Смотрящий в рай

ВВЕДЕНИЕ


В наше время столь доказательств того, что Господь милостив ко всему земному, всё показывает и доказывает нам не видящим его. Мы же, как слепые щенки, только желаем одного - тепла и еды, даже в изнуряющем труде, через ложь, себя не уважение — заработать, купить.
Всё же остальное так, не имеющее смысла, сказки прошлого, то есть только мы.
- А что же мы? Живём, обогащаемся, удивляем и удивляемся, думая жить вечно, в первую очередь в личном материальном положении, но жизнь заканчивается - рано или поздно. Наши разговоры всуе бессмысленны, непоколебимостью в самих себе - этому значение бездушие. Каждый человек будет в ответе за себя, не пора ли опомниться всем нам?
Летняя жара 2010 года напоминание о том, что мы, всё земное, стоим на пороге конца, и чем больше людей будет задумываться об этом и все больше обращаясь к небу во спасении. Помните, Господь милостив!
В наши головы вбили, что я и ты ничто и показывают т.е.каждому своя цена по кошельку его и думаем, что Я - простой грешный, недооценивая себя. Каждый из нас - частица вселенной, неотделимая верность всевидящего Бога нашего, всмотритесь в себя и вы поймёте. Молитва к Отцу небесному нам поможет. Ищите путь к спасению самих себя и найдите. Суть человека - в упоминании Всевышнего и делах угодных Господу.
«Но когда ты взыщешь там Господа Бога твоего, то найдёшь его, если будешь искать его всем сердцем твоим и всею душою твоею». Второзаконие, стих 29.

 
«СМОТРЯЩИЙ В РАЙ»

   Как барабанная дробь земля стучала по крышке гроба. И он это видел, видел, что хоронят, именно его и понимал, что за этим заканчивается все его земное пребывание. Ему не было страшно,  было уже всё равно. Слезы отца и опечаленные лица родных, уже не играли никакой роли и были не важнее того, что ждало его впереди. Он знал, что остаток его пребывания на земле 34 дня и за это время он должен успеть, наверстать, изменить.
   Непонятная тяжесть «тянула» его за прошлое, как дешево оценил он  жизнь, с какой ложью относился к самому себе и выходящих из-за этого последствий. Но теперь всё в прошлом, всё в прошлом...
   Последние комья земли легли на его могилу, а её края, обложенные дерном, обдул ветерок, и всё осталось по-прежнему: не считая того, что его больше нет.
Небольшая толпа людей, родственников и знакомых медленно потянулась к выходу кладбища. По привычке он тоже пошел за народом, но где-то в воздухе, в ветре, в самом начале своего рождения возникло проявление, проявление торжества над прошлым, что каким никчёмным было всё его прошлое, вся его жизнь, но и самым важным без чего не могло быть его нынешнее пребывание.
   Всё оставалось по-прежнему, но какая красота предстала пред ним, хотя ничего не изменилось. Проживши 43 года, почему он раньше не замечал сказочную красоту облаков плывущих над ним, далекую синеву бескрайнего неба, сияющий в переливах пруд, с какой разнообразной изменчивостью лежала под ним земля,  возвышаясь, то меняя контуры, превращалась в равнину и простиралась дальше до своего изменения. Где же был он все эти 43 года, не видя и не слыша ничего кругом??? Не слыша шелест листьев, которые, словно переговариваясь, перешептываются между собой, танцующей травы под дуновеньем ветра, её кроткого существования, покрывающей землю, готовую к любым условиям — и вновь погибая произрастать.
   Словно завис в полёте над степью, пел жаворонок свою волшебную песню, и словно эхо пронеслось откуда-то издалека — из раннего детства, что-то до боли знакомое, что-то колкое, как слегка уловимый запах, что когда-то он мог это чувствовать. Но, все было уже в прошлом, кроме странного ощущения самого себя. Он был, видел, но уже вне мира, вне пространства и без границ сознания, но в понимании чего-то огромного, непостижимого и бескрайнего, без начала и окончания.
   Налетевший ветерок тронул крону деревьев, приласкал зеленеющую траву и как бы, новая непонятная сила дала понять, что прошло время осознания и подошло время действия. Ко взору его явился образ человеческий, спускающийся по невидимой лестнице, лучи, исходящие от  июньского солнца были тусклы в сравнении со светом, исходившим от него, играя всеми возможными и невозможными цветами, в воздухе прозвучало: «Тебе, Александр, предстоят  испытания, пользуйся духом своим, сократи расстояние, отдаляющее тебя. Меня же величай Анг, хранителя тела и духа, не переходи границ тьмы и света, иди духом своим. Во имя Отца и Сына!» И все цвета вдруг стали отдаляться, радужные оттенки, как бы, перешли в монотон и вновь издали, из глубин чувств, но не понятия, он услышал голос: «Зови меня, Анг, и больше трёх раз не позволяй упрошать меня, прощай... Ты, в немилости Господней».
   В то же мгновение пред ним вдруг возникла «картинка», пейзажик всей его жизни, на котором были серые тона и лишь в самом начале, просвечивались цвета, всё остальное — серо и буднично, как безответная жизнь многих из нас. Как ветром повеяло на него прошлое,  и он вновь очутился в «теле», как бы жизни прошлой и словно карусель пришли воспоминания…
    Однокомнатная квартира, где когда-то он проживал, «досталась» ему от матери, по своей воле ушедшей из жизни, отец проживал в деревне с другой семьёй.   Он был частым гостем той семьи, навещая её с друзьями. Одиночество он не переносил и как с ребёнком, с ним всегда должен был кто-нибудь да находиться.
   Он жил,  «компании любя», как сказал бы поэт и большинство его сверстников, его окружения в тот золотой период. В наши дни то время называется «застой», тянулось к увеселениям самих себя.  В магазине всё стоило не дорого, а на счёт еды проблем не было.
По началу: сигареты, вино, марихуана и точка всех земных блаженств «опий», «ханка». И чтоб тот «кайф» не дошёл совсем до мозгов Александр «отходил» водкой. Шикарная жизнь манила, а так как была недосягаема, всё ниже и уверенней катила под горизонт. Его однокомнатная квартира превратилась в притон, его жильё в основном посещали отсидевшие не один срок наркоманы. Не однажды хотелось выпутаться из паутины, но она всё сильнее заволакивала его, не взирая на все его достоинства. К жизни он относился, как было мнение его друзей и главное компания, презрение одиночества, как страх быть самим собой.
   Первая любовь пришла в юношеские годы, в той деревне, где жил его отец. Александр любил деревню за её простоту и открытость. И вот весь итог его жизни - он похоронен здесь же. Его первая любовь была стройна, красива и имела своё мнение. Много таких спокойных летних вечеров провёл он с ней и, то время, для него было самым счастливым при жизни.
И опять же в той самой деревне, как нравилось ему ездить по степным дорогам на мотоцикле, вот оно счастье, которого так мало надо при жизни, но и неугомонно тело, которому стоит только насладиться мало -мальским, но всё проходит... Украли мотоцикл, вышла замуж первая любовь, пришло время жениться, просто потому, что пришло время. Всё- закончилось недолгой семейной жизнью, переезд из деревни в городскую жизнь и снова становление на пути своя.
    Большинство прежних друзей поуспевали отсидеть, не долго погоревав, принялся за старое: и вновь - не желание работать и наркомания, друзья и вниз. Друзья в свою очередь стали намекать, что не одним им выпала участь «топтать зону» и ему надо бы пройти институт жизни, коль в одной повозке едешь, то и, перевернувшись, всем должно быть одинаково больно. И не потому он стал искать приключений, ему просто всё надоело. Он понял однажды, что он не рад самому себе, жизнь не получилась и ещё, самое главное, что во всём виновен сам — то есть он слаб.
    Машина никак не хотела заводиться,  пришлось повозиться с ней. Ноябрьский ветер обдувал холодом, как ледяной водой, и, проникая к телу, искал всё слабые места на одежде угонщиков. Старый «МАЗ», как упёртый осёл, не хотел сходить с места, а нервы сдавали. Санёк, ругая вся и всё, подошёл к дизелю, вспоминая, что в прошлом учился на автослесаря и работал когда-то на тракторе. Подкачал помпу, заполнил систему топливом, сел за руль,   включил   четвертую   передачу   и   надавил   на  стартер,   коленвал провернулся и дал дизелю тронуться с места. Выжав сцепление, машина покатилась по наклонной, он выключил сцепление и, двигатель не хотя задрожал, выдувая из себя пары чёрного угарного газа. Писагон и Вакула быстро забрались в кабину, Санёк включил передачу и тронулся с места. - «Сколько там натикало? — спросил он. — Пол третьего ответил Вакула, стоит поднажать, 25 километров дымить до места. — Погода играет на нашей стороне, так что не одна сука не должна «засветиться».
   Следующие 10 минут ехали в полном молчании. « Ну чё, Санёк, заговорил Писагон, забить косячок что-ли для сугреву? Санёк улыбнулся, сбросил газ, переключился на пятую передачу и ответил - «валяй». Дым от папиросы щекотал ноздри и с молниеносной быстротой заполнил кабину автомобиля. Вакула же передавая «косяк» Саньку, одобрил травку и произнес: «Не каждый раз глуховая дурь попадается, ну а сегодня в самый раз, и к делу. Это не плохой знак на сегодня.
   Обстановка разрядилась, пошли приколы со стороны Писагона, на тему «развалюхи МАЗа», Санёк и Вакула уже не могли удержаться откровенного смеха.
Вдалеке замерцали редкие огоньки, наметившегося для «дела» колхоза, Писагон замолчал и их лица не хотя приняли серьезные выражения. Всё-таки с «волей» не до конца хотелось расставаться, хотя — всё равно.
Небольшой магазин, стоявший в центре села, давно привлёк их внимание, не ведающих осознанности самих себя и, может быть, в этом была виновна сама система - воспитание, скука, тоска, быт - всегда так было. Тот магазин был привлекателен еще и тем, что хоть и находился в центре села, но в небольшом отдалении близлежащих домов, что шум мог и не привлечь внимание.
Машина остановилась. Потушила свет, и Писагон, спрыгнув на подмёрзшую землю, огляделся и пошёл быстро в сторону магазина, до которого было метров 200. Санёк обратился к Вакуле: - «Действуем, как всегда, берём самое необходимое и никаких, как в прошлый раз, «водяру» с горла.
  - Да меня «торкало», огрызнулся было он, сам знаешь, что это за хрень... Размяв сигарету, нервничая, Санёк прикурил, ругая вслух Писагона, где тот до сих пор шастает и тут открылась дверь в кабину. Писагон резво запрыгнул внутрь, осторожно прикрыл дверь и, немного отдышавшись, поймав взгляд старших, ответил: - « Всё чисто, те же замки, лампочки не вставили, темнота, как в пещерах Месопотамии. — Дай докурю, принимая окурок, жадно затянулся Писагон.
- Ну, всё, пора, сказал Александр, нажимая на кнопку стартера, двигатель без труда завелся, как бы чувствуя напряжение внутри кабины, и грузовик тронулся медленно без всяких приборов освещения. Подъехав к магазину, Санёк развернулся и, включив заднюю передачу- оглянулся увидев, как Писагон осторожно спрыгнул,   и начал сдавать назад, как можно ближе подгоняя машину к двери «продторга», Вакула с Писагоном засуетились у дверей и замков, наматывая трос за запоры и монтировкой клиня конец, другой цепляя за буфер дизеля.
- Всё, дёргай, дал знать с горящими глазами подошедший    Писагон. Двигатель заурчал, и машина плавно тронулась. Вакула с Писагоном отошли в сторону и с замиранием, не дыша, наблюдали, как натянулся трос, заскрипел запор - и без большого усилия двери вместе с коробкой с грохотом упали на бетон.
- Надо было придержать, - прошипел Вакула, - шума наделали...
Но Писагон его уже не слышал, резво орудуя монтировкой. Следующая дверь была закрыта на простенький замок, в который вставлялся клочок бумаги с росписью продавца и закрывался.
Санёк с Вакулой быстро отцепили трос от грузовика и поспешили внутрь, где Писагон, тяжело дыша, уже открывал дверь в магазин. Пять больших рыночных  сумок быстро  наполнялись  одна за другой в основном — продуктами. Вакула фонариком отсвечивал ящики стола, из денег была одна мелочь, но и она — деньги. Он открыл следующую дверь, ведущую на склад, и осветил содержимое, задержав луч света на ящиках с водкой, потушил фонарь, схватил ящик водки и бегом направился к выходу. От перенапряжения он, тяжело дышал, но суетливости, ни на копейку не было, быстрые, четкие движения, словно хищник на охоте. Он успевал оглядеть всё кругом, хотя и была темень на улице, его суженные зрачки видели далеко.
Быстро закидав краденое в грузовик, Санёк с Писагоном оглянулись, Вакула осилил сразу два ящика: «Всё, последние, заводи!»
С замиранием сердца все трое очутились вновь в   неведомом от них пространстве, чувства всего неожидаемого, от них независимого, быть или не быть, сказанное Гамлетом бессмертно, всё зависело от того, заведётся ли в эти секунды эта старая развалина. Не произойдет ли неприятных случайностей, жизнь или же смерть — не важно. Но главное в эту минуту, чтоб завелась эта рухлядь, и увезла награбленное. Они были хищники - хищники дела своего, добычи своей, за которую можно было биться до крови, до потери пульса своего, но если помеха в эту минуту, то её можно без всякого содрогания, вне чувств о Вере и любви, отодвинуть в сторону всё той же монтировкой из железа, разломив череп, вставшему на пути. Это было время охоты, или же время «любви», не таинственной и духовной, а телесной, но опасной для другого, вступившего на близкое расстояние, возомнившему изменить это время. В период спаривания зверей, всегда оказывалось опасным, ступившим ближе положенного расстояния. Время, когда может произойти страшное — убийство равного себе. Так же всё происходило для тех людей, неведомых «хищников», ограбивших маленький поселковый магазин, время «дела», действие «оргазма», время ревности, когда дух вне совпадения с телом и взаимности с разумом...
   Ветер буйствовал, но уже   более страшил. Им желалось - всем троим очутиться в теплой квартире, где свет, вода, покой, где есть свобода от чёрных мыслей, пробуждающих их в эту роковую минуту, когда палец завис над красной кнопкой с надписью «пуск». Двигатель, не спеша сворачивая коленчатый вал и как ему было начертано, восходил на круги своя, увеличив обороты — заурчал, выбрасывая из глушителя пары синего дыма. Санёк -машинально включив скорость, оглядываясь по сторонам, нажимая на газ выехал на дорогу без огней освещения, надавил на сцепление и переключил скорость. И опять отдаление или же стремление бегства, когда скромная лань убегает от зубов голодного стремительного хищника, который в любую минуту может нагнать жертву, время между жизнью и смертью, время быть или не быть.
Все трое находились словно в камере распределения, где есть пустота- там за их спинами и есть свобода — там впереди за дверью, свобода бегства и пусть темнота, не освещенная светом фар, но отдаляющая от того странного пугающего места, мыслей, пустоты душевной... Время уничтожения, восхождения и свободы, свободы от чувств, нагнетавших их.
Санёк включил тумблер габаритных огней, прикурил сигарету и надавил на газ, посмотрев в зеркало заднего вида, в котором были видны редкие огни удаляющейся деревни. Чем дальше становилась видимость огней, тем спокойней, неслышней стучали сердца трёх грабителей «хищников» только что получивших добычу.
   «УАЗ», как и договаривались, стоял за железнодорожным переездом, не доезжая, километров пять до города. Быстро перегрузив награбленное, кто был за рулём, тот и отправился в одиночку доставить дизель до места.
    Компания  чувствовала  себя  победителями   и  всё  больше  «тостов», пожеланий было за удачу, за «победу», но всё это только лишь на короткий промежуток пьянок и похмелий. А над душой, что-то висело, болело непонятным, что уже нет какого-то будущего, мечты к которой шёл, нормального, что ощущает в себе простой мужик — трудяга, несущий свою крохотную зарплату в семью, оставив несколько рублей на бутылку. Но всё это нормально и самое главное - спокойно, когда внутри себя чувствуешь -будущее!
   Всё «нажитое» когда-нибудь заканчивается. Перед тем, как сесть на зону Санёк толком и не помнил, куда-то подевалась осторожность, чутьё, когда они подошли к магазину в своём же районе, сломали замки, набрали водки, еды и пошли на хату к Писагону. Через пару часов «мусора», по их же следам по снегу взяли их уже весёлую компанию. Суд, затем три года зоны, Санёк взял всё на себя, у него была первая и последняя ходка. Отголосок ада на земле - это, наверное, тюрьма, где ему пришлось перерезать себе вены, с той лишь разницей, что это не навечно.
   Как же, как же всё так случилось в моей не долгой непонятной жизни, почему я был слаб? Думалось теперь ему, ощущая тяжесть и пустоту, как и тогда в прошлом с похмелья. Почему не смог победить гордыню, почему не смог найти смирения и вдруг ощутил какое-то далёкое слишком — всё понимание всего, как всё нужно было, но всё случилось так — чего изменить уже невозможно.
Теперь перед собой он видел ясно и чётко, каждый плевок, брошенный когда-то окурок на землю, удар по лицу кого-либо, слова не благодарные, сказанные им слышались ему. Всё, что он делал при жизни не Богоугодное без сожалений и раскаяния он ощутил.
И дух его закрутило и потянуло вниз, как бы попал он в воронку, исходящей из огромной дыры. Всё крутилось вокруг, его бросало то к одному краю бездны, то к другому, к нему тянулись липкие, костлявые, волосатые руки, пытаясь зацепить его, вся грязь, которую он совершил при жизни, крутилась вокруг,     увеличиваясь и плотнея, как бы нагружая, тянула вниз. Страх, который он видел перед собой, нельзя было сравнить ни с чем на земле, боль тоски была невыносима и ощущение того, что то, неизлечимо. И вдруг, в последнюю секунду его, как бы перевернуло, и он увидел свет и облака, вспомнил цвета и лестницу. Всем своим — силой духа, болью и раскаянием он напрягся и, что было сил, прошептал - Господи! И в это же время за упокой его грешной души в церкви ставили свечу и, подошедши к Алтарю, вспомнили его имя.
   Он лежал на земле, как бы отдавая последний «вздох» и все люди, которых он знал, не видя его последних стенаний, боли, проходили мимо. И совсем не понимая, что дальше, потерявший всё основание своё и в эту же минуту завидовал пожелтевшему листу и мусору, у которых есть смысл и будущее, что их сожгут и разлетятся пеплом и в землю с пользой. И вновь, с последним «дыханием» его,    увидел над собой свечение, которое с малой искры увеличиваясь, приближалось и подняло его над грешной землей. - «Успевай ходить и быть Услышан!»
И безвольно подавшись вперёд, не видя, не понимая, не ощущая. Ему, как бы вновь пришлось учиться, как малому ребёнку, делать первый шаг, но вновь всё прошлое ему отвечало и тянуло на место своё, где трудно - так не нужно.
   Александр вспомнил улыбку, детство счастливое, «собрав» взгляды любивших его, смог «подняться», выползти из того места, где было невообразимое чувство страха, мрака, где заканчивалось всё. Что-то успел понять, когда время было уже не его и, дух оказался в прошлом...
   Он видел, что там внизу было - белое поле, это была зима и длинной извилистой полоской лежала дорога. Стремление машин дополняла красота снежного отрезка земли. Усыпанные серебром деревья и овраги с высоты птичьего полёта смотрелись превосходно, и ко всему этому добавлялся пейзаж, невдалеке чернеющего леса, с другой стороны - деревни. Без всего этого «картинка» смотрелась бы не так романтично - как безжизненно. Снег, холод, поле, а так, лес - загадочность, деревня - жизнь. Прошлое уже не волновало, теперь он должен отдавать себя всецело, на что направляли.
   «Шестерка» цвета «металик» не смотря на узкую дорогу и гололёд, стремительно неслась, обгоняя других. Теперь Александр видел отчетливо неминуемую трагедию перед собой. Он понимал, он должен помочь, не свершиться  страшному  и  словно  прилип  к  лобовому  стеклу  машины, гипнотизируя теперь уже  глаза водителя. Перед ним в мгновение прошла вся его жизнь, всем своим добром прошлого он умолял всевышнего не о не совершении трагедии. За рулём сидел, не имевший большого опыта водитель, у которого только всё началось получаться в жизни, Александр читал всё это в его татарских глазах, которые через мгновение должны будут закрыться навсегда, и горе его родителям.
   -  «Сбрось  газ,   не  обгоняй»  -  кричал,  шептал,  умолял  Александр  — безрезультатно. Перед небольшим пригорком водитель вновь пошел на обгон, имея плохой обзор. Поравнявшись с обгоняемой машиной, глаза сидевшего за рулём вдруг стали отсчитывать время секунд, конец был неминуем. Водитель , начал в бездыханности нажимать сцепление, тормоза, ноги так и остались на педалях, ужас в глазах парня, в которых проносилась вся его жизнь, машина ни на что не реагировала. Александр увидел покатившуюся слезу в глазах его и вдруг понял, осознал силу добра - зла и с невероятной «мощью», дабы помочь, как и самому себе, как при рождении на свет, рыдая прямо в глаза, давая выйти из самого себя, отдаваясь в коликах, прошептал - «ручник». И водитель, рукой подняв то, что ему советовали и в мгновение Александр, как бы «отшвырнул» машину с дороги, духом желания добра своего, духом человечности своей и силами Бога небесного, вознаградившего, вопросившего его.
   Где-то далеко в сознании, не понятии Александр почувствовал, что время на доли секунд останавливалось. Силы духовные оставили, он понимал, что не в состоянии поднять себя, он слышал лишь плач пассажира, а сидевший за рулём вышел из машины, посмотрел не помял ли бампер и крыло об обочину снега и сказал, как бы самому себе: «Ладно, ручник помог, а так бы всё».
   Как было, опять, в который раз, прискорбно сожалеть о своём - прожитом. Почему не осталось в нём, как в ребёнке, то осмысление — начала и конца, добра всецелого, искания самого себя, как глупо человечеству, грехов телесные пережитки, которое секундно всё заканчивается, но остаётся не выносимый груз на душе, который осознавал Александр.
   - «Лучше бы я в тюрьме просидел всю свою жизнь, грехов было бы меньше, думал он».
Как быстро пролетело моё время и, впервые он понял, что больше никого не винит, как было при жизни и эти оставшиеся дни данные быть на земле, может самые высокие, достойны понимания, созерцания всего прошлого лежащего на нём грузом своей неправильностью в гигантских масштабах давило его.И воспоминания снова дали о себе знать.
   Пасли стадо в той самой деревне, где лежало его тело. С другом детства пели песни, обозревая просторы зелени. В то время для них молодых молодость была вечной, как и сама жизнь. Танцы, вино, девчонки по вечерам, которых можно проводить до дома, оставшись наедине, целоваться.
  Он помнил, как не хотелось ему петь одну песню - Богохульственную, но молодость взяла своё, он помнил, что что-то кольнуло внутри тела его и, трава в безветрии наклонилась. Когда, пригнали стадо, ему сообщили:  - Твоей матери больше нет, повесилась. Он помнил потрясение и как звонок от кого-то - ту песню. Он рассказал об этом близким и как бы связывал в одно... Но время — его не остановить простым смертным, меняются времена года, забывает человек и борьба добра и зла продолжается, где звенья всего этого — ты сам.
И вновь, как бы зазвенел воздух, и серебристый светящийся дождь обволок его.
-    «Ты превосходишь самого себя, услышал Александр уже знакомый ему голос, но в его видимости не было никого».
-   «Предостерегаю тебя, что силы зла возобновят свои поступления, оставайся в рвении, как идёшь - ступай вперёд. Не забудь моё имя. Спаси себя тем, что было  тебе дано с рождения, но было утеряно тобой. Ты знаешь об этом. Осталось три дня. Оставь сожаления в прошлом, но и это тебе помогает. Ты не в смятении, как бывает часто с другими, от неизбежности, которая была видима тобой. Впитай мой дождь».
   Александр, как бы был под серебристым световым дождём и он понял, что он может подняться и «идти» дальше. Он вспомнил вдруг, что никогда не прятался за спины других, во время бывалых драк более оборонял своих, не задумываясь о самом себе. Во время бесед мог быть слушателем больше, чем говорить и быть интересным рассказчиком, не лукавя при этом. Что же случилось, но время три дня, как быстро, где его носило, было 36. И опять страх, тяжесть, сожаление прошлого. В нём что-то будто бы переключилось, он понял всего его понимания, дано было время, его грехам содроганиям. Как будто его взвешивали всё это время, где не известно. И снова, почувствовав великую тяжесть, ту воронку и подумав, что за силы его «выдернули», за что?»
   Пусть всё остается, как есть. Велики ли силы его - когда обречён, видимо и не видимо, вспомнив, что испытал во время спасения человека в машине. И не хотелось больше ничего, как того, что неизбежно. Всё нет сил моих боле...
   Дождь из света прекратился, он увидел поля, луга, крест на могиле своей и уже вновь кого-то хоронили.
  «Силы удвоятся», что за слова сказаны были хранителем, силы удвоятся — пронеслось ветерком, холодом, как тело его там. Александр неожиданно воспрянул: в три дня спастись, значит, и я могу спасти...
   Вперёд. В мгновение он очутился в своём родном городке, «вошёл» в квартиру грехов своих, его словно овеяло воспоминаниями прошлого - как он кормил своего младшего брата, осознавая себя взрослым и очень значимым для маленького создания. Александру хотелось во двор побегать с друзьями, но может ли он оставить этого маленького человечка и он терпеливо возился с малышом. Вот он, где когда-то был настоящим, каким нужно было оставаться навсегда. Что же за силы уволокли его от самого себя. В бездну, где со временем мало кто его волновал, кроме как неразберихи в самом себе. Почему он не остался  заботливым семьянином, родившим не одного ребёнка, любящим, ну хотя бы пусть сварливым, но принимающим семью за основу. И снова - раскаяние, сожаления. Время идет, подумал он, и тут он услышал, что входная дверь защёлкала ключом, отворилась. В порыве Александру хотелось укрыться, но вспомнил — он невидимка. В квартиру прошла женщина, сняла с рук золотые украшения, прошла в ванную, помыла руки и направилась в кухню. Включила чайник и с холодильника положила на стол кое-что поесть. Александр обратил внимание на чайную ложку, которая лежала у края стола. Ему почему-то захотелось уронить её и он, как бы мысленно напрягая всё своё желание, пытался столкнуть, но ничего не получилось. Вспомнив, как было с той машиной, Александр через меры своего я, где его не было, но было что-то, сверх великое, не поддающееся просто пониманию, как бы попросил себя «взаймы», и эта красивая серебряная ложка полетела вниз, на линолеум.
   Женщина резко повернулась, слегка вздрогнула, изменившись в лице, после чего повернулась к иконе и перекрестилась. Александру стало не уютно, как бы прогоняли его и он вдруг очутился над всем своим городком, который ему подарил, и в конце концов - всё отобрал, лучше было бы всё наоборот, подумала душа, но вперёд, теперь уже вперёд. Он увидел над собой частный дом и, его потянуло, как бы «сквозняком» в его стены. Знакомая картина развернулась пред ним, неустройство, грязь, бутылки. Обросший, с пропитым лицом человек стоял на стуле и привязывал верёвку к кольцу на потолке. А когда-то на этом кольце висела «люлька» возрастившая новую жизнь, почему-то подумалось Александру. Человек обвязал кольцо и просунул голову в него, что-то прошептал и толкнул стул из-под себя.
   Александр, как бы и другой человек схватился поднимать тело, осознавая происходящее. Бесполезно. Узел, - пронеслось вокруг него и, быстро напрягая, что было уже ему знакомо, и как бы «зубами» вцепился в узел и потянул. Тело рухнуло на пол, кашляя и стягивая с шеи верёвку.
   - Что сотворяешь с собой? Вырвалось у находящегося в том же состоянии Александра, и это было произнесено не громко, но ясно. Он видел, как волосы на голове человека становились седыми, кашель смешался с рыданием и спасённый, как малое дитя, пополз на кухню, где, упав на грязный пол, стал рвать на себе волосы, поджав под себя ноги, как в утробе своего происхождения.
Раздался стук в окно и заглянувшее в него лицо, похожее на спасенное, такое же пропитое.
Александру  подумалось – «значит не судьба была, умирать ему, но пусть лучше он его спаситель, чем его «застолый», теперь он уже не совершит этого, услышав его «глас». Что творится на земле вашей - люди одумайтесь!»
   Воспарив высоко к небу, он видел под собой близко подходящий к реке залесок, небольшой остров посредине реки, красивые белые катера - яхты, оставляющие за собой длинные полосы откатных волн. Вот она жизнь, как её нужно любить, ценить, видеть. Но не каждому уготован этот катер, которого цена не одной деревни в целом районе. И ему захотелось посмотреть, что же там, в той красивой богатой жизни.
   В мгновение он оказался над яхтой, играла громко музыка, две девушки загорали, подставив под солнце, красивые тела. В передней части катера, двое мужчин вели беседу, что-то серьезное, подумалось Александру. Жизненные проблемы бывают у всех: у кого-то маленькие, на кусок хлеба, а бывают и такие. Как у этих двух - большие, но в крошку «хлеба». Он приблизился, но ближе он не смог, чтоб слышать, словно невидимая преграда не подпускала.
   - «Так они уже полностью отданы, донеслось до его души, время твоё главнее — торопись! Эти двое, что пред тобой, хотят смерти ещё одной и им ничто не помешает».
Его душа поднялась над облаками, что за мир тут, что за тишина благостная, тишина, но так слышно... Он «бежал» по белоснежным перинам, вдыхая влажность невиданного, не понятного, не постижимого и не вспоминалось и не думалось. Он просто был, есть, как бабочка, как мотылёк. 24 часа той жизни и не секунды уныния.
   Душа увидела впереди тучу и она была не настолько тёмной, на сколько страшной - для него. Облака, словно растворились, и пред ним - словно два огромных столбца, закручивающихся неведомой силой, словно смерч одолевающий, притягивающий к себе - приближалась тьма.
  - «Спасение, где моё спасение, всей силой своего понимания, душа отпрянула в обратном направлении, неизбежность постигла с обратной стороны, словно близнецы надвигались они же...»
   Душа его, видела ужас, лица, которых не придумать, не нарисовать, не представить. И во всём этом они ликовали радостью невиданной.
И он видел, что за всем ужасом происходящего - плененные души, сдавленные, молящие о прощении.
   - Помоги Господи! В последний раз, помоги грешнику, не постигшему и доли истины. Дай сил во имя спасения душ грешных, взмолилась душа его. И словно конь под ним, как под Великим Александром, он был непобедим. Невиданная сила несла, продвигала сквозь толщу зла и, он знал, что должен помочь, не смириться с участью уготованной в бездну - во имя Неба.
   Его окружили души грешные и на мгновение притихли, не прося о пощаде... Они приближались, сдавливали, сжимали, «стаптывали» всё его начало. Силы покидали его. И вспомнив детство, мать, отца, коляску, в которой вскармливал брата. Могила его отразилась пред ним, над которой отец, оплакивая его в одиночестве, выпрашивал прощение.
  - «Мы все в одной повозке и когда она перевернется, всем одинаково должно быть больно», пронеслось около него, как будто издалека, из той без дара воплощенной жизни, он не видел ужасные лица, главенствующие над всем ужасом, но видел души, подобные себе, подобные краху последнего...
   - «Твоё время ещё не истекло, вспомни». Его душе вдруг захотелось противостоять этой огромной силе душ грешных, как бы масс и страшнее гримас, что видел.
   - «Всевышний, помоги выйти, Анг хранитель, Анг, Анг». Он больше ничего не мог произнести, его уничтожали себе подобные души, которым желал только спасения, прощения - это была словно та же жизнь…
Но как ни странно, добро оно всегда непобедимо. Серебряный дождь, светом великолепия своего, приняло облаков  облик, странствующий над землей и, Александр вновь был он, порхающим над всем, как бабочка и голос: «Не важен страх, когда не спишь. Иди за мной. Не ты виновен в судьбе своей, отцов вина главенствует. Грех - он как болезнь по небесным меркам, излечивается и  не излечима. Вы забыли, что слово СУДЬБА, имеет основу слова СУД. Так бывает на земле средь людей, не случайность и случайность, но не  без раскаяния.  Вспомни,  грешник,  весну,  гордыню на плечах, неотступность. Ты шёл убивать».
-    Александр видел, как шёл убивать себе подобного. Он вспомнил слова, говорящего ему, не однажды сидевшего урки.
- «Тебя сдали, ты не по понятиям, если это не так, вот нож, докажи, что ты есть».
Он ждал, в подъезде дома, у двери, нажимая неоднократно на кнопку звонка. Ждал и знал, что не отступится. Уготованного к смерти, в квартире не оказалось, постояв недолго у подъезда, он торопливо шёл не обхода луж, понимая - всё происходящее, с ним ли это. И понимал, он бы свершил, убил, пусть не один раз вонзая нож. Спустя месяц Александру сообщили – тот случай был «прикол»... . «Люди, подобные тебе, покинувшие свой мир, просят только о пощаде, услышала душа грешного, ты же волен. Твоё место уготовано, будет ждать - помни я с тобой. Провожу».
   Огромная воронка, образовавшаяся из ничего, не пугала. Когда рядом был неописуемо яркий серебряный свет и голос, который словно вновь возраждал, смирял, охранял. Ужасное лицо, вышедшее на встречу из мрака, не так уже пугало своим подобием и как бы прятало, стесняясь своего безобразия. То ли боясь света чудесного, то ли принуждения лакейского, не достойного приближения, взгляда, обращения.
- «Возьмите его в четвертую ступень», услышал, как приговор, голос хранителя.
- «И пусть пройдет в два раза быстрее, все девять окружностей, он нужен». Всё, его провожают и принимают во что-то неизведанное, страшное, каким он был сам когда-то.
«Если не тот случай, покушения на себя подобного, скрепленного желанием и решением.... Но на всё воля Бога, прощай».
Душа закрутилась в уже знакомом ему круговороте, он слышал, видел вокруг себя словно зверей мутантов, чей страх он принимал уже достойно. Визг, шипение, вой - не смущали его.
 «Тебе не позавидовать, что ожидает тебя, что тебе предначертал твой благодетель».
Всё это оглушало, давило. Пугало, но не до такой степени, что всё потеряно... Главное пройти, вытерпеть и понять... Понять на что может быть он способен там, где вечность дарит настоящим тот незабываемый свет всего грядущего, необъятного, где есть только одно - добро, справедливость и Бог.


P.S. Кто вы, богатые лицедеи, возомнившие в себе полубогов, предавшие бедную РОССИЮ? Материализованные бездушно бодрствуете над народом нищим . Да вы русские ли?!!
   Вы похожи на грабителей отчизны, как бальзам вам слёзы её, словно продались вы за кусок материи, прикрывавшую плоть вашу. Вы ли родились на земле предков наших? Учите детей своих невесть где, думая, дите ваше просветлеет разумом своим, освоит истины великие. Как и вы ,он презрит народ свой, янки его свет и тьма, для которых все мы, словно, чёрные.
   Да посмотрите вы на деревни российские, на развалины домов серых, в которых Всевышнему народ бедный и за вас тоже молится. И не вы же караете его?
   Что ж не остаётесь там, где нерусские, ненавидя всё здешнее, а возвращаетесь на землю многострадальную, с упоением оглядывая родные места - временно. Здесь же вы опять поганите злостью протыкаемы и протыкаете - КТО ВЫ?
Или же думаете, чем больше согрешивших вместе с вами Там будет, тем величавее вы, ошибаетесь - каждому по заслугам его.
Вы отдаёте огромные деньги за здоровье тела своего, когда простому - путь только к смерти, нет возможности думать о здоровье тела заболевшего, когда все мысли о семье, не упасть до уровня.
Ваш взгляд на простого: словно невидимы мы или же словно что-то неприятное вашему взгляду, скверное, с запашком.
Да, всегда так было... Но у тех ,в прошлом, было время для других людей, на замаливание грехов падшего. У вас же его, наверное, что и не странно, не остаётся.

ПЕСОК ВРЕМЕНИ, КОЛБА ЧАСОВ ЖДЁТ ПЕРЕВОРОТА СВОЕГО.
Сергей РИЗАЕВ,
15 марта 2010 г.