Чудак

  Курс науки о сопротивлении материалов,  предусмотренный программой высшего технического образования, обременённый сухим академическим текстом и многоэтажными заумными формулами, воспринимался нами, как  и всякий теоретический предмет, неоднозначно.
Сопромат, по нашему мнению, в проектно-конструкторском деле  видимо был необходим, но в среде взрослой  аудитории вечернего отделения, озабоченной в первую очередь приобретением практических навыков, казался предметом  очень уж избыточным и оттого весьма  не  популярным.

В годы нашей молодости едва ли существовал лучший способ нагнать на собеседника тоску и  скуку, чем попытаться заговорить с ним о сопротивлении материалов.
-  Тебе что больше делать нечего? - услышал бы  он в ответ.

Неприступный с первой попытки зачёт по этому курсу воспринимался как мрачная перспектива повторять эту пытку несколько раз кряду, а проваленный экзамен был чреват приобретением «хвоста», за которым следовали бесконечные попытки подкараулить неуловимого экзаменатора, чтобы  склонить его   на кровавую экзекуцию по ликвидации этого рудимента.

Нам казалось, что в арсенале  изменчивой судьбы сопромат был последней преградой, преодолев которую, дальнейший жизненный путь смотрелся  приятной прогулкой.
- Сдал  «сопромат», - говорили между собой  студенты, - можешь жениться.
 С  преподавателем этого курса, известным  доцентом  Вартапетовым,  у нашей великовозрастной группы студентов  отношения были особые.

Пожилой, безнадёжно запущенный холостяк, вызывающе безразличный к своей внешности и манерам Валентин  Яковлевич,  не отвечая, как правило, на приветствия студентов, передвигался по институтским коридорам   неторопливыми шаркающими шагами, которыми, казалось, никуда было не поспеть,  хотя их обладатель ухитрялся никуда и  никогда не опаздывать.

 По институту о нём ходило множество баек.
В частности, по поводу его необыкновенной пунктуальности  одна  из  них утверждала, что, когда он был  не  в духе, то, желая досадить своим бестолковым слушателям, он, не удостаивая их разъяснениями, предлагал  переписывать за ним с доски.

 Для этого он брал в правую руку мел, а в левую тряпку и, работая одновременно обеими руками, правой писал на доске свои четырёхэтажные формулы, а левой тут же за собой стирал написанное, не обращая внимания на ропот не поспевающих за ним студентов.

Покончив с намеченным на этот час материалом  и не   глядя на часы, он, поплевав на замаранные мелом пальцы,  бесцеремонно обтирал их о полу засаленного  пиджака, после чего неторопливо сходил с кафедры, и своей неповторимой шаркающей походкой, ничуть не спеша, направлялся к выходу из аудитории.  Именно в то мгновение, как только он  брался за ручку  двери,  не раньше и не позже раздавался звонок.
Презрительно усмехнувшись вздоху восхищения студентов, прокатившемуся за его спиной, он, не прибавляя шаркающего  шага,  удалялся по коридору восвояси.

Единственная женщина в нашей группе, разведённая толстушка и хохотушка средних лет   Жужуна  за одинокого и неухоженного  Валентина Яковлевича  переживала.
- Как вы думаете, почему у него обшлага брюк вечно обтрёпанные? -недоумевала она как-то.
- А какими  им быть, - объяснили мы, - если он при ходьбе шаркает и стирает ноги, отчего они  становятся короче, и  брюки естественно начинают волочиться по полу?
- Бедняжка, что же ему делать? – вздыхает она.
- Да ничего особенного. – разъясняем мы сердобольной Жужуне. Надо только будучи в парикмахерской, напоминать мастеру, чтобы,  подправляя брови и виски,  он заодно  подстригал  ему и брюки.

К Жужуне Вартапетов когда-то был  неравнодушен. Он часто навещал её в Отделе научно-исследовательских работ, где она работала машинисткой. Здороваясь, галантно целовал ей ручку, называя «несравненной Жужуной» и   благодарил  за перепечатанные материалы.  Однако мы замечали, что при этом пышные формы «несравненной» интересовали его куда больше, чем расшифрованные каракули его рукописей.

Говорили, что в былые времена  он пытался за ней ухаживать и даже пригласил как-то на Промышленную выставку, где обещал рассказать много интересного о тамошних  экспонатах.
Перевалившая за средний возраст, разведённая Жужуна посчитала, что пренебрегать вниманием к себе пожилого доцента не следует, и встреча состоялась. Однако предположение, что у Жужуны можно  вызвать интерес к промышленным экспонатам было со стороны Валентина Яковлевича слишком самонадеянным и, поняв это, он решил, что уместнее пригласить её в ресторан.

Пока Жужуна оглядывала убогую обстановку заведения, в которое он её притащил и где в те времена вряд ли можно было рассчитывать на нечто большее, чем биточки с макаронами, Валентин Яковлевич  ошарашил вышедшего к редким гостям хозяина этой забегаловки,  потребовав подать  осетрину на вертеле под белым вином урожая пятилетней давности, собранного с южных склонов Триалети.

Опытный хозяин, легко распознав в посетителе сумасшедшего, сказал, что всё это как раз то, что у них бывает каждый день, но сегодня временно отсутствует.
Тогда Вартпетов со словами: «Здесь нам делать нечего»  увёл оттуда  Жужуну и, больше никуда  не приглашая, спровадил  её  домой.

Иногда  под настроение, проникшись сочувствием  нашей утомлённости  после отработанного рабочего дня, Валентин Яковлевич, желая нас взбодрить и сделать сухой академический курс привлекательнее, затевал с нами что-то вроде игровых  диалогов.
Исписав доску сплошь  своими выкладками,  он подходил, шаркая, к кому-нибудь из нас и объявлял о том, что, затрудняясь с дальнейшими выводами,  назначает избранника своим ассистентом и просит совета, продолжать ли начатые исчисления  или избрать иной путь.

Мы все понимали, что это была всего лишь  игра, и по её правилам следовало на поставленный вопрос, не задумываясь, уверенно отвечать, что путь вывода формулы выбран правильно, и ассистент его полностью одобряет.
- Ну, раз мой ассистент не возражает, продолжим нашу работу в том же духе, - говорил Валентин Яковлевич, возвращаясь к доске.
Он считал, что этот маленький театр, не отнимая учебного времени, заметно оживляет  изложение материала. 
Был у нас в группе некто Крошев - фронтовик, отмотавший всю войну от первого до последнего дня в качестве полкового кашевара.  На гражданке волею судьбы он попал в помощники машиниста. Работа ему нравилась, но, чтобы пройти аттестацию,  требовалось высшее образование.

Однажды, разыгрывая очередной фарс с якобы помогавшим ему ассистентом, выбор Вартапетова выпал на Крошева. Простодушный кашевар, не подозревая розыгрыша, перегнул палку, и, когда Валентин Яковлевич обратился к нему за советом, он ответил не сразу, а только после того, как, изобразив некоторое размышление, при котором, наморщив лоб и шевеля губами, сделал вид, что перепроверяет вычисления Вартапетова, прежде чем с ними согласиться.

Заподозрив иронию, Валентин Яковлевич рассвирепел. Он подошёл к  Крошеву и спросил в бешенстве:
- Что вы тут бормочите? Что вы можете вообще  в этом понимать?
 Потом смягчившись, добавил:
 - Говорят, что, вы всю войну  были   кашеваром? Хорошо, что на полевой кухне, которой вы ведали, пользовались не вашим «котелком», иначе не видать бы солдатам  своей  каши.
А славному сыну греческого Бешташена,  некоему Костову, после того, как тот замешкался с несложным (на арифметическом уровне) вычислением, заглянув  в лицо, спросил:
- Костов, скажите честно,  во сколько баранов обошёлся отцу ваш аттестат зрелости?
 Другого старательного студента Пхакадзе, попавшего к нам из грузинской школы, Вартапетов тщетно пытался приобщить к тонкостям русской грамматики, но тот продолжал  упрямо говорить: «мой ручка» и «мой тетрад», на что Валентин Яковлевич заявил, что  пренебрежение  им женским родом наводит на мысль о его нетрадиционной сексуальной ориентации.
 
  !8+ (Когда единственная в группе женщина Жужуна отсутствовала Валентин Яковлевич позволял себе похулиганить.
- Раздвинем ножки, - предлагал он, и после паузы уточнял, - разумеется циркуля…или же:
эту плоскость мы с вами заштри…- и делал паузу, предлагая закончить фразу, которую заканчивал сам, - только карандашом, молодые люди, непременно карандашом!).

 В те благословенные времена, о которых мы вспоминаем, никакой государственной программы, в том числе предупреждения Минздрава, на сигаретных пачках о вреде  курения не было. Студенты вполне легально вдыхали никотин в отведённых для этого местах.
Валентин Яковлевич, возмущаясь непозволительной терпимостью должностных лиц к  табакокурению студентов, вёл с этим злом личную непримиримую борьбу. Пойманных с поличным он мог приволочь силой  в комсомольский комитет и потребовать, чтобы их тут же при нём исключили из комсомола.

Читая студентам более тридцати лет  один и тот же курс, можно легко тронуться умом. Множество эпатажных выходок в арсенале Вартапетова  предназначались именно для того, чтобы этого не случилось. Одну из них он продемонстрировал на защите своей докторской диссертации.

Плакаты с начертанными на них бесчисленными формулами едва умещались  на стене, обращённой к членам Учёного совета.
Валентин Яковлевич, объясняя их содержание, ни разу не отвернулся от аудитории, пользуясь запрокинутой за голову указкой и всякий раз, не глядя, безошибочно останавливал её за спиной на том месте своих выкладок, о которых  в данный момент говорил.
Безусловно, Вартапетов знал свой курс наизусть. За тридцать лет не мудрено  было этого достигнуть. Тем не менее, ожидая новостей из ВАКа (Высшей Аттестационной Комиссии), он волновался, и когда узнал, что такие новости пришли, решил разориться на такси, чего обычно себе не позволял, поскольку никогда и никуда не торопился.
Доехав до института и взглянув на счётчик, он передал водителю денежную купюру, и, не имея практики общения с городскими таксистами, рассчитывал получить сдачу. Водитель, похоже, делать этого не собирался.
Какой при этом между ними произошёл разговор, можно  только догадываться.
Кончилось тем, что таксист, не дав скупцу выйти, заблокировал двери и отвёз его через весь город туда, где подобрал, после чего швырнул ему в лицо полученные деньги и выставил из машины.

А в институте его, тем временем, ждали дурные вести.
ВАК с подачи чёрных оппонентов нашел в представленной диссертации какую-то научную несостоятельность, и защиту по этой причине не утвердил.
Но по институту бродила байка с другой версией. Злые языки поговаривали, будто  в Учёном совете заседали бывшие двоечники от сопромата, которым Вартапетов   немало досадил в молодости, и они в отместку при голосовании на Учёном совете просто накидали ему чёрных шаров.
 
Москва, февраль 2014 г