и держалось. А ныне те злые супостаты старое поле все перевежи и ни во что почли, и чтоб  им старое поле не потерять». (Б.В., док. 238,стр. 452).

7. 1708 – 17 мая:  «…в прошлом 1707 году совокупилися мы Войском Донским и иными реками постоять за дом пресвятые богородицы и за провославную християнскую веру и за святыя апостольския церкви. И о том у нас Войском Донским был збор…чтоб в нашем Войску Донском…утвердить по прежнему, как казачья обыкновения у дедов и у отцов наших и у нас». (Б.В., док. 243, стр. 457).    

  8. 1708 – 26 мая: «В нынешнем 1708-м году майя месяца в 26 день по указу великого Войска  Донского…велено нам Войску выступить  против идущих на нас для разорения наших казачьих городков московских полков…И мы…ожидаем к себе вашей общей казачей единобрацкой любви и споможения, чтоб наши казачьи реки были по прежнему, и нам бы быть казаками, как были искони казатьство и между нами казаками единомысленное братство.
…Также и мы…ради с вами умирати заедино,  чтобы над нами Русь не владела и общая наша казачья слава в посмех не была» (Б. В., док. 244,  стр.459-460).

 9. 1708 – 27 мая: «…прислали… к нам на реку полковника князя Юрья Долгорукова… для того, чтоб всю  реку разорить. И стали была бороды и усы брить, также и веру християнскую переменить, и пустынников, которые живут в пустыни ради имени господни, и хотели была христианскую веру ввесть в елинскую веру.
…много руские люди бегут к нам на Дон, денно и нощно, з женами и з детьми от изгоны царя нашего и от неправедных судей, потому что они веру християнскую у нас отнимают.
… А есть ли царь наш не станет жаловать, как жаловал  отцов наших дедов и прадедов или станет нам на реке какое утеснение чинить, и мы Войском от него отложимся и будем милости просить у вышнего творца нашего владыки, а также и у турского царя, чтоб турский царь нас от себя не отринул. И потому мы от своего государя отложимся, что нашу веру християнскую в московском царстве перевел, а у нас ныне отнимает бороды и усы, также и тайные уды у жон и у детей насильно бреют…» (Б.В., док. 246,стр. 461 – 464).

 10. 1708 – не позднее июля:  «А нам до черни дела нет. Нам дело до бояр и каторые неправду делают. А вы голотьва   и вся идите изо всех городов конные и пешие, нагие и босые, идите не опасайтеся:   будут вам кони и ружье и платье и денежное жалованье. А мы стали за  старую веру  и за дом пресвятые богородицы и за вас за всю чернь, чтоб нам не впасть в ельнинскую веру».  (Б.В., док. 248,стр.466). 

Комментарий. Таким образом, из десяти сохранившихся «Прелестных писем»  К Булавина  и его  соратников только в двух нет упоминания религиозного мотива мятежа. Оба эти письма адресованы запорожцам, по-видимому. далеким от главной проблемы. Одно из них адресовано  разного рода падшим людям, весьма далеким от  духовности, хоть среди них, помимо воров и разбойников, упомянуты и атаманы-молодцы, и разных чинов люди. Привлечь такой контингент к восстанию религиозным призывом и обращением к душе человеческой - предприятие безнадежное, то ли дело,  обещание земных телесных благ весьма примитивного свойства, а именно, - вкусно поесть, сладко попить, погулять, красно походить, покуражиться и прочее! На эту приманку, что хорошо знал предприимчивый руководитель восстания, обязательно должны клюнуть «степные люмпены», подонки и отчаявшиеся от безысходности неудачники. Словом, разный не самого высокого свойства человеческий сброд. Надо полагать, такие люди были  не только на Дону, но и в Запорожье. Но, судя по единственности этого воззвания, их было не столь много, чтобы обеспечить своим участием успех восстанию.
Другое письмо, не содержащее религиозного мотива, тоже адресовано запорожцам, и потому содержит только тот мотив, который, по мнению одного из предводителей восстания Драного,  был им особенно близок – освобождение от Москвы.
Все остальные «прелестные и не прелестные письма», рассчитанные на подавляющую  массу донского населения, учитывали уже духовное состояние людей, и в этом их состоянии – самое важное, самое больное и волнующее их. Это, во-первых, старая вера в Бога и, во-вторых,  старые традиции казачества, не замутненные новыми религиозными и политическими преобразованиями. Причем  в этой паре проблем главной и превалирующей была  старая вера, унаследованная от отцов и дедов. Только апеллируя к этим духовным потребностям своего народа, вожди и вдохновители восстания могли рассчитывать на его поддержку. И они не ошиблись в своих ожиданиях. Не даром же они сами были частью этого народа и сами испытывали те же духовные потребности и те же политические претензии. Ведь все вожди восстания были раскольниками или сочувствующими им.
А как же И.Г.Зерщиков? Кем был он и кому он сочувствовал? Мне представляется, что ему было дано видеть неправоту одних и крайность мер борьбы против этой неправоты других. Разногласия были явны и очевидны, но не стоили столь жестоких и бесперспективных мер борьбы. Жестокость и кровь были еще большим злом, чем неправота одних  (никониан) и упорство других (староверов).   Отсюда и соответствующая линия поведения: попытки сгладить, смягчить, обезоружить противоборствующие стороны уговорами, мягкостью, податливостью до известных пределов, наконец, хитростью и даже силой, когда положение оказывается безвыходным.
Был ли он старовером? Об этом прямых исторических данных нет, хотя в некоторых публикациях он называется старовером (например, Н.С.Чаев в сб. Б.В., 1935, стр.34). Если и был, то принадлежал к числу тех, кто жаждал и искал единения с обновленным государственным православием. Именно поэтому  он занял такую двойственную и уклончивую позицию в 1700, будучи Войсковым атаманом  Всевеликого Войска Донского, и в 1707 году, в качестве простого старшины,  назначенного Войском разобраться на месте  при попытках правительства насильственно разрешить эту проблему. Решил, но не так, как было велено царским указом.
А что касается его позиции в споре  представителей обновленного православия со староверами, то имеющиеся материалы  свидетельствуют о его либо нейтральном отношении к этой проблеме (стоит ли из-за таких несущественных расхождений спорить и разрушать единство), либо о готовности скорее присоединиться к церкви, исповедующей обновленное православие, но при  сохранении  старой обрядности для желающих. В этом смысле и в этой позиции он (разумеется, не один!) был предтечей того движения, которое через десятилетия получило широкое распространение среди староверов и государственную поддержку под названием единоверия. Вот эти данные:
1.В книге «Раскол на Дону» ее автор В.Г.Дружинин описывает следующий случай. В 1686 году возвращающийся из Москвы атаман легкой станицы (летнее донское посольство в Москву) Илья Григорьев, то есть Илья Григорьевич, задерживает едущих с Дона московских попов Ивана и Ермолая, противников староверов и  раскола, с намерением вернуть их на Дон, так как возвращались они без войсковой грамоты. Но отпусакает их при предъявлении ими царской грамоты, предписывающей расследовать раскольничество на Дону и арестовать виновных, доставив в Москву, проповедников раскола. Будь Илья Григорьевич  непримиримым  старовером и сторонником  раскола, едва ли бы он отпустил попов.
2. При описании в этой же книге поведения раскольников во главе с Кузьмой в следующем году автор часто ссылается на показания восьми казаков (безымянных) и казака Ильи Григорьевича (величает по имени-отчеству, из чего я заключаю, что здесь речь идет об уважаемом старшине Илье Григорьевиче Зерщикове). При этом, когда появляется ссылка на Илью Григорьевича в показаниях, обнаруживается, что он не скрывает сведения о сговоре Кузьмы с атаманом Самойлой Лаврентьевым  о приводе в Черкасск своих сторонников – (Дружинин, 1889, ссылка 56, стр.150); с другой  стороны, он выгораживает пришедшее войско староверов: «хотя бы и в 20 тысяч человек было, а никого не тронут» - стр. 151 ссылка 62; и более того даже обвиняет казаков-черкасцев в агрессивности: «казаки стали бить» староверов (там же, ссылка 65,  стр.151). Конфликт завершился в пользу нововеров, и «раскольничьему атаману Самойле Лаврентьеву пришлось, «покиня атаманство ухорониться», Кузьминцы тоже разбежались», но частью были захвачены (там же, ссылка 70,стр.152). При этом остальные восемь допрашиваемых рассказали, что часть захваченных староверов была казнена, а Илья Григорьевич об этом факте умалчивает, покрывая тем самым и крайнюю жестокость нововеров.
Из этих данных явствует скорее принадлежность Ильи Григорьевича к нововерам, чем к староверам, потому что он спокойно ракрывает их сговор (впрочем, его и невозможно было скрыть!). Помимо того,  в списке допрашиваемых всегда указывается принадлежность допрашиваемого к раскольникам, чего ни разу не сделано относительно Ильи Григорьевича      (там же, ссылка 59, стр. 150; ссылка 66 , стр.151;  ссылка 68, стр.152). Но при всем при этом в показаниях  просвечивает  и несомненная симпатия  Ильи Григорьевича к староверам: он говорит об их мирном настрое («никого не тронут») и об их страдательной, а не  насильственной позиции ( не они, а их «побили» и им пришлось «ухорониться» и разбежаться). 
Нет, не был старшина Илья Григорьевич Зерщиков сторонником раскола, он не хотел и не способствовал ему, будучи, конечно, верующим человеком, несомненно, в старых традициях,  глубоко и по сути, но при этом не считая никонианские нововведения принципиальным отходом от православия.
Таким образом, чтобы там ни  говорили историки о формальности повстанческих лозунгов Булавина  и его соратников, факты однозначно свидетельствуют о том, что религиозный мотив был главным мотивом, поднявшим и объединившим донское казачество на борьбу против московского засилия, столь воинственно и бескомпромиссно искоренявшим старую отеческую веру. Лозунг «за старую христианскую веру против еллинской» был
самым  универсальным, самым близким и понятным практически всему населению Дона. Он касался самого сокровенного и глубинного в человеческой душе, независимо от того, в каком теле она обреталась: казак или беглый крестьянин, богатый или бедный, знатный или изгой, глубоко верующий или не очень.
Этот лозунг и призыв непосредственно касался и других сторон жизни донского населения, так как именно с ним было теснейшим образом связано и все то, что приносило на Дон туповатое,  ограниченное и крайне агрессивное правительство Москвы. Это искоренение казачьих вольностей, требование выдачи Москве беглых,  бесцеремонные попытки и насильственные акции ликвидации и переселения станиц, лишение прав на рыболовство, отторжение земельных угодий, учреждение на исконно казачьих территориях административных подразделений московского подчинения в виде новых городов и крепостей, государственных дорог и даже губернаторства. Поистине бесчисленные узы и цепи связывали население Дона по рукам и ногам с вторжением московских  властителей на его просторы. А уж что касается  нравственности и морали ее представителей во главе с самим православным царем, то это вообще воспринималось населением Дона как явление Антихриста.
Это была война прежде всего религиозная, война  отеческой веры с верой чуждой, враждебной и, по существу, с дьявольской, где религиозный мотив тесно сплетался с экономическими, социальными, нравственными, бытовыми и прочими мотивами в зависимости от того, какие социальные, национальные или идеологические группы населения в ней участвовали. В каждой из этих групп тот или иной мотив мог превалировать над другими и в том числе над религиозным, но общим, связующим и цементирующим всю массу восставших людей все таки был мотив религиозный. Он был мощным вновь вспыхнувшим отголоском религиозного раскола тридцатилетней давности, порожденного разнузданной религиозной агрессией Москвы на Дону в 70-80-е годы XVII столетия.
И в этой связи, может быть, не стоит столь строго осуждать массовый исход с Дона на Кубань некрасовцев и иже с ними. Ведь они, как им казалось,  сохранили веру, то есть  душу человеческую от наступающей якобы бесовщины! Другое дело - их дальнейшая история. Сохранив свои души, они вместе с иноверцами стали губить своих бывших соотечественников и единоверцев. Не грех ли это? Не  мнимое ли это сбережения своей души?
Парадокс ситуации состоял в том, что по своей религиозной сути противостояние двух христианских вер было основано на столь ничтожных различиях между ними, причем касающихся фактически только формальной стороны  обрядности, что глубинный смысл этого противостояния остался (и остается) «за семью печатями». И тем не менее,  раскол был кровав и трагичен. И нет ему оправдания ни в рамках новоявленного никонианства, ни в старообрядчестве. И там - грех и там – грех, но главная вина лежит, конечно, на реформаторах, породивших раскол и неистово искоренявших  староверов.