Забытые архивные странички

               

                Л.И.РОХЛИН


                Забытые архивные странички.


В далёкие до и межледниковые времена существовала узкая полоса земли, соединяющая американский континент с Азией. Так называемая Берингия. Стада зверей в поисках обильных сочных трав свободно проникали в те времена из северо-восточной Азии в Америку. Странно, но пришли сюда далеко не все виды и семейства огромного мира животных. Осторожные лошади, принципиальные верблюды и пресыщенные свободой мамонты остались в Азии. Не захотели менять привычные травянистые степные и полупустынные пространства  на полные неизвестности тёмные леса, полноводные реки и красные горы Америки. Естественно и хищники разделились. В Америку ушли более мелкие и слабые  виды. Сильным незачем было уходить. Бандиты, как известно, от привольного изобилия не уходят в неизвестность.

Преследуя  и тех и других, по пятам за ними, шли неутомимые охотники. За ними  последовали наиболее любопытные из племён вегетарианцев.  Были тогда и такие, по мнению учёных.  Собиратели трав и кореньев. Предки земледельцев.  И лишь затем, вполне закономерно, появились на американском континенте их жены. Некоторые даже с детьми. В основном то были особи, одержимые ревностью или просто из любопытства. Куда это исчезают мужчины?
Они преследовали мужей, воображая картины измен или райской жизни, которые устроили себе сбежавшие мужья на землях нового континента.

Видимо в этой когорте людей и зверей совершенно случайно оказались и наши сводные родственники. Неандертальцы.  Дикие люди. Раскрою только для вас секрет. Они ведь тоже гоминиды (человекообразные), из того же семейства приматов (обезьяны), что и мы с вами. Но из тупиковой ветви, не развившейся. Наши неудачные братья и сёстры. Правда, тут же необходимо раскрыть и второй секрет. Эту самую тупиковость в их сознание видимо невольно внедрили им наши далёкие предки.  Кроманьонцы.

Дикие люди жили себе потихоньку в относительном довольствии. Когда же наши предки в Европе и в Азии столкнулись с ними, то привычно схватились за луки, стрелы и рогатины, объявив родственникам всеобщую войну.
Не трожь! Всё наше. И земли, и травы, и звери, и воздух.
И тогда началась первая мировая война.  Кроманьонцы победили, загнав родственников в горы и болота. Видимо некоторая часть диких людей, испытывая тоску по свободной жизни, спасая жизни, проникла в Америку, через ту самую Берингию.    

Они думали, что в тиши и чистоте американских лесов и гор найдут ... новую родину. Но  и здесь их преследовали наши предки. Климат Аляски и Западной Канады в те времена был суров и неприветлив. Южнее стелились раскалённые полупустыни. Восточнее вздымались огромные снежные хребты. Требовалось много сил, чтобы создать мало-мальски пригодные условия для существования. Этой энергии хватило у диких людей, но более у кроманьонцев. Они и здесь победили, вновь загнав диких людей в горы и болота.

Прошли тысячи лет и Берингия растворилась в водах Тихого океана. В лесных долинах, по берегам рек и озёр, изобилующих рыбой, оленями и бизонами, возникло множество индейских племён, по хозяйски, навечно, осваивающих огромный континент. В их памяти сохранились предания о диких родственниках. Наверное они изредка и встречались с ними.
Прошли сотни веков, но неприязнь, порой страх к диким людям, ощущаемые в мифах и легендах индейских племён. стойко сохранялись. Потом пришли белые люди и тоже стали случайно сталкиваться с «дальними родственниками».

В 1792 году впервые о таких встречах написал испанский ботаник Jose Mariano Mozico. Он жил среди канадских индейцев в районе Nootka Sound (провинция British Columbia). Он писал.
Не знаю что и сказать о Матлоксе, жителях неприступных гор и ущелий, приводящих всех в неописуемый ужас. Это настоящий монстр – тело покрыто жесткой чёрной щетиной, голова напоминает человеческую, но гораздо больших размеров, клыки мощнее и острее медвежьих, руки неимоверной длины, а на пальцах рук и ног длинные, искривлённые когти.
Такое страшно представить. А каково жить с ними.  Невозможно!

Оказывается сравнительно недавно существовал среди белых жителей Калифорнии человек, которого судьба забросила к диким родственникам. Рядом с нами жил. В San Luis Obispo, что в дне пути к югу от Сан Франциско. Оказывается, чудеса-то совсем близко. Стоит лишь полюбопытствовать, да оглядеться.
Вот что он рассказывает.

Мне было 13 лет, когда мой отец получил из канцелярии губернатора в Monterey бумагу на владение большим участком земли. Я видел как он радовался, прижимал документ к груди, обнимал маму и что-то шептал ей на ухо. Она краснела и заливалась смехом, притворно стараясь вырваться из объятий. Большая была семья. Пять братьев и одна старшая сестра. Уже около года ждали мы этой бумаги. Бедствовали. Хотя, когда уезжали из Veracrus, что  в Mexico и потом когда добрались в Acapulco, везде обещали быстро дать землю и помочь обустроиться. Лишь бы только поехали на постоянное жительство в верхнюю California. Нас, переселенцев, собралось тогда не мало.

Наконец, осенью 1832 года добрались с божьей помощью до маленького городка Obispo. В городе задержались ненадолго. Немного по хозяйственным делам, да помнится ещё у шерифа. Тот рассказал отцу и мне, как старшему парню в семье, что в нашем графстве очень уж дикие места и бывает, что пошаливают некоторые приезжие гринго, да ещё местные индейцы, чолбоны, воруют с плантаций фрукты и овощи. И вообще слухи ходят, в которые он правда не верит, что где-то рядом в горах и ущельях водятся сасквачи. Дикие люди. Страшные. То ли люди, то ли звери. Мама аж сжалась и изменилась в лице, когда услышала такое.
Так я впервые узнал о сасквачах.

Ранчо наше и взаправду находилось в пустынных местах. На сотни миль, кроме Obispo, ни миссии, ни городка. Слава богу, что по соседству выделили земли ещё пятерым переселенцам, с которыми мы познакомились в пути. Земли были хорошие. Справа и слева вдоль верховьев многоводной в ту пору Salinas river. Только вот неровные по большей части и уж очень лесистые с густым и колючим подлеском.

Чуть дальше, восточнее, вся обширная местность представляла хаотичное нагромождение невысоких, часто острых скалистых гор и холмов, заросших непроходимым лесом и разделённых глубокими ущельями. Один только Lopez canyon чего стоил. Порой и дна не видно было, только шум реки. А уж если спустится, то словно внезапно в ад кромешный попадаешь. Сумрачно, туманно, испарения зловонные от гниения, шум со всех сторон от перемещаемых потоком камней и дрожь от непроизвольного страха и густой  влажности.

Кто-то назвал эту местность Santa Lucia wilderness, то есть дикая пустошь ...святой Люсии. Отец часто смеялся, говоря что вот откуда пошли Люсии, из каких «святых» мест … Имя моей мамы было тоже Люсия. Ещё дальше на восток, за холмистой пустошью, тянулись настоящие горы  Garcia mountain, заросшие вечнозелёным непроходимым кустарником чапараль и низкими соснами. А на юг  вновь тянулась необозримая холмистая пустошь La Panza, за ней другая Machesna и совсем очень далеко на юге Sierra Madre.

Я почему так подробно рассказываю, чтобы вы понимали какие огромные эти пространства пустынных гор, холмов и глубоких впадин, покрытые смешанными лесами (мамонтово дерево, сосна, пихта, лиственница, ели, туи, магнолии и пр.), прорезанные речными и сухими каньонами и болотами. Они были почти безлюдны. Лишь редкие племена индейцев чолбонов, юрок, карук и других обживали эти земли. И то по краям.

Индейцы были мирные и чаще рады нам. Нередко приходили, принося туши кабанов и оленей, а то и шкурки рыжих лисиц. Показывали нам, как плести силки и сети, как ловить зайцев и лис и вообще рассказывали много интересного, необходимого, чтобы выжить в местных лесах. На всякий случай. Тогда от них я второй раз услышал рассказы о страшных полулюдях сасквачах. Они говорили, что те иногда встречаются на тропах. 

Мы работали денно и нощно, быстро строились. Обзавелись скотом, появились чёрно-белые свиньи и пёстрые куры. Отец очень дорожил лошадьми и заставлял меня ухаживать за ними, пасти, кормить и чистить. Так что свободного времени почти не было.
В городе бывали изредка. За гвоздями и инструментом или там какие-то одежды на семью. По осени отец с матерью всегда везли копчёное мясо и птицу, оставив нас одних.

Дорога длинная. Петляла в объезд гор до ранчо Santa Margarita и потом спускалась в Obispo. Долгая дорога. Была и короче. Напрямую, по  тропам, через пустошь. Но той дорогой отец не ездил. Очень уж путанная она, тем более не пускал по ней и меня. В один из отъездов родителей и начались мои приключения. Они уехали, а через два дня на ранчо пожаловал медведь. Пока я бегал за ружьём, заряжал, он подмял брата и сильно поранил ему живот и грудь.

Медведя я убил, а что делать с братом мы с сестрой не знали. Очень растерялись. И тогда я решил верхом добраться по тропе через пустошь в город за доктором. Там же встретить и родителей. Молодая, плохо объезженная кобыла резво понесла меня по тропе. Впопыхах я забыл взять не только ружьё, но и котомку с припасами. Одна была мысль – быстрее за доктором, спасти брата.

Дороги я не знал. Тропа вилась передо мной то широко, то узкой ленточкой, пересекалась с другими тропами, ныряла в густой лес, взбиралась на склоны холмов. Я ехал по компасу, единственно что прихватил из дома. Нет, ещё нож был и кресало. Они всегда висели на поясе. Так приучил отец.Но компас не спас меня. Уже через три часа я понял, что заблудился.
Поняла это и моя кобыла. Резвость её пропала и она медленно, пугливо пробиралась по тропе. Останавливалась, принюхивалась и всхрапывала. Наверное от страха.
Вдруг она вскинула голову и остановилась как вкопанная. Через секунду из-за поворота послышался громкий рёв медведя. Лошадь встала на дыбы и ... Дальше я не знаю, что с ней случилось.

Очнулся на земле от боли. Сильно ломила левая нога и плечо. Хотел приподняться и не смог. Пополз к ближнему дереву. Опёрся спиной, огляделся. Сквозь густую листву с трудом пробивался свет. Вокруг, как солдаты, выстроились на сколько хватало зрения сотни стволов деревьев, больших и малых, стоящих и упавших, покрытых мхом и накипными лишайниками. Царило спокойствие, слышалось пение птиц.

Я приободрился. Посидев ещё немного, попытался встать. Как-будто нога была цела. Это придало мне силы. К тому ж не забудьте, мне было всего-то семнадцать лет.
Куда идти я совершенно не знал и потому просто брёл по тропе, стараясь по компасу держать одно направление, чтобы солнце светило с одной стороны. Это было трудно, так как тропа постоянно петляла. Вскоре захотелось пить, да и в желудке уже урчало от голода. Ручей-то я нашел быстро, а вот что поесть... Но, слава Богу, по берегу оказались небольшие заросли щавеля.

Так я и шёл, спотыкаясь о корни. Начало смеркаться и я задумался о ночлеге. Огромные мрачные деревья вызывали одновременно и страх и успокоение. Конечно, охватывал порой ужас при мысли о встрече с каким-нибудь диким животным и я судорожно прикипал рукой к ножу. Но с другой стороны, я знал эти леса достаточно хорошо и понимал, что среди ветвей могу устроить удобное и безопасное ложе для ночлега. К тому же на этих деревьях всегда много птичьих гнёзд с яйцами.

Первая ночь прошла беспокойно. Пугали звуки, шорохи, слышались какие-то шаги, хрустели и скрипели сучья. К тому ж досаждала боль в плече. Уснул только под утро. Когда проснулся и окончательно понял, что могу отсюда не выбраться, то заплакал.
Так и сидел, сжавшись в клубок.Тут солнце поднялось высоко, стало жарко, да и кушать захотелось. Насобирал яйца в ветвях, испёк их на костерке, запил студёной водой и задумался. Надо идти, но куда.  Мой маленький опыт подсказывал, что надо поначалу освоить новую территорию, успокоиться и уж тогда решать куда идти.

Постепенно я свыкся с необычной обстановкой. Или так мне казалось. Понял, что уже не выберусь из этого леса и надо просто жить, надеясь на чудо. Только очень беспокоила мысль о раненом брате и маме. По вечерам особенно, когда пытался уснуть в сплетении ветвей кроны большой секвойи. Потекли дни. Очень похожие, так что вскоре перестал их считать. Все мои стремления уходили на добычу пропитания. Постепенно моя изобретательность стала давать неплохие результаты. Я как-то незаметно даже увлёкся этим.

 Приспособился плести корзинки из чёрного пятипальчатого папоротника, а из медвежьей и оленьей трав крепкие верёвки. В корзинах запасал  грибы, ягоды и плоды. Невдалеке от спальной секвойи обнаружил поляну, где росло много земляной груши (топинамбура), чуть далее нашел немало земляничных деревьев. Наверное, никогда не пробовали! Они очень приятны на вкус и сытны. Ну и, конечно, кругом было много орехов.

Вот только с мясом, до которого я был большим охотником, была проблема. Но недолго. Вспомнил, как индейцы, делали из верёвок силки для ловли птиц и снасти для ловли мелких зверей на тропах. Показывали мне и брату. Сейчас это здорово пригодилось. Первый заяц угодил в ловушку на пятый день и был съеден сразу. Без соли. Поначалу, правда, плохо было. Но и здесь память подсказала мне, как обходятся индейцы.

Господи, ведь так оказывается просто. Во первых на солнечных склонах холмов в изобилии растёт дикий чеснок. Мама всегда давала нам и потому я хорошо помнил каков он. И ещё солянка. Трава такая,  растущая на солонцах. На белесой засолённой земле, где больше ничего не растёт. Я же видел, как отец приносил её охапками и растирал клубни -корешки. Высушивал и подмешивал в корм коровам, вместо соли. Вскоре я знал окрестности ничуть не хуже, чем на своём ранчо. Вот только боялся наступления дождей. Ну до того было ещё долго.

Невдалеке от моей стоянки протекал большой многоводный ручей, откуда брал воду и даже купался иногда в небольшой заводи. Там проводил много времени, бездумно глядя с берега на прозрачные струи воды. Не от скуки, конечно. Я не знал тогда, просто не понимал, этого состояния. Было приятно после обеда, ближе к вечеру, вот так неподвижно сидеть и наблюдать, что творится у воды. Там же произошло событие, в котором я чуть было не погиб.

Дело было к вечеру. Жара спала, наступали сумерки, лёгкий ветерок обвевал лицо. Передо мной, к ручью на водопой робко подошло небольшое стадо вилорогих антилоп. Я замер. Так близко никогда их не видел. Да и вообще их вряд ли кто видел. Очень пугливы и осторожны. И такого необычайного раскраса были они. Острые, белые уши, меж которыми поднимались двухэтажные ножи серых рог, сверкающие белизной щёки и нижняя челюсть. На шее как ошейник блестела белая полоса, чуть ниже белый треугольник на груди.  Светло-серое брюхо и белое пятно по форме яйца на крупе. Всё остальное тёмно-оранжевое...Такое создать! 

К воде подошли четыре самки. Чуть поодаль стоял крупный самец. Он то щипал траву, то быстро поднимал  большую голову, настораживался, замирал, пристально вглядываясь в сумерки леса.    
Не выдержал, подошел к ручью, опустил почти всю голову в прохладу воды. Вдруг поднял, резко встряхнул её, так что брызги  чуть не достали меня и только затем начал с видимым удовольствием пить.

Я вспомнил рассказ индейцев, как они охотились на антилоп. Оказывается, вилороги очень любопытны. И если лечь на землю в их видимости, дрыгать ногами и махать красными цветами, именно красными, то антилопы начнут приближаться и настолько, что становятся доступными для стрелы. Но вот что-то насторожило самца. Вилорог вздыбил белую шерсть на крупе и всё стадо мгновенно подчиняясь сигналу опасности, перепрыгнув ручей, скрылось в лесу. 

Раздался треск сучьев, как будто двигалась большая телега по узкой  лесной тропе и показалось что-то огромное, тёмно-серое. Я приподнялся, стараясь разглядеть. Не увидев, осторожно вышел на тропу. И тут тёмно-серая масса со стоном ринулась на меня. Сначала подумал лось, но быстро разглядел огромного быка с болтающимся на холке горбом. Такие водились и возле ранчо. Отец предупреждал меня, чтобы я старался уберечь коров при появлении этих горбатых чудовищ.

Свирепое животное кажется хотело атаковать меня, прижать к дереву рогами. Не помню как, но успел спрятаться за большой ствол. Началась страшная «игра». Разъярённый бык старался обегать дерево, а я метался вокруг, увёртываясь от ударов. Других больших стволов поблизости не было, да и время не было, чтобы оглядеться.
Мне казалось, что прошли часы. Я устал.

В какой-то момент бык остановился в раздумье. Я смотрел ему в налитые кровью глаза, твёрдо намереваясь вонзить нож  в горло. Бык тяжело дыша, как то боком, стал подходить к моему дереву. Подойдя совсем близко, так что в нос ударило вонючим звериным запахом, бык стал разворачиваться. И тут я выскочил из-за дерева и что есть сил вонзил нож в ногу. Бык взревел и осел на левый бок. Из ноги хлестала кровь. Видимо я перерезал ему подколенную жилу и яремную вену.

Не обращая внимания на кровь, животное с удвоенной от боли силой ринулось вновь в атаку. Я успел спрятаться за ствол. Но возбуждённый удачей, осмелев, вновь изловчился и во время очередной атаки ударил ножом под другую ногу. Струи крови брызнули вверх с новой силой. Пыл быка стал быстро угасать. Он остановился как вкопанный и стал оседать на задние ноги. Разъярённо мотал головой, мычал и стонал, старался приподняться.
Я стоял за деревом и наблюдал за агонией зверя.

Вскоре мой пыл быстро угас. Стало знобить и я побрёл к своему жилищу.
Рано утром я был на месте нашего боя. Бык лежал мёртвым и вокруг всё было в крови. Ни койоты, ни пума не тронули зверя. Занялся свежеванием туши. Это было привычным занятием на ранчо. Полдня возился, пока не завернул в листы папоротника вырезанные куски мяса и не опустил их  в приметном месте на дно холодного ручья. Чтобы не стухло быстро. Потом всё место тщательно промыл водой от появления хищников. Устал неимоверно. Зато вечером впервые досыта наелся жареного мяса. И крепко безмятежно уснул.

Потекли дни. Сколько прошло времени не помню. Наверное больше двух недель, как я оказался в лесу. Оброс ужасно. Одежда моя так износилась, что давно уже не могла прикрыть тело. И я был вынужден сшивать какое-то подобие одежды из шкур зайцев, работая ножом и травяными верёвочками. А шкуру быка расстелил на своём ложе. Однажды вечером, в сумерках, пришел к ручью за последним куском мяса. Оно уже было невкусное, белое, промытое. Сижу на корточках, режу и вдруг какая-то неведомая сила заставила меня резко обернуться.

Увидел бегущих ко мне людей с палками в руках. Поначалу обрадовался, но через секунду остолбенел. Бегущие были покрыты ... шерстью. Почти всё тело. Только лицо, шея и ладошки с пальцами желтели голой кожей. Они испускали какие-то сильные звуки. Я страшно испугался, отбежал к тому дереву, которое спасло меня от быка и прижался к нему спиной. Существа обступили меня и начали что-то бормотать. Они не говорили, а именно бормотали, издавая какие-то звуки и цоканья.

Видя, что я испугался, подошли поближе. Совсем близко и обступили, внимательно рассматривая. Потом кто-то дотронулся. Я стоял не шелохнувшись, испытывая ещё и неприязнь от звериного запаха странных существ. Они были и выше меня и значительно шире. Высокие, коренастые существа, практически без шеи, с маленькой головкой. Плоский нос с глубоко вогнутой переносицей, с вывернутыми наружу широкими ноздрями, нависшие надбровные дуги над маленькими, упрятанными куда-то вглубь чёрными глазками, сильно выступающие скулы, длинные, свисающие мочки ушей, скошенный к макушке лоб и мощные клыки, виднеющиеся при разговоре – всё это производило жуткое впечатление. Да, и ещё длинные руки, почти по колен, с громадными кистями. И эта желто-бурая шерсть!!!

Один из них поднял с земли мой кусок мяса, поднёс к носу, понюхал, оскалился и стал быстро запихивать в рот. К нему подошел другой и сильным ударом по голове заставил ненасытного прекратить жевание. Все опять уставились на меня и ещё на того, другого, который ударил соплеменника. Видимо, этот другой был чем-то вроде вождя.
Через какое-то время они вновь стали робко трогать меня, хватать за руки. Страх был ещё силён и я инстинктивно прижался к стволу спиной, стараясь закрыть себя руками. Они не настаивали. Потом вождь что-то произнёс и они быстро удалились.

Вернувшись к своему “дому”, я задумался. Сасквачи, я понял что это были они, вполне миролюбивы. Явно приглашали меня к себе. Жить вместе. Скоро сезон дождей, а у них наверное есть какие-то хижины или пещеры. К тому же они знают местность и в совместном путешествии  появлялась возможность случайно наткнуться на людей.
Но как вместе. Этот вид, запах. Да, но ведь и я сейчас мало чем отличаюсь от них. Нет, решил я, подожду ещё!

Новые приятели не заставили себя ждать. Уже на следующий вечер они пришли всем семейством. Даже женщины с маленькими детьми. Преодолев страх, я спустился и вновь был ими взят в плотное кольцо. Они освоились быстрее меня и даже взрослые подростки и женщины щупали мои руки и ноги, издавая странные цокающие звуки.

Так я оказался в пещере, где жило всё семейство. Быстро привык к запахам, внешнему виду моих друзей, привык понимать выражение глаз, гримас лица и движения рук, сопровождающие речь. Только вот не мог привыкнуть к ночному образу их жизни. Да, да, ночному. Днём, когда светло и жарко, они спали. А в сумерках выходили на охоту. Поначалу казалось, что глаза их пусты и безразличны, как у зверей. Но однажды увидел слёзы у женщины, когда умер ребёнок и печаль во взоре мужчины, который не отходил от неё и всё гладил и гладил ей плечи и руки. Увидел гнев вождя и страх перед ним у остальных. Такие же чувства как и у нас.

Всё своё время они тратили на поиски пищи. На охоту. Единственным оружием служили крепкие, длинные палки с обожженными острыми концами и отточенные камни. Охотились мужчины на любое зверьё, начиная от лесных мышей и крыс до огромных лосей, которых иногда удавалось загонять в ущелья и забивать камнями. А женщины искали коренья, съедобные травы и листья, плоды и орехи.

Как они это делали по ночам – не знаю. Зимой, в декабре, январе и феврале, когда шли дожди, иногда снега, семья селилась в пещеры. Их было много в окрестностях. Спали на шкурах, тесно прижавшись друг к другу. По весне женщины сооружали простые жилища из гибких ветвей вблизи ручьёв. Летом, когда внизу донимала жара и насекомые, семья разбирала жилища и уходила на высокие плоские  безлесные холмы, где часто гуляли ветры. Так и перемещались, не оставляя после себя никаких следов обитания. Незаметно потекло время, а вскоре я вообще перестал его считать.

Мы постоянно двигались, но в каком направлении я не мог понять. Окружали безмолвные словно вымершие леса и горы. Ни единого человеческого звука я не слышал. Только однажды пришлось бегом уходить от нападающих, кажется таких же существ. Мне помогали убегать двое «своих». Дело в том, что мои приятели бежали с таким проворством и быстротой, словно лошади рысью. Я, конечно, быстро выдохся. Но меня не бросили и долго чуть ли не тащили на себе, пока преследователи не отстали окончательно. В тот раз обошлось без жертв.

Было интересно узнать причины неприязни между семьями. Вождь лишь бил себя в грудь огромными кулаками, скалил зубы в радостной улыбки, тыча пальцем в одну из молодых женщин и  что-то яростно вопил. Выражение лица было очень свирепым. Наверное, подумалось мне, они её украли из соседней семьи. Я сразу приметил эту девочку. Она резко выделялась. Почти не было шерсти на теле. Вождь не подпускал к ней никого.

Мне полюбилась охота. Вот только непривычно было по ночам. Но со временем стал охотиться один. Днями. Как бы обособился. Никто не обратил внимания. Только вождь стал как-то зло смотреть на меня. Раньше, у отца, было мало времени для охоты. Постоянно заставляли возиться по хозяйству. То коровы и овцы, то лошади, то строительство каких-то сараев и подсобных помещений, то различные ремонты. Я очень уставал и рано ложился спать. Теперь, почти каждый день, меня охватывала радость при мысли о предстоящей охоте.

Стал забывать дом и лишь изредка вспоминал тёплые мамины руки.
По утрам нёсся к ручью. Поначалу один. Потом в сопровождении наиболее любопытных. Среди них были только женщины. Они садились на корточки, на бережку и с интересом наблюдали как я плескался и с хохотом окунался в туче брызг в кристально-холодные воды ручья. Наблюдали, но не присоединялись. Они не то чтобы боялись воды. Они как-то её сторонились.

Пронзительное любопытство сквозило в их глазах. Особенно, когда я показывал как надо плавать, как махать руками и ногами, как дышать при этом. Женщины были очень любопытными и решительными. Мужчины вообще не появлялись. Спали. Особенно любопытна была та, что сильно отличалась от остальных. Именно она поначалу нерешительно вошла в воду. Долго стояла, боязливо оглядываясь и поднимая то одну, то вторую ногу, с интересом наблюдая как по телу стекает вода. Потом присела и тут же с цоканьем подскочила.

Через неделю, вторую уже я со смехом наблюдал, как мои  приятельницы, стоя по грудь в воде и тараща от радостного испуга глаза, подражали моим плавательным движениям.
Потом я шел завтракать. Это тоже было в новинку для них. Я не мог есть сырую пищу, кроме плодов и орехов. Разжигал костёр и жарил что-то приготовленное с вечера. Манящий запах жареного собирал всю семью. Даже мужчины просыпались и все вместе жадно смотрели мне в рот. Особенно, когда я жарил рыбу.

Это был редчайший для них продукт. Они не умели ловить, но знали одну траву, порошок из которой посыпанный по поверхности воды, усыплял случайно попавшую рыбу. Или же они подбирали по берегу недавно подохшую. Всё это моментально в сыром виде поедали.
Огонь знали, но сами добывать не умели. Лишь по случаю приносили из горящего леса головешки и долго старательно поддерживали огонь. Приносили и попавших в огонь животных и жадно пожирали жареную пищу. Она им видимо нравилась больше сырой. Когда я разжигал костёр и с невозмутимым видом жарил что-то, мужчины и женщины робко смотрели на моё священнодействие. Чтобы завоевать авторитет, приходилось щедро делится с ними пищей.

Я стал плести из оленьей и медвежьей трав сети на рыбу и силки на птиц и мелкое зверьё. Учил ставить силки, но мужчины смотрели на это без особого внимания. Их привлекала охота. Напротив женщины с удовольствием смотрели и повторяли, как я плету сети или силки. А уж радости от пойманного зайца или утки, но особенно от извивающейся живой рыбины было столько, что весь берег и лес оглашался дикими визгами и танцами.

Они готовы были тут же съесть пойманное, но я отбирал, чистил, заворачивал в листья лопуха и прятал в воду до вечера. Когда же появлялись мужчины во главе с вождём, я разжигал костёр, вытаскивал из лопухов припасы и жарил. Вы бы видели как они таращили глаза, многие закрывали их ладонями, но запах жареного мяса или рыбы заставлял превозмочь страх и поначалу неловко, потом всё быстрее  пожирать пищу, часто вместе с золой. Всё мною приготовленное.

В этих занятиях зародилось моё мужское чувство к той украденной девочке, которая первая, доверившись мне, вошла в воду. Она же чуть позже стала постоянно сидеть со мной у костра. Явно не из этих существ была эта девочка. У неё и взгляд был более осмысленный, не было этих особо выдающихся скул, а на голове красовалась такая огромная кипа чёрных спутанных волос, полностью закрывающая лицо, что из-под них с трудом угадывались глаза и сильно выпяченные губы. Шерсти почти совсем не было на тёмном гибком теле, особенно от горла до пупка. Это её, конечно, выделяло. И совсем нормальные ступни ног. Точно как у нас. У других женщин и мужчин ступни были гораздо длиннее.

Теперь мы всё чаще и чаще были рядом. И не только у костра. Она вообще старалась не отходить и всё время пристально смотрела в глаза, как будто пыталась что-то сказать, понять и запомнить, отгадать мои желания. Когда же присутствовал вождь, она издали, украдкой смотрела на меня. Почему-то боялась тогда подходить.

Вскоре я заметил, что отношения мужчин и женщин в семье очень просты. Кажется вообще не существовало понятие «жена». Зимой в пещере, а летом в хижинах, бывало, что уединялись женщина с мужчиной и не всегда пары были одними и теми же. Но остальные не выказывали каких-либо чувств по этому поводу. Казалось вообще не замечали ничего. Я был свидетелем, как ссорились между собой уединившиеся. Потом мужчина или женщина уходили в другую хижину или часть пещеры. Причин ссоры я не понимал.

Не знаю, чувствовали эти существа ревность или нет. Кажется нет, потому что нередко наблюдал как они переходили из хижины в хижину без переживаний. Их как-будто ничего не связывало. Даже дети. И вообще мне показалось, что мужчины и женщины в семье равноправны. Каждый знал свои права и обязанности. Вот, к примеру, женщина, чувствуя приближение родов, не подпускала и близко мужчину. А когда роды наступали, то в уходила из семьи и в полном одиночестве где-нибудь на берегу реки или в лесу рожала, заворачивала ребёнка в козью шкуру и приходила лишь через неделю, другую. Голодная, тощая. Нередко и без ребёнка.

Ну а мужчины кажется попросту не замечали детей. Привязанность матери была огромной. Она кормила  грудью до полного исчезновения молока. С удивлением заметил, что в семье не было стариков. Эти существа старились быстро и умирали. Продолжительность жизни кажется полностью зависела от климата. Хорошая погода, много солнца и дождей, в лесу много плодов и зверья. Они довольны и крепки. Нет дождей, нет пищи. Появляются болезни и смерть безжалостно косит их ряды. Всё это я познал быстро и старался помочь им. Как мог!   

Но больше всего полюбил ночную охоту на оленей. Трудно приходилось поначалу. Они ведь скачут по горам и холмам как дикие звери. Но со временем привык и не отставал. Даже в темноте.
Чаще охотились на мелких оленей, живущих в долинах заболоченных рек. Их было много. Не всегда, но в хороший сезон много. Когда наступали дожди и вода затапливала широкие пойменные берега с их главным кормом (мягкую, сочную болотную растительность), олени вынуждены были скапливаться на узких ещё не затопленных пространствах, где мы их и поджидали, отрезая пути отхода. Но это не было охотой, скорее заготовкой мяса, шкур и рогов.

Настоящая охота случалась в предгорных долинах, зимой, когда туда спускались с горных пастбищ большие олени размером с лошадь, с красивыми ветвистыми рогами. Я помнил, что индейцы называли их «вапити», что в переводе значило  «светлое пятно у хвоста». Летом вапити пасутся на лугах и крутых склонах у самых вершин гор, где много свежей травы и не так жарко. Осенью у них начинается свадебный гон и самцы собирают семью из нескольких самок. Позже эти отдельные семьи соединяются в стада и зимой спускаются в открытые долины. Тогда-то и начинается настоящая охота.

Я видел её, не раз, и понял отчего в семье появляется вождь. Собственно, он один и мог охотиться. Сколько я не пробовал потом повторить его приёмы, ничего не получалось.
Когда мы замечали стадо, то подбирались к нему в сумерках со стороны ветра. Вапити очень осторожны. Вождь привязывал к своей голове голову убитого оленя с рогами и ушами, покрывался оленьей кожей и став на четвереньки подкрадывался к стаду животных. Высокая трава скрывала его туловище и ноги. Он точно подражал тем движениям, которые делает олень, поедая траву. Медленно он входил в стадо и подобравшись к большому самцу молниеносно, насквозь пронзал острой палкой горло животного. Олень падал на колени, а вождь стоя над ним громко кричал и приплясывал, исполняя какой-то ритуальный танец. Так ловко ни у кого не получалось. Тем более у меня. То ли запахи другие, то ли неосторожность. Но только стадо отбегало ...

После короткого одиночного танца вождя подходили и мы. Тащили тушу домой. А утром, благодаря моему острому ножу, я свежевал тушу, сохранял и распределял мясо. По вечерам на костре  жарил его и вся семья вкусно, сытно наедалась. Вообще со временем стал я приобретать авторитет, всё более становясь вторым по значимости членом семьи. Кормильцем.
Я это чувствовал всё чаще. Это было главное для них – умение добывать пищу. Какого-то особого уважения, почитания вождя у них не существовало. При этом совершенно равноправными в поведении к вождю были и мужчины и женщины. Кто ловчее и больше приносит пищи и умеет оберегать от врагов, тот и вождь.

Со временем между мной и вождём невольно стало возникать соперничество. Даже некоторые молодые мужчины, но особенно женщины, теперь чаще группировались вокруг меня в надежде заполучить добавочный кусок мяса, рыбы, птицы. Вечерами приходили ко мне с немыми вопросами и заботами, не обращая внимания на вождя, чуть-ли не в одиночестве сидящего в стороне. Я научился понимать их и поначалу даже радовался и гордился, не придавая этим фактам особого значения. Ведь ещё мальчишкой был. Но потом стал замечать злые взгляды вождя, нередко какие-то непонятные мне крики. Но одно событие рассорило нас окончательно.

Наступала короткая осень. Мы разбили стоянку на берегу глухого ручья у подножья большой горы, покрытой почти до вершины дремучей чащей леса. Люди давно голодали. Год выдался сухим и жарким. Без дождей. Реки обмелели, часто вообще пересыхали. Вапити ещё не спускались в долины, а болотные маленькие олени давно были истреблены жарой и людьми. Даже зайцы  и утки куда-то разбежались-разлетелись в поисках пастбищ. Куда-то ушли и крысы.

Голод начал косить людей. На кореньях и плодах, которых тоже было мало, долго не протянешь. С охоты мужчины приходили с пустыми руками. Даже вождю не удавалось что-либо принести.
Тогда я предложил вождю, что с  двумя-тремя молодыми мужчинами поднимусь повыше в горы и попытаю счастье загнать в сети быка, одинокого вапити или баранов. Долго и тщательно готовился к походу.

 Вождь почему-то был против. Злился, кричал, показывал то на меня рукой, то на вершины гор. Я не понимал, но не вмешивался, стоя в стороне. Наконец, двое мужчин, потом и третий подошли ко мне и знаками стали показывать, что мол веди нас с собой на охоту. Мы мол и днём пойдём с тобой. Мне было неловко и я не знал как поступить. Молчал.

Тогда этот третий тоже вдруг сильно разозлился и вплотную подошел ко мне, ощерил клыки и потребовал, чтобы мы немедленно шли в горы. Я хорошо понял его жестикуляцию.
Наутро мы ушли. Медленно поднимались в горы, продираясь сквозь заросли чапарели. Лес молчал, казался вымершим, даже пения птиц, столь многочисленных в Калифорнии, не было слышно. Было очень душно и лишь когда исчезли сплошные леса и кусты, когда потянулись луга с осколками невысоких деревьев, то почувствовали дуновение свежего ветерка. Стало легче подниматься.

Склоны гор были перечеркнуты многочисленными сплетающимися тропами, шедшими то вдоль, то огибающими страшные обрывы. Здесь я и решил поставить сети и взобравшись выше, растянувшись веером, в пределах видимости друг друга, гнать всю встреченную живность вниз, по тропам, в сети, расставленные вблизи обрывов.

Крепкие сети из оленьей травы расставил незаметно и мы разошлись. Знаками я старался объяснить своим товарищам что надобно делать. Главное не терять друг друга из вида. Мне казалось, что они меня поняли. Мы стали подниматься всё выше и выше. Временами я терял то одного, то другого, то третьего, но быстро находил и меня радовало, что и они внимательно смотрят, где я.

Я шел размеренно, сил было мало. Вот, наконец и вершина. Ни коз, ни баранов, ни тем более вапити я так и не встретил. На самой вершине остановился, чтобы передохнуть. И вдруг уловил давно забытый запах. Подумал, что померещилось. Да нет, запах был сильным. Я обернулся навстречу ему и  ... задохнулся.
Прямо там, буквально за вершиной сияло море.

Море! Так ведь если идти вдоль берега, то обязательно наткнёшься на миссию или на рыбацкий посёлок. Господи! Сердце моё запрыгало от буйной радости. Надо бежать. Немедленно. Но тут-же подумал.
Нет! Теперь я знаю дорогу. Сначала взять мою подружку и тихо уйти. Не хотелось без неё.  Потом пришла мысль, что нельзя оставлять и других без еды. Помрут ведь все быстро.
Но оторвать взгляда от моря не мог долго. Стоял, пристально всматривался, дышал морским воздухом. Любовался .

Наверное эта радость, воскрешение надежды, помогла мне. Вскоре увидел небольшое стадо длинношерстных коз, а за ними, моего товарища, осторожно взбирающегося на скалу. Я закричал и стал кидать камни, стараясь, чтобы козы ринулись в нужном направлении. Закричал и мой напарник. Эхо громом прокатилось по горам, в котором наверное сплелись и голоса двух других охотников.

Удачный был день. Поймали тогда шесть коз. Наелись досыта и до предела нагруженные возвратились домой. Нас встретила необычная тишина. Хижины, стоящие на небольшом возвышении над ручьём, были пусты. В центре стоянки, вокруг разбросанного костра, валялись старые козьи шкуры. Всё место, где обычно собиралась семья, было сильно затоптано, кругом виднелись головешки, ещё тлеющие куски обуглившегося дерева и даже брошенные заострённые палки. Как будто здесь недавно произошла смертельная схватка. 

Мы стояли как вкопанные, не зная что делать. Потом обошли стоянку ещё раз и возле ручья, в кустах, наткнулись на три трупа забитых камнями мужчин и женщин. Членов семьи. Кто-то постарался их спрятать. Мне стало страшно. Что могло случится?  Одна мысль сверлила голову. Где моя подруга? Среди убитых её не было.

Я слышал, как о чём-то переговаривались мои напарники, внимательно  рассматривающие стоянку. Вдруг один из них стал что-то громко и угрожающе восклицать, размахивая руками и указывая в сторону гор. Я ничего не понимал. Потом они втроём подошли ко мне и знаками стали объяснять, что надо спешить и догнать семью, недавно ушедшую, что это вождь наказал за что-то людей, а те сопротивлялись ему. Потом помолчали и затем один из них виноватым голосом стал объяснять, что виной всему являюсь я и что мол лучше тебе не идти с ними.

Вскоре они исчезли в густом лесу, взяв большую часть козьего мяса. Я стоял, прислонившись в дереву, ошеломлённый происшедшим. Потом опять походил по стоянке. Почему-то не хотелось уходить. В мыслях виделась моя робкая, нежная подружка. Плохо мне тогда было. Даже хуже, когда потерялся в лесу. Понял, что очень дорог мне этот то ли человек, то ли сасквач. Не важно! Очень дорог!

Стало темнеть и я быстро пошел в сторону моря. Направление уже знал. Шел вдоль ручья и часто озирался. Нет, я не боялся появления вождя, я как будто на что-то ещё надеялся. Через час другой стал подыскивать себе подходящее дерево для ночлега.
Утром проснулся с какой-то непонятной радостью в сердце. Скоро увижу людей, может быть и маму с отцом. Стал привычно, бесшумно спускаться и уже хотел было спрыгнуть с нижней ветки, как вдруг застыл. На земле, сидя, прислонившись к стволу спала ... моя подружка.

Я быстро слез и наклонился к ней. Господи! Как она была избита. Кажется не оставалось ни единого живого места. Синяки и рубцы с запёкшейся кровью покрывали голое тело. Она постанывала во сне, всхлипывала. Ну прямо как ребёнок. Потом вдруг опала на землю и попыталась свернуться в клубок, но боль, видимо острая раздражающая боль разбудила её и она открыла глаза.

От яркого света, увидев меня, но не узнав, закричала от страха и закрыла лицо руками. Я встал перед ней на колени и что-то стал говорить, нежно касаясь лица и плеч. Она узнала и припала к моим ногам, что-то неистово бормоча. Слёзы продолжались ещё долго. Так мы сидели под деревом, и час и два, молча, лишь гладили друг друга.

Уже потом, в дороге, она знаками пыталась рассказать мне что случилось. Как её били вождь и его близкие и как она ускользнула из их рук, когда на защиту встали другие члены семьи. Она спряталась тогда возле стоянки, в зарослях камыша, куда боялись ходить члены семьи и там ожидала меня.

Ночь и день она провела в воде, среди ядовитых змей, боясь шелохнуться. Увидев нас долго ожидала, когда уйдут мои напарники и лишь потом, осторожно крадучись, последовала за мной. Она видимо боялась, что я прогоню её.
Ну, а дальше история совсем простая. Мы вышли к океану. С трудом, долго плутая по лесным и болотным дебрям. Для ориентира, взбирались на вершины гор. Океан встретил бурей. Волны бесновались с такой силой, что казалось разобьют скалы. Солнца не было, сплошные тучи. Мрачно было. Подружка оказывается никогда не видела океана и страшно испугалась волн, пены и шума, огромного количества воды. А я как ребёнок, радостно крича и размахивая руками, прыгал и скакал среди белесых волн.

Я не знал в какую сторону идти. Потому долго не думал. Мы шли и шли. Кормились в лесу плодами и орехами. Нам было постоянно весело и тепло. Я уж не знаю на какой день, но только помню, что однажды под вечер вдруг остолбенел, услышав ... колокольный звон. Я настолько отвык от обычных людей, что поначалу ушам своим не поверил. А звон продолжался. В этом месте лес, спускаясь с гор, доходил почти до кромки берега. Густой, хвойный лес. Мы мчались среди огромных стволов на зов колокола. Подруга не отставала. Она, конечно, не знала что это такое. Но беспредельно доверяла мне.

Звон слышался всё громче. Мы выскочили на небольшой холм и с вершины его я увидел огромное деревянное квадратное сооружение. Прямо на берегу океана, возле небольшой бухточки, виднелись дома. Настоящие дома, окруженные стеной из высоких толстых стволов. По углам высились четыре башни, из окон которых торчали пушки. Возле одной из них стоял, наверное костёл. Оттуда и раздавался колокольный звон. Я никогда не видел таких костёлов, с куполом словно луковица небесно-голубого цвета. Через двое ворот ходили люди. Внутри стояли четыре больших дома, даже двухэтажных. Возле стен, с внешней стороны, было много построек, тоже невиданной мною формы. Рядом огороды и много, много коров и овец паслось в полях вокруг этой крепости.

Я дрожал от нетерпения, а моя подружка от страха, крепко прижималась ко мне. Мы стали спускаться и вскоре подошли к воротам. Нас окружили люди. Среди них выделялись особо рослые, сильные, белолицые и ... с длинными бородами. Это меня сильно поразило, так как  никогда не видел людей с такими бородами, как лопаты. Они спокойно смотрели на нас, говорили на непонятном языке, а один даже потрогал волосы моей подружки и засмеялся. Она ещё теснее прижалась ко мне, стараясь спрятаться за спиной. Да и одеты они были непривычно. В какие-то короткие платья с ремешком и штаны, заправленные в сапоги. Я, правда, за эти годы как-то забыл об одежде. Ходил в шкурах. Но помнил, как одевался мой отец.
Нас повели в крепость...

Здесь обрываются записи.
На титульном листе быстрым, решительным почерком начертано.
« В архив Российско-американской компании, г. Новоархангельск,  правитель РАК капитан 1-го ранга г. И.Купреянов. (приложение: докладная записка А.Г. Ротчева, форт Росс, январь 1838 года)».
После ликвидации компании (1867г.)часть её архивов, по необъяснимым причинам, попала в хранилище Центра фольклора и культурного наследия Смитсониевского института ( Вашингтон, Д.С.). Там и были они обнаружены русским профессором В.Петровым в 1978 году. И лишь совсем недавно от его потомков попали в мои руки.
Немножко обработав, я предложил их Вашему вниманию.