Колхозная жизнь Лето 1979-го...

УРА!!! В КОЛХОЗ!!!

Лену и Надю послали в колхоз Еловского района на уборку урожая от Электроприборного завода.
Вырваться из дома из-под родительского контроля — это очень здорово, поэтому Надя и Лена, семнадцатилетние подруги, всю дорогу прибывали в состоянии эйфории, то есть были радостны и наполнены необыкновенным чувством свободы.
На заводе Надя работала только три месяца, а Лена — два. Познакомились они на ГО — граждан-ской обороне, оказалась, что из одного цеха. Подружились. Начальник им очень подробно объяснил, как добраться до того самого колхоза, выдали в бух-галтерии соответствующие документы и командировочные, сказали, что там они ещё денег заработают.
— Приеду из колхоза — на зиму сапоги себе куп-лю на балке (барахолка) за 140 рублей, — планиро-вала Лена.
У Нади никогда не было таких дорогих сапог, и поэтому об этом даже не мечтала. Она носила только то, что мама с папой ей купят, так как всю зарплату родители у неё забирали сразу.
В назначенное время подруги встретились на речном вокзале «Пермь-I». У каждой по рюкзаку, набитому до отказа: свитеры, куртки, несмотря на июльскую жару, и... сапоги! Резиновые! Как в деревне-то без резиновых сапог! Их отправляли в колхоз месяца на полтора-два, то есть где-то до сентября... (Всё лето!!! В деревне!!! За мечту! За праздник!) Вот и пришлось столько вещей взять. Ещё по сумочке с документами, косметичками и прочей мелочёвкой и... сигареты! Обязательно сигареты! «Rodopi»! Ведь сейчас, когда их никто не контролирует, они могут курить сколько угодно! И от этого грудь распирало, и что-то там поднималось к горлу и выплёскивалось безудержным смехом на протяжении восьми часов путешествия на теплоходике-ракете от «Перми-I» вниз по Каме, аж, почти до самого Елово.
Оставив свои вещи на местах, согласно купленных билетов, подруги ушли обследовать теплоход. Их счастливые голоса раздавались то на верхней палубе, то на нижней, то справа по борту, то слева. Смехом взрывались подруги от любого слова, брошенного вскользь, или от какого-нибудь объекта, достойного их внимания. Анекдоты сыпались, как из рога изобилия, и... уже казалось... покажи пальчик... и... очередной взрыв хохота! Возможно, их поведение окружающие и считали не культурным, но подруг это не волновало — они ведь ни к кому не приставали. Они были только вдвоём и наслаждались такой редкой ситуацией, когда огромные Камские просторы, леса по берегам и чайки за теплоходом! Всё это волновало и наполняло адреналином кровь и каждую клеточку и... очередной взрыв смеха! Да и кому понять двух крепких молодых девиц, уверенных в себе и своих силах!?
— Надя, ты была когда-нибудь скромной? — спросила Лена, когда девушки подошли к буфету перекусить после трёх часового путешествия по воде.
Для Нади этот вопрос никогда не вставал. Она задумалась. Мама, папа и старший брат у неё были коммунистами и воспитывали её в лучших социалистических традициях: шаг влево, шаг вправо — рас-стрел. Нет, конечно, Надю никто не расстреливал, но лупили часто, то есть, как говорится, держали в ежовых рукавицах. Им ведь надо было, чтобы их дочь была идеально правильной, чтобы не стыдно было перед людьми, чтобы не пришлось краснеть и прочее, и поэтому за малейшее неповиновение драли, как сидорову козу. Вот и воспитали в ней бунтарский характер, когда приходилось защищаться и противостоять даже самим родителям. О какой скромности может идти речь?
— Не помню, — ответила Надя после минутной задумчивости.
И... опять очередной взрыв смеха!
На пятом часу речного путешествия проснулись два парня, у которых места были напротив. Слово за слово... разговорились. Оказались они тоже с Электроприборного завода, только из других цехов, и этих двух парней тоже отправили в тот же Еловский колхоз. Подруги обрадовались такому знакомству — будет хоть теперь кому их рюкзаки тащить. Но парни были не очень рады этой командировке, выглядели унылыми и безынициативными. И когда молодёжь высадилась на пристани, в Уральской глубинке, уже было ясно, что Наде и Лене придётся всё тащить самим.
Одинокий крестьянин сидел на пристани и, видимо, от нечего делать встречал и провожал тепло-ходы.
Спросили у него: где такой-то колхоз?
— А, дык... километров сорок пять будеть... а то и все пятьдесят по этой-то вот дороге, — почесал лоб плохо соображающий местный дядя Федя.
— А автобусы туда ходят?
— Какие такие автобусы? — удивился дед. — Не-ту-ти автобусов... ежели какой грузовик... Но сёдня никто вроде бы не собирался тудыть... Так что, толь-ко пешком...
Пьяный старик развёл руками, сдвинул драную меховую шапку на затылок и куда-то зашлёпал.
Ну, пешком так пешком!
Подруги кинули за плечи свои рюкзаки и двинули в путь. Парни плелись сзади, отставая метров на двадцать-тридцать.
«Ну, и то хорошо, что ни одни идём», — думали подруги и время от времени останавливались, чтобы подождать парней и перекинуться с ними парой словечек.
Вечерело. Солнце касалось одним боком сосен на горизонте. Обдувал свежий вечерний ветерок. Усталости не чувствовалось — молодость всё-таки! Прошли уже достаточно много по хорошей асфальтовой дороге.
Решили остановиться и съесть варёную курицу и ещё чего-нибудь, чтобы легче было тащить рюкзаки, дождались парней и прямо на пустой дороге расположились поужинать. Парни, видимо, были голодные и с удовольствием составили компанию. Настроение опять приподнялось, опять посмеялись, рассказывая очередные анекдоты. Перекурили и пошли дальше.
Солнце уже совсем скрылось, но Надя с Леной упорно шли вперёд.
— На самом деле, сколько идём ни одной машины: ни туда... ни оттуда...
— Чё? Мы так всю ночь идти будем? — вдруг по-вис вопрос в воздухе.
— Да уж, наверное, немного осталось. Дойдём и ляжем спать по-человечески.
— Не-е-е... наверно, ещё далеко...
— Тогда какие будут предложения?
— Надо какую-нибудь избу с сеновалом найти и там заночевать.
— Хорошая мысль...
Но по сторонам были леса и поля, и ни о каких деревушках не было и речи. Все дружно вздохнули и пошли дальше.
Шли долго. На небе всё больше высыпало звёзд, но дорога была ещё хорошо различима. Ночная прохлада остужала дневной жар, и вместе с тем Надина и Ленина весёлость куда-то девалась.
Становилось всё темнее... всё тише... ни фона-рей... ни фонариков... Шли как-то больше по интуиции. Вдруг в темноте показалось подобие дома. Свернули с дороги... Пробрались сквозь заросли к заднему двору... Поискали лестницу, стараясь не разбудить хозяев... Не нашли. Как-то забрались на сеновал... Сено, как им, городским, показалось, было хорошим — мягко шуршало при каждом движении. Парни унырнули подальше от девчонок в другой конец сеновала, и вскоре послышался лёгкий храп вперемежку с посвистыванием и глубоким дыханием. Подруги были под впечатлением и долго уснуть не могли — всё прислушивались, вглядываясь в кромешную мглу, и перешёптывались. Да и надоедливые комары с мошками пищали и звенели вокруг. Но усталость взяла своё, и девушки тоже провалились в сон.
Сон был тяжёлым. Снилась дорога... дорога... до-рога... и старик в драной шапке... а потом опять до-рога, плывущая серым асфальтом перед глазами.
Утром комариный писк разбудили девчонок, и они почти одновременно открыли глаза, подползли к краю сеновала... глянули вниз...
И... О!.. У-у-ужа-а-ас!..
Это была заброшенная деревня-призрак, какие изредка, но уже появлялись в Советском Союзе. Кругом стояла особенная лесная тишина — не раздавались голоса ворчливых хозяек, разговаривающих со скотиной, не мычали коровы, призывающие своих хозяек освободить им вымя — но зато со всех сторон свистели, крякали, куковали, трещали, жужжали, пищали на разные голоса невидимые жители. По всей округе стояли развалины деревенских построек по крышу в репье. Соседний дом пустыми глазницами окон с укором глядел на незваных гостей. Крапива проросла уже сквозь полы ограды и угрожающе помахивала верхушками.
По спинам у девчат пробежали мурашки. Стало не на шутку страшно... Да и вообще, было не до шу-ток... Они чуть ли не в панике бросились через весь сеновал будить парней.
Те, или спросонку ничего не поняли, или были настоящими флегматиками, или ещё с вечера знали, куда шли — поэтому не проявили никаких эмоций.
Стали спускаться...
— Как спускаться?
— Кто его знает?...
— Как вчера сюда забрались???
— Не понятно...
Короче, кое-как выбрались из заброшенной, безмолвной деревни через бурелом на дорогу.
— Чёрт ногу сломит... А мы ночью в кромешной тьме как-то прошли, и никто не свалился ни в какую яму... — удивлялись девчата, выдирая друг у друга репьи.
Парни, молча, огляделись и, ни слова не говоря, двинули в путь. Дальше шли под впечатлением от проведённой ночи, не разговаривая.
На счастье какой-то грузовик ехал по дороге именно в тот колхоз, в который их командировали. Добродушный водитель помог девушкам забраться в кузов:
— Держитесь крепче!
ЗиЛ-ок буквально летел по пустой дороге на огромной скорости, поэтому тряслись по Уральским просторам не долго, минут десять. Вот уже показа-лось село и, лихо пыля, шофёр остановился у крыльца сельсовета. На крыше к печной трубе был привязан красный флаг с серпом и молотом, уныло повисший от июльской жары. Всюду на покосившихся заборах висели транспаранты типа: «Выполним план Партии на 120%!»
— Фу-у-у... прибыли... — Надя и Лена облегчённо вздохнули.
День обещался быть жарким.



ЗА ЗНАКОМСТВО!

Председатель колхоза распорядился, кто где будет жить: парней в одном конце села поселили в ка-кую-то общагу, а Лену с Надей — в другом конце, на квартиру в частном доме... Так что своих попутчиков девушки больше не видели.
— Сегодня располагайтесь, знакомьтесь, осваивайтесь, а завтра на работу, — председатель колхоза на вид был очень добродушным дядичкой, лет пятидесяти, и подробно объяснил: где им предстоит работать, как работать, чем работать и с кем они будут работать.
Село огромное — шли... шли... шли... — слава богу! — пришли... Хозяйка, старуха-чувашка, встретила их на улице, кряхтя, провела через ограду, в которой было пыльно и грязно. Повсюду по-деревенски убого разбросаны поленья, бидоны, тряпки. Чего-то там она убрала с дороги, отбросив в сторону. В коровнике от жары изнывала корова, хлестала себя хвостом и жалобно мычала время от времени. Почему-то её сегодня не отправили на пастбище пастись. Старуха завела постояльцев в старый дом. В избе было так же грязно, как и в ограде, то есть ступить было некуда. Хозяйка-чувашка сказала, что у неё только один диван:
— Спать будете вместе, вот здесь, — ушла на кухню, чем-то там брякала и кряхтела.
Притащила огромную чугунную сковороду с жаренной картошкой, накрытой вместо крышки тазиком, с грохотом водрузила на стол и снова ушла. Во второй раз вернулась в комнату в обнимку с трёх-литровой банкой молока и с таким же шумом поста-вила на середину стола. В следующий раз с кухни она притащила буханку белого пышного хлеба под-мышкой, две зелёных эмалированных кружки и алюминиевые погнутые ложки и также, чуть ли не бросила всё это на стол рядом с молоком. Разломила грязными руками буханку пополам, потом каждую часть ещё пополам.
— Жрите, девки! — и ушла куда-то до вечера.
Надя с Леной так и стояли посредине комнаты, озираясь по сторонам и созерцая бардак, брезгуя даже присесть.
Картошка, крупно нарезанная и запечённая в печи, дразнила своим ароматом. Делать нечего, подруги сели есть.
— Ничего, — опять продолжила, смеясь, Лена. — Вот заработаем мы с тобой денег, пойдём на балку, купим кожаные сапоги тебе да мне. Я тебе помогу выбрать. Уж, я умею отличить натуральную кожу от искусственной.
— Надо бы прибраться, — перекидывая во рту горячую картошку и глядя по сторонам, произнесла Надя.
— Да-а-а, уж... Я в такой грязи не смогу жить, — поддержала Лена, запивая картошку парным молоком.
Весь день подруги носили воду из колодца и всё драили. Помыли окна, постирали занавески и развесили сушиться в ограде. Прохлопали все домотканые половики, повыкалачивали пыль с дивана мокрой тряпкой, залезли в каждый угол, отодвигая убогую мебель, которая буквально вросла в пол от грязи, прошоркали все полы. К тому времени высохли занавески. Девушки, порывшись у старухи, нашли в старинном шифоньере утюг, ровесник хозяйки, погладили и повесили шторки. Прибрались даже на кухне, в сенях и ограде. Потом умылись у колодца и в чистой светлой горнице уставшие легли спать на диване вместе.
Вечером разбудил их грохот — местные парни приехали на мотоциклах знакомиться с приезжими городскими бабами. В вылизанную комнату ввалилась полупьяная шумная орава. И это можно было стерпеть, но они зашли в грязных кирзачах. Ошмётки сухой глины и навоза валились на выхлопаные половики... Надя молчала, сидя у стола и глядя в окно. Лена тоже не знала, что делать и скупо переговаривалась. Их было много, и они заполнили всё внутреннее пространство дома. Кто-то из толпы по-деревенски с грохотом поставил бутылку водки на стол:
— Э-э-э, там, б....., на кухне, б......, стакан неси, б......! — обратился он к кому-то.
Кто-то побрякал посудой на кухне и принёс стакан... Кто-то стал распечатывать бутылку... Кто-то стал лапать Лену... От этого она взбесилась:
— Руки убери!... Руки убери, я сказала...
Но в ответ пьяный и довольный мужлан ущипнул Лену за грудь и захохотал.
Она ойкнула:
— Чё, вообще с ума сошёл, больно ведь... — и пересела на диван.
На столе к этому времени уже стояли полный стакан водки и полбутылки с одноимённой жидкостью. Разливающий взял стакан и стал предлагать то одному, то другому, но ребята отказывались, видимо, были уже хороши.
— Давай мне, — сказала вызывающе Надя.
— На-а-а... — протянул парень стакан водки с такой искренностью и нежностью, как будто предлагал драгоценный дар своей лучшей подруге.
Надя встала посередине комнаты и выпила зал-пом, не останавливаясь, — так только пьют воду в жаркий день. Поставила стакан на стол.
— А это я вылью, — заявила она, взяла бутылку и вышла с нею на кухню к умывальнику.
В комнате воцарила тишина — все слышали бульканье выливающейся водки из бутылки в помойное ведро.
Надя победоносно вернулась в комнату, где на неё смотрели несколько вылупившихся пар глаз.
— Ты, б....., с....., п....., да я тебя сейчас вые.......
Бедолага не знал, с кем имеет дело. Надя только вытянула вперёд руку с растопыренными пальцами, а дальше.... дальше дело техники. Пальцы мягко вошли в немытую шевелюру парня и цепко свернулись в кулак, а его нос уже увидел приближение Надиного колена, и резкая боль в паху от её вытянутого носка. Парень застонал, повалился, обхватив руками низ живота. Из носа потекла кровь на домотканый половичок. Огромный клок волос остался между пальцами у девушки. Никто ничего не понял, только увидели, как Надя стряхивает волосы на лежащего на полу друга.
— А теперь пошли вон отсюда.
— Да вы чё? Мы же не хотели ничего плохого, — заоправдывались ребята, видя, что дело пахнет керосином. — Мы же только приехали познакомиться.
— Пошли вот отсюда, — ещё раз повторила Надя, села на прежнее место у стола и отвернулась к окну.
Делать нечего: водки нет, знакомство состоялось, разговаривать не о чём... Полупьяные ребята начали понимать, что их выгоняют, и один за другим направились к дверям. Слышно было, как на улице завелись мотоциклы, и пьяная орава, матерясь, уехала.
Лена с Надей остались одни.
— Ничего себе ты даёшь!? — с трудом проговорила Лена. — И ты даже не пьяная после стакана водки?
— Ни в одном глазу, — помотала головой Надя в ответ.
— Ты где это такому приёму научилась? Я даже и не знала, что ты так лихо дерёшься.
— Да, я только и умею, что за волосы и об колено, пожала плечами подруга. — Чё, пойдём погуляем?



ВШИВАЯ

Хозяйка, старуха-чувашка, вообще пускала квартирантов на постой. И жила у неё ещё одна девка, по-другому не назовёшь, вечно пьяная, вечно грязная и от этого вонючая, городская, тоже с Электроприборного завода, Таня. Её даже деревенские парни прозвали «Танька-вонючка».
Надя с Леной как-то сразу от неё стали шарахаться. На самом деле, вонь стояла на расстоянии пяти метров. Они выставили её кровать в сени и кормили отдельно.
— У неё вше-е-е-ей-то — видимо-невидимо... — шептала Лена Наде, когда они шли на очередную смену в поле.
— Да ты чё??? — удивилась та. — А я даже не смотрю в её сторону, так и не вижу, что там творится...
— А я... как глянула!!!... Мама, родная... — Лена прижала руку к горлу, как будто сдерживая рвоту. — На каждой волосинке по тысячи гнид...
— У-у-ужа-а-а-ас!!!
И стали подруги ещё больше сторониться этой Таньки-вонючки.
Работали Надя с Леной не покладая рук, выполняя любую работу, как говорится «куда Родина по-шлёт». В душе мечтали о сапогах на зиму, тёмно-коричневых, из натуральной кожи, чтобы мех внутри был тоже натуральный и на высоких каблуках. Ну а пока, рукава засучив — вперёд: то в поле они на прополке, то на элеваторе, то на механическом дворе. Парни их обожали и уважали, и везде сопровождали толпой.
— Своих не бросаем, — обычно говорили они, когда Наде или Лене надо было чем-нибудь помочь.
По вечерам обычно гуляли все вместе, человек по десять. Парни окружали плотным кольцом подруг, оберегали их от мелких неприятностей, в основ-ном никто не матерился, одни разговаривали на интересные темы, другие, открыв рты и развесив уши, молчали и шли рядом. Руки больше никто не распускал, и ни дай бог, кто-нибудь с другого конца села или вообще заезжий тронет «наших девочек». Да-да, так и называли «наши девочки».
Так бы и жили без ярких впечатлений, но однажды, после тяжёлого трудового дня подруги, поужинав жаренной картошкой и парным молоком (похоже хозяйка-чувашка больше ничего готовить не умела), уже собирались пойти погулять, как вдруг Лена подошла к Наде вплотную, рассматривая её волосы:
— Надюха-а-а... вши! — протянула Лена, с круглыми глазами и начала перебирать волосы у подруги.
— Да... ты... что?!?
— Ну-ка-а-а, посмотри у меня...
Надя тоже принялась рыться в голове у Лены, выщёлкивая гнид.
— Вот зараза! Подцепили всё-таки!
— А ты чё думала? Я так и знала, что этим дело кончится...
Подруги по очереди рылись в головах друг у дружки. Естественно гулять не пошли, а стали спрашивать у старухи-чувашки, что делать.
— В субботу баню истоплю, керосина дам, все вши убегут.
— Но сегодня ещё только вторник... Нам чё? Целую неделю со вшами ходить?
Хозяйка отвернулась, что-то бурча по-чувашски, потом добавила:
— Я баню раз в неделю топлю... Распустили лох-мы — городские — платки надо носить.
У Нади с Леной подкосились колени, опустились руки, упало настроение... Они так и присели на диван рядышком. Весь вечер чесали друг друга, выщёлкивая и выщёлкивая вшей с гнидами.
А волосы у подруг были на самом деле шикарные. У Нади — цвета горького шоколада, пышные, густые, вьющиеся, до пояса. Не волосы, а грива на-стоящая. И любила она моменты, когда на ветру волосы развиваются. Тряхнёт головой, разольются они волнами и улягутся по спине. Но обычно она их закручивала в классический узел на затылке и шпильками зашпиливала.
У Лены волосы были тоже тёмные, но в то время она красилась в русый цвет. Прямые, густые, светлые, немного короче Надиных волос, но длиннее уровня лопаток... И чёлка... Так и ходили подруги на контрасте: одна — тёмненькая, кудрявая, без чёлки, а другая — светленькая с прямыми волосами и с чёлкой.
А теперь? Сидят, бедные, перебирают друг у друга по волосинке и не знают, что им делать с этой на-пастью?
— Чё, завтра платки наденем? — начала подтрунивать улыбающаяся Лена.
— Какие платки-то? Где их взять-то? — отмахнулась Надя.
— Я с роду их не нашивала...
— Я тоже никогда не надевала...
— А я, так даже не знаю, как их повязывать...
На следующий день и всю оставшуюся неделю девчата сторонились всех и работали особняком, чтобы никто не увидел случайно у них вшей.
Дождались субботы. Ещё утром старуха-чувашка затопила баню.
— Девки, идите... таскайте воду...
Если сказать, что Лена с Надей обрадовались, это значит не сказать ничего. Они просто подпрыгнули на месте, схватили вёдра и бросили к колодцу, заполняя в бане все бочки и бачки водой. Потом сидели в ограде на брёвнышке возле бани... караулили... ждали, когда она протопится и, когда хозяйка разрешит им идти мыться.
Но старуха-чувашка сказала, что ещё не скоро, что баня должна настояться и только к вечеру будет готова, и что до обеда можно погулять. Делать нечего... Вздохнули Надя с Леной, и ушли за околицу. Там кто-то подготовил брёвна для сруба, которые валялись почти над обрывом. По низу огромного лога бежала безымянная говорливая речка в унисон с ветерком создающая ласкающий слух однообразный звук. Там и расположились подруги переждать время, а заодно и позагорать на последних солнечных лучах уходящего лета. Они расстегнули рубахи и легли на окоренных, высушенных, тёплых и гладких брёвнах подставив животики солнышку.
— Середина августа...
— Да, скоро домой...
— Интересно, сколько мы с тобой заработали?
— Я думаю, много...
— Интересно, на сапоги хватит?
— Я думаю, хватить, всё-таки целый месяц пашем не покладая рук.
Лена с Надей мечтательно смотрели в высокое голубое небо и облака, проплывающие мимо.

***

— Девки, идите мыться, — голос старухи-чувашки после обеда прозвучал, как приговор.
Подруги схватили полотенца и бросились в баню. В ограде она им дала керосин в стеклянной майонезной баночке.
— Много не лейте... Чутошку на ладошку плеснёте... и хватит, — наставляла чувашка.
В бане было так жарко, что трудно было не толь-ко выводить керосином вшей, но и просто мыться. Присели на корточки поближе к полу, чтобы было чем дышать, ну и вылили всю банку на обе головы — чтобы уж, наверняка. Стали втирать... — всё защипало, глаза открыть невозможно. Давай умываться на ощупь да волосы ополаскивать — волосы какими-то неестественно жирными стали... Шампунью опять намыливают, смывают... Шампунь кончилась — волосы всё жирные. Что делать??? И не учли ещё девчонки, что колодезная вода мягкая, не промывает она так, как в городе промывает жёсткая вода. Лена обнаружила у чувашки под лавкой стиральный парашёк «Айна», сыпанула себе на голову — хотела всё-таки промыть керосин — в волосах что-то зашипело, и огромная прядь волос осталась в Лениной в руке:
— Чё делать-то???
— Не знаю...
Надя заглядывала в двадцатилитровые бачки, которые стояли в бане.
— Воды больше нет...
— Куда она девалась? Посмотри в предбаннике...
Надя выскочила из бани, начала заглядывать в бочки, поднимая крышки, но и там воды не было. Тут и Лена выскочила в предбанник.
— Нет воды, — огорчила её Надя.
— Ничего себе! Мы так много натаскали...
Глаза ещё щипало, но в предбаннике стало легче. Походили голышом по ограде, проветриваясь, выглянули в огород... а там... на верёвочках сушились хозяйские пододеяльники, простыни, наволочки и прочее. Оказывается, старуха-чувашка решила сначала своё бельё постирать, а потом девчат в баню пустить, а воды... уж, сколь хватит...
Лена с Надей посидели немного, посидели, отдышались, оделись и пошли на колодец за водой. Но разве можно колодезной водой прополоскать волосы от керосина? Так и остались недомытые до следующей бани. Сполоснулись кое-как... и то вперёд.

А Танька-вонючка как-то незаметно исчезла — то ли её старуха выгнала, то ли отправили обратно в город, то ли перевели к другой хозяйке...



ДАШЬ? НЕ ДАШЬ? ПОЙДЁШЬ ПЕШКОМ!

Буквально на следующей неделе после этого омовения в бане в один из прекрасных солнечных августовских дней, когда Лена с Надей работали на элеваторе и гребли зерно на просушке, подъехал старенький ЗиЛ-ок-грузовичок. Небольшого ростика и очень юркий молодой шофёр выпрыгнул из машины и прошёл под навес.
— Ты, — ткнул пальцем он в Надю. — Поедешь со мной.
Надя с Леной вопросительно переглянулись. Хотелось встать в позу и спросить: «С чего это?» Но шофёр не дал и рта открыть.
— Председатель колхоза сказал, чтобы ты со мной ехала.
Надя промолчала и покорно, как овца, прошла к машине и, при этом ничего не сказав Лене. Мотор, который даже не выключался, взревел. Оставив после себя облако пыли, ЗиЛ-ок скрылся из виду.
Лена вышла из помещения посмотреть, что это было? Села на лавочку, закурила. Тут же к ней подскочили парни:
— Чё? Куда Надюху-то увезли?
— Ничё не знаю... — Лена пожала плечами.
— А чё эт за мужик? Кто-то знат? — спрашивали парни друг друга.
— Кажись это... — Сергей нахмурил лоб, пытаясь вспомнить, потом назвал дальнюю деревню, которая была за пятнадцать километров от сюда. — Кажись, его Колькой зовут.
Парни ещё немного побухтели и вернулись на элеватор дальше грести зерно.

Надя ехала в кабине, обдуваемая ветром. С улыбкой она созерцала родные просторы: леса, горы, луга... и вот эти поля, на которые её вез незнакомый шофёр. То там, то здесь ползли огромные агрегаты-комбайны. Впереди у них что-то крутилась, захватывая и срезая колосья, а сзади по транспортёру высыпалось уже зерно в такие же, как их, грузовички. В кузове кто-то махал лопатой. Надя быстро смекнула, что ей надо будет также разгребать зерно и, высунувшись наполовину из окна кабины, наблюдала за происходящим.
— Короче, давай знакомиться... Тя (тебя) как звать-то?
— Надя, — не сразу ответила она, потому что мотор у ЗиЛ-ка ревел, как бешенный, и плохо было слышно — всё время приходилось вслушиваться, переспрашивать и кричать во время разговора. — А тебя? — крикнула она ему почти в ухо.
Выруливая, и объезжая ухабы, шофёр наконец-то ответил.
— Николай, — потом ещё раз повторил. — Коля... Можно просто Колька... Здесь мы все друг друга так зовём: Колька, Вовка... А тя, значит, тоже можно звать Надькой.
Он расплылся в широкой и глупой улыбке.
Надя улыбнулась, помотала головой, типа поняла, и промолчала. Она просто не знала, о чём можно было разговаривать с этим водилой. Вспомнилась поговорка, которую обычно говорила одноклассница Таня ещё в школе, когда её называли Танькой: «Танька на базаре семечками торгует». Что-то уж, как-то не хотелось, чтобы посторонние мужики её, Надю, называли Надькой. Ну что поделаешь, раз у них такие порядки... Как говорится: «С волками жить — по-волчьи выть».
В это время они подъехали к комбайну.
— Эй! Слышь? Полезай в кузов, — крикнул Николай, что есть мочи.
Она и так уже поняла и, открыв дверь кабины, прямо со ступенек перемахнула в кузов. В комбайне что-то затарахтело чуть сильнее, и он медленно тронулся с места. Машина тоже дёрнулась — Надя чуть не грохнулась, но удержалась. Через несколько секунд посыпалось тёплое, парное зерно, словно водопад, бесконечным потоком: на голову, на лицо, на руки... Она подставила ладошки, и много-много маленьких зёрнышек забарабанили по ним и запрыгали, выскакивая. Это было не с чем несравнимое чувство наслаждения.
— Греби, давай, греби! — услышала она хриплый окрик шофёра.
Надя даже не заметила, что он высунулся из кабины и наблюдал, как она балдеет под потоком зерна. Пришлось взять лопату и разбрасывать пшеницу по углам кузова, а она всё лилась и лилась беспрерывным зернопадом, обдавая и насыщая девушку хлебным ароматом. Зерно уже было за шиворотом под рубашкой, в карманах куртки, в сапогах. И вот полкузова насыпалось... вот три четверти... вот зерно просыпалось за борт машины... Но никто этого не заметил — его было так много!
Машина медленно двигалась за комбайном, и только когда она была полна, водитель крикнул: «Эй!» — потом свистнул и махнул рукой, чтобы Надя спускалась в кабину.
Гружёный ЗиЛ-ок медленно выкарабкивался с поля на дорогу. Там он уже прибавил скорость, и поехали с ветерком.
Это был первый рейс...
Всё точно также повторилось и во второй раз...
Потом была третья поездка... потом четвёртая...
В полях всё гудело... шумело... Машины ездили туда-сюда... Одним словом — уборочная страда.
На седьмом рейсе водитель сказал, что Надя может не лазить в кузов, мол, зерно само рассыплется как надо, и она довольная осталось в кабине. На самом деле, она уже порядком устала, да и в туалет хотелось, а где и как улучить момент она не знала, поэтому прижалась и терпела.
В августе вечереет рано. Вот водители уже за-жгли фары и по дороге, слепя друг друга, продолжали вывозить зерно с полей.
Последним был двадцать первый рейс. Комбайны медленно уползали с полей. ЗиЛ-ков-грузовичков становилось всё меньше. На поля надвинулась тьма кромешная, какая бывает в августах на Урале. Замечательный тёплый вечер, земля парит ещё дневным зноем, но кромешная тьма остужает и наползает прохлада. В такие тёмные беззвёздные вечера вытянешь руку и руки не видно, дорогу можно определить только на ощупь, и лучше дома сидеть, чем оказаться в незнакомой местности.
— Ты меня сейчас домой отвезёшь? — наивно спросила Надя Николая, потому что уже очень хотела домой и писать.
— Нет. Надо ещё сено дядьке привезти. Так что ещё одну ходку сделаем.
Надя уныло вздохнула. Набралась терпения. А что делать? Не идти же домой пешком чёрт знает куда...
Ехали по дороге в поле уже одни — ни одной встречной или попутной машины — вообще, кажется, были одни во всей Вселенной.
«И куда все девались? — размышляла Надя. — Ещё каких-то полтора часа назад было так оживлённо! А теперь?.. О, как я хочу в туалет... Чё бы придумать?»
Николай повернул руль, и машина съехала с дороги на поле. Потом ещё по полю колесил. Наконец подъехал к стогу.
— Посиди, я сейчас сено накидаю, — выскочил он, не выключая мотор, чтобы горели фары и, чтобы хоть что-нибудь было видно.
Девушка осталась в кабине.
«Боже, чё делать? Может, выйти да погулять по полю — всё равно ничего не видно, только вот фары светят», — страдала Надя. Живот у неё за целый день надулся, и мочевой пузырь готов был лопнуть. Но ложная скромность не позволяла ей просто выйти из машины, отойти подальше и пописать: «А вдруг он догадается — неловко будет... Что делать?»
Пока Надя мучилась в своих размышлениях, парень накидал полный кузов сена и запрыгнул в кабину. Бедная вообще вся сжалась и хотела поторопить водителя, чтобы скорее отвёз её домой.
Но у него были другие планы. Он повернул ключ в замке зажигания, машина недовольно ещё пару раз буркнула и заглохла, свет от фар потух. Они остались в кабине вдвоём в полной темноте и тишине.
— Ты чё? Давай поедем скорей уже домой!
Но парень потянулся к ней, руки его уже расстегивали у неё куртку, а губы шептали: «Хочу тебя», — пытаясь нащупать её губы.
Девушка стала отталкивать его и в тон ему почти заскулила:
— Нет, нет, не надо...
«Ну, как ему объяснить, что я в туалет хочу, а трахаться не хочу?» — и, что было сил, оттолкнула его.
Шоферяга, видимо, не готов был к такому повороту событий и как был расслабленным, так и отлетел в другой конец кабины. Надя сжала кулаки в карманах куртки и стиснула зубы: «Чё делать???»
Обстановка накалялась и надо было как-то выпутываться, но выскочить просто из кабины она не могла — надо было найти повод. Мозги у неё усиленно работали, и вот тут-то у Нади созрел план действий. В тёмной кабине у неё были хитрые глаза, и улыбка до ушей. Парень что-то говорил, но она не помнит, да в принципе, и не вслушивалась, но уловила только, что если она сейчас ему не отдастся, то пойдёт пешком.
«Вот! — мелькнула затаённая мысль. — Это то, что надо».
Надя протянула парню руку в знак примирения, и он клюнул на эту уловку. Обрадованный он взахлёб начал целовать её, такую желанную, страстную, не сопротивляющуюся, пахнущую зерном и бензином...
А Надя уже взяла инициативу в свои руки... Она сама стала страстно обнимать и целовать его. И вот он! Момент! Когда обе его губы девушка взасос всосала и со всей силой вцепилась зубами в эти... его... губы!!! Парень сначала ничего не понял, но застонал. А её зубы сжимались сильнее... И вот он уже стал упираться ей в грудь, чтобы вырваться из этого цепкого капкана... И вот он уже мычит от боли... Но крепкие Надины челюсти только сильнее сжимаются.
Наконец она разжала зубы. Парень так отталкивался от неё, что со всей силой отлетел в другой конец кабины, треснулся головой о железяку... схватился за губы, потом за затылок и... взбесившись от боли, заорал:.
— Сука!.. Всё уходи!.. Пешком пойдёшь!..
Надя распахнула дверцы грузовичка и радостная выскочила в тёмное поле: «Ура! Наконец-то можно спокойно пописать!» Она бежала по полю в сторону дороги... вот... сейчас... Она оглянулась. Позади была кромешная тьма, видимо, шоферяга не мог прийти в себя от боли. Надя пробежала ещё несколько метров и готова была снять штаны, чтобы облегчиться, но чёрное небо осветилось фарами его ЗиЛ-ка.
«Наверное, всё-таки пришёл в себя. Сейчас по-едет и осветит мою задницу фарами. Блин... Чё делать?»
Она побежала в сторону, стараясь укрыться от него.
И на самом деле, по свету фар можно было определить, что машина проехала мимо.
Фу! Слава Богу! Надя с облегчением присела на скошенном поле. И так стало хорошо в этой темноте, что не появилось даже ни малейшего страха — а как домой-то добираться? Как следует заправив рубаху в штаны, одёрнув куртку, вытрясая попутно зерно, Надя всматривалась в тьму: ни света фар... ни звука работающего мотора...
Уехал! Слава богу!
Она пошла прямо. По линии горизонта прорисовывались пики елей на звёздном небе и, казалось, что понятно, куда держать направление, ведь столько раз за сегодняшний день съездили туда и обратно.
По полю шла не долго... вот она — дорога! Девушка постояла, пытаясь сориентироваться, в какую сторону идти? Но, не раздумывая долго, пошла в ту сторону, в которую считала правильным.
Она шла уже некоторое время... Вдруг услышала где-то вдалеке ворчание мотора. Она оглянулась — откуда-то из-за горы небо осветили фары.
«За мной, что ли едет? Чё ему опять надо?» — мысленно возмутилась девушка.
Машина остановилась возле неё и дверца открылась:
— Садись!
— Не сяду! — Надя пошла дальше.
— Садись, я те сказал!
— Не сяду! — Надя упорно шла в черноту.
— Садись! Ничё те не сделаю...
Надя уже не отвечала.
— А чё с тобой случится — мне отвечать? Все видели, что ты целый день со мной ездила...
Но и этот аргумент не заставил Надю сесть в машину. Она шла и шла куда-то вперёд с поднятой головой и, улыбаясь сама себе и своей победе, а грузовичок на первой скорости и с открытой дверцей полз за ней.
— Ты же не в ту сторону идёшь... — заорал парень из кабины.
И почему-то именно эти слова на неё подействовали больше всего. Она с лёгкой душой и чистой со-вестью запрыгнула в машину, как ни в чём не бывало, разместилась на старом, замызганном сиденье — так на троне восседают победители, и с грохотом за-хлопнула за собой дверь. Грузовичок развернулся, и они поехали в обратную сторону.
Оказывается парень не на шутку испугался, когда выехав на дорогу не нашёл там своей пассажирки. Он ехал и удивлялся, что она так быстро убежала. И вот он уехал уже достаточно далеко — но её на дороге не было. Поехал обратно, поколесил по полю, но и там не нашёл. И только потом предположил, что она ушла в другую сторону.
Сначала медленно тряслись в темноте по дороге, и Наде показалось, что как-то уж слишком долго они едут... Вроде днём короче путь был. Всю дорогу парень был зол, молчал и сопел носом. Надя же наоборот, еле сдерживала улыбку, время от времени боковым зрением посматривая на него. Потом заехали в какую-то деревню. В окнах домов горел свет, тускло светили фонари. Но всё же это лучше, чем когда совсем темно. По единственной деревенской улице гуляла местная молодёжь. Кто-то в одиночку возвращался домой, кто-то только выходил из дома.
— Вон идёт такая же, как и ты, целка... — и это была его единственная фраза за всю дорогу.
Надя прикрыла рот рукой, чтобы он не заметил её нескрываемого ликования.
Заехали к его дядьке. Мужики вместе быстро разгрузили сено... Двинулись дальше. Теперь, когда мочевой пузырь у Нади был пуст, она могла кататься хоть всю ночь.

Огромная толпа ребят с Леной во главе стояли на окраине села и решали, как будут бить того самого Кольку из другой деревни, который увёз «их девочку».
Николай близко подъезжать не стал, видимо, на самом деле боялся. Надя выскочила из машины на другой стороне дороги.
— Спасибо! До свиданья!
Её радостный голос мгновенно всех успокоил.
— Ну, чё...?
— Ну, как...?
— Ну, где...?
— Да всё в порядке... Зерно с поля возили.
Сергей обнял Надю, и они пошли немного вперёд, а потом и вовсе отделились.

И только на следующий день Надя, смеясь, рас-сказывала Лене, как её чуть не трахнул этот приду-рок, и как она ему чуть губы не откусила.
— Не родился ещё такой парень, который бы смог меня изнасиловать.
Подруги хохотали от души.
Лена восхищалась:
— Ты столько знаешь всяких приёмов самообороны!!! И где ты всему этому научилась?
— Не знаю... — пожала Надя плечами. — Само как-то получается.
Но больше всего подруги смеялись над тем, что Надя никак не могла выйти из машины и пописать.
— Фи, а чё такого? — хохотала Лена. — Я бы так и сказала: «Хочу в туалет», — спокойно бы вышла из машины, и отошла бы в сторонку.



ЗА ПРИЕЗД! ЗА ОТЪЕЗД! ЗА САПОГИ!

Погода сменилась очень резко. Вдруг стало хмуро. Подул прохладный ветер. Ясное небо затянули тучи. Сначала что-то накрапывало... А потом дожди моросили и моросили с конца августа и всю первую неделю сентября. Чернозёмная мягкая дорожная пыль превратились в непролазную грязь, которая вязла к сапогам, и при каждом шаге приходилось помогать всем телом, чтобы вытащить ногу.
— Теперь понятно, почему все деревенские при ходьбе так плечи разворачивают.
Дни стали значительно короче и пасмурней. Полторы недели не показывалось солнышко.
Наступил сентябрь.
Лена с Надей засобирались домой и через всё село пришли в сельсовет за зарплатой. Но председатель колхоза сказал, что он не может отпустить таких хороших работниц домой, поэтому задерживает их ещё на месяц и даже на Пермский завод теле-грамму уже отправил.
Подруги вопросительно переглянулись...
— Ничего себе???
— Ещё на месяц?..
Но делать нечего...
Понурые они пошли обратно через всё село, длинною километра в три, по грязным дорогам под мелким моросящим дождиком.
— И пошли они, солнцем палимы... Повторяя: «Суди его Бог»... Разводя безнадёжно руками... И покуда я видеть их мог... С непокрытыми шли головами...
— Хо-хо-хо! Это кто? Поди Некрасов?! — опять засмеялась Лена.
Надя грустно помотала головой и подтвердила:
— «Кому на Руси жить хорошо», — потом раздумывая, она повертела головой по сторонам, вздохнула тяжело и задала вопрос куда-то в пространство. — И кому на Руси жить хорошо?
— Ты чё? Ещё, поди, всю поэму прочитала?
— Что значит? «...поди, прочитала»... — передразнила Надя Лену. — Я её наизусть знаю.
Надя сказала это как само собой разумеющееся и опять тяжело вздохнула.
Лена захлопала глазами и стала придумывать, на чём бы подловит подругу:
— Ты, поди, и «Письмо Татьяны» учила? — сыронизировала она.
— Почему только «Письмо»? — недоумевала Надя. — Я всего «Онегина»… наизусть...
Но Надя не договорила.
— Всего-всего??? — у Лены округлились глаза. — Прямо всю поэму???... От начала до конца?.. — удивлялась она, не в силах осмыслить вместимость Надиных мозгов.
И только тут Надя поняла, что говорит какие-то запредельные, в представлении Лены, вещи.
— Ой, да чё там учить-то? У него такой слог, что само всё запоминается. Посложнее вещи приходилось учить... — и Надя сменила тему разговора. — Слушай, так выпить хочется... Давай, зайдём в магазин, купим бутылку... а то полтора месяца живём и ни разу не выпили.
— Кто-то ни разу не выпил, а кто-то в первый же день стакан водки замахнул… — опять засмеялась Лена.
— У-у-у! Это не считается... Это была вынужденная мера пресечения.
И девчонки дружно расхохотались, вспоминая, как дело было.
Пошли в сельпо — сельский магазин, в котором вперемежку продавались и продукты, и промтовары. И на весь магазин всего одна продавщица!
— А водки нет, — ответила толстая тётенька, всей грудью лежащая на прилавке и грызущая семечки. — Какая водка, когда уборочная идёт? Вот закончатся полевые работы, тогда и водку завезут.
— Вот так порядки? — удивились подруги. — А мы и не знали...
Но желание выпить уже не покидало их. Они продолжали добросовестно работать, утешая себя тем, что сейчас-то у них точно хватит денег на сапоги!

Прошла пара недель.
В один из пасмурных вечеров Лена прознала интересную вещь.
— Надюха... — заговорческим шёпотом начала она. — Водку в сельпо завезли.
— Да ты что?!
— Чё? Пить-то будем?
— А как же! В колхозе... и ни разу не выпить? За приезд! За отъезд! За сапоги!
— Да-да-да! Самое главное за сапоги надо вы-пить!
Подруги уже опять смеялись в предвкушении чего-нибудь необычного.
— Чё? Когда пойдём за водкой?
— Да говорят, там очередь!!! Не пропихнуться.
— Опять же, если всех пережидать, то нам может не хватить. А нам ведь много не надо — всего лишь одну бутылочку, — прикалывалась Надя.
— Дык… там по одной только и дают... — Лена сознательно выделила слово «дык», акцентируя ударение на «ы» и подражая местным. — Так старухи по пять раз очередь занимают.
Надя хмыкнула:
— Конечно, старухам делать нечего, чё им не стоять-то по пять раз целый день в очереди?
На следующий день подруги пошли на другой конец села в сельпо за водкой. Настроение было от-личное, всю дорогу над чем-то хохотали, а спроси сейчас над чем, так и не вспомнят...
В магазине была на самом деле очередь из старух, плотно набившихся и держащихся друг за друга, чтобы никто не посмел влезть без очереди. Все шумели, ругались, выясняя, кто где стоит.
— Кто последний? — закричала Надя во всю свою лужёную глотку.
Очередь притихла, все заоглядывались по сторонам. Никто не хотел быть «последним».
— Кто последний? — опять повторила Надя, уже спокойнее.
Бабки начали переговариваться, тыча друг на друга кривыми грязными пальцами.
— Ты ведь, Катька, последняя…
— Ничё ни я…
— А кто-ино?
— Дык, ведь за мной-ти кто-то занимал… — пожала та плечами, стараясь глазами в толпе отыскать кого-то.
— Ну дак чё? — спросила Лена. — За кем нам вставать?
— А вы чьи будете? — какая-то тётка разглядывали девчат. — Чё-т, я вас не припомню?
— Да Пермские мы…
— Работаем мы тут у вас в колхозе... от завода…
— А-а-а… — протянула последняя. — Ну-у-у, дык, тогдыть вставайте за мной…
Лена с Надей пристроились в конце очереди, но уже через некоторое время их толкали счастливые выходящие, держащие над головой драгоценную бутылку водки «Экстра» по три шестьдесят две. Очередь сжималась со всех сторон. Сзади какая-то старуха крепко вцепилась в Надю и подмышкой у неё просовывала руку, пытаясь зацепиться ещё и за Лену, которая стояла впереди. Но тут сбоку кто-то прорывался, разрывая связку. Старуха стала на него орать с мату, поправляя сбившийся на бок платок и чамкая беззубым ртом. А там, впереди стала сдвигаться витрина, и уже с мату заорала продавщица, что, мол, если не прекратят шуметь, то она перестанет торговать, всех выгонит на улицу и закроет магазин на обед: «Стойте вот тогда под дождём целый час», — закончила она приговор, продавая очередную бутылку.
Очередь немного стихла, но ненадолго. Ещё од-ному счастливцу надо было как-то выбираться из этого маленького, но битком набитого помещения. Волна пробежала от прилавка к входной двери: все качались в унисон, перетаптывались, не желая от-пускать впереди стоящего, чтобы не потеряться.
— Да выпустите уже, в конце-то концов, — заорала тётка с водкой.
— Кудыть выпускать-то? — кто-то враждебно ответил ей.
— А выбирайся, как сможешь… — кто-то другой подхватил.
Ещё не купившие ополчились против уже ку-пившего. А что? Они ведь теперь по разные стороны баррикад.
Люди в магазин всё набивались и набивались сзади. Так как Надя была побойчее, то оказалась впереди, за ней Лена, далее всё та же старуха, при-росшая к ним. Она держала обеих цепкими кривыми пальцами за куртки.
И вот уже автоматически девчонок протолкнули к прилавку и плотно вдавили. Было больно. Надя чуть не взвыла, стиснув зубы. Она попыталась, применив силу, упёрлась руками в прилавок и оттолкнула спиной сзади налегающих. Лена постанывала: «У-у-уй», — но терпела.
Наконец, очередь подтолкнула подруг к продавщице:
— Следующий, — заорала та, будто покупатель находился на другом конце села.
— Одну бутылку...
Надя выложила скомканную в кулаке зелёную трёшку и мелочь на блюдце для денег. Но та уже автоматом подала и вторую бутылку следующей покупательнице.
— Не-е-е… Мне не надо… Нам одной хватит… — заулыбалась Лена.
И после этой фразы в магазине произошло нечто странное. У продавщицы округлились глаза, отпала челюсть, и показались золотые зубы сверху и снизу. Было видно, как она в мозгах прокручивает ситуацию, чтобы понять, для чего эта девушка здесь толкалась? Старуха сзади, видимо не лыком шита была, высунулась вперёд, чтобы успеть ухватить себе две бутылки. Толпа в помещении мгновенно замерла, потому что все понимали, что кому-то очень повезло.
— Бери-бери бутылку... на улице мне отдашь... — зашептала старуха заговорческим шёпотом.
Лена растерянно оглянулась, но старая затыкала костлявым кулачком девушку под лопатку и начала считать свои деньги, выкладывая на блюдечко один скомканный рубль... другой... потом отсчитала мелочь — ровно три шестьдесят две.
— Она берёт, берёт… — быстро наговаривала старая, поглядывая на продавщицу.
Женщина за прилавком, с мордой, изображаю-щей танк, подала ещё одну бутылку. И очередь, на-конец, осознав, что происходит, шквалом ругани и мата обрушилась на счастливых купивших. Наде ничего не оставалось делать, как в одной руке поднять высоко над головой свою бутылку, а другой, то есть не рукой, а другим локтём растолкать всех, пробираясь к выходу. За Надину куртку держалась старуха, а между ними была Лена, держащая бутылку водки за горлышко и прижимая её груди. Так троичным тандемом они и выбрались на улицу. Старая продолжала виснуть на Наде даже там, на свежем воздухе. Видимо, она страдала какой-то фобией: как бы не потеряться — что ли?... или чего-нибудь ещё боялась... или же боялась, что Лена с её водкой убежит... Но Лена, наоборот, поспешила избавиться и от бутылки и от старухи.
Обратно шли уставшие, тяжёлой, рабоче-крестьянской походкой, как после восьмичасового стояния у токарного станка. За пазухой у Нади была бутылка водки «Экстра», но не было морального удовлетворения. Теперь, когда исполнилось желание купить бутылку, с ней надо было что-то делать. А что делают с водкой? Её выпивают. Но как? Если местные ребята увидят у них водку, то набегут, как саранча. Тогда девчонкам ничего не достанется. Значит, напрашивается вывод, надо всё это сделать тайно. А как сделать тайно, если ты всё время на виду у всех.
Топали до дома страрухи-хозяйки через всю деревню под моросящим дождём. Сапоги ещё больше вязли в грязи, куртки промокли насквозь, по длинным распущенным волосам стекали тоненькие струйки, ещё более удлиняя их. Иногда дождик прекращался, и струйки с волос тоже преставали стекать. Временами выглядывало солнце. Но потом дождь становился ещё сильнее — тогда и по волосам потоки воды лились сильнее.

— Надо куда-то спрятать, — предложила Лена, когда они открыли скрипучие двери в ограду.
— Надо. Только вот куда?
Подруги не решались зайти в избу и стояли, размышляя, около поленницы, которая им доходила до груди.
— Да вот хотя бы сюда, — Лена подняла одно полено. — Клади!
Надя достала водку из-за пазухи и вложила бутылку между поленьями. Поманипулировав с дровами девчата замаскировали так, что вряд ли кто смог бы догадаться о таком замечательном тайнике.
— Ну, чё? Пройдёмся до элеватора? — решили подруги и, не заходя, в избу снова ушли.
На элеваторе было тепло и сухо — сушилось зерно, которое надо было постоянно подкидывать на транспортёр. Там для них, естественно, нашлась работа. Трудились до вечера, зато полностью высохли. И уже совсем жаждущие уединиться и напиться, Надя с Леной отправились домой, решив, что пить будут на чердаке.

Переступив порог ограды, подруги с изумлением обнаружили, что старуха-чувашка всё это время не спала, а добросовестно укладывала расколотые дровишки, перетаскав целую гору с улицы в ограду. Теперь аккуратно сложенная поленница была выше роста девушек и длиннее в два раза. И в этой древесной стене отыскать запрятанную бутылку не представлялось никакой возможности. Да и возможно, старуха обнаружила водку и забрала себе, приняв с радостью этот подарок судьбы от неведомого благодетеля.
Обескураженные Лена с Надей стояли посреди заваленной мусором ограды. Где-то на крылечке блёкло горела лампочка, поэтому в полумраке было всё хорошо видно, несмотря на тёмное время суток.
— Чё делать???
— Не знаю...
— Чё, надо как-то искать...
— А как доставать-то, даже если найдём??? Поленницу разбирать что ли?
Лена опять взорвалась хохотом, закрывая рот, чтобы не услышала старуха.
— Дык, чё делать-то? — вытирала она слёзы, сдерживая смех.
На Надю нахлынуло возбуждение от необычности ситуации и азарт во что бы то ни стало отыскать бутылку. Она закрыла глаза, мысленно вернув себя в тот момент, когда подруги прятали своё «сокровище». Чуть-чуть сдвинулась, вспоминая, как стояла и на каком уровне руки были. Замерла... Ещё чуть-чуть поводила рукой с растопыренными пальцами по свежему распилу и опять замерла... Пахло древе-синой, смолой и хвоей... И буквально, почувствовала левой ладонью тепло.
— Вот она... Нашла... — прошептала Надя, чтобы никто не услышал.
— Чё? Правда нашла? — так же шёпотом пере-спросила Лена, не поверив своим ушам.
— Да. Это она... — Надя присела, чтобы посмотреть среди поленьев. — Теперь надо как-то аккуратненько достать, чтобы ничего не рухнуло.
Надя уже засунула руку между дров и ухватилась за горлышко. Если бы таким образом вынимать полено из середины поленницы, то скорее всего, что ничего бы не получилось. Но круглая и стеклянная бутылка выскользнула из своего заточения, словно обрадовалась вместе с Надей и Леной, не повредив даже сложенных дров.
— Ура... — вполголоса, почти шёпотом, коротким боевым кличем прокричали подруга, подавляя свои радостные эмоции.
— Чё, теперь надо в дом как-то за кружками пробраться.
— Да, одной кружки хватит, только чтобы старуха не видела.
— На закуску-то, чё брать?
— Да чё там есть — то и бери!
Лена шмыгнула в избу. Надя осталась в ограде, опять спрятав бутылку за пазуху. Прошла к лестнице, ведущей на чердак. Вокруг были двадцатилитровые алюминиевые фляги из-под молока. Их было несколько штук — одни стояли, другие валялись. В загоне замычала корова. Надя тихонько пробралась наверх и там, на чердаке, уселась на какое-то бревно.
Внизу что-то сбрякало и с шумом покатилось.
— Тихо ты!
— Да... эти бидоны тут наставлены.
— Поднимайся тихонько... Осторожно, лестница очень крутая.
— Да я уж поняла...
Надя протянула руку:
— Иди сюда. Аккуратно... Здесь совсем темно, но глаза уже привыкли.
— А чё? Здесь ничё... — Лена огляделась по сторонам, приучая свои глаза к полумраку.
— Очень даже ничё...
И подруги опять готовые заржать, подавили свои эмоции и уселись рядышком на брёвнышке.
— Я только луковицу и две корки принесла...
— Да ты чё?
Лена достала из кармана газету «Комсомольская правда», сложенную в несколько раз, расправила её, разложила на полу, и на этот импровизированный стол поставила кружку и выложила луковицу, два куска хлеба, ножик. Потом достала спички и зажгла свечку. Надя посередине «стола» поставила бутылку.
— А чё больше ничего нет? — желающая поесть, возмутилась она.
— Там у неё молоко парное... — отмахнулась подруга. — Не будем же мы водку молоком запивать...
— А полсковороды картошки жаренной куда девалась?
— Не знаю? Видимо, скотине скормила.
— Так мы же целый день ничего не ели.
— Да ладно луком зажуём... Я вон зато свечку прихватила и нож.
— А сигареты взяла?
— Взяла.
Лена достала из кармана полпачки «Rodopi» и положила на газету рядом с бутылкой.
Надя по-деловому взяла бутылку за горлышко и ножом отковырнула белую крышку из тонкого алюминия. Налила полную эмалированную зелёную кружку. Прозрачная жидкость булькала, лаская слух.
— Чё старуха сказала?
— А... — Лена махнула рукой. — Её дома не было. Ушла, видимо, куда-то.
— На! — и Надя подала кружку подруге. — Ну, давай пей! За нас! За баб-с!
Лена поднесла к губам и, сделав два или три глотка, вся переморщилась. Поставила кружку обратно. Взяла корку серого хлеба. Занюхала.
В полумраке Надя не видела, сколько её подруга отпила из кружки. Решила, что всю кружку... выпила... Снова по-деловому наполнила ёмкость и под-несла ко рту.
— Ну! За нас! — и опустошила её до дна смачно закусив луковицей.
— Чё-то мне не пошла... — прошептала Лена.
— Да? А мне так хорошо пошла!
— Давай, покурим...
Подруги сидели на чердаке, разговаривая о жизни и смачно затягиваясь. Но в основном говорила Лена, а Надя молчала и всё больше слушала.
А Лена рассказывала о своём мальчике Саше, который сейчас в армии. Про любовь, которая была между ними. Что она в шестнадцать лет уже сделала аборт и, как врачи в Закамской больнице с ней грубо разговаривали во время этой операции. Лене было обидно, что они так жестоко отнеслись к её первой любви и девичьим чувствам.
— Я, помню, так плакала... Я вообще не собиралась делать аборт... Просто я сама ещё как ребёнок...
— Чё? мать-то знает?
— Нет.
И Надя опять надолго замолчала. У неё ничего подобного ещё не было. Что тут скажешь? Надя тоже влюблялась несколько раз и даже уже спала с мальчиками, но до половой близости дело не доходило... то ли парни хорошие, понимающие попадались... то ли просто везло. Надя знала, что своему будущему мужу, ещё неизвестно кто он, но она достанется девственницей.
Лена же бесконечно верила Саше.
— Вот придёт из армии — поженимся... Я даже его портрет нарисовала. Приедем в Пермь — я тебе покажу.
— Ты чё? Художница?
— Да. Я художественную школу закончила. Ой, я ещё и в музыкалке училась по классу фортепиано.
— Да ты чё?
— Только не закончила... Бросила... Обычная школа, музыкалка, художка... Загруженность! Пришлось выбирать... Сама понимаешь.
Лена, задумавшись, замолчала. Молчала и Надя, углубившись в размышления.
Снова закурили.
Ещё помолчали.
— Ну чё, давай, ещё выпьем.
Надя делово налила полную кружку. Подала Лене.
— Ну чё? За сапоги??? — и Лена опять взорвалась смехом.
— За сапоги!!! — подхватила Надя.
И обе уже хохотали безудержным смехом.
Вторая кружка, почему-то Лене тоже не пошла. Она отпила три глотка и поставила кружку на газетку. Надя, опять не заглядывая в кружку, дополнила её.
— Ну? За сапоги! — и опустошила всю до дна.
Лук был вкусный — сладко-горький. Жаль, что быстро кончился.
Ещё посидели-поговорили.
— Слушай, меня чё-то разволокло. Давай допивай и спать пойдём.
Надя вылила остатки водки в кружку и залпом опрокинула её.
Лена к этому времени уже добралась до лестницы, стала спускаться, но не удержалась и задницей прокатилась по всем ступенькам, ведущим с чердака в ограду. Но фляги вокруг лестницы так и стояли, и Лена со всего размаха приземлилась на одну из них. Наверно, ей было больно, но девушка ещё не поняла, что произошло. Её напарница, тоже ничего не поняла, только услышала шум.
— Да тихо ты! — шёпотом прокричала она, собирая газету, бутылку, кружку и распихивая всё это по карманом куртки и штанов.
Спустилась Надя очень даже аккуратненько, по-могла подняться Лене, вывела её на улицу, посадила на лавочку у палисадника и пошла в темноте в сторону лога. Выпитая водка просилась наружу, и девушка решила с нею распрощаться.
Полегчало. Вернулась обратно.
Лена сидела всё там же, опустив голову на коле-ни. Её распущенные волосы были спутаны и взъерошены. По всему было видно, что Лена была слишком пьяна.
— Чё? Ты куда ходила? — подняла было она го-лову.
— Да, так... прогулялась... Чё, тебе совсем плохо? Сунь в рот два пальца — полегчает.
Но Ленина голова бессильно упала обратно на колени. Похоже, что она уже задремала на свежем воздухе.
Надя сидела рядом, прислонившись спиной к забору, и рассматривала звёздное небо.

***

Утром неугомонные девушки уже опять хохотали, рассматривая огромный синяк на заднице у Лены.
— А я и не помню, когда это я упала?
— Когда с чердака спускалась. Все ступеньки сосчитала.
И дружный хохот опять раздался из избы. Хорошо, что в доме никого не было.


СЕРЁЖА

Моросили мелкие, нудные дожди, но подруги не унывали. Каждая нашла себе друга по душе, и теперь гулять всё больше ходили парами: Надя с Серёжей, Лена с Мишей.
Надя с Серёжей были похожи друг на друга. Он — очень симпатичный деревенский парень: высокий, стройный, на целую голову выше Нади. Да и волосы у них одинаковые: тёмные, вьющиеся — с той лишь разницей, что у неё грива ниже пояса, а у него — до плеч. Его пышные волосы практически стояли над большим открытым лбом. Только вот глаза разные: у него — голубые, у неё — карие. Он был немного моложе её и, может быть, поэтому не наглый. А может быть, вообще, просто спокойный парень.
Миша схож внешне с Леной. У них — тёмные прямые волосы, и если бы Лена не красилась в русый цвет, то были бы, как брат и сестра. Носы одинаковой формы — удлинённые, и строгие губы. Да и цвет глаз у обоих тёмно-карий.
Единственное, что отличало этих деревенских парней, Сергея и Михаила, от девчат — это слабый словарный запас, то есть они оба были вообще не разговорчивые, а точнее — молчаливые. Зато девчонки словоохотливы и мысли у них лились, как из рога изобилия. Видимо, это и притянуло тех и других друг к другу. Девушки могли говорить, не умолкая, улыбки не сходили с их уст, и часто слышался хохот. Парни же больше молчали и слушали, изредка одаривая скупой улыбкой собеседницу.
Но во всех других ситуациях — это были лучшие представители среди деревенских парней: работящие, хозяйственные, не пьющие и не курящие... Не то, что остальные крестьяне... Да и прочих достоинств, хоть отбавляй: разжечь костёр в лесу во время дождя из сырых веток одной спичкой — пожалуйста; подоить корову — пожалуйста; на тракторе поле вспахать — пожалуйста; да и прочее — разрубить, распилить, сколотить... Словом, хорошие были парни! Повезло, наверное, впоследствии их жёнам.
Ну, а тогда, в семьдесят девятом, Надя с Леной о замужестве не думали, из города в деревню перебираться не собирались... А для миллионного же города ребята были слабы интеллектуально.
Так и дружили девчата с ними просто так.
Работы для Нади и Лены в колхозе становилось всё меньше. Всё больше оставалось свободного времени. Всё чаще Сергей уводил Надю в леса. Всё чаще Миша с Леной оставались дома вдвоём.

Однажды Сергей пришёл в гости, сухо сказал Наде: «Пойдём гулять». Надя собиралась не долго — куртка, сапоги... И вот они уже на улице. Сергей просто взял Надину руку и, без лишних слов, повёл её за собой через деревню по дороге, уходящей в лес.
Она была рада. Она тоже любила лес и могла брести сколько угодно и где угодно. А тут ещё в со-провождении такого классного парня. Надя светилась вся улыбкой и безмятежным счастьем.
В тот раз они вот так шли и шли целый день по тропам известным только Сергею среди мокрых берёз и осин... Лес пожелтел, облетел, посветлеет и, несмотря на дождливую погоду, казался солнечным и радостным. Зелёные умытые ели и сосны тёмно-зелёными изумрудами выделялись на жёлтом прозрачном фоне лиственниц. При каждом вдохе грудь наполнялась свежим воздухом и трепетным чувством неизвестности и любопытства: «А что там впереди вон за тем поворотом?»
Набрели на какую-то заброшенную полуразрушенную деревню. Решили полазить по ней. Репьи, выше Сергея, смотрели на пришлых свысока, преграждая дорогу в дома. Парень резко бил по стеблю чуть выше корня кирзовым сапогом, и сторож падал, освобождая путь. Забирались ребята то в один дом, то в другой. Где-то не было пола, где-то — потолка. Везде выбиты стёкла, или полностью выставлены рамы. Некоторые двери висели на одной петле и поскрипывали от малейшего ветерка, некоторые просто валялись рядом в зарослях крапивы. Наде не было страшно — не то, что в первый раз, когда они по дороге в колхоз заночевали в такой же деревушке, покинутой людьми. В очередном доме Сергей нашёл икону. Она висела в красном углу, и так как пол провалился, то ему пришлось лезть и перепрыгивать с бревна на бревно, где-то перебирался вдоль стен. Но он всё-таки добрался до неё. Снял. Вернулся кое-как обратно. Отдал Наде, не придав никакого значения этому действию. Да и Надя тоже просто забрала с собой этот трофей — эту почерневшую от времени доску.
Поползали ещё между развалин. Вдруг Сергей посреди заброшенного, заросшего огорода стал чего-то там выковыривать сапогом... И... — на тебе! — картошка! Было здесь, видимо, когда-то картофельное поле — крупные клубни собрали, мелкие — оставили. Заросло поле сорняками, а между них и картошка заново народилась. Да ещё какая! Напихали полные карманы крупных съедобных клубней.
— Пошли жгать костёр, — сказал Сергей, направляясь к лесу.
Надю, конечно, покоробило слово «жгать», но она его никогда не поправляла. Ну, «жгать» так «жгать» — не в этом дело, а главное, что Сергей её сейчас накормит «печонками» — картошкой запеченной в углях.
Костёр он развёл быстро. С сырую погоду, он на-шёл в какой-то ограде сухие дрова. Они весело горе-ли, и это было удивительно и радостно. Прикатил бревно. Уселись рядышком греться. Ребята были счастливы от дикой свободы, улыбались, подставляя огню свои руки и мокрые куртки.
Дрова прогорели, куртки подсохли. Сергей пал-кой разгрёб ещё горящие угли, положил в ямку картошку и опять загрёб их.
Ещё посидели, любуюсь серым уральским небом и наслаждаясь уединением.
Вот картошка готова. Можно есть. Парень достал из внутреннего кармана спичечный коробок с солью.
«Какой предусмотрительный!» — восхитилась Надя, но промолчала.
Картошка оказалась необычайно вкусная. Ели, обжигаясь, дули, солили и опять ели. Наелись досыта. Все вымазались в саже.
Сергей затоптал остатки углей и закидал землёй. Убедившись, что больше не шает, взял Надю за руку и повёл её в лес по тропе к роднику. Тропинка еле угадывалась, но он шёл уверенно — то ли бывал здесь неоднократно, то ли такая интуиция у него.
У ключа был развалившийся мосточек. Студёная вода сначала сковала до судороги руки, а позже от этакой закалки руки так стали гореть, что становилось жарко всему телу.
Умылись, напились.
— А как ты узнал, что здесь ключ?
— Дык? Как? Деревня и без ключа... такого не бывает... — пожал плечами Сергей, недоумевая, как можно этого не знать.
Они пошли дальше, наслаждаясь уральскими просторами и немереными лесами. Вечерело рано. Часам к пяти Сергей вывел Надю на скошенное поле. Посередине стоял огромный стог из свежескошенного сена. Парень ловко начал разрывать сухую траву, углубляясь во внутрь. Получалась замечательная лежанка на двоих.
Надя стояла под моросью — то ли мелкий дождь, то ли снег, то ли крупный туман — и с улыбкой наблюдала за Серёжиной работой.
— Забирайся сюда, — из норы показалась Серёжина грива вся в сене.
Она на четвереньках забралась в стог. Там было темно, тепло, уютно. Сняли мокрые куртки и разложили вместо подстилки. В изголовье Надя поставила икону. Улеглись, оставшись в свитерах, прижа-лись друг к другу, закрыли глаза. Стог отдавал тепло и очень скоро Надя согрелась и разомлела. Усталость от сегодняшнего путешествия по хвойным селам и ароматы трав в стоге — клевер, ромашка, полынь — сделали своё дело и девушка провалилась в сон так быстро, что даже сама не заметила как.
Ближе к ночи послышались шаги. Надя вздрог-нула, открыла глаза, но перед собой ничего не уви-дела, то есть стояла кромешная тьма. Она прижалась к Сергею всем телом и, стараясь не дышать, стала прислушиваться.
Сергей не спал и всё это время охранял её сон. Он уже давно услышал шаги, и по шагам и хрусту пережёвываемого сена определил, кто ходит вокруг стога.
— Это лось, — Сергей даже головы не поднял.
— Откуда ты знаешь?
— Не веришь — проверь...
Но Наде не хотелось выбираться из тёплого гнёздышка, да и страшно было. И она, ещё сильнее прижавшись к Сергею, опять провалилась в сон. Так и спали всю ночь, просто обнявшись, как брат и сестра. И были счастливы!
Утром, пока Надя досматривала свой последний сладкий сон, Сергей пробежался по лесной округе, набрал белых боровиков. Потом развёл костёр, как обычно одной спичкой. К спичкам он относился бе-режно и экономно и держал в сухом внутреннем кармане рядом с коробком соли. Нанизав грибы на хворостинки, запёк их на дыму. Получился этакий грибной шашлык.
Надя проснулась от дыма костра и аромата жареных грибов. Но в стогу было сухо и тепло, даже жарко, поэтому хотелось ещё поваляться на сене. Приятное шуршание травы шелестом отдавалось в ушах, веки сами собой опять закрылись. В носу ще-котало грибной вкуснятиной, а желудок сказал своё веское слово: «Хочу есть». И это заставило её выбралась наружу.
Солнце пробивалось сквозь порванные облака. Было замечательное свежее утро. Сон, как рукой сняло, и бодрость разлилась по телу. Надя наполо-вину выбралась из стога и смотрела на мир удивлёнными заспанными глазами.
Эта поляна! Эта замечательная зелёная поляна вчера казалась не такой уж красивой... Но сегодня! Мир был наполнен яркими свежими красками и Надя не могла не улыбаться.
Сергей подошёл к ней, присел на корточки и по-дал ей ветку с копчёными грибами.
— На, ешь...
При этом не было в его жесте ни романтики, ни сентиментальности. Просто: «На, ешь». И ушёл к костру за другой порцией для себя.
Боже! Как хотелось Наде заглянуть в глаза пар-ню, улыбнуться, поблагодарить и, в конце концов, поцеловать его за то, что он так внимателен к ней. Но Сергей, видимо, просто не знал, что существует такие нежности, при которых, ничего не говоря, можно сказать очень много.
Поели.
— Смотри... — он взял её за руку и осторожно, наклоняясь и показывая следы на траве, повёл за собой. — Это наш вчерашний гость. Вот здесь он весь стог объел... вот отсюда он пришёл...
Сергей выпрямился во весь свой рост и пристально стал всматриваться вдаль, в тёмный хвой-ный лес на краю поля.
— Тут он обошёл... постоял... и ушёл вон туда.
Парень медленно вёл Надю вокруг стога, но она ничего не понимала в этих следах и просто верила тому, что говорилось.
С другой стороны стога Сергей опять выпрямился и стал всматриваться в светлую берёзовую рощу.
— Вон он! Смотри! Нас караулит. Стой здесь... и если что — прячься в стогу.
Он отпустил её руку и медленно двинулся прямо на лося. Казалось, он гипнотизировал животное. Надя сначала никого не видела, но по мере того, как Сергей двигался через поле к березняку, лось двинулся и пошёл ему навстречу. И вот только теперь он стал чётко просматриваться сквозь берёзовые стволы.
Далее произошло нечто совсем необыкновенное. Парень подошёл к огромному животному, которое уже совсем вышло из леса. Достал что-то из кармана и протянул руку к его морде, при этом не сводя с него глаз. Лось нехотя покосился на протянутую руку, отвернулся, поводил ушами, потом осторожно взял то, что было на ладони.
«Видимо, Сергей для лося кусок хлеба с солью припас», — размышляла Надя, наблюдая издали.
Но в следующий момент... Она не поняла, что случилось...
Лось взбрыкнулся, замотал своей головой в раз-ные стороны и понёсся по полю прямо к ней. Надя, как предупреждал Сергей, бросилась к лазу в стоге, но любопытство взяло верх, и прямо у входа она ос-тановилась, наблюдая.
Хозяин леса, резко свернул в сторону, потом в другую, мотая и мотая ветвистыми рогами, даже пару раз взбрыкнул задними ногами. Казалось, он взбесился... и Наде было совершенно не понятно — куда девался Сергей? Смешанное чувство — беспо-койства, страха и любопытства — овладело ею. Она не знала, что делать: то ли бежать спасать Сергея — возможно он лежит где-то в траве, сшибленный ло-сем; то ли самой прятаться, пока взбесившийся лось не увидел её и не растоптал, то ли ещё чего пред-принять... Оцепенение охватило девушку, и она не могла сдвинуться с места, только безмолвно смотре-ла на непонятную картину.
А лось ещё какое-то время буйствовал, но видимо устал и покорился силе, под названием Сергей. И вот он встал, как вкопанный, и замер на краю поля. Тишина заполнила собой пространство, и только белые кучевые облака плыли по голубому небу. Солнце время от времени пробивалось сквозь них, слепя глаза. От напряжения у девушки заслезились глаза, но она всё равно смогла разглядеть, что лось медленно двинулся к ней.
Он шёл, как загипнотизированный, послушный воле человека. Вот над рогами показалась голова Сергея. Он крепко держал хозяина леса за короткий ствол рогов у основания головы и улыбался, при-ближаясь к Наде. Огромное животное остановилось прямо перед ней. Оно было настолько высокое, что высота в холке явно достигала более двух с полови-ной метров, а серый живот был как раз на уровне Надиной головы. А Сергей возвышающийся над рогами, казалось, головой задевает облака.
Страх отпустил девушку, оцепенение отступило. Она заулыбалась, запрыгала, замахала руками:
— Классно!!! Как тебе это удалось??? А я думала...
— Лезь сюда... — Сергей прижался к спине лося, практически лёг и свесился вниз, протянув Наде руку.
Лось в длину был не меньше трёх метров и впол-не мог прокатить их обоих. Но как на него забраться?
— Не-е-е... Я не могу...
Она протянула руку, чтобы погладить лося. Шкура была мягкая и тёплая. До здоровенной серой шеи она дотянуться уже не могла, но разглядела под горлом свисающий кожистый вырост и массивную горбоносую голову. Его вздутая верхняя губа заметно нависала над губой нижней и уши — большие и подвижные — постоянно задевали ветвистые рога.
Самцы лося отличаются от самок своими могучими рогами и это известно любому школьнику. Знала об этом и Надя. Было понятно, что если рога, значит это лось, а не лосиха. Ещё ей было известно, что у молодых лосей рога появляются только через полтора года после появления на свет. На третьем году жизни они начинают ветвиться, и только после этого начинает появляться характерная лосинная лопата. Окончательную форму рога животное при-обретает только на пятом году жизни.
Рога этого лося создавали хорошую тень и, скорее всего, ему уже больше пяти лет. Они имеют ко-роткий ствол и широкую, немного вогнутую, лопату. Лопата, в свою очередь, окружена отростками, которых было много.
От того, что Сергей оседлал такого мощного и взрослого лося, Надя наполнилась гордостью. Её глаза всё больше расширялись, и смотрела на парня она с восхищением и изумлением.
Сергей верхом на лосе прокатился вокруг стога, потом по полю туда и обратно. Предложил Наде ещё раз забраться и даже объяснил, как это надо делать:
— Просто подпрыгивашь, как на козла на физ-ре... и всё...
Но Надя наотрез отказалась забираться на лося. Да. Она боялась и не скрывала этого. Зато любовалась и в душе восхищалась отважным парнем, который с каждым поступком всё возвышался и возвышался в её глазах.
Сергей отпустил лося, похлопав его по упитанной холке, но тот не собирался уходить. Возможно, это на самом деле были его владения, и он отошёл в сторонку и остановился, пощипывая травку.
Сергей привычными движениями затоптал костёр, проверил, не шает ли где. Потом запихал вытащенное сено обратно в стог, поправил, чтобы было незаметно и только после этого парень взял Надю за руку. Они покинули гостеприимный стог и поле и пошли дальше бродить по лесам.
Надя не могла, даже представить, где они нахо-дятся? Далеко ли от их деревни и дома, где жила старуха-чувашка? Она просто полностью доверилась Сергею, который крепко держа её за руку, молча, шёл и шёл.

Во второй половине дня наконец-то вернулись домой. На столе, как обычно, ещё с утра стояла ог-ромная сковорода, накрытая тазиком, жареной, но уже холодной, картошки. Рядом трёхлитровая банка наполовину с молоком.
Надя с Сергеем сели за стол, стали есть. Лена и Мишей составили компанию. Поболтали о том о сём, вернее, это Надя с Леной поболтали. Парни же ели молча.
Наелись.
Ребята ещё посидели некоторое время и ушли. Подруги остались вдвоём.

В следующий раз Сергей пригнал двух гнедых — договорился в колхозе на лошадях погонять.
Конный топот Надя с Леной услышали ещё издалека, высунулись в окна и, увидев скачущего Сергея, а за ним ещё одного оседланного коня.
Как всегда много не разговаривал: «Пойдём гулять».
Помог Наде забраться на коня, и угнали они на весь день в поля и леса. Конная прогулка была шикарная. Наде нравилось, что Сергей сам придумывает, как её развлекать.

Ещё в один случай. Они забрались в доме Сергея на сеновал, тайком, чтобы его мать не видела. Потом он принёс жаренных пирогов с мясом — посикунчиков, которые его мать обычно стряпала по выходным.


УРА! ДОМОЙ!

Наступил октябрь.
Конец этой романтической колхозной жизни.
Октябрь в тот год выдался на славу — солнечно, тепло, сухо. Не то что вторая половина августа и сентябрь.
Почему-то уезжать в такую погоду совсем не хотелось, да и грустно было расставаться с друзьями-парнями.
В первый понедельник месяца Надя и Лена отправились через всё село в сельсовет за документами и честно заработанными деньгами.
— Я прямо сплю и вижу сапоги, — ликовала Лена. — Приедем домой, отмоемся и на балку прямым ходом.
— Меня возьмёшь с собой? — пошутила Надя, они ведь давно уже договорились, что вместе пойдут.
— Коне-е-е-ч-ч-чно! — процитировала Лена модное в то время слово «конечно» из какого-то анекдота.
Девчонки вновь захохотали.
В сельсовете их встретил председатель колхоза.
— Приезжайте к нам на следующий год снова помогать, — с улыбкой сказал он и направил их к тётеньке, сидящей за столом у окна.
Та просила подождать. Долго рылась в бумагах... потом ходила что-то подписывала... потом что-то подписали Лена, что-то подписала Надя... Потом эта тётенька опять куда-то убежала. Девушки вздохнули и присели на свободные стульчики. Вернулась.
— Идите, девочки, в бухгалтерию, деньги получать, — отдала каждой по куче бумаг и указала на дверь.
В бухгалтерии попросили паспорта, справки-бумажки, везде наподписывались.
— Пройдите в кассу, вон к тому окошку, — показала рукой тётенька-бухгалтер.
Подошли к кассе. И опять «тут подпишите...», «ещё тут...», «ещё вот тут...»
Подписали...
Выдали... по сорок пять рублей... каждой...
Лена от недопонимания лишилась дара речи и только широко открыла глаза
— А почему так мало??? — возмутилась Надя.
— Все вопросы к председателю, — быстро отфутболила кассирша и закрыла окно перед носом девушек.
Пошли к председателю. Но его уже не было на месте.
Пошли к тётеньке-бухгалтерше.
— А почему...
Но та их даже слушать не стала:
— А что вы хотите? За проживание, за обеды... Вас же кормили. А кто будет кормить бесплатно? Всё вычли. Завтра автобус на Чайковский в 9.45. Не опаздывайте.
Она поправила очки на носу и опять уткнулась в свои бумаги, что-то перелистывая и брякая косточ-ками счёт. Больше никто не намеревался разговаривать ни с Леной, ни с Надей, и им ничего не оставалось делать, как уходить.
Пошли домой молча другой дорогой — в обход, за огородами, по косогорам, поближе к лесам — через село идти не хотелось.
Дошли до речушки. Сели на мосточке, свесили ноги. Речка радостно журчала омывая их резиновые сапоги...
— Да... А я размечталась... Сапоги куплю... сапо-ги... — Лене по-настоящему было грустно и обидно.
Наде тоже было грустно, но не очень обидно. Мысли у Нади были где-то далеко за горизонтом. Но надо было Лену поддержать, и она усмехнулась:
— Хм... да здесь только на подошву для сапогов... — и больше ничего говорить не стала.
Потом Надя сняла с руки часы и бросила в эту безымянную речку.
— На память... Может, когда-нибудь вернусь сю-да...

В Чайковске остановились в одноимённой гостинице «Чайковск» в двуместном номере на седьмом этаже. Отмылись, отстирались, развесили всё сушиться на лоджии. Оделись в городские вещи, которые не носили с тех пор, как ступили на Еловскую землю, и пошли гулять по городу.
Настроение было отлично. Они опять хохотали, вспоминая забавные эпизоды из своей колхозной жизни.



ЭПИЛОГ

Зимой Сергей приехал к Наде в Пермь. Они провели вместе всего один вечер. Сходили в кинотеатр «Кристалл», прошлись по тёмной улочке «Пионерская» и расстались навсегда.
Классный деревенский парень при всех своих достоинствах никак не мог быть таким же эффектным в городе.